приходилось более 66 человек, а во Фрисландии в 1511 г. – 22, то в Оверэйсселе и Гелдерланде в конце XV в. этот показатель не превышал 15 – 20 человек. Прежде всего отличалась численность населения, обитавшего за пределами городских стен. В сельской местности в материковой части (за исключением полос плодородных аллювиальных почв в долинах крупных рек) на квадратный километр обычно приходилось гораздо меньше жителей, чем в сельскохозяйственных районах приморской области. Около 1500 г. на песчаных почвах Оверэйссела и Гелдерланда населенность на квадратный километр едва достигла восьми человек – против 17 на глинистых почвах Фрисландии и 47 в сельской местности Голландии[71 - Blockmans et al., ‘Tussen crisis en welvaart’, 46 – 47, Prevenier and Blockmans, Bourgondische Nederlanden, 34, 391.]. Экономика материковых областей никогда не бывала столь многогранной, как в приморском регионе. Развитие несельскохозяйственного сектора там заметно отставало. И с конца XIV в. Голландия по темпу роста городов ушла далеко вперед от материковых областей.
Перемены в прибрежном регионе
Непосредственной причиной таких различий между приморской и материковой областями Северных Нидерландов послужило медленное, но неуклонное изменение природных условий. В результате осушения торфяных земель в 800 – 1250 гг. уровень почвы в значительной части Голландии опустился настолько низко, что стало очень трудно возделывать злаки. Выращивание зерновых, широко практиковавшееся еще около 1350 г., пошло на убыль со второй половины XIV в. и практически сошло на нет после 1500 г. С тех пор Голландия не могла обеспечивать зерном собственное население. Чем дальше, тем сильнее она зависела от импорта[72 - De Boer, Graaf en grafiek, passim, Jansen, Hollands voorsprong, Lesger, Hoorn, 65 – 74, Van Zanden, Rise and decline, 29 – 35.]. Для оплаты импорта и поддержания жизни обитатели низин Голландии были вынуждены искать дополнительные или новые источники дохода. Они изощренно приспосабливались к меняющимся условиям, это приводило к изменениям в экономике сельской жизни и к росту городского населения.
Для преодоления трудностей, вызванных переменами в окружающей среде, многие крестьяне Голландии перешли от зернового полеводства к молочному хозяйству, разведению крупного рогатого скота или выращиванию технических сельскохозяйственных культур. В частности, на юго-востоке Голландии стали выращивать хмель для пивоваренного производства, существовавшего в близлежащих городах, а в других районах разводили рапс или лен. Значительная часть сельского населения искала способы повышения доходов, уделяя часть своего времени занятиям, не связанным с сельским хозяйством. Вероятно, самыми популярными из них были рыбалка, птицеловство и заготовка тростника, но, помимо чисто сельскохозяйственных трудов, были и другие способы, позволявшие зарабатывать: доставка товаров по сухопутным и водным путям, участие в добыче торфа или строительстве и ремонте дамб, морской лов сельди, морские перевозки товаров между Нижними Землями, странами Прибалтики, Англией и западным побережьем Франции. Росла популярность таких ремесел, как изготовление кирпичей, обжиг извести, выпаривание соли, отбеливание холстов, судостроение, пивоварение и производство тканей[73 - Br?nner, Order buitennering, passim, Van Zanden, Rise and decline, 29 – 35.].
Потребность в рабочей силе для земледелия все сокращалась, а поток людей, переселявшихся из сельской местности в города, нарастал. Таким образом, высокая степень урбанизации, характеризовавшая Голландию начала XVI в., была в известной степени результатом фундаментальных изменений в окружающей среде, превративших значительную часть сельских жителей в «избыточное» городское население[74 - Blockmans, ‘Economic expansion’, 44 – 45.].Однако рост городов в приморской области также был связан с притоком населения в Северные Нидерланды из других краев и с собственной политикой городов.
Прежде всего города приморской области Северных Нидерландов выигрывали от развития внешних торговых связей прочих районов Нижних Земель с другими странами. В действительности радикальные изменения в структуре экономики и населения стали проявляться в южных частях Нижних Земель гораздо раньше, чем на севере. Возвышение Фландрии как центра торговли началось еще во второй половине XI в. Темпы развития торговли соответствовали быстрому росту производства, в частности текстильного. Текстильные мануфактуры располагались преимущественно в городах. Развитие производства и торговли сопровождалось устойчивым ростом населения в целом и численности жителей городов. Росло и производство зерновых – за счет широкомасштабного освоения земель и повышения урожайности, хотя валовой его прирост, по-видимому, отставал от темпов роста населения и урбанизации. По всей вероятности, «интенсивное земледелие», которое станет отличительной чертой Фландрии, активно практиковалось уже в XII и XIII вв. Начиная с XII в. в регионе также существовал индустриальный рыболовецкий промысел[75 - Jansen, ‘Handel en nijverheid’, 156 – 161, 169 – 171, Verhulst, ‘Occupatiegeschiedenis’, 83 – 92, 95, 99, Van Uytven, 191 – 195, Nicholas, ‘Poverty’, 33 – 37, Thoen, Landbouwekonomie, 836 – 837, 1041 – 1042.]. Когда к середине XIV в. первая волна развития промышленности остановилась из-за усиливавшейся зарубежной конкуренции и ужасающих потерь населения в результате «черной смерти», Фландрия нашла путь к восстановлению через дальнейшую диверсификацию экономики. Крупные города сделали упор на обрабатывающую промышленность, например крашение тканей или отбеливание полотна, и производство высококачественных текстильных изделий, таких как шелковые ткани и гобелены, или осваивали новые области, обслуживавшие рынок роскоши, – живопись, изготовление стекла, огранку драгоценных камней и т. п. Малые города держались за собственный текстиль или пытались отыскать любую нишу для выхода на рынок предметов роскоши[76 - Van der Wee, ‘Industrial dynamics’, 323 – 333, 335 – 336.]. В сельских областях росла популярность прядения льна, производство льняных и различных более легких тканей[77 - Thoen, Landbouwekonomie, 980 – 1021, Mertens, ‘Landbouw’, 24 – 34, 41.]. Перемены в экономике и демографии, оказывавшие революционное влияние на Фландрию начиная с XI в., имели во многих аспектах параллели в валлонских провинциях и Брабанте. Главное отличие состояло в том, что подъем роста продуктивности сельского хозяйства в Пикардии, Артуа, Французской Фландрии и Эно, по-видимому, начался раньше, чем в графстве Фландрия. Брабант, пусть с отставанием, последовал за развитием Фламандского региона[78 - Van Houtte and Van Uytven, ‘Nijverheid en handel’, 108 – 109, Jansen, ‘Handel en nijverheid’, 175 – 176, Mertens, ‘Landbouw’, 28 – 29, Nicholas, ‘Poverty’, 27 – 28, Van der Wee, ‘Industrial dynamics’, 322.]. Кроме того, восточные провинции валлоноязычной зоны (Льеж, Намюр и Эно) в значительной степени были обязаны своим процветанием сфере деятельности, отсутствовавшей на западе: горному делу.
Значительный голландский город Дордрехт быстро развивался в XIV в. благодаря тому, что имел возможность – при полной поддержке голландских графств, – используя свое ключевое положение близ устья рек Ваал и Мёз, утвердиться в положении оптового рынка всех товаров, поступавших по торговым путям из Фландрии на север и из Англии и Франции в Льеж и Рейнскую область[79 - Jansen, Welvaart in wording, 197 – 202, Jansma, ‘Betekenis van Dordrecht’.]. Другие города Голландии получали значительные выгоды от расширения торговли крупных городов и Фландрии с сетью городов, объединенных в Ганзейский союз. Одной из главных артерий этой торговли служил водный путь, связывавший Гауду с Зёйдерзе. Населенные пункты Зеландии имели, конечно, очень выгодное положение для участия в торговой экспансии: их процветанию способствовали транзит товаров в другие регионы Нижних Земель (например, вина и соли из Франции), и экспорт продукции, произраставшей на Зеландских островах (например, красителя марены и зерна) в города Фландрии, Брабанта и Голландии[80 - Enthoven, Zeeland, 1 – 18, Van Tielhof, Hollandse graanhandel, 60 – 63, Jansen, Welvaart in wording, 115 – 116, Van Zanden, ‘Holland en de Zuidelijke Nederlanden’, 360 – 363.].
Впрочем, роль городских поселений в приморских провинциях не была лишь пассивной. Начиная с конца XIV в. голландцы и зеландцы начали сами перевозить свои товары и торговать ими. Судовладельцы и купцы из таких приморских городов, как Дордрехт, Амстердам, Флиссинген и Зирикзе, принимали все больше участия в дальней торговле и перевозке товаров между Нидерландами и рынками заморских стран. Заполучив торговый плацдарм в Англии, они стали укреплять свои позиции в торговле со странами Прибалтики и Францией. В скором времени их торговые маршруты раскинулись от Ревеля, Риги и Данцига до Руана, Бурнёфа и Ла-Рошели. Ко второй половине XV в. Голландия и Зеландия определенно вытеснили сеть урбанизированных поселений долин Эйссела и Мёза с положения ведущего торгового центра Северных Нидерландов[81 - Blockmans, ‘Economic expansion’, 50 – 58, Van Tielhof, Hollandse graanhandel, 169 – 184, 228 – 230, Jansen, Welvaart in wording, 248, Lesger, Handel in Amsterdam, 23 – 64.].
Впечатляющее развитие заморского мореходства и торговли явилось, в свою очередь, следствием подъема начавшегося в конце XIII в. сельдяного промысла, который базировался в портах Голландии и Зеландии. Рыбаки первыми из всех жителей приморских провинций установили регулярные торговые связи с Англией и Прибалтикой. В XV и начале XVI в. рыбацкие суда часто использовали вне промыслового сезона для перевозки грузов. Значительная часть рыболовецкого флота базировалась в городах. Увеличение добычи сельди и рост различных промыслов, связанных с нею, стали движущей силой развития таких городов, как Энкхёйзен на Зёйдерзе или Флиссинген, Роттердам, Брилле и Влардинген в устье Шельды и Рейна[82 - Jansen, ‘Handel en scheepvaart’, 97, 101, Boelmans Kranenburg, ‘Visserij’, 286 – 288, Unger, Dutch shipbuilding, 29 – 32.].
В противоположность городам материковых провинций, города в приморских провинциях обязаны своим ростом после XIV в. не только развитию торговли, судоходству и добычи сельди, но и существенному увеличению производства экспортных товаров. Помимо множества ориентированных на экспорт ремесел и промыслов, на которых специализировались определенные города, как, например, Харлем и Эдам на судостроении или города близ устья Мёза и на островах Зеландии – на солеварении и засолке сельди, существовали еще две отрасли промышленности, приобретавшие все большее значение в урбанизированных районах западных Нидерландов. Первая – изготовление тканей. В крупных торговых городах Зеландии – Мидделбурге, Реймерсвале и Зирикзе – и в важнейшем из городов Голландии, Дордрехте, еще с начала XIII в. переработка шерсти стала самостоятельной отраслью промышленности. Но в полномасштабную экспортную отрасль она превратилась лишь тогда, когда после середины XIV в. распространилась по другим городам Голландии. Текстильные мануфактуры заняли важное место в экономике как крупных городов, таких как Лейден, Гауда, Делфт, Харлем или Амстердам, так и более мелких, таких как Нарден, Весп, Гаага или Гертрёйденберг. К 1500 г. Голландия экспортировала шерсть не только в долину Эйссела и Вестфалию, но и в Рейнскую область и Прибалтику. Крупнейшим центром производства тканей был Лейден, откуда они поставлялись в Западную Европу. Второй важнейшей экспортной отраслью промышленности Голландии было пивоварение. До начала XIV в. голландцы варили пиво только для продажи на местных рынках. На экспорт пиво стали изготавливать после того, как в 1320-х гг. в пивоварении стали применять хмель. В последние десятилетия XIV в. голландские города прибрали к рукам бо?льшую часть рынка в северных провинциях и значительную долю торговли во Фландрии. С тех пор Харлем, Делфт и Гауда были обязаны своим процветанием в большей степени экспорту пива, нежели тканей[83 - Blockmans, ‘Economic expansion’, 54 – 56, Van Bavel, ‘Early proto-industrialization’, 1130 – 1140, Kaptein, Hollandse textielnijverheid, chapters 1 – 3, Unger ‘Brewing’, Van Uytven, ‘Haarlemse gruit’.].
Тем не менее промышленную основу существования городов в приморских провинциях никак нельзя было считать незыблемой. Если в XVI в. города, специализировавшиеся на судоходстве, торговле, рыболовстве или судостроении, продолжали процветать, то города материковой части, в большей степени зависевшие от экспортных отраслей, таких как пивоварение или текстильное производство, переживали сложный период, поскольку им приходилось бороться с нараставшей конкуренцией в производстве пива со стороны Фландрии и Брабанта, а в текстильном производстве – со стороны Англии и новых центров роста в Южных Нидерландах[84 - Tracy, Holland under Habsburg rule, 24 – 31, Kaptein, Hollandse textielnijverheid, 112 – 147, Van Zanden, ‘Holland en de Zuidelijke Nederlanden’, 364 – 365.]. Но приморские провинции обрели новые экономические перспективы после радикального изменения политического ландшафта. Процесс политической интеграции Нидерландов, начавшийся в позднем Средневековье и набравший скорость в царствование Карла V, завершился в последних десятилетиях XVI в. всенародным восстанием и отделением Севера.
Расширение Бургундско-Габсбургского государства
Политические связи Голландии и Зеландии с южными областями Нижних Земель стали складываться около 1300 г., когда оба эти региона связали себя личной унией с графством Геннегау. После 1433 г. все три территории вошли в состав быстро развивавшейся Бургундии. Государство Бургундия к тому времени включало в себя не только одноименное герцогство, переданное французским королем Иоанном II его сыну Филиппу Смелому в 1363 г., но и графства Франш-Конте?, Намюр, Артуа, Фландрию и Французскую Фландрию, герцогства Брабант и Лимбург, а также ряд других феодальных владений, приобретенных по наследству, через брачные союзы или силой. Бо?льшая часть этих территорий формально относилась не к Франции, а к Священной Римской империи. Население в основном говорило на одном из диалектов нидерландского языка – за исключением Бургундии, Франш-Конте?, «валлонских» провинций Геннегау, Намюр, Артуа и Французской Фландрии, где чаще использовали французский. В конце XV в. все эти территории, к которым примкнуло герцогство Люксембургское, но без Бургундии, перешли в руки дома Габсбургов. Это было достигнуто путем женитьбы в 1477 г. Максимилиана Австрийского на Марии Бургундской, единственной наследнице Бургундских владений.
Материковая часть Северных Нидерландов и прибрежная полоса Фрисландии и Гронингене входили в состав Бургундско-Габсбургского государства вплоть до второй четверти XVI в. Финансировала эту территориальную экспансию в основном провинция Голландия. Именно Голландия обеспечивала бо?льшую часть войск, кораблей и денег, благодаря которым Карл V, внук Максимилиана, наследник испанского престола и избранный император Германии (Священной Римской империи) после продолжительной борьбы заставил Фрисландию, Гронинген, Дренте, Оверэйссел и Утрехт, признать власть Габсбургов, а затем сломили сопротивление своего главного соперника севернее Рейна, герцога Гелдернского[85 - Tracy, Holland under Habsburg rule, chapter 3, Israel, The Dutch Republic, 56 – 64.]. В 1543 г. Карл, согласно договору, заключенному в Венло, официально стал сюзереном этого герцогства.
Территориальную структуру, сформировавшуюся в итоге под властью Бургундско-Габсбургской династии, объединяли различными институциональными механизмами. За 150 лет эта династия значительно расширила свои владения и правители обновленного государства предприняли все усилия, чтобы укрепить свою власть на присоединенных территориях. Для этого они создавали новые правительственные органы или реорганизовывали существующие. После последней из крупных реформ, проведенной Карлом V в 1531 г., верхний уровень администрации Габсбургов в Нидерландах, расположенный в Брюсселе, состоял из Государственного совета, рассматривавшего общеполитические вопросы, Тайного совета, занимающегося правосудием и полицией, Финансового совета, контролировавшего финансовые дела, и регента, исполнявшего обязанности главы правительства, когда сам правитель отсутствовал. На уровне отдельных провинций центральное правительство представлял наместник, именовавшийся штатгальтером.
Чтобы обеспечить лояльное сотрудничество своих вассалов, правители Бургундско-Габсбургского государства вели регулярные переговоры с региональными или местными влиятельными кругами в рамках собраний представителей. Такие собрания существовали как на провинциальном, так и на центральном уровне. История таких собраний, известных под общим названием «Штаты», восходит к эпохе, предшествовавшей Бургундскому или Габсбургскому владычеству[86 - Blockmans, ‘Representatieve instellingen’, Leupen, ‘Representatieve instellingen’.]. В большинстве случаев Штаты включали представителей трех сословий: духовенства, дворянства и бюргерства важнейших городов. Реальный состав провинциальных собраний мог отличаться в разных провинциях – как и взаимоотношения сословий в них. Если, например, в Штатах провинций Фландрия и Голландия наибольший вес имели города, то в Брабанте на исходе XV в. и в XVI в. отмечалось нарастание преимущества дворянства над горожанами, а в Утрехте наблюдалось хрупкое равновесие между горожанами и духовенством. Высший орган сословного представительства – Генеральные штаты, – состоявший из представителей Штатов различных провинций, был новым порождением бургундских правителей. Генеральные штаты были созданы для обсуждения вопросов общегосударственного значения, в частности налогов. Их начали созывать с середины XV в.
Апогей институционального строительства Бургундско-Габсбургского государства был достигнут около 1550 г. В 1548 г. сейм Священной Римской империи, собравшийся в Аугсбурге по настоянию Карла V, признал всю территорию Нидерландов (а также оставшиеся наследственные земли Бургундии, находившиеся под управлением Габсбургов) отдельной административной единицей, получившей название Бургундского округа. В 1549 г. представительные собрания подвластных Габсбургам территорий в Нидерландах объявили о принятии одного и того же правопреемника в качестве законного суверена над своими землями и провозгласили своим будущим правителем сына Карла, Филиппа. Поскольку Филиппу предстояло унаследовать еще и короны Арагона и Кастилии, богатства Нидерландов должны были надолго остаться в руках Испании.
Нидерландская революция и ее последствия
И все же Габсбургское государственное устройство в Нидерландах оказалось недолговечным. Оно рухнуло в конце XVI в., когда имперские правители своей политикой спровоцировали на этих территориях восстание, которые так и не смогли подавить до конца. Подоплекой Нидерландской революции, приведшей в итоге к выделению Габсбургских Нидерландов, стало налогообложение – предмет продолжительных и порой весьма горячих дебатов, которые начались в 1560-х гг. и не улеглись до сих пор[87 - Parker, Dutch Revolt, Israel, The Dutch Republic, chapters 7 – 10, Van Nierop, ‘Similar problems, different outcomes’.]. Население Нидерландов столкнулось с постоянно усиливавшимся налогообложением со стороны своих повелителей – Габсбургов, а те стремились таким образом финансировать имперскую политику, аппетиты которой часто не соответствовали интересам, пожеланиям и потребностям народа. В качестве второй причины следует назвать тенденцию к усилению государственного контроля в вопросах веры и церковной практики. По мере того как в Нидерландах укреплялось протестантство, Габсбурги стремились укрепить католический канон вероисповедания, сплошь и рядом прибегая для этого к силе. Лютеране, анабаптисты, кальвинисты и приверженцы многих других конфессий, появлявшихся в Нидерландах начиная с 1520 г. (кальвинизм начал широко распространяться в 1560-х гг., преимущественно на юге), подвергались суровым репрессиям со стороны части правительственных учреждений и католической церкви. Власти Габсбургов при поддержке римского папы вознамерились около 1560 г. привести организацию церкви в большее соответствие с концепцией нового консолидированного государства.
Политика, проводимая центральным правительством, стала повсеместно восприниматься как серьезная угроза проверенным временем законам и свободам общин и сословий Нидерландов, тем более что в государственном аппарате все больший вес приобретали испанцы – в ущерб местным элитам. Сам король Филипп переехал из Нидерландов в Испанию в 1559 г. Начиная с 1560 г. стали возникать и множиться политические конфликты, которые непрерывно следовали один за другим. Власти Габсбургов, активно участвовавшие в кампании против распространения протестантства, вошли в противоречие также с органами самоуправления городов, влиятельной частью духовенства, дворянства и высокой аристократии, объединившимися вокруг таких видных персон, как Ламораль граф Эгмонт, Филипп де Монморанси граф Горн и Виллем Нассау, принц Оранский, который был губернатором Франш-Конте? и штатгальтером Голландии, Зеландии и Утрехта. В середине 1560-х гг., когда на Нидерланды обрушился серьезный экономический кризис, события приняли серьезный оборот.
Первое восстание 1566 – 1568 гг., которое произошло на юге, власти подавили сравнительно легко. Но через несколько лет, весной 1572 г., восстания начались в Голландии и Зеландии. В обоих случаях первые ряды повстанцев составляли кальвинисты. Главным вождем мятежников оказался Виллем Оранский, отказавшийся после первого восстания от губернаторского поста. Когда на сторону повстанцев к лету 1572 г. перешла бо?льшая часть населения Голландии, Штаты Голландии своей властью решили поручить ему пост штатгальтера провинции. Правительство Габсбургов оказалось не в состоянии подавить мятеж и (из-за собственных финансовых проблем) на какое-то время даже утратило контроль над своими вооруженными силами; в 1576 г. последовало третье восстание, охватившее почти всю территорию Нидерландов. Теперь вся полнота власти в Нидерландах перешла к высшему представительному органу – Генеральным штатам.
Однако вскоре между мятежными провинциями начались раздоры. Если кальвинисты видели возможность распространить в Нидерландах свое влияние, то католические элиты в Геннегау, Артуа и Французской Фландрии желали воссоединиться с королем. Раскол стал заметен в 1579 г. Если валлоноязычные провинции вернулись под власть Филиппа II, то Голландия, Зеландия, Утрехт, Гелдерланд и сельские районы Гронингена с примкнувшим позднее Дренте и рядом крупнейших городов Фландрии Брабанта и Фрисландии заключили сепаратный политический и военный союз – Утрехтскую унию. После безрезультатного завершения мирных переговоров в Кёльне Генеральные штаты (которые теперь почти совпадали по составу с собранием представителей, подписавших Унию) в 1581 г. решили низложить Филиппа и объявили, что он больше не является законным королем. Тогда еще вовсе не было очевидно, что Уния в дальнейшем трансформируется в республику. Более того, лишь после нескольких безрезультатных попыток подобрать приемлемую замену Филиппу бунтующие провинции решили в 1588 г. сохранить свой союз под названием Республика объединенных Нидерландов, или Соединенные провинции, сокращенно – Голландская республика.
Суверенитет в Голландской республике принадлежал ее субъектам – Штатам каждой из отдельно взятых провинций[88 - Подробности относительно институциональной структуры Республики см. в Israel, The Dutch Republic, 276 – 306, Price, Holland and the Dutch Republic, в особенности ч. III.]. Генеральные штаты, с 1585 г. обосновавшиеся в Гааге, превратились в постоянно действующее собрание представителей Соединенных провинций, решавшее вопросы обороны, международной политики и государственных финансов. В период с 1594 г. до падения Республики в 1795 г. количество провинций, представленных в Генеральных штатах, возросло до семи: Голландия, Зеландия, Утрехт, Гронинген, Фрисландия, Оверэйссел и Гелдерланд. Реорганизованный Государственный совет превратился в исполнительный орган, действовавший под руководством Генеральных штатов. Урегулирование вопросов, связанных с религией, было оставлено на усмотрение отдельных провинций. Свободу публичного отправления религиозных обрядов официально закрепили за кальвинистами. Должность штатгальтера сохранилась, но ее природа изменилась. Штатгальтеры стали высшими должностными лицами, состоящими на службе Штатов провинции, сохраняя при этом часть тех прав, которые имели в бытность наместниками верховного правителя. В теории каждая провинция могла избрать на эту должность любую подходящую персону. Однако на практике выбор вскоре ограничился представителями аристократической династии, с самого начала занимавшей видное место в руководстве восстанием, – Дома Оранских.
После ряда войн границы Республики в конце концов установились. В период с 1579 по 1590 г. почти вся территория Фландрии и Брабанта, а также в значительной степени восток Нидерландов оказались в руках планомерно наступавшей испанской армии. Часть этих потерь, в основном на востоке, была отбита контрнаступлениями республиканских войск в 1590-х гг. Когда после завершения срока действия Двенадцатилетнего перемирия, заключенного в 1609 г., возобновились полномасштабные военные действия, силы Республики сумели не только вытеснить испанцев из их последних оплотов на востоке, но и завоевать значительную часть Брабанта, небольшой участок Лимбурга и укрепить свое положение на севере Фландрии. Отвоеванные территории как оккупированные области перешли под управление Государственного совета, действовавшего под контролем Генеральных штатов. Испания была в конце концов вынуждена признать независимость Голландской республики, что было зафиксировано в Мюнстерском мирном договоре, заключенном в 1648 г.
Глава 2
Аура лидерства
Когда будущий король Филипп II в 1549 г. путешествовал по Нидерландам, Висенте Альварес, испанец из его свиты, вел записи обо всем интересном, что попадалось на пути за четыре месяца этого путешествия. Зафиксированные им исторические особенности жизни и быта голландцев хорошо известны: неумеренность местных жителей в еде и питье, чистота в их домах, высокая грамотность населения, бросающиеся в глаза благосостояние и зажиточность. Среди прочего Альварес отметил: «Люди в этих местах, как и немцы, чрезвычайно склонны к тому, чтобы работать с помощью разнообразных инструментов, а не просто мускульной силой». Однако интереснее всего в этой заметке то, что она относилась не к жителям собственно Голландии или других провинций, которые впоследствии вошли в Голландскую республику. Альварес имел в виду народ Нидерландов в целом – то есть всех жителей Нижних Земель. Заметки относительно Голландии как таковой встречаются в этих путевых дневниках нечасто, и разбросаны по всему тексту[89 - Dovillеe (ed.), Relation, 127, Rodr?guex Pеrez, Tachtigjarige oorlog, 43 – 44, 257 note 82.].
Впрочем, ко второй половине XVIII в. технологические достижения Нидерландов, очевидно, сконцентрировались на севере. В знаменитом путеводителе The Grand Tour («Большое путешествие»), опубликованном в 1749 г., Томас Ньюджент отмечал, что «нет ни одной нации, где люди с большей ловкостью применяли бы все виды механического искусства, чем жители Соединенных провинций»[90 - Nugent, The Grand Tour, I, 32.]. Безымянный немец, выпустивший в 1774 г. описание путешествия по Голландской республике, хоть и пренебрежительно оценивал качество повседневных бытовых приспособлений и товаров для комфорта и роскоши, признал, однако, что все машины и оборудование, предназначенные для получения дохода, такие как мельницы, краны, рычаги и весы, представляют собой «шедевры механики»[91 - ‘Bemerkungen ?ber Holland aufgesetzt im Jahr 1774’, 280.]. Посетив в 1775 г. индустриальный район Заанстрик, французский пехотный капитан де ла Рокю отмечал, что механические искусства здесь достигли высшего уровня простоты и, следовательно, идеальны[92 - Voyage d’un amateur des arts, 71.]. На аббата Розье, члена Королевской академии наук, достижения голландцев также произвели глубокое впечатление. «Потребность и любовь к выгоде довели все машины до такого уровня совершенства, – писал он в 1777 г., посетив Голландию в обществе коллеги-ученого Никола Демаре, – что можно сказать, что и механизм в часах не превосходит их точностью»[93 - AN F 12 nr. 1299 A letter Rozier 5 October 1777.]. «Что за страна! – восклицал ботаник Андрэ Туэн, путешествовавший по Нидерландам как комиссар Французской республики в 1794 – 95 гг., – луга, леса, дороги, инструменты, приспособления, машины, и все упрощено, украшено, доведено до совершенства»[94 - Thouin, Voyage I, 334.].
Таким образом, в начале новейшего времени хорошо осведомленные иностранные путешественники, как один (и в унисон с современными историками), считали Голландскую республику первоклассным центром технического новаторства. Сложилось мнение, что суть превосходства голландцев во всем, что связано с техникой, коренится в высоком уровне их дарований по части механики. Английские, немецкие и французские наблюдатели сходились в том, что голландцам строительство действующих машин самых разных видов и назначений удается лучше, чем любому другому народу Европы. Их даже воспринимали преимущественно как «механиков».
Об этой ауре лидерства и пойдет речь в данной главе. Мы обсудим, почему и каким образом впервые зародилось само понятие технологического лидерства и когда возникло представление о том, что северные провинции Нидерландов каким-то образом оказались в авангарде технического прогресса? Как долго страна сохраняла свою привлекательность как образец успеха технических достижений? Кто, собственно, создал этот имидж – представители каких стран Европы считали голландцев лидерами в развитии техники и технологий? И какие именно места воплощали собой суждение о голландском лидерстве, какие населенные пункты или регионы Нидерландов и какие сектора экономической деятельности выделялись в качестве основных проявлений технических достижений?
Идея технологического лидерства
Идея технологического лидерства явилась порождением концепции технического прогресса. Не существуй мысли о том, что границы технических знаний и умений можно раздвигать, никому не пришло бы в голову, что какие-то поселения, области или страны способны опережать другие в этом продвижении. Но сама концепция технического прогресса была для Европы относительно новой. Идея научно-технического прогресса впервые была провозглашена и оформлена в кругу «Республики ученых»[95 - Республика ученых – неформальное международное объединение ученых, существовавшее в эпоху Ренессанса и Просвещения; круг интеллектуалов, общавшихся в основном по переписке. – Прим. перев.] в XVI–XVII вв. Многие авторы начала Новейшей эпохи были твердо убеждены в том, что их время характеризуется непревзойденными техническими достижениями. Первоначально авторы просто подчеркивали разницу между античной эпохой и Новым временем. В существовании тех или иных новаций видели доказательство превосходства человечества Нового времени над людьми античности. Однако с начала XVII в. историки, философы и авторы технических трактатов и учебников начали также отмечать прогресс, достигнутый на протяжении жизни нескольких последних поколений – и даже на собственном веку. Новые изобретения и открытия, казалось, ежедневно обогащали запас технических знаний. Никола Брио, современник Бэкона, дошел до утверждения, что европейцы отличались от неевропейцев тем, что «были более изобретательны и утончены во всем, поскольку именно здесь величайшие произведения искусств (…) были либо изобретены, либо доведены до совершенства»[96 - Cited in Heller, Labour, 180.].
Осознание возможностей и преимуществ технического прогресса стало дополнительным стимулом растущего интереса правительств к увеличению богатства и могущества своих владений за счет повышения уровня знаний и умений подданных. Власти все более открыто поддерживали идею технического прогресса, хотя редко говорили об этом вслух. Эта тенденция в политике правительств берет начало в Венеции позднего Средневековья, где начали присуждать персональные монополии определенной продолжительности на право эксплуатации «новых и изобретенных устройств» и в 1474 г. кодифицировали практику, создав первое общее патентное право[97 - Long, ‘Invention’, 875 – 878.]. Примеру Венеции последовали, в той или иной степени, не только другие города-республики Италии, но и крупнейшие королевства Западной Европы. В период с 1550 по 1620 г. тактику и методы поощрения технических усовершенствований восприняли – каждая по-своему – Тюдоровская Англия, Габсбургская Испания и Франция первых Бурбонов. Английская корона, как и венецианский сенат, с середины XVI в. стала выдавать патенты иностранным и собственным изобретателям, дабы тем самым поощрить возникновение новых профессий и отраслей промышленности. Хотя эта политика изначально предназначалась для содействия импортозамещению, она также стала стимулом для новых идей в области техники и технологии. Габсбургская Испания первой стала практиковать более активную форму государственного вмешательства. Испанское правительство под руководством короля Филиппа II начало, с помощью иностранных специалистов, решительно продвигать и распространять на Пиренейском полуострове и в Северной и Южной Америке нововведения и знания в таких стратегических областях, как горнодобывающая промышленность, судостроение и судоходство, предоставление привилегий предпринимателям и изобретателям, создание школ, финансируемых государством, и стандартные процедуры оценки новых изобретений. И отнюдь не совпадением объясняется то, что заявление о техническом превосходстве европейцев было во всеуслышание сделано во Франции в 1617 г. В царствование Генриха IV возрастающая роль государственного вмешательства в качестве инструмента экономического возрождения, поддерживаемого, в частности, королевскими министрами Бартелеми де Лаффема и Максимильеном де Сюлли, создала подходящий климат для более высокой, чем когда-либо прежде, оценки технических усовершенствований и новаций. За неполные 15 лет во Франции, при поддержке королевских монополий или субсидий, появились десятки новых промышленных предприятий, было оценено или запатентовано около 35 новых процессов или изобретений[98 - Thirsk, Economic policy, chapters I, II, III, VII, Goodman, Power and penury, Heller, Labour, 175 – 176, 181.]. Правда, эти ранние меры по продвижению правительством разных стран Европы технических усовершенствований были относительно мелкомасштабными и часто достигали лишь очень ограниченного успеха. Но главное было в том, что росла вера в возможность технического прогресса, его желательность и полезность для государства. Маркус Попплоу утверждал, что продвижение технических усовершенствований местными правителями наряду с инициативами инженеров помогли создать идеализирующий «дискурс» о «новых, полезных и простых машинах»[99 - Popplow, Neu, n?tzlich und erfindungsreich, 196.].
По мере того как это мировоззрение набирало силу, происходила и постепенная кристаллизация идеи лидерства. В XVI и начале XVII в. правители, чиновники и мыслители все чаще ассоциировали лидирующие позиции в конкретных технических знаниях или умениях с конкретными географическими пунктами. Радикальные республиканцы (Commonwealthmen) эпохи Эдуарда VI – Елизаветы I в своих поисках полезных образцов политики, товаров и методов производства, которые можно было бы внедрить в Англии, обращали особое внимание на опыт таких стран и регионов, как Венеция, Ломбардия, Фландрия, Германия или Испания. Для Филиппа II и его советников основными примерами в деятельности по повышению технологических возможностей Испании служили Генуя, Венеция и Германия. Министры Генриха IV, планируя систему мероприятий по восстановлению французской экономики при помощи промышленных новаций, не жалели сил для привлечения искусных ремесленников и предпринимателей из Италии, Англии, Германии и Фландрии. Постепенно складывалась иерархия уровней технологического развития. Еще через несколько десятилетий такое восприятие иерархии нашло выражение в систематических, организованных усилиях по изучению зарубежных образцов передовых технологий на местах и письменной или печатной фиксации результатов наблюдений, чтобы заложить основу будущих стратегий повышения уровня собственных знаний и умений. До 1670 г. такие «зарубежные командировки» для изучения технологий были, скорее, случайными и в «отчетах» давались преимущественно общие наблюдения картины технического развития, но позднее поездки стали практиковать все активнее, а их цели становились все конкретнее. К тому времени одним из самых популярных объектов таких посещений стала бывшая северная часть Габсбургских Нидерландов – Республика Соединенных провинций.
Идея технологического лидерства Голландии
В XVI в. голландские гуманисты пришли к убеждению, что Голландия давно уже заслужила место в авангарде технического прогресса. Адриан Юниус и Дирк Волькертсзон Коорнгерт в 1560-х гг. утверждали, что книжную печать изобрел вовсе не ювелир из Майнца, а ремесленник из голландского города Харлема по имени Лауренс Янсзон Костер. Согласно этой версии, Костер, в 1423 г., прогуливаясь в лесу близ Харлема, вырезал из бука несколько букв, которыми позднее развлекал внуков, делая оттиски на бумаге, – именно так у него зародилась идея печати при помощи подвижных литер. Костер якобы изобрел новый состав чернил, заменил древесину в качестве основного материала для изготовления литер оловом и свинцом, создал полноценную типографию и нанял несколько человек для работы с печатными прессами. Все работники давали клятву хранить производственный секрет своего хозяина, однако один из них, по имени Фуст, предал доверие нанимателя. В рождественскую ночь этот вероломный тип похитил все оборудование типографии Костера и бежал в Германию. Выходило, что книгопечатание изобрели совсем не там, где принято считать. Таким образом, в середине XVI в. сложилась традиция, утверждавшая, что на деле местом одного из первых изобретений, которые, по словам Бэкона, воистину «изменили облик и состояние мира», была Голландия[100 - Van der Ree-Scholtens (ed.), Deugd boven geweld, 95 – 96. В XIX в. изобретение Костера увековечили, воздвигнув монумент в парке Харлемрхаут и установив на центральной рыночной площади города бронзовую статую изобретателя (idem, 405 – 407).].
Однако за пределами Голландии представление о высоком уровне мастерства обитателей северной части Нижних Земель начало формироваться лишь через несколько десятков лет. Первые признаки такой перемены появились лишь после того, как регион освободился от власти Габсбургов. К началу XVII в. «немецкое» качество, которое Висенте Альварес в 1549 г. приписывал жителям Нидерландов вообще, связали, наконец, именно с северной частью страны. «Если в былые времена батавы… считались очень глупым народом, подверженным пьянству… наподобие беотийцев у древних греков, – отмечал Томас Кориат в описании своей краткой поездки по Соединенным провинциям в 1608 г., – то ныне они не заслуживают такого отношения. Ибо они весьма искусны во всяческих ремеслах и хитроумны в их применениях, как никто другой в христианском мире»[101 - Coryat’s Crudities, II, 638 – 639.]. По словам кардинала Гвидо Бентивольо, папского нунция в испанских Нидерландах во время Двенадцатилетнего перемирия, техническая компетентность поистине была одним из выдающихся природных качеств граждан молодой республики на севере[102 - Bentivoglio, Relationi, 4.]. Действительно, одним из новых свойств, которые holandeses[103 - Голландцы. – Прим. перев.] обрели в испанских пьесах, появившихся по окончании перемирия, стала их злокозненная изобретательность. Holandeses изображали как низких invencioneros[104 - Выдумщики. – Прим. перев.]. «Мятежников» из Соединенных провинций обвиняли в том, что они одерживали победы над испанскими армиями при помощи «el ingenio, y no la espada»: уловок, а не честного боя[105 - Rodr?guez Pееrez, Tachtigjarige oorlog, 191 – 192.]. Вскоре Голландия стала известна и как theatrum machinarum – своеобразная выставка действующих механизмов. В третьем томе Theatri machinarum, одной из старейших технических энциклопедий, опубликованной в Германии под редакцией Генриха Цайзинга в 1618 г. несколько страниц были уделены иллюстрированному описанию «очаровательной ветряной мельницы», «какие редко встретишь в наших краях, но повсеместно можно видеть в Голландии», – это была мельница для зерна с поворотным верхом шатра[106 - Zeising, Theatri machinarum, III, 23 – 25.].
Но избавление от незавидного статуса «беотийцев» еще не означало повышения в оценках до уровня Афин технического прогресса. Хотя Голландская республика на протяжении трех первых четвертей XVII в. становилась в разных областях все более заметным экспортером технических знаний, она, как мы увидим в пятой главе, еще не получила признания в качестве видного центра передового опыта. По-видимому, идея голландского лидерства в области развития техники впервые была заявлена в начале 1670-х гг. Когда в 1660-х гг. Кольбер вернулся к начатому при Генрихе IV проекту повышения благосостояния Франции путем поощрения нововведений, он выбрал образом для подражания прежде всего Соединенные провинции. Незадолго до военного нападения на Республику в 1672 г. Кольбер не только принял меры по привлечению голландских предпринимателей и квалифицированных рабочих в судостроение и текстильное производство Франции[107 - Clеment (ed.), Lettres, II 1, 523 – 524, III 1, 34 – 37, 125, 199 – 200, 211, 302, 236 – 237, 336, 350 – 351, 403, III 2, 100 – 101, 290 – 314.], но и отправил в Нидерланды специального представителя для подробного изучения на месте каналов, устройства шлюзов мостов, дамб, плотин и дренажных мельниц, а также выявления мастеров, которые были бы согласны продать свой опыт иностранным работодателям. В отличие от Висенте Альвареса, эмиссар Кольбера инженер Ла Фёй сосредоточился в основном на Голландии, практически оставив без внимания Фландрию и Брабант[108 - Clеment (ed.), Lettres, IV, 347, 351, 359 – 361, 452 – 453, BN, Cinq Cents de Colbert 448 Remarques faictes au voiage de flandres et hollande en octobre, novembre, decembre 1670 sur les canaux etc.]. Технические достижения Соединенных провинций получали все более высокое признание у правителей и должностных лиц других государств Европы, таких как Тоскана или Швеция, которая в конце XVII в. начала продвигать реформы, направленные на развитие экономики, сходные с намеченными королем Франции. Великий герцог Козимо III, который два раза посещал Нидерланды в конце 1660-х гг., в 1682 г. отправил Пьетро Гверрини в путешествие по разным странам северо-западной Европы для сбора сведений о всевозможных военных и гражданских сооружениях, особенно постройках, машинах и инструментах, связанных с регулировкой воды. Первую продолжительную остановку на своем пути Гверрини совершил в Голландии. Несколько месяцев в канцелярию великого герцога Флоренции шел непрерывный поток отчетов с подробными описаниями и рисунками технических артефактов, имевшихся в Голландской республике[109 - AS Florence Med. Del Principato, 6390, Viaggio del sigr Pietro Guerrini per le provincie e regni christiani d’Europa, f. 3–329v; Veen and McCormick, Tuscany, 31 – 45.]. Около 1660 г. шведский посол в Гааге Харальд Аппельбом подготовил список из 87 тем, которые рекомендовались для изучения всеми, кто посещал Голландию, и второй, более короткий, с некоторыми темами «высшего приоритета». Эти перечни, вместе взятые, охватывали почти все отрасли голландской экономики, а также многие другие аспекты жизни страны; туда входили сыроделие, производство солода, разведение крупного рогатого скота и овец и т. д. и т. п. – будущим путешественникам по Голландии недвусмысленно советовали внимательно знакомиться с тем, как обстоят дела в стране[110 - UB Uppsala, Coll. Palmski?ld 81, f. 188 – 191, reprinted in Dutch translation in Kernkamp (ed.), ‘Memori?n’.]. Отдельные визитеры оказывались идеальными, с точки зрения Аппельбома, туристами. Йохан Рисинг около 1670 г. подготовил подробный отчет о сельдяном рыболовном промысле Голландии, а Петтер Симон представил общий обзор состояния производства и торговли в Голландии[111 - UB Uppsala, Coll. Palmski?ld 81 no. 17 f. 156–175v; KB Stockholm, Ms. C X 1 – 12.]. Шведские правительственные чиновники также все сильнее нуждались в полном и точном представлении о техническом развитии Голландии. Если усилия Kommerskollegium в 1650-х гг. все еще были в основном направлены на привлечение голландских ремесленников в Швецию (прежде всего, мастеров ткачей и судостроителей)[112 - RA Stockholm Kommerskollegium Huvudarkiv B I a:1 f. 108–112v, 121v – 123v.], то Bergskollegium в 1690-х гг. направила Самуэля Бускенфельта и Кристофера Полхема в поездку по северо-западной Европе, чтобы те собственными глазами изучили все технические новинки, которые могли бы пригодиться Шведскому государству. Как и посланцы Тосканы, эти путешественники-скандинавы прежде всего отправились в Голландскую республику. По утверждению Бускенфельта, Голландию можно было с полным правом назвать officina machinarum – механической мастерской[113 - UB Uppsala Ms.X 306 S. Buschenfelt, ‘Ber?ttelse till Bergscollegium’, fo. 5.]. Соединенные провинции в конце концов получили признание как непревзойденный центр технического развития.
Как долго просуществовала идея о техническом лидерстве Голландии? Ориентируясь на мнение иностранных путешественников, перечисленных в начале этой главы, можно считать, что представление о превосходстве голландцев в технических вопросах, особенно в отношении умения создавать и использовать механизмы, было широко распространено среди осведомленных людей из различных стран Европы еще во второй половине XVIII в. Даже когда среди путешественников, интересующихся технологиями зарубежных стран, особенно промышленных шпионов, стала набирать популярность Англия, а английские изобретения и усовершенствования стали занимать видное место в нарастающем потоке издаваемой на континенте технической литературы[114 - Rydberg, Svenska studieresor, Flinn, ‘Travel diaries’, Kroker, Wege zur Verbreitung, Schumacher, Auslandsreisen deutscher Unternehmer, Braun, Technologische Beziehungen, Weber, ‘Industriespionage’, Harris, ‘Attempts’, idem, ‘Industrial espionage’, Pessina (ed.), Relazioni, 238 – 321.], Соединенные провинции продолжали призывно манить к себе иностранцев, желавших ознакомиться с вершинами достижений во многих областях техники. В частности, французы и немцы были твердо убеждены в том, что Соединенные провинции хранят огромный запас уникальных неиспользованных технических знаний. Поэтому французы особенно обрадовались, когда получили «свободный доступ» к этой сокровищнице знаний после оккупации Голландской республики в 1795 г. Когда французские войска триумфально прошли по территории Голландии, гражданин Карре получил специальное задание зарисовать и подробно описать ветряные лесопильные заводы, чтобы можно было создать подобные предприятия во Франции[115 - AN, F 12 1299 B.]. «Мастерские этой трудолюбивой нации» наконец-то открыты для изучения, заметил в 1807 г. маститый химик Жан Шапталь, некоторое время занимавший пост министра внутренних дел Франции. Благодаря военной оккупации его сограждане получили возможность «своими глазами изучать все те процессы, которые до недавнего времени служили для обогащения этой страны»[116 - Chaptal, Chimie appliquеe aux arts, III, 6.]. Интерес со стороны немцев достиг наивысшего уровня в период 1780 – 1810 гг. Именно в это время путешественники-инженеры, такие как Иоганн Фолькманн, Фридрих Эверсманн, Филипп Немних и Каспер Нойенборн составили самые обширные, исчерпывающие и точные описания техники и технологии Голландии[117 - Volkmann, Neueste Reisen, Eversmann, Technologische Bemerkungen, Nemnich, Original-Beitr?ge; HSA D?sseldorf Hs. D IX 2, Caspar Neuenborn, ‘Bemerkungen und Skizzen auf meiner hydrotechnischen Reise… im Jahr 1810’.]. Если же попытаться определить период, когда Нидерланды утратили свой статус технического рая для иностранцев, лучше всего подошел бы конец наполеоновских войн (хотя Уильям Джейкоб еще в 1820 г. отмечал, что голландцы, безусловно, превосходят (превосходили) все остальные нации по части мельниц и зубчатых колес»)[118 - Jacob, View, 23.]. За второе десятилетие XIX в. страна окончательно скатилась в техническом плане на «беотийский» уровень.
Составляющие голландского технического лидерства
В каком отношении Голландская республика считалась лидером? В чем выражалось это предполагаемое лидерство? Прежде всего, любопытство иностранных наблюдателей было сосредоточено лишь на небольшой части страны. Та часть Нидерландов, которая своими техническими достижениями привлекала к себе интерес чужеземцев, представляла собой дугообразную цепь городов и других населенных областей в Голландии Утрехте – от Дордрехта, Роттердама, Схидама и Гауды на юге, через Делфт, Гаагу, Лейден и Харлем на западе к Амстердаму, Заанстрику и Утрехту на севере и востоке. Теперь на этой территории находится городская агломерация Рандстад. Городской полумесяц представлял собой не только сердцевину экономического и политического могущества Республики соединенных провинций, он воплощал едва ли не всю привлекательность страны с точки зрения техники. Иноземные путешественники, желавшие увидеть чудеса мастерства и технических достижений голландцев, пересекали восточную или южную границу республики или высаживались с корабля в Хеллевутслёйсе и сразу же спешили в Утрехт, Дордрехт или Роттердам, чтобы там начать осмотр officina machinarum
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
