– Да нет, нормально всё.
– Ты ко мне зайдешь сегодня?
– Во сколько?
– Вечером, часов в девять. На дискотеку пойдём?
– А обязательно?
– Ну… можно, в принципе, и у меня посидеть.
– Хорошо. Жди.
В дверях обозначился отец:
– Ты картошку чистить думаешь? Чего смотришь? Картошку! Мать скоро придет!
Игорь молча пошёл на кухню.
Когда мать пришла с работы, на столе стояло ведро начищенной картошки.
– Николай! – позвала она мужа. – Зачем мне столько?
Появился отец с новой книгой. Увидел картошку. Пожал плечами:
– То не хочет… то целое ведро… Протестует! Побитый сегодня пришёл. Говорит, упал…
– А где он?
– К Инне, наверное, пошёл. Она ему звонила.
Фильм оказался тупым и предсказуемым. Бродили по экрану восставшие мертвецы, текли реки крови и слизи. Хотя, неважно. В объятиях Игоря сладко стонала прекраснейшая из девушек, та, которую обожал всей душой, та, ради которой бросится в любой бой, на любую смерть. Даже проблемы с Сеньком показались ерундой.
Кто-то из родителей Инны постучал в запертую дверь.
– Что такое? – крикнула Инна.
– Вы чай будете?
– Попозже, мама!
– Хорошо. Сделайте телевизор потише, такие крики жуткие. Ужасы, что ли, смотрите?
Игорь с Инной заржали в подушку.
Инна достала пульт, убавила громкость.
Игорь снова навалился с поцелуями.
Девушка тонко рассмеялась, оттолкнула влюблённого, вспорхнула с постели и накинула халатик с синими драконами.
– Какой ты голодный! Может, чайку? С булочками?
– А может…
– Хватит-хватит. Уже и так полфильма пропустили.
За столом напротив молодых цедили чай родители Инны: мама Эльвира Викторовна и папа Аркадий Петрович. Булочки были шикарные. Мягкие, пышные, с корицей.
– Я в мебельном такую стенку присмотрела! – улыбнулась мама. – Необыкновенно красивая вещь! В зале поставим, обалденно будет смотреться! Гости с ума сойдут, когда увидят.
– Остается только денег на нее заработать, – парировал папа. – Игорь, ты видел, как наша Инна рисует? Это же просто Глазунов какой-то!
– Пап, не надо, – Инна сделала сердитое лицо, – рисую я плохо. Другие в студии намного лучше. Я отстающая от всех серость.
– Серость?! – папа вскочил и убежал в соседнюю комнату. Вернулся с кипой листов ватмана. Выложил на стол перед Игорем. – Вот это она называет серостью! Посмотри! Какие цвета! Как выписаны детали! А свет, свет! Да я такого света у Левитана не видел!
– Кайф! – Игорь восхищенно перебирал рисунки. А ведь рисовал не кто-то далекий и чужой, любимая! Удивительно!
Любимая, фыркнула и убежала в комнату.
Игорь бережно собрал картины и пошёл следом.
– Ну, ты чего? Стесняешься?
Инна лежала на кровати, отвернувшись к стене.
– Я положу… на стол.
Осторожно опустил бумаги на гладкую коричневую полированную поверхность. Повернулся к девушке.
– Ну, Инн, хорош дуться. Классные же картины!
Инна резко развернулась:
– Ты просто ничего не понимаешь в живописи! Это примитивно!
– Ну, хорошо, хорошо, может, не понимаю. Но мне нравится. Имею я право на мнение?
– Серьёзно? Тебе нравится или ты, как родители, не хочешь меня обидеть? Скажи честно.
– Честно! Клянусь.
Инна села в кровати.
– Ну тогда иди сюда, ценитель прекрасного. Поймёшь, что картины – не самое удивительное, что я могу!
глава четвертая