Ольвия насторожилась.
– Что еще за условие? – сердито спросила она, ожидая подвоха. Посмотрев на его клинообразный шрам над левой бровью, она вдруг подумала о том, что мэр получил его от кого-то в качестве наказания за свои гадкие поступки. Возможно, когда-нибудь, она оставит ему на память точно такой же, но уже над правой бровью.
Альберт прищурил хитро свои зеленые глаза, и сказал с ухмылкой:
– Если у меня с документами все в порядке, тогда попросишь у меня прощения…
Ольвия переглянулась с Люцией, которая тоже выглядела растерянно, не предвидя такого поворота. А вдруг у него действительно все в порядке с этими злополучными документами? Но отступить сейчас означало проявить слабость, и Ольвия молча кивнула головой.
– Вот и хорошо, – обрадовался мэр, – пошли со мной! – он поспешил к ступенькам, но ему преградил дорогу широкоплечий Давид.
– Я пойду вместо нее, – произнес он, вызывающе глядя на мэра. Он уже предвидел неблагополучную развязку – догадался, что Альберт сумел перевести незаконные действия под исключительную правовую статью, развязывающую ему руки для застройки.
Но Альберт был непреклонен.
– Или она пойдет со мной, или никто, – категорично высказался он.
Ольвия сделала немой знак Давиду, и он нехотя отступил назад. Она, преодолевая ступеньки крыльца, поспешила вслед за мэром, оставляя позади себя растерянную толпу.
Первое, что бросилось в глаза ей, – раздольный холл с высокими потолками, золотистый паркет на полу, громадные арочные окна, впускающие много света и две греческих колонны у лестницы на второй этаж. Потом она усмотрела несколько картин на стене и дубовую дверь. Но мэр в эту дверь не вошел. Он стал подниматься на второй этаж по широкой лестнице, отделанной балюстрадой. Она семенила вслед за ним. По пути до его кабинета они не обмолвились и словом.
На втором этаже вдаль бежал длинный просторный коридор, освещенный лишь тусклым электричеством. Множество высоких дверей, массивных, темных, выстроилось как угрюмые стражи по обе стороны коридора. Но Альберт все шел и шел – в самый конец по красному ковру, туда, где вырисовывались последние дубовые двери – самые большие, отделанные красивой резьбой в виде лавровых листьев.
«Покои царя» – догадалась Ольвия. Альберт подошел к этой монументальной двери и распахнул ее.
– Проходи, – небрежно бросил он, потом, поджав деланно губу, добавил: – Пожалуйста…
Ольвию покоробило от такого мало галантного приема. Она покачала головой и произнесла:
– Сами проходите… А я пройду сама… Когда захочу…
– Глупости какие! – подкинув длинные руки к потолку, воскликнул он и сказал уже более настойчиво: – Проходи же! – очевидно, остатки какого-то воспитания в нем сидели и не давали покоя.
Ольвия нехотя повиновалась и вошла в кабинет первой. Она полагала, что увидит еще одни двери, а перед ними стол с симпатичной и вычурной секретаршей, но ошиблась. Просторный кабинет, большой темный стол, массивное кожаное кресло и одинокая пальма в коричневом горшке у арочного окна, – никакого присутствия еще одних дверей и посторонних людей.
Альберт подошел к высокому узкому шкафу, распахнул стеклянные дверцы, порылся на верхней полке, – рост позволял, и выудил оттуда толстую черную папку.
– Держи, ознакомься! – протягивая папку Ольвии, сказал он и сел в кресло. Потом вдруг благосклонно предложил: – Можешь присесть на вон тот стул!
Ольвия покачала головой. Она открыла папку и начала изучать документы. При этом она боковым зрением видела, как Альберт, не отрываясь, с усмешкой смотрит на нее. Ей было неприятно и мерзко, будто она находилась в логове паука. Она попыталась сконцентрироваться на документах и увидела выписку из соответствующих органов со всеми нужными печатями и подписями о том, что участок куплен по всем законным правилам. Разрешение на строительство усадьбы тоже было. В конце папки ей на глаза вдруг попадается еще один отвратительный сюрприз. Ее любимый лес, оказывается, не заповедная зона! Какими черными методами ему удалось этого добиться?
Она долго изучала эту странную бумагу, которая окончательно разбила ей сердце. Подняв глаза на мэра, она громко захлопнула папку и небрежно кинула ее к нему на стол. Он уничтожил ее и теперь будет ликовать.
Альберт торжествующе ухмыльнулся. Вид униженной и разбитой в бою девушки, должно быть, поднял ему настроение, а заодно и без того высокую самооценку.
– Вы плохой человек, – только и произнесла Ольвия, скорбно поджав губу.
– И это твое извинение? – деланно обиделся мэр и прибавил: – Так не пойдет!
– Вы очень плохой человек, – повторила Ольвия, не собираясь извиняться.
– Не буду спорить с твоими скоропалительными выводами. Я выше этого! – надменно произнес он. – Ну а ты? Ты считаешь себя хорошей? – пристально глянув ей в глаза, спросил он. – Ты, которая стыдишь меня при большой толпе, ты, которая подключила к нашим с тобой разборкам мерзких журналюг!.. Ты, которая решила испортить мне репутацию, ты, которая дурачит людей баснями о своем ясновидении, ты – хороший человек? – он встал с кресла и подошел вплотную к ней. – Ну? Отвечай, шарлатанка! – строго произнес он.
Ольвия не выдержала, обозвала его «упырем» и влепила ему от всей души пощечину. Ни одному мужчине на свете она не позволит так с собой разговаривать.
Альберт изумленно отпрянул, затем притронулся пальцами к раскрасневшейся щеке.
– Упырем меня еще никто не называл… Уходи, – устало вымолвил он. – Ты и так отняла у меня кучу драгоценного времени…
Ольвия так и сделала. Она как ошпаренная выскочила из ненавистного кабинета и побежала по мрачному коридору к лестнице. Ей хотелось горько заплакать. Она проиграла, и душа ее была безутешной.
Альберт в это же время отвернулся к окну, буравя угрюмым взглядом тополь, росший у дороги. На душе у него, несмотря на победу, было почему-то скверно.
Глава V. Разговор на перекрестке
Полночь. Луна повисла над глухим перекрестком, будто соглядатай, освещая две пересекающиеся пыльные тропы, поросшие чертополохом. Вдали видны огни ночного города, а напротив него смутно вырисовывается небольшой поселок, – но там давно все спят. Деревенские ложатся рано и встают рано, потому как и корову нужно подоить в пять утра, и скот отогнать в половину шестого на пастбище к пастухам, ну а дальше уж дорога прямиком на базар – продавать собственноручно созданный товар – сметану, ряженку, кефир или же свою домашнюю птицу. Ольвия тишине рада. Нечистая сила не любит лишних свидетелей. Она становится посередине перекрестка и бросает в пыль угощение для слуг преисподней – конфеты и печенье. При этом приговаривает: «Вот тебе, черт плата за беседу – передо мной ты появись и со мною объяснись!».
Девушка оглядывается вокруг себя, но никого не видит, лишь просторы полей, усеянных пшеницей и кусты благоухающей мальвы у лесопосадки. Шелест полевых трав, в которых бродит легкий ветер, переплетается с уханьем филина. Она ждет минуту-другую, а потом начинает медленно уходить в сторону города. Ветер с нежностью играет с ее распущенными волосами, потом путается в подоле длинного платья и отступает к чертополоху.
– Куда же ты, сестрица? – слышит она вдруг за спиной.
Ольвия оборачивается и видит прямо перед собой черта. Он едва достает ей до плеч, небольшие рога почти не видны на голове. Покрытый с ног до головы короткой и черной, как смоль шерстью, он напоминает большую собаку, вставшую на задние лапы. Но внешний вид обманчив. Ольвия то знает, что это страшное мелкое по сравнению с человеком существо может без особых усилий переломать ей хребет. Однако даже в аду есть свои законы и правила, которые редко нарушаются. Бюрократический порядок, как и иерархия, присутствуют не только среди людей и ангелов, но и в вечно пылающей стране греха и распада.
– Я тебе не сестрица! – огрызается ночная странница, тяжело дыша. Она ненавидит такие встречи, но иногда они необходимы для сбора информации и прояснения конкретной ситуации.
Черт смотрит на нее исподлобья, даже в ночи его кровью налитые глаза светятся, будто два факела. Он молча собирает конфеты и печенье с перекрестка, потом возвращается к Ольвии и с возмущением произносит:
– Полагаешь, если ангелы за твоей спиной, то ты можешь повышать на меня голос и беспричинно хамить?.. Думаешь, что непременно попадешь в рай, коль помогаешь этим жалким людишкам?
– А что, вы уготовили мне местечко в своем проклятом доме? – насмешливо спросила Ольвия.
– А как же!.. – нахохлился черт. – Нам не терпится прожарить твои косточки! Слишком много от тебя проблем, заступница всех грешников и отступников от веры! Их души – наши, и нечего посягать на то, что по закону принадлежит нам!
Ольвия сжала кулаки, нахмурила брови и крикнула:
– Мать, потерявшая в пожаре двух сыновей, разочаровавшаяся в боге, разве заслуживает попасть в ад?
– А-ха-ха! – черт рассмеялся так, что от этого страшного смеха запищали и разбежались от перекрестка полевые мыши. Прищурив жуткие мутно-красные глаза, черт ответил сердито: – Не тебе решать, и, тем более, судить о том, кому и куда положено уходить после смерти. А насчет этой женщины… Да, мой хозяин уже выделил ей укромный уголок на самом дне преисподней. Именно там самое место слабовольным самоубийцам!
Ольвия шумно вздохнула. Быстро соображая, она вдруг произнесла:
– Что хочешь за услугу?
– Желаешь откупить ее душу от ада? – тут же догадался черт. Он заинтересованно взглянул в глаза Ольвии и тут же сметливо предложил: – Поменяй ее душу на… свою … Ты же любишь выручать всяких идиотов из беды? Вот и сделай милость… – хитрым взором окинув Ольвию, он стал с нетерпением ждать ответа.
– Ох и торгаш! – разозлилась девушка.
– Не зря же я приставлен сюда, дела вести умею! – похвастался он и приосанился.
