В прениях он долго и подробно давал общественно-политическую оценку совершенному преступлению. Четыре года учебы в харьковском коммунистическом вузе не прошли даром. Он почти искренне негодовал поступком подсудимого, хотя в глубине души этого щуплого малого было жаль. Попросил избрать меру наказания в виде лишения свободы в ИТК усиленного режима сроком на 4 года лишения свободы… Именно такой приговор судья и вынесла после короткого пребывания в совещательной комнате.
«Странно. – Думал стажер. Обычно судьи уменьшают предложенную прокурором меру наказания». На их судейско-прокурорском сленге это называется «на адвоката».
Опять прогулка по набережной. Горная река уже по-осеннему вздулась от дождей, выпавших где-то на перевале, и глухо бурчит на перекатах. В городе еще тепло, и деревья аллеи образуют над пешеходами красивые золотистые арки. Сидящие группками на скамейках студенты боязливо смотрят на Короткова и что-то осуждающе говорят в его адрес, но что именно – не разобрать. Разница в возрасте между ними и Коротковым небольшая, 3-4 года.
«Да ну их! Плевать… Такая у меня служба», – думает стажер прокуратуры.
В прокуратуре пусто и тихо. Даже секретарь перестала стучать на машинке и теперь сонно «клюет» носом у телефона. Следователь тоже выехал на какое-то происшествие.
– Может я уже поеду домой? – Вопросительно смотрит на стажера уже не молодая секретарь прокурора, она же – завканцелярии и ответственная за архив прокуратуры.
– Да разве я вам начальник? – Смеется стажер. – Езжайте, конечно. Все равно начальство вернется не скоро. А я посижу, – ему действительно некуда спешить. В рабочую общагу, куда два месяца назад его заселил прокурор, ехать совсем не хочется. Пустая прокуратура в прошлом – это 5-комнатная квартира какого-то австрийского или венгерского буржуя. В холле даже диван есть, можно завалиться с книжкой и дождаться вечера или прокурора. Котлета в тесте на ужин у Короткова весть, а чай можно вскипятить.
В пустой прокуратуре телефон звонит как-то тревожно. На другом конце провода представляются:
– Начальник районного отделения милиции подполковник такой-то! Коротков его уже знает по голосу и даже видел пару раз.
– Стажер прокуратуры Коротков! Слушаю вас.
– Где прокурор? Где помощник прокурора? Как дело Сыч? Какая избрана судом мера наказания? Кто поддерживал обвинение? Не было ли каких эксцессов?
Коротков сдержанно, кратко, как в армии, ответил на все вопросы, отметив про себя, что дело Сыч у начальника милиции вызывает как повышенный интерес, так и повышенное беспокойство.
Опять звонок. Ответственный секретарь обкома партии, ни о чем не говорящая фамилия.
«Черт знает, что за птица с такой должностью». – Думает Коротков. Вопросы те же, что и у начальника милиции. Ответил и на них.
Снова звонок. Главный редактор областной газеты. Вопросы и ответы снова те же. Коротков догадывается, что влип в какую-то историю. Вспоминает, где встречал фамилию Сыч – это фамилия замредактора областной газеты – печатного органа обкома Компартии. Коротков задумчиво сидел у телефона, отложив в сторону книжку.
Последним позвонил дежурный областного управления КГБ майор Иванов.
– Прокурор и помощник выехали в район. По делу Сыч обвинение поддерживал я – стажер прокуратуры Коротков, приговор суда – четыре года лишения свободы, эксцессов не было! – Помимо тревоги у Короткова закипает злость и голос от напряжения слегка подрагивает.
На следующий день Коротков поприветствовал Водолаза, несмотря на то, что тот его подставил. Прокурор буркнул в ответ, даже не глянув в сторону Короткова. Только помощник прокурора, сочувственно глядя на Короткова, расспросил, как проходило слушание дела Сыч.
– Эмиль Иванович, я что-то не так сделал? – Поинтересовался Коротков.
– Да нет. Все правильно. – Ответил помощник, но объяснять ничего не стал.
Еще через пару дней Коротков уже ехал в неведомый ему дальний горный район с приказом о назначении стажером на должность помощника прокурора, вспоминая разговор с генералом —прокурором области. У генерала в кабинете он был впервые после того, как их, шестерых выпускников харьковской «юрки», после прибытия из института напутствовал прокурор области. Спросил, согласен ли Коротков на перевод. Полушутя-полусерьезно расспросил, откуда у него деньги на десятидневное проживание с женой в престижной гостинице (откуда-то знал и это!). Сказал, что Короткова направляют в очень интересный и красивый высокогорный район, где для него освободят однокомнатную квартиру. Отвечал Коротков кратко, по-армейски. Мол, куда прикажут – туда и поеду. А деньги подарили на свадьбу недавно, еще не потратил. Приятно было думать, что он получит первую в своей жизни квартиру. Вот только непонятно: его поощряют, наказывают или отправляют от греха подальше?..
Приговор
Рабочий день начинался обычно. Коротков уже неделю состоял на службе в должности стажера помощника прокурора района. Свои нехитрые обязанности он начал с посещения канцелярии суда, который находился в одном коридоре с прокуратурой. Бегло ознакомившись со списком судебных заседаний, он понял, что в кабинете сегодня не отсидишься. Не то, чтобы ему нравилось проводить время в хмуром приземистом здании, выложенном диким камнем, где каких-нибудь сорок лет назад находилась венгерская жандармерия. Сегодня горный городок с самого утра накрыли густые облака, сеял дождь, и лучше было бы натопить старинную, выложенную изразцовой плиткой печь, и заняться бумажной работой… Увы. Судейские запланировали на сегодня выездное заседание в поселке.
Коротков вернулся к себе в кабинет, пройдя по длинному коридору мимо людей, столпившихся у дверей нотариуса. Нашел папку с надзорным производством и быстро перечитал обвинительное заключение по делу. Некто Ворохта Иван обвинялся в хищении социалистической собственности или общественного имущества (ст. 81 части 2 УК Украинской ССР). Иными словами, за то, что собрал триста килограммов яблок, которые сдал заготовителю за 360 рублей. На беду Ивана, какой-то умник из ОБХСС[10 - ОБХСС – отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности. В середине прошлого века они были в каждом отделе милиции. Потом они повсеместно были реорганизованы в отделы по борьбе с преступлениями в сфере экономики. Возможно, так называются и сейчас.] проверял бумаги у заготовителя, а потом еще и установил (справочка имеется), что яблони вдоль дороги двадцать лет назад посадил колхоз «Новая жизнь». Значит, утверждает следователь, обвиняемый присвоил общественное имущество, тайно завладев им.
– Да уж… – Прикинул стажер. – Формально и опер, и следователь правы, а по существу – сволочи! Парня подвели под статью за яблоки, которые до осени так никто бы и не собрал. Впрочем, чего уж тут умничать, обвинение утверждено прокурором. Как там у Высоцкого – «…Жираф большой – ему видней».
Коротков взял папку и зашел в приемную к Жирафу. Пардон. К старшему советнику юстиции[11 - Старший советник юстиции – классный чин в органах прокуратуры, соответствует воинскому званию полковник.]. Поздоровался с секретаршей.
– Шеф у себя? – Немолодая женщина равнодушно кивнула Короткову, продолжая монотонно печатать на машинке. Постучал в дверь кабинета.
– Разрешите?
– Заходь. Сидай. Шо в тэбэ? – Прокурор с Коротковым говорит в зависимости от настроения – иногда по-русски, но чаще на украинском языке. Когда он с посетителями говорит на местном диалекте, стажер едва улавливает суть. Пьяный, он куражится и быстро говорит на звонком и мелодичном венгерском. Тогда уж черт его поймет! Впрочем, он и с румынами может общаться, хотя и не так уверенно, как по-мадьярски.
Шеф встретил Короткова в распахнутом мундире с тремя большими звездами. Взгляд мутный. Лицо помятое. Похоже, вчера был очередной затянувшийся до полуночи ужин с обильными возлияниями. В этом районе, из которого до центра области нужно ехать почти восемь часов по горной дороге, шеф боится только двоих – первого секретаря райкома компартии и начальника районного управления КГБ. К остальным снисходителен. Юрист он грамотный, может дать дельный совет, но скупо, как бы нехотя. Говорят, в 68-м году он заходил в Чехословакию военпрокурором в составе нашей армии. Кадровик, когда вручал Короткову приказ о назначении на должность, сочувственно советовал:
– Ты, если видишь, что он пьян – уходи с работы…
«Но пьян-то он почти каждый день, иногда уже к полудню»… – Грустно подумал стажер. Выслушав доклад Короткова и вяло полистав документы, шеф распорядился:
– Поедем вместе. Обвинение я буду поддерживать лично. Надо ж тебя когда-то учить! Позвонишь директору лесокомбината, чтобы дал автобус. Будет упираться – доложишь мне. Выезжаем в 10:30.
В кабинет без стука вкатился кругленький председатель суда.
– Вот и хорошо! Я к вам как раз насчет транспорта. – Выходя из кабинета, стажер отметил, что судейский выглядит не лучше прокурора. Видно, что ужинали они вместе.
Автобус подкатил к поселковому совету часам к двенадцати. Коротков в этом поселке еще не был. Но то, что подъехали к посовету, понял сразу: полстены одноэтажного здания занимало панно с руководителем государства в орденах и звездах Героя. Навстречу к приехавшим вышел председатель, крупный мужчина средних лет. По-местному – голова. Заискивая, пригнувшись в полупоклоне, он двумя руками пожал руки прокурору и судье. Короткова и остальных гостей из района – двух народных заседателей, молоденькую секретаршу судебного заседания и скромного адвоката голова удостоил лишь кивком головы. Впрочем, через пять минут и стажер был удостоен крепкого рукопожатия.
В кабинет головы были приглашены лишь судья и прокурор со стажером, остальные прошли в зал. Адвокат остался на улице. Наверное, хотел что-то обсудить с подзащитным. На двери висела табличка: «Зал бракосочетания».
Несмотря на дождь, у входа в поссовет стояла группка нарядно одетых мужчин и женщин. Среди них выделялся рослый, широкоплечий гуцул[12 - Гуцулы – этническая группа карпатороссов (русинов или червонороссов), живущих преимущественно в горах, проживающая в юго-восточной части Карпат. Их язык сохранил много слов из домонгольской Руси, или киевской Руси. Их обычаи, костюмы, песни, музыку и нравы очень точно изобразил М. Коцюбинский в повести «Тени забытых предков», а Параджанов показал в одноименном фильме, получившем мировое признание. Как мне представляется, и Коцюбинский, и Параджанов очень точно уловили, что в Карпатах, в силу природной замкнутости пространств и ограниченности общения жителей с другими славянскими народами, сохранился некий осколок Древней Руси, а местное население ведет образ жизни, похожий на жизнь наших далеких предков.] лет двадцати пяти, обутый в кирзовые сапоги, как если бы собрался в лес на работу. На руках он держал девочку двух-трех лет, одетую в яркий тулупчик (по местному – кожушок). Когда состав суда шествовал мимо них, мужчины, несмотря на дождь, резко сорвали шляпы в приветствии, женщины зашептались, и только рослый парень, сверкнув глазами в сторону приехавших, шляпу не снимал. Коротков вдруг почувствовал симпатию к этому парню. Ясно, что этот молодой гуцул и есть подсудимый.
Кабинет головы по всей видимости был подготовлен к приезду гостей. На столе вместо документов и письменных принадлежностей – бутылки спиртного и красивые тарелки с разными мясными блюдами и копченостями. Коротков невольно сглотнул слюну. Утром он в дешевой столовке проглотил порцию сырников и выпил прозрачный чай.
Шеф оживился. Но благодушно пожурил председателя: мол, мы работать приехали, а ты тут нас соблазняешь. Судья вопросительно смотрел на прокурора. Тот хорохорился перед стажером:
– Видишь, как прокурора встречают! Позови сюда адвоката!
Коротков молча вышел на крыльцо. Адвокат шел, запихивая в нагрудный карман сотенную бумажку. Купюра немного скомкалась и никак не проскальзывала в узкую прорезь кармана.
– Пойдем. Зовут. – Хмуро кивнул адвокату стажер и, не оборачиваясь, вернулся в кабинет головы.
– Слушай сюда, пан адвокат! – Шеф с судьей уже пропустили по маленькой и закусывали аппетитными ломтиками, не приглашая вошедших к столу.
– Стол, как видишь, уже накрыт. Все простывает. Поэтому ты сильно не распространяйся, а то ведь знаю: любишь поговорить. Короче… Не серди меня!..
Все переместились в зал. Судья вошел последним. Секретарь пропищала, стараясь быть солидной:
– Прошу встаты! Суд идэ! Все встали. Прокурор, положив ладони на стол, качнулся, как бы вставая, но не встал. Он уже повеселел, раскраснелся и расстегнул мундир с двумя рядами блестящих пуговиц, на которых красовался герб СССР.
– Прошу сидаты! – Произнес судья и сел сам. По обе стороны от него расположились народные заседатели[13 - Народные заседатели – лица, не являющиеся профессиональными судьями, которые периодически привлекались судом для рассмотрения дел периодически, но имеющие все права судьи при рассмотрении конкретного дела.] – безликие тетушки из лесокомбината. Коротков уже знал, что на судейско-прокурорском жаргоне их называют кивалами. Они, формально имея все права судьи, ничего не решали и во всем соглашались с судьей. Обычно руководители предприятий направляли в суд тех, чье отсутствие на предприятии не сказывалось на результатах работы.
Адвокат в скромном сереньком пиджачке, как нахохлившийся воробушек, примостился за столом напротив прокурора, сверкающего звездами. Подсудимому указали место на передней скамье, где он и расположился, не зная куда пристроить тяжелые кисти рук. Остальные гуцулы тесно сбились у него за спиной. Коротков сел один, но так, чтобы всех видеть, и вдруг ощутил себя зрителем в любительском спектакле.
Над головой у судьи – панно. На нем – молодая супружеская пара с маленькой девочкой на руках. Нелепость ситуации, кажется, ощущал лишь молодой юрист. Уголовный процесс осуществлялся в помещении с праздничной атрибутикой, предназначенной для бракосочетания! В довершение идиотизма ситуации над изображением молодоженов красовалась выведенная крупным шрифтом надпись: «Будьте счастливы!»
