Книга Человек-Черт - читать онлайн бесплатно, автор Алексей Владимирович Июнин. Cтраница 7
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Человек-Черт
Человек-Черт
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Человек-Черт

Вообще Ламия была очень загадочной девушкой. За все время знакомства, Жуй узнал, что она не смотрит телевизор, не слушает радио и не имеет мобильного телефон. На вид около двадцати двух – двадцати четырех, но уж больно у нее много опыта в некоторых областях для ее возраста. Жую часто казалось, что Ламия гораздо старше, чем выглядит, порой она так рассуждала, будто живет на этом свете лет сто, не меньше. Она часто улыбалась, не размыкая губ, говорила красивым притягательным голосом, была ласковой, но стоило ее разозлить, она набрасывается как дикая кошка, кричала и громко произносила какие-то сквернословия на незнакомом Андрею языке. Жуй понимал, что за него она реально глотку может перегрызть, и это возбуждало его еще сильнее.

На пятый день знакомства после бурного кувыркания на траходроме (теперь свою двуспальную кровать они называли именно так) и использования кожаной плетки, анальной стимуляции и стимуляции клитора с помощью вакуумной помпы, вибробабочки и расширителя рта с металлическим кольцом для нее; электростимулятора уретры, металлического зажима для мошонки, силиконового лассо на пенис, кожаной маски и плетенного стека для него, они, наконец устали. Выключили видеокамеру на которой записывали свой трехчасовой полет, выпили молока и накрылись легким одеяльцем. Вообще Ламия пила молока очень много, причем никогда не покупала магазинное, каждый день одна и та же бабулька с испуганным лицом, приносила ей пятилитровый бидон настоящего деревенского молока, свежего, парного, надоенного специально для Ламии. Девушка за день выпивала все пять литров, это немало поражало Андрея, так как его один раз неплохо пронесло после первого же бокала.

– Дурачок, – смеялась тогда Ламия, сытно вытирая губы. – Не каждый может пить такое молоко. Специально заговоренная коровка на специальной травке…

– Чего?

– Ничего. Привыкнешь.

Сейчас изможденный Андрей Жуй уснул.

Ему опять снился Эггельс, впрочем как и почти каждую ночь. На этот раз Иосиф Ильич сидел за деревянным столом с толстыми ножками и пил самогонку. Жуй сидел за тем же столом и тоже пил самогонку. Дело было в какой-то забытой всеми деревни, спрятанной далеко в Сибири или даже на Дальнем Востоке. Это был трактир, вокруг было дико, ходили полуголые старики и старухи, бегали тощие собаки с поджатыми от голода животами. Электричества не было, лишь мерцающий свет нескольких керосиновых ламп, окон тоже не было. И стен не было. Только тяжелые дубовые столы, спины и рожи незнакомых людей, да то и дело появляющаяся женщина с изуродованным страшным ожогом лицом. Она приносила им самогонки и молока.

Закусывали холодной жирной свининой.

Было гадко.

Жуй задавал вопросы, но отвечал ему не Эггельс. Отвечали татуировки на обнаженном теле самого известного каннибала Советского Союза. Бухарин на правом подреберье сказал, что на все воля Высшей Идеи, а Дзержинский на правой ключице сквозь усы и бородку пробурчал что-то неопределенное, но явно связанное с коммунизмом. Тогда Плеханов и Ленин злобно огрызнулись на Феликса Эдмундовича и укорили его за то, что «надо было с этими мелкими сволочками еще строже разбираться, не до конца они устранены с лица нашей Родины». Тогда слово взял товарищ Сталин и Эггельсу пришлось повернуться к Жую затылком, ведь именно там был изображен отец народов. Товарищ Сталин был горд и доволен, он похвалил Жуя за что-то, назвал его «нашим товарищем» и передал слово какому-то Карлуше. Оказывается, на пояснице Иосифа Ильича был портрет Карла Маркса, и тот, поморгав и пошевелив бородищей, произнес что-то на немецком. Все татуировки заговорили одновременно. Жуя тошнило и хотелось исчезнуть. Он резко вскочил со стула и опрокинул керосиновую лампу прямо на Эггельса… Поднялся жуткий крик, шипение, нестерпимая вонь пеленой шерсти… Волчий вой… Плач ребенка…

Жуй распахнул глаза.

Он лежал в своей постели. Было тихо. Как обычно было светло, хотя часы показывали третий час ночи. Он забыл занавесить портьеры, комната пребывала в синеватом сиянии питерского неба. Выросший вдвое член еще ныл от недавних истязаний. Не поворачивая головы, Жуй скосил глаза туда, где лежала Ламия, она не спала. У нее на груди был ноутбук, сама девушка шерстила интернет. Не шевелясь, Жуй взглянул на монитор и прочитал «Колдовство, Идолопоклонство, Оккультизм».

Ламия улыбнулась ему, не размыкая губ

– Еще рано, – сказала она, сворачивая интернет-страничку.

– Ламия, – Жуй проглотил комок в горле. – А как твоя фамилия?

– Очень своевременный вопрос.

– Кто ты, Ламия?

Легкая улыбка коснулась кончиков ее чувственных губ. Должно быть, ответ содержал в себе какую-то маленькую тайну, открыв которую Ламия грозила заставить Андрея как минимум призадуматься. Андрей смутился, ему стало немножечко неловко и откуда-то из глубины души появилось чувство стеснения, которое он быстро спрятало за взглядом, отведенным в сторону люстры.

– Спи, милый… – прошептала Ламия и Андрей Жуй уснул.


Глава 6


Радиосадомия


Санкт-Петербург.

30 июля 2017 г.

Андрей Жуй присел на узконогий стульчик облил себя ледяной водой из бутылки. Ему было не просто жарко, он кипел. Сердце стучало так, что в висках гудело. Руки аж дрожали. Кто-то протянул ему баночку пива и он схватил ее, даже не взглянув на подающего. В несколько больших глотков, он осушил ее и, смяв в ладони, швырнул об пол.

В гримерке было шумно и душно. Стоял гам, участники группы «Толпе», разгоряченные двухчасовым выступлением на рок-площадке «Белого Ламантина», бурно обсуждали ошеломительную реакцию зрителей. Левит была уже полупьяная, эмоции переполняли и ее и всех остальных. Двое охранников с трудом сдерживали толпу фанатов, кричащих за дверью. Кто-то разбил что-то стеклянное и Андрей Жуй расхохотался. Да, его новая программа сотворила настоящее чудо! За последнюю неделю он написал четыре совершенно новых песни, радикально отличающиеся от всего того, что он писал доселе. Три из них («Жуткая Радость», «Буйство» и «Пыл и Жар») группа впервые исполнила только что, буквально двадцать минут назад под самый занавес, а «Слабые Должны Издохнуть» и «Пыл и Жар», Жуй исполнял на бис. Да и в целом исполнение Андрея Жуя стало более жестким, агрессивным. Иногда пугающим даже его самого. Он пел новые песни, и у него мурашки бежали по телу, внутри все переворачивалось и он надеялся, что примерно те же ощущения испытывали и его поклонники.

– Крутяк! – кричал барабанщик Рикардо, не в состоянии успокоиться и присесть хоть на минутку. Его выкрашенные в ярко красный цвет волосы торчали дыбом, лоб и шея были мокры от пота, дыхание тяжелое, уставшее. – Крутяк в натуре!!!

– Это супер! – воскликнула пьяненькая Олеся Левит и, обняв красноволосого ударника за мускулистое плечо впилась жарким поцелуем в его сильные губы. – Это сверхъестественно! На последней песне я чуть не кончила! Реально, чуть не кончила! У меня там все влажно! Потрогай, нет, ты потрогай!

Таймураз Ярмагаев скрылся из гримерки, он занимался своим любимым занятием – где-то целовался с самой красивой фанаткой.

Долговязый гитарист Коромысло развалился в узком кресле, вытянув длинные ноги и полуприкрыв глаза. В его улыбающемся рту дымилась «волшебная» сигареточка, она отправляла его в прекрасные дали, где доносились отголоски новых жуевских песен и мифические существа расправляли перепончатые крылья.

А вот басист Пистон молчал и только, чуть соединив светло русые брови на переносице, зачехлял свою гитару. Его эмоции несколько отличались от общего настроения в примерке, и были схожи разве что с эмоциями клавишницы. Эта милая девочка-эмо по имени Марина Евсеенкова тоже как-то не сильно восторгалась прошедшим выступлением, она налила себе кофе и прихлебывала его крохотными глоточками, казалось, что температура этого напитка заботит ее больше, нежели новая концепция их группы.

Жуй не спускал с них обоих глаз, и когда спустя сорок минут, они, переодевшись, решили отчаливать по домам, Андрей мгновенно подскочил к ним обоим:

– Молодые люди, вы куда? – проворковал он Пистону в ухо.

– Мы пойдем, – ответил басист. – Поздно уже.

– Подождите всех.

– Так мы… – Пистон посмотрел на Евсеенкову, та как раз поправляла свои многочисленные фенечки на запястьях. – Мы еще хотели посидеть в одном месте…

– Ты с Маринкой?

– Да, а ты против?

– Нисколько. Только я с вами.

– С нами? – Пистон опять посмотрел на Евсеенкову, тем самым показав, что не знает, что ответить и как отвертеться от неожиданно назойливого Жуя.

– Куда вы пойдете? Я тоже хочу прибухнуть, – любопытствовал Андрей.

– Э… Андрюш… – Евсеенкова пришла на выручку своему другу-басисту. – Понимаешь-ли… Тут такое дело… Мы бы хотели посидеть вдвоем…

– А! Понял. А куда хоть пойдете, голубки?

– В «Скворцы». Только ты помалкивай, ладно, Андрюш?

– А где эти «Скворцы»?

– А не слишком ли много вопросов? – Пистон постарался произнести это как можно дружелюбнее. Жуй поднял ладони и, улыбаясь, отошел. – Такси нас уже ждет, Марин, поехали.

Через три секунды после того, как Пистон и Евсеенкова покинули «Белый Ламантин», Андрей Жуй большим глотком допил пиво из третьей алюминиевой банки и ни с кем не попрощавшись, выбежал на улицу. «Ниссан» из «Яндекс Такси» уже отвозил влюбленную (а быть может и не влюбленную) парочку по улице Ломоносова в сторону канала Грибоедова. У «Ниссана» были какие-то проблемы с двигателем, черный дым нещадно вырывался из выхлопной трубы. Не дожидаясь пока автомобиль уедет слишком далеко, Андрей Жуй, сплюнул под ноги и быстро-быстро побежал к своему мотоциклу, что был припаркован в тридцати метрах. Дав по газам, и свернув на Ломоносова, он без труда сел на хвост такси, но не очень близко, так как его «Ямаха» была визуально заметно на полупустой поздней улице. Оказалось, что «Скворцы» расположилась совсем недалеко на пересечении Малой Морской и Гороховой улиц.

Подождав, пока Евсеенкова и Пистон расплатятся и зайдут в бар, Андрей Жуй тем временем, выкурил сигаретку. Он зашел за ними минут через десять.

– Опа! – воскликнул он, быстро обнаружив парочку за одним из столиков. – Привет лунатикам!

– А ты что здесь делаешь? – Пистон был явно недоволен.

– Да я вот тоже решил немного посидеть где-нибудь…

– И выбрал именно «Скворцы»?

– А это и есть «Скворцы»? А я просто ехал-ехал на моцике, гляжу – кафешка какая-то, птички какие-то нарисованы. Дай, думаю, заскочу! Я и не смотрел на название-то! Вот бывают же совпадения!

Не дожидаясь предложения, Андрей Жуй сел за их столик и подозвал официантку, что бы та поставила еще одну бутылку того вина, что уже стояло перед ними и еще один бокал. «Скворцы» было милое заведение, как раз для влюбленных парочек, много рубиновых оттенков, живые цветочки на столиках, легкий блюз. Жуй только усмехнулся, раньше бы он и сам мог привести сюда Надю Грикову, а теперь подобные заведения у него вызывают душевную изжогу. Кроме того, его кожаный рокерский прикид со множеством металлических вставок и разных нашивок совсем не гармонировали с красным атласом скатертей.

– Андрей, скажи честно, зачем ты приперся? – поняв, что романтический вечер испорчен, Пистону ничего не оставалось как напрямую перейти к делу, за которым Жуй сюда и явился. Быть может, чем быстрее они поговорят о деле, тем скорее Жуй избавит их от своего присутствия.

– Зачем я пришел? Да, я хотел с вами поговорить, ребята.

– О чем?

Жуй кивнул подошедшей официантке, взял бутылку вина и наполнил три бокала. И без того, будучи уже немного выпившим, он, тем не менее, вино выпил, поморщился и недовольно вытер губы.

– Ребят, выкладывайте напрямую, – сказал он. – Вам что, не нравится моя музыка, да?

Пистон и Евсеенкова переглянулись и потупили взор, каждый задумался о достойном ответе. Поняв, о чем будет разговор, они оба были в несколько затруднительном положении, им стало неловко. Пистон выпил вино. Марина не стала.

– Отвечайте, ребят.

– Андрюш, ты обидишься.

– Не обижусь. Говорите, как думаете. Ребят, вы что надеялись, я не увижу ваших кислых мин на выступлении? Я же все понимаю, вам не нравится. Потому я и хотел поговорить с вами наедине. Говорите, что вы думаете по поводу новой концепции группы.

– На мой взгляд – тяжеловато, – Марина все-таки отпила вино. – Андрюш, я буду говорить за себя. Лично я еще не привыкла к такому исполнению. У «Толпе» сложилась определенная концепция, определенный стиль, свойственный лишь нам. Мы все любим «Толпе», я обожаю нашу музыку. Я всегда была преданна нашей группе…

– Да, я знаю.

– Но твои новые песни… Как бы тебе это сказать… Они не вписываются в наш стиль… Это что-то совершенно другое. Да, новые песни крутые, не спорю! Но… это не совсем та музыка которую люблю лично я… Слишком агрессивно, а я не люблю зло. Я девушка, я люблю романтику, она была в твоих прежних песнях, а теперь…

– Да, Андрей, – подхватил ее Пистон. – Чудища всякие… Разврат… Богохульство… Согласись, что это слишком резкий перепад от того, что мы исполняли еще неделю назад.

– Согласен! – Жуй закурил. – А вот Володе Рикардо нравится. Нахимовна в восторге!

– А мы не в восторге, – Марина нахмурила бровки. – Я поклонница русского рока, электронного рока, люблю классику… Но не хард. Понимаешь, Андрюш, вот если бы тебя, такого истинного рокера, сейчас заставили исполнить что-то из… ну из «Сплина» или «Браво»… Ты бы как отреагировал?

– Нормальные группы…

– Замечательные группы, – согласилась Марина. – Я обожаю Сашу Васильева… Но ты бы не смог играть в них, Андрюша. Тебе сейчас близки какие-то инфернальные мотивы…

– Может быть вы еще не прониклись в эту тематику?

– Послушай, Андрей, – вздохнул Пистон, – если хочешь правду – слушай. Я – православный! Марина – православная! Нам трудно петь о педофилии.

– Угу… Вот как… Значит вам противоестественны сексуальные отклонения… Все ясно… – Жуй улыбнулся и приблизился к Пистону. – Бога боитесь? А Сатану не боитесь, да? Ну коль беседа пошла о вере и неверии, то я захотел преподать тебе кое-какие уроки демонологии. Я не буду внушать тебе новую религию, я просто задам тебе некоторые вопросы и заставлю тебя ответить. Но так ответить, что бы меня это убедило… Согласен?

– И что же это за вопросы? – хмуро спросил Пистон, желающий только одного – чтобы Жуй покинул «Скворцы» и оставил их с Евсеенковой тет-а-тет.

– Ответь-ка мне, – улыбнулся Жуй, – мой друг-христианин, на первый вопрос – раз ты веруешь в Бога, следовательно, ты веришь в высший суд?

– Ну?

– А почему же сознательно идешь на грехи?

– На какие же?

– Чревоугодие, прелюбодеяние, сребролюбие и многие другие. Ты же пьешь вино, пожираешь мясо убиенных ни в чем не повинных детенышей животных, – Жуй кивнул на мясное ассорти, – и первым сегодня поинтересовался продажей билетов на наше выступление в «Белом Ламантине», значит ты жаждешь денег. И наверняка – славы! А теперь, ребят, ответьте-ка мне, чем вы планировали заняться после столь изысканного ужина? Подразумеваю, что блудодейством.

– Ну и для чего ты спрашиваешь?

– Я вот это к чему говорю. Раз уж вы переступили черту, то я не смогу вас подтолкнуть к чему-то хуже. И не буду. Просто, я могу помочь вам. С грамотным подходом, ребята, блуд приносит такие эмоции, от которых никакого рая не надо! Пейте, ешьте, трахайтесь, ребята! Хуже не будет! А чтобы взять все, что можно из этого, я могу провести с вами инструкторско-методические занятия.

– Андрей, ты какой-то… ненормальный, – пробормотал Пистон, глядя Жую прямо в глаза.

– А для тебя, друг мой православный, я приготовил особенный урок… Но об этом позже.

Они сидели в «Скворцах» до второго часа ночи. Андрей говорил много, он улыбался, его глаза были чисты, он старался быть добродушным и веселым, не забывал шутить и подливать вино. После первой бутылки Игорь Артамонов по прозвищу Пистон еще что-то ворчал и несколько раз возвращался к теме резко изменившегося музыкального стиля группы, который ему был явно не по душе и он хотел разобраться, будет ли Жуй продолжать писать в том же духе или все-таки вернется к прежнему музыкальному направлению. Пистон даже по памяти прочел пару своих стихотворных вещиц, которые, если их грамотно наложить на соответствующую музыку, могли бы превратиться в приличные хиты. Жуй с трудом постарался сдержать себя и сохранить на лице дружелюбие, однако внутри у него будто засвистел свисток вскипающего чайника. Кто он такой, этот обыкновенный басист, чтобы предлагать свои ничтожные рифмовки про каких-то красноперых птиц и сиреневую луну? Ведь с самого основания группы существует негласное правило, что весь текстовый и музыкальный материал исходит только от Андрея Жуя. Только он был лидером, это его группа, он ее основал, он ее фактически произвел на свет и сделал ее под себя. Зачастую их даже объявляли фразой: «Андрей Жуй и группа «Толпе»». Даже Олеся Левит не имела права диктовать свои условия, она может лишь советовать, что-то корректировать, подправлять (с андреева согласия) и продвигать группу на большую сцену. Чтобы раньше времени не оскорбить Игоря Артамонова Жуй ответил другу, что его наброски вызывают некоторое любопытство и их можно будет рассмотреть, но как-нибудь потом, а сейчас Андрей хотел говорить о другом. Пистон кривился, но терпел.

Марина Евсеенкова уже смотрела в рот Жую и ловила каждое его слово, она была будто загипнотизирована его разговорами о сексе и том наслаждении, которое он дает человеку, если им заниматься не абы как, а с душой и профессионализмом.

Усадив совсем уже готовеньких и в полной мере обработанных Евсеенкову и Пистона в такси и оставив «Ямаху» на парковке бара «Скворцы», Андрей Жуй попросил друзей отключить сотовые телефоны. Мосты в Петербурге уже развели и им пришлось добираться на такси до проспекта Обуховской Обороны через какие-то объездные пути, на что они потратили больше часа и приехали на его съемную квартиру, когда и без того белые ночи были уже совсем белыми. Лежащая на постели обнаженная Ламия ни сколько не удивилась появлению приведенных гостей, она плотоядно улыбнулась им и поманила к себе пальчиком.

Телефоны Евсеенковой и Пистона были выключены двое суток. Двое суток молодежь обитала в двухкомнатной квартире Жуя. Ламия и Жуй проводили над ними «инструкторско-методические занятия», доказывали на практике жуевскую демагогию, и, надо сказать, доказывали в полной мере. Почти двое суток они вчетвером предавались разврату и оргиям, прерываясь лишь на краткие сны. Заказывали еду на дом, ели и пили прямо в постели, не отвлекаясь от процесса, фрукты и ягоды использовались не только по их прямому назначению.

– А теперь? Теперь нравятся тебе мои песни, мой бледнокожий богомол? – вопрошал Андрюша, активно занимаясь с Пистоном оральным сексом, так активно, что тот давился и не мог ответить.

– Ой, нравятся… – лишь мычал он. – Ой, нравятся… Все нравится… все… давай еще…

Сзади в Пистона проникала клавишница Марина Евсеенкова, орудуя специальным пристегивающимся фаллоимитатором, одновременно целуясь с Ламией и лаская ее грудь страусиным пером, смоченным в гранатовом соке.


Вне времени и пространства.

Андрей никогда не поддавался на искушение проанализировать свою прошлую жизнь и помечтать о том, что было бы если… Если бы он не увлекся в юности некоторыми рок-группами… Если бы самостоятельно по интернету не обучился основам сольфеджио и продолжал бренчать на гитаре самые примитивные аккорды… Если бы он женился в восемнадцать или девятнадцать лет… Если бы у него не обнаружили шумы в сердце и забрали бы в армию… Если бы его отец был жив… Если бы он пошел не по тому жизненному пути, по которму худо ли бедно, но двигался сейчас. Было бы лучше или хуже? Если бы он не пытался зарабатывать с помощью своих песен (а никто никогда не говорил, что это сверхприбыльное дело), а, к примеру, занялся бы бизнесом? Пошел бы у него бизнес? Торговля китайскими канцтоварами или открытие шиномонтажки? (По образованию он был автомехаником, поэтому про открытие СТО он задумывался чаще, хоть и не любил возиться с чужим автохламом) Андрею было трудно ответить на такие вопросы, потому он не задавался ими вообще. Кто знает? Но одно он знал точно – он психологически не мог работать на каком-то предприятии, изо дня в день делать одно и то же, видеть одни и те же лица и стены, ходить на работу в одно и то же время и возвращаться домой к началу определенной телевизионной передачи. Он не терпел фабрики и заводы, не мог на них работать даже за большую зарплату. Он не видел в подобном труде азарта, стремления, душевного и творческого развития и по поводу этого часто вспоминал своего отца. Вспоминал и обещал сам себе, что попробует добиться в жизни чего-то больше чем ежегодный новогодний кулек с конфетами. Пообещал, что его нога ступит через заводскую проходную исключительно в том случае, если его ну уж очень сильно прижмет финансово и какой-нибудь добрый волшебник назначит его финансовым директором.

Тем не менее он как-то очутился на каком-то полузаброшенном предприятии, разваливающемся, ржавеющим. Осторожно переступая грязные замерзшие лужи и пачкая кроссовки в грязевом мессиве, он двигался по территории чего-то угнетающего – старые обшарпанные цеха, ржавеющие никому не нужные металлические детали, кучами лежащие по сторонам, горы мусора, скрипящие на сквозняке краны. Андрюша поежился, ветер задувал за шиворот, продувал до костей и молодой человек не мог сообразить отчего не оделся теплее и почему проигнорировал шарф. Мимо пробежала свора худых несчастных собак, Жуй взглянул на их голодные костлявые морды и врезался в обнаженную спину своего сопровождающего. Худая спина с выпирающим позвоночником и лопатками.

Сопровождающий остановился и, не поворачиваясь, взял Андрея за руку и повел дальше через какие-то темные серые трущебы. У него была холодная узкая ладонь старого мертвеца, в ней не было ни грамма мяса или жира, ощущались только косточки и сухожилия. Но рука сжала андрееву ладонь будто окоченевшая и тянула юного артиста за собой, принуждая того спотыкаться о палки и железяки под ногами.

Андрея охватил жуткий необъяснимый страх, безосновательный и непреодолимый. Сердце колотилось сильно, внутреннее напряжение доводило до тошноты и ему очень хотелось уйти отсюда куда-нибудь подальше. Отцепиться от худого сопровождающего и убежать прочь. Убежать без оглядки, прямо через проходную, перепрыгнув шлагбаум и навсегда заречься возвращаться в это некрасивое место, где не могло производиться ничего достойного (судя по всему предприятие обанкротилось много десятилетий назад и находится на полпути к тотальному саморазрушению). Сопровождающий в сатиновых трусах преодолел пару сотел труднопроходимых метров, и опять не на долго приостановился, чтобы Андрей против своей воли смог рассмотреть его разрисованную спину давно голодающего дистрофика. Множество портретов – мужчины с усиками, бородками, в пенсне, лисые, суровые, с твердыми фанатичными взглядами, все движутся в такт с тщедушными мышцами спины и у Андрея создавалось стойкое ощущение что портретные люди кривляются и гриммасничают независимо от движений дистрофика, который, тем временем завел парня в холодное заброшенное помещение, которое проще было снести под основание, чем отремонтировать.

Здесь была другая акустика и Андрюша Жуй услышал шепот. Слова со всех сторон нашептывали будто специально Андрею, но слова много раз отразившиеся от бетонных стен и металлических конструкций доходили до молодого человека сильно искаженными, гулкими. Многие слова он мог разобрать, но звуки накладывались друг на друга, множились, распадались и в итоге до Андрея доходила только давящая какофонию обрывков человеческих фраз. Что-то про социалистический строй, про равенство и братство, про жизнь и про смерть и еще про что-то, что Андрей категорически не желал слушать. Тем временем обнаженный сопровождающий вел его дальше по гулкому заводскому цеху, где со всех сторон Андрею казались говорящие объекты, он интуитивно вжал голову в плечи и напрягся всем телом, готовясь к внезапному нападению с любого места. Человеческие голоса чрезвычайно сильно пугали, однако как он не всматривался в темные неживописные углы цеха, но так и не различил ни одной живой души.

Сопровождающий остановил шаг и приказал Жую взять одну из совковых лопат, прислоненных к стене. Тогда только Андрей узнал в сопровождающем своего дальнего родственника Иосифа Эггельса. Ну конечно! Естественно он! «История всех до сих пор существующих обществ была историей борьбы классов-классов-классов-сов-сов-сов…» – разбрал Жуй среди эха и, затравленно озарившись вокруг, взял лопату. Они вдвоем с Эггельсом приблизились к огромной горе органических нечистот и по примеру своего двоюродного деда, Андрей набрал целую лопату кашицы из глилых сырых жил и почерневших раскисших овощей и еще чего-то мерзкого на вид. «Обшественные формации-мации-мации-иии…» – Андрей чуть не выронил лопату. Не обращая никакого внимания на вездесущие отголоски исторического материализма Эггельс сделал несколько шагов и вывались содержимое своей лопаты в какой-то чан с водой, Жуй автоматически сделал тоже самое и только потом заглянул в одну из врытых в бетонный пол бочку. «Субъекты экономических категорий-тегорий-тегорий-рий-рий…»