Нос. Том 2

Предисловие

Все персонажи и события выдуманы. Лексикон героев соответствует (по мнению автора) лексикону определённой социальной прослойки описанной в книге эпохи. Их слова и отношение к некоторым вопросам могут не отражать мнение автора, а также они не преследуют цели кого-то оскорбить или навязать какую-то идею (как и сама книга).

В книге упоминаются, но не пропагандируются нетрадиционные сексуальные отношения. Автор выставляет их в непривлекательном свете и не создаёт искажённое представление об их социальной равноценности традиционным отношениям и (или) предпочтениям. Герои, имевшие эти нетрадиционные сексуальные отношения, не получают от них удовольствия и являются психически нездоровыми и аморальными представителями маргиналов и (или) деклассированных социальных элементов, подвержены риску заболевания ЗППП, терпят насмешки и осуждение со стороны окружающих людей. Те персонажи, что высказывают сомнительные мысли о подобных отношениях, не являются положительными и, следовательно, к их словам следует отнестись настороженно и скептически.

Также упоминаются, но не пропагандируются движение «АУЕ» (признано экстремистским на территории РФ, его деятельность запрещена) и символика национал-социализма/фашизма. Автор осуждает и не поддерживает любые проявления нетерпимости и насилия.

Также упоминаются, но не пропагандируются алкоголь, табак и наркотики, описываются процессы их употребления, вредящие здоровью. Автор не употребляет ничего из перечисленного, относится к таким вещам абсолютно негативно и призывает всех следить за своим здоровьем.

Помимо всего прочего, стоит упомянуть, что в 1998-м году на некоторое время вступил в силу ФЗ от 25.06.1998 № 92-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации», который вносил изменения в статью 134 УК РФ, заменяя слово «шестнадцатилетнего» на слово «четырнадцатилетнего». Все разговоры в книге о возрасте согласия и определении педофилии – не являются пропагандой, а являются отсылкой на это конкретное событие, и представляют собой вольную фантазию автора о том, какие могли бы быть основания для таких изменений, если бы их принимал странный, неприятный и аморальный человек, каким выступает персонаж Андрей. Автор осуждает и выступает строго против педофилии.

1

«Новый день – новое начало! Проснись навстречу счастливому утру! Новые возможности, новые достижения, новые поводы для радости! Улыбнись на пути к успеху! Улыбнись ласковому солнцу! Улыбнись людям! И всё улыбнётся тебе в ответ!» – сказал бы я, если бы по пробуждению обнаружил за окном утро, поводы для радости или хотя бы солнце. Ну и если бы был женщиной в рекламе чего-либо, что можно рекламировать с такой подачей. Сок? Овсяные хлопья? Прокладки? Похуй…

По ощущениям, угрюмая полумёртвая гримаса не пропала с моего лица. Но я хотя бы немного отдохнул. И мне повезло: даже несмотря на то, что я несколько раз просыпался, отдохнул я достаточно, чтобы хотя бы не устать, пока встаю с кровати. В глазах было ещё немного усталости, которую я размазал по ним, протерев руками веки и уголки глаз от хуйни, скопившейся там. «Открой сомкнуты негой взоры», – невольно вспомнил я, что было немного к месту, но как-то тупо, потому что это настолько заезжено, что я бы даже не рискнул говорить такое вслух в подобной ситуации, чтобы не прослыть мудаком. Тем не менее, мне всегда почему-то казалось, что эта некая «нега» – это как раз и есть эта хуйня в уголках глаз, которая скапливается после сна. Но подумав сейчас, мне кажется, что навряд ли Пушкин упоминал бы что-то такое неприятное и для кого-то, наверняка, даже мерзкое, в своих стихах. Стихе. Хотя… Кто его знает, может это действительно называется «нега». Хотя… Сомневаюсь. Похуй…

Встав и потянувшись, я заметил, что Светы в комнате нет, а за дверью слегка можно было слышать отдалённые разговоры. Это хорошо. Потому что я ненавижу просыпаться раньше всех. Потому что если просыпаешься раньше всех, то на тебе ответственность, если ты кого-то разбудишь. И пока все спят, а ты не спишь, то заняться можно мало чем. Короче тупость.

Вновь я встретился с вопросом, который стоял передо мной ночью: что надеть. Не то чтобы у меня был огромный выбор, но, типа, стоит ли надевать штаны? Очевидно, что лучше будет выйти с покрытым торсом. А, как уже было решено, кофта с трико смотрится нелепо. Похоже, придётся надевать кофту со штанами. Так я и сделал.

Пока я одевался, мой взгляд пару раз упал за окно. Темнота ещё не наступила, но солнце, если предположить его местонахождение за толстыми тучами, уже держало свой путь к горизонту. Сумерки подбирались к нам.

Я вышел из комнаты, ожидая услышать отдалённый разговор в какой-нибудь комнате, в который я встряну в самый неподходящий момент, оборвав говорящих на какой-нибудь забавной фразе с двояким смыслом типа выкрика «Да хочу я в жопу!». Хотя это не очень двоякая фраза. Тогда… Что-то типа «Схватись сзади и вставляй!». Это более вероятная тема, потому что есть много вещей, которые следует схватить сзади и вставить что-нибудь куда-нибудь. Но нет… Я дошёл до кухни, где за столом, в тусклом голубоватом свете с улицы, молча и угрюмо сидели Марк, Света и Саша, и пили чай.

– По кому траур? – спросил я, хотя, наверняка, не особо отличался задором от них.

– По проёбанному настроению, – пробубнил Марк.

– Да это пройдёт, – Саша погладила его по плечу.

– Да когда это пройдёт ещё? Заебёмся ждать блять… – выдохнул он.

– Ну а что нам ещё остаётся делать? – спросила Света.

– Хуй знает, – сказал Марк.

Я прошёл и направился к шкафу с кружками.

– Тебе налить чаю? – подпрыгнула Саша.

– Да. Только можно пакетик заварить? И в чайник новой воды залить, если там мало осталось, – сказал я и посмотрел на Марка.

Марк отвёл и опустил глаза.

– Садись, – сказала Саша и занялась чаем.

Я сел за стол между Светой и стеной, ощутив, что уже был в подобной ситуации. Света не смотрела на меня, и мне было от этого… Никак. Отсутствие неловкости и мудовых разговоров после ночи странной и нежеланной страсти меня вполне устраивало. Было бы прекрасно это просто забыть и не видеть в мыслях вагину Светы каждый раз, когда я смотрю на неё. И ещё лучше, если б и она не видела ничего подобного во мне.

– Саш, у нас осталось ещё шоколадное варенье? – Марк окликнул Сашу.

– Нет, – ответила она ему.

– Не бывает шоколадного варенья, – тихо проговорил я.

Марк немного помолчал, видимо, удивлённый моим встреванием, и затем ответил:

– Как, блять, не бывает-то? А что я тогда намазывал до этого целый месяц на хлеб? – раздражённо сказал он.

– Да я ебу, что ты там намазывал? Но не шоколадное варенье, сто процентов, – спокойно ответил я.

– Ну намазка, блять, соус… Чё ты к словам доебался?

– Да ничего. Просто шоколадное варенье невозможно в принципе, поэтому неправильно так говорить.

– С чего это оно невозможно? – встряла Света. – Берёшь шоколад и варишь из него варенье, в чём проблема?

– Проблема в том, что если ты делаешь что-то по определённому процессу, то это не гарантирует, что результат у тебя выйдет такой, какой должен выйти исходя из этого процесса.

– Началось… – тихо сказала Саша.

– В смысле? – спросила Света.

– Ну смотри. Есть процесс изготовления одной хуйни. Если ты будешь ему следовать, то это не значит, что результат будет такой, какой должен быть.

– Ну да, можно же проебаться на каком-нибудь этапе, – сказал Марк.

– Да здесь не про проёб дело… Как бы это объяснить… Короче. Вот есть процесс изготовления детали, да? Металлической, допустим. Если ты вместо металлической хуйни возьмёшь, блять… банан нахуй… То неважно, насколько точно ты следовал процессу изготовления детали, по итогу деталь из банана у тебя не выйдет, а выйдет хуйня. Так и с шоколадным вареньем. Оно не существует, потому что если ты прогонишь шоколад по процессу варенья, то получится не варенье, а шоколадная поебота. Поэтому шоколадное варенье принципиально невозможно.

– Ну это смотря что называть вареньем, – ответила Света.

– Ну, если любую хуйню подгонять под варенье, то и говно в унитазе станет им.

– Ну мы же за столом, зачем такие мерзости говорить?! – выругалась Саша.

– Извини, – сказал ей я. – Варенье есть варенье, а уваренная, разъёбаная сахаром шоколадная хуита-поебота есть уваренная, разъёбанная сахаром шоколадная хуита-поебота.

– Бля, ладно, окей, ты прав, – сказал Марк и взялся за свою голову, закинул её назад и тяжело выдохнул. – Шоколадная хуита у нас ещё есть?

– Нет, я же сказала… – ответила Саша.

– Надо в магаз сгонять, но чё-то я вообще не хочу, – сказал он.

– Да никто не хочет, я думаю. Да пускай, один день не поешь это. Здоровее будешь, – ответила она.

– Здоровее буду… – задумчиво повторил он, надул щёки и похлопал ладошками по столу. – И умнее, зная, что шоколадное варенье невозможно и его не существует…

Саша сделала чай и подала его мне.

– Ой, я же забыла спросить какой тебе… – она виновато обратилась ко мне.

– А какой ты заварила? – спросил я.

– Обычный чёрный.

– Вполне подходит, спасибо.

Она улыбнулась и обратилась уже ко всем:

– Ну что? Что-нибудь кому-нибудь интересное снилось?

– Нет, – сухо ответила Света.

– Возможно, но я не помню, – ответил Марк. – А тебе?

– Да какая-то непонятная помесь из событий дня в типичном бредовом исполнении сна, – сказала Саша и посмотрела на меня: – А тебе?

Из всей своей ночной сонной жизни я помнил лишь момент, где обнимаю мать Марка с явным сексуальным влечением к ней. Это был короткий момент, который, сомневаюсь, что вылился в полноценный сон. Но помню я только его. И, наверное, рассказывать такое не следует. Врать я не люблю, даже тем, кто, возможно, объебал меня против моей воли, поэтому ответил:

– Да ну. Сны обычно интересны только тем, кому они снятся. А слушать их неинтересно. Мне однажды, когда я был ещё в младших классах, друзья так и сказали. Ну, что-то типа этого. Или спросили они что-то по этой теме… Типа… Они спросили, мол, почему я думаю, что им интересно слушать про мои сны. Что-то в таком духе. Когда я рассказывал свой сон. Они потом сказали, типа, ты рассказывай, но просто почему ты думаешь, что нам интересно. Это было немного обидно, потому что я, вроде, не так уж и часто про сны рассказывал им.

– Это, конечно, не очень приятно такое услышать, – сказала Саша. – Но мне вот интересно.

Ну, тут уж ничего не поделаешь, придётся что-то рассказать. Она не уточнила, что сон должен был присниться сегодня. Думаю, полу-сновиденческое видение, которое смазалось за долгий срок хранения в памяти, освежённое сейчас, вполне может быть замаскировано под сон и сойти под её запрос. Не совсем ложь, скорее… Проявление благой изворотливости.

– Ну… Короче, приснилось мне как-то, что я прогуливался летом ночью в районе вокзала. Тёплая ночь, тихая. Шёл я вдоль улицы Гагарина в направлении самого этого вокзала, собственно. И за домами слышу гул. Понял, что поезд приехал на вокзал. Ну ничего особенного – на то это и вокзал. Иду дальше, любуюсь узорами теней от веток деревьев в свете фонарей. И вдруг слышу далёкий такой звон лёгкий, приятный. Он был монотонный, не меняющийся, постоянный. И мне прямо приятно было его слышать. Я волей-неволей пошёл ему навстречу. Типа всё равно гуляю же, а так хоть посмотрю, что издаёт его, какая техническая хуёвина. И, в общем, шёл-шёл, да вышел на сам вокзал. На перроны. На путях стоят поезда, пассажирские и товарные, но людей особо не видать. Звон стал громче немного после того, как я туда пришёл. Прислушался и понял, что надо идти дальше. Зашёл на надземный переход, пошёл по нему к самым дальним путям. Звон становился громче, и я понял, что подхожу ближе. Дошёл до конца, сошёл с перехода на пути, и пошёл между большими вагонами навстречу гулу, нюхая запах железа и технических смазок всяких. К гулу к этому времени добавились такие звуки… Очень трудно их описать. Типа… Типа такие иногда появляющиеся нарастающие и убывающие громкости… Короче, представьте маятник. Вот он качается туда-сюда. Не спеша. И представьте, что он лёгкий звенящий звук издаёт, пока качается туда-сюда. Такой типа слега нарастающий, а потом падающий, а потом снова нарастающий, и потом снова падающий. И вот маятник этот над вашей головой качается, и звук поэтому слышно как бы над ней. И его громкость нарастает, потому что маятник опускается ниже к вашей голове. И это ещё на фоне статичного приятного звона, как будто бы ненавязчивое высокое пение сирен. И, короче, ещё представьте, что на маятнике типа… Типа пила небольшая. На шарике самом, ну или вместо него. И вот он опускается короче, или она, и потихоньку начинает входить в вашу голову. Но входит он так, как будто головы и нет, и он всё ещё через воздух проходит. И вот он проникает всё глубже в голову, и когда он проходит через неё, то издаёт звук, типа… Ну вот как если хорошо и глубоко пилой дерево пильнуть, или картон. Такой типа рваный и низкий, резкий. И вот она, качаясь туда-сюда не очень быстро, с таким звуком через голову проходит, как через воздух, и этот звук ещё на фоне того звона. И этот звук приятный. Как будто каждый раз, когда пила проходит через голову, она, как бы, спиливает какую-то негативную часть с напряжениями и болями, и каждый раз становится всё легче и спокойнее на душе. И она как будто даже какое-то физическое удовольствие доставляет этим… И так я шёл между поездами, пока не дошёл до конкретного круглого вагона-цистерны. Из неё исходили эти звуки. Цистерна была такого грязно-бежевого цвета, с ржавыми подтёками и всей такой хуйнёй. На ней написано было что-то про нефтепродукты или что-то такое. Ну и я, как заворожённый, залез на лестницу этой цистерны, и поднялся наверх. Люк был приоткрыт, и из него раздавался сильный запах бензина. Я чувствовал, как дышу его парами, пока поднимал люк. И когда я его поднял, то внутрь проник свет от фонарей на путях. И я увидел, что в этой цистерне, в радужных разводах наполовину заполнившего её бензина, плавает русалка, сирена, и чешуйки на её хвосте сверкают и переливаются всеми видимыми цветами. Звон издавала она, и мне было так хорошо, словно душа лёгкий оргазм испытывала, и от бензина было так приятно, что я заглянул поглубже, и русалка меня утащила внутрь. И потом поезд с этой цистерной отправился дальше, чтобы она привлекала путников в других местах, в других городах, и чтобы они дальше попадали к ней в цистерну и распадались на нефть, чтобы бензина в цистерне становилось больше…

– Ого… Интересно… – сказала Саша.

– Ну прикольно, – сказала Света без особого энтузиазма.

– А, я знаю. Это у тебя всплыли воспоминания и старые впечатления того момента, когда мы бензин нюхали с пацанами, – сказал Марк и заулыбался. – Да-да, помутнение рассудка, приятный звук, глюки, ага… Давно это было. Удивительно, что ты ещё помнишь это так.

Саша укоризненно посмотрела на Марка.

– Да, возможно, так оно и есть, – равнодушно согласился с ним я.

«Они даже не обратили внимание на то, что я сказал «Приснилось мне КАК-ТО». Так что это не обман, раз я указал, что это приснилось мне как-то, а не сегодня. Но… Неужели им настолько похуй на то, что я говорю, что они даже не обращают внимания? Или я говорю так странно, что уже и непонятно, что я говорю, и они с этим смирились? И что? Если они привыкли, то они вообще нихуя не понимают, что я говорю? Ну или только часть?», – подумал я. Действительно странно. Ну, да и похуй.

– А как ты ощутил, что распадаешься на нефть? – неожиданно спросила Саша.

– Да я… Как-то и не особо это ощутил как-то. Я проснулся уже к этому моменту, и пока просыпался, то понял, что, куда и как там в этом сне.

– Поня-я-ятно… – протянула она.

Тишина повисла среди нас, и никто не знал, как её отпугнуть. Да никто и не хотел. Все думали о том, когда же, наконец, жизнь вернётся в их существование. Как мне представляется, во всяком случае. Потому что подобающе именно таким размышлениям я себя и ощущал.

– Кто-нибудь кушать хочет? – Саша прервала общее молчание.

– Не, – сказала Света.

Марк помотал головой.

– Нет, спасибо, – сказал я.

– Ну тогда пойдёмте в зал, что тут сидеть? – сказала Саша и взяла свою кружку с чаем.

***

Мы все поступили так же, как и Саша, и отправились в зал, где золотистый свет люстры приятно контрастировал с хмурым сиянием улицы. Мне казалось это уютным, напоминало времена, когда мы с родителями ходили в гости к родственникам на какие-нибудь праздники в летние дождливые дни, где они включали свет, даже если на часах был разгар дня. Безжизненный свет прохладных пасмурных дней встречался с теплотой и светом квартиры, в которой был праздник. Мне это нравилось.

Усевшись на то же место, где я сидел и прошлым вечером, я отхлебнул немного чая. Саша и Марк сели вдвоём на диван напротив меня, а Света села в кресло. Все снова молчали.

– Мне нравится, как угрюмый свет с улицы разбавляется тёплым светом квартиры, – решил я поделиться своими чувствами, хотя я их не чувствовал, поэтому это, скорее, краткий пересказ ассоциаций и воспоминаний.

Все сидели с пустыми глазами, направленными в никуда в направлениях потолка, пола и стен, и, казалось, что всех в комнате, помимо меня, заменили манекенами. Хотя, может, манекены так себя и ощущают.

– Да, приятно, – еле слышно пропищала Саша, словно была готова вот-вот разрыдаться.

– Знаешь тогда, где тебе понравится? – спросил Марк.

– Где?

– В Питере… Там подобные условия для уюта часто можно встретить, потому что часто пасмурная погода там.

– Да не… Мне не очень нравится в Питере, – ответил я.

– А ты там был? – он улыбнулся, словно я сказал какую-то очевидную глупость.

– Ну да, разок.

– И не понравилось?

– Да как-то не особо.

– А почему?

– Ну как-то вот так… Мне не было там уютно в таких условиях просто, – старался я максимально вежливо уйти от разговора.

– Почему?

– Ну… Наверное, потому что я там не ощущаю себя уютно вообще, потому что это чужой город, в котором я чужой.

– Ну это потому что ты там только один раз был, – самодовольно сказал он. – Съездишь ещё, привыкнешь, потом вообще уезжать не захочешь.

Я вздохнул, стараясь сделать это максимально не-тяжело, и сказал:

– Да я не особо-то туда, если честно, хочу ещё раз ехать.

– Почему?

– Да ничего там особо примечательного не увидел для себя.

– Это потому, что один раз только ездил, вот и не увидел. Съездишь ещё раз – прочувствуешь лучше. Питер – это охуенно. Мы туда, может, переедем даже. Да, Саш?

Саша тихо угукнула.

– Да не… Не нравится он мне, – ответил я.

– Да как он может не нравиться?! – он развёл руками. – Там же столько всего, это же охуеть какой культурный и исторический центр!

– Да мне… Как-то похуй на это, что ли…

– Да пиздец! Да ты… Ну ты просто нихуя не понимаешь тогда просто. Всем нравится, а ты, блять…

– Да мне похуй и на то, что всем нравится. Это как раз показатель того, что стоит задуматься о том, должно ли оно действительно нравиться. Если не всем, то хотя бы конкретно тебе. Если есть понятие «быдло», и если принято считать, что его дохуя и большинство людей описываются этим понятием, и при этом большинству людей нравится Питер, то не повод ли это хотя бы вскользь усомниться в том, что Питер должен нравиться и тебе? Ну, с учётом конечно, что ты не относишь себя к быдлу, конечно же.

– Ну блять, быдло воздухом дышит, и что? Не дышать теперь? Что за тупость? Ну даже если и совпадают некоторые вещи, которые нам нравятся? Что с того-то? Ну мне нравится вкусную еду, например, есть, и быдлу тоже. Что, теперь хуёвую еду надо начать есть? – Марк был заметно возмущён.

– Да я не про это, а просто про пересмотр своих взглядов на основе этого. Полезно бывает.

– С каких это пор ты у нас элитарий такой и не быдло?

– Да не, я и не про это. Я не пытаюсь себя выделить как-то. Просто я побывал в Питере, мне не понравилось. Я подумал о том, что же не так, что я сделал неправильно, почему мне не понравилось, всё ли в порядке со мной. Ведь везде говорят, что Питер – заебись просто пизда как. Ну и я подумал-подумал… И понял, что весь этот шум вокруг Питера – просто хуита для долбоёбов, аура охуенности, создаваемая такими же долбоёбами, для которых она создаётся. Ну и маркетологами турагентств.

– Чувак, ты…

– И я подумал ещё, и понял, что я просто ненавижу Санкт-Петербург. Ну, не прямо чтобы ненавижу ненавистью… Но, типа, считаю это всё хуитой.

– Бля… – закрыл он лицо руками. – Я, блять… У меня слов нет. Ну скажи уж тогда, великий представитель элиты и не быдло, чем, по-твоему, Питер… Блять, я даже не знаю, как вопрос поставить… Просветите нас, господин…

– Да просто в рот ебать Санкт-Петербург, – перебил его я. – Как я уже сказал, вокруг него аура, приманка для мудаков, которая на деле бессмысленная хуита, распиаренная мудаками и говорящими куклами по телевизору. Я знаю кучу тупых людей, которые мечтают о Питере и хотят туда переехать.

Марк посмотрел на Сашу. Я продолжил:

– Это многое говорит об этом месте. Вы хотя бы знаете, что Ижевск был запланирован как маленький Питер? Не нужно ездить далеко, чтобы увидеть его. Большинство исторических памятников посещается по строго долбоёбской причине: потому что считается, что это каким-то образом положительно влияет на образ посещающего, что он культурно обогащается как-то или ещё чего. Но ещё чаще это место разрекламировано турагентствами. Ну или другими долбоёбами, которые уже «духовно обогатились». «Ой! Это же великий дом Хуя Моржового, столько истории!», – они говорят. А через месяц долбоёбы уже даже название забывают и только и могут сказать, что есть там какой-то дом, мы его видели, краси-и-ивый, но название не помним, но обязательно посетите! Охуенно обогатились культурой блять. Но на деле все эти дома Хуёв Моржовых есть и в Ижевске. Может быть не конкретно того же Хуя Моржового, а Хуя Моржовича, но может и просто Хуя Моржового. Он же может иметь два дома? Пусть они могут отличаться, но вы, бля, действительно, нахуй, такие фанаты Хуя Моржового, что вам обязательно надо в Питере его дом посмотреть? Ну, наверное, таких примеров с домом в Ижевске и с домом в Питере раз-два и обчёлся, но бля… Полно дохуя других домов, чем не история? Почему на них никто не дрочит? Или интерес к истории появляется у долбоёбов только тогда, когда им заебали мозги этим другие долбоёбы и маркетологи и турагентства? У нас в городе дохуя домов каких-то купцов, по степени известности и изученности для простого обывателя как раз на уровне какого-то Хуя Моржового в Питере. Почему никто не дрочит на них? И дроч на них в Питере – это снобизм чистой воды. «Дом Жопушкина – все должны увидеть его при посещении Питера!», – кричат и маркетологи, и лохи, которых они наебали. Большинство лохов и не знает, кто этот Жопушкин такой, но домик-то красивый зато, ага? И все эти Жопушкины – члены исторической питерасской или московской богемы, или сразу обеих. Тащиться по ним – это то же самое, что тащиться по современной богеме: бездельникам, известным проституткам и презренным скандальным пародиям на личности, которым как минимум надо научить быть чем-то, кроме публичной вульгарной оболочки, а по-хорошему вообще убрать подальше с глаз долой. И не надо говорить, что тогда были другие нравы. Люди всегда любили повеселиться, поскандалить и повозвышать уебанов, творящих хуйню. Просто тогдашние дела были умалены скромным нравом истории и историков, стремящихся выставить даже самых конченных уебанов в более-менее благом свете. «Господин Жопушкин был известен тем, что лоббировал интересы госпожи Хуесоски Пизды-Даваликной при институте Говна и Мочи им. Заглотина под командованием генерала Ебало – известного фаворита императрицы Анальной Второй. Ходят слухи, что Жопушкин, несмотря на то, что был в браке с гопожой Блядуновой, на стороне гулял с графом де Очкоедом, а также со своей сестрой», – типичная, блять, история такого знаменитого дома. Ни кто такая госпожа Хуесоска Пизда-Давалкина, ни кто такой генерал Ебало, ни госпожа Блядунова и граф де Очкоед, ни даже кто такой Заглотин, в честь которого назван, нахуй, институт, – никто из них не известен подавляющему большинству посетителей этого дома. Но посетить-то всё равно надо, а то как же! Были в Питере, а дома Жопушкина не видали! Значит и Питер не видали!

Я остановился, чтобы отпить чаю, но полумёртвые девушки и напряжённый Марк не стали что-либо говорить. Я отпил, сел поудобнее и продолжил:

– Но по факту, единственное, что выделяет этот дом, так это то, что его владелец – обычный богатый беспринципный изменщик и пидорас, любитель поиграть с царями и деятелями культуры в игру, где мужики встают вокруг шапки и дрочат в неё, и последний кончивший проигрывает и надевает эту шапку на себя; и подохший от сифилиса, который подцепил от двоюродной племянницы, которую напаря с собакой и конём ебал на спор после бала в хлеву, пока вся интеллигенция и богема стояла вокруг и развлекалась этим возвышенным зрелищем. И который въебал в этот дом дохуя полученных мудовыми путями денег. Это то же самое, что лет через шестьдесят ездить и смотреть дома каких-нибудь известных людей, презираемых или критикуемых сейчас. Или каких-нибудь олигархов, каких-нибудь раздражающих деятелей «культуры»… Или обсуждать отношения Галкина и Пугачёвой, или гадать был ли у Моисеева и Киркорова приёмный сын от Королёвой. Или что тот же самый Жопушкин существует параллельно нам, и в будущем люди будут приезжать смотреть его дом, хотя известен он только вызывающим поведением, скандалами и свечением пизды своей жены в музыкальных клипах. Но в истории, конечно же, из всего этого сказано только о том, как он однажды пятнадцать тысяч пожертвовал свинарнику в родную деревню… Это показатель плохого вкуса. И если достопримечательности Питера выстланы именами тогдашних олигархов, моральных нигилистов и дегенератов и дегенераток, и никчёмных артистов в придачу, чьё значение в течение истории было раздуто самими питерцами, стремящихся как можно больше наводнить свой город достопримечательностями, пусть и сомнительного качества, историками, которым не о чем писать свои дипломные работы, и маркетлогами и наёбанными лохами, то это, опять же, многое говорит об этом месте. И что мы имеем в итоге?..