Фустанелла

Предисловие от автора

Фустанеллой греки называют юбки, подобные килту шотландцев. Юбки с четырьмя сотнями складок. Это одеяние роднит всех горцев. Красный фареон-берет с кисточкой похож на феску, но попробуйте только упомянуть об этом в беседе с греком, как впрочем и о традиционном названии кофе, который заваривают на горячем песке. Греки слишком дорого заплатили за свою свободу, чтобы называть кофе турецким…

В этой книге, мой дорогой читатель, тебе будет очень трудно разобраться, кто – герой, а кто – враг. Даже греки, которые потеряли полмиллиона своих граждан во время «трехсторонней оккупации» и после освобождения от нацистов, до сих пор полярны в своих мнениях насчет того, кто развязал на долгие десятилетия гражданскую войну в их райской стране.

Виноваты ли в этом они сами, или русские, или англичане, которые сначала оставили их наедине с Гитлером и Муссолини, прихватив с собой короля Георга II, а потом высадились в Элладе снова, не тронув немцев, позволив им беспрепятственно уйти…

      А ведь это случилось. В декабре 1944-ого англичане расстреляли на площади Синтагматос сотни людей и даже безоружных женщин. А затем похоронную процессию афинян, хоронивших расстрелянных. Три скорбящие эллинки несли транспарант, на котором неровным шрифтом было написано следующее: «Когда народ находится перед угрозой тирании – он выбирает или цепи, или оружие»!

В мае 1945-ого они договорились с остатками Вермахта и коллаборационистами вроде полицаев и ультраправых монархистов из организации «Х» о совместной борьбе против партизан, фактически освободивших Грецию.

Была ли эта операция «Манной», как назвал ее Черчилль, или это название – насмешка над изголодавшимися детьми, над их матерями, над сопротивлением гордого народа, который даже по признанию циничного Сталина оттянул начало войны Гитлера против России?

«Теперь мы не говорим, что греки сражаются как герои, теперь мы говорим – герои сражаются как греки!» – открыто восхищался греческим народом Черчилль, но спустя несколько лет словно забыл о своей показной лести, подтверждая своими действиями афоризм греческого философа Диогена о том, что быстрее всего стареет благодарность. Англия направила в Грецию экспедиционный корпус своих войск, в два раза превышающий тот, что противостоял фюреру в дни оккупации.

Интервенция британцев была результатом секретного сговора Сталина и Черчилля. «Процентное соглашение», поделившее мир, писанное от руки обычным карандашом, предопределило судьбу Эллады.

Но как бы не решали судьбу Греции великие мира сего, эта легендарная страна всегда, даже в годы оккупации османами, немцами, итальянцами, болгарами, англичанами оставалась свободной.

То ли поэтому, то ли по иной причине, граф Мальборо, сэр Уинстон Черчилль, покидая Грецию в дни рождества 1944 года, назвал Элладу «проклятой страной». А ведь греческие партизаны пощадили его лишь в знак уважения перед заслугами «члена Большой тройки». Он ведь запросто мог взлететь на воздух вместе со всем своим штабом в отеле с символичным названием «Британия», под которым партизаны заложили целую тонну динамита. Пожалели. Пронесло.

Англичане вместе со своими полчищами привезли в Грецию и беглого короля, лояльного угасающей Империи англо-саксов.

Нет теперь Британской империи, нет в Греции короля. Осталась только свобода. Она быть может не обитает в высоких кабинетах грандиозных сооружений, она живет в сердце каждого грека.

Демократия— слово греческого происхождения. Власть народа. Есть ли она на самом деле?

Когда в Греции еще до нашей эры бушевала Пелопонесская война между Спартой и Афинами, это тоже была война между общественными формациями. В Спарте правили аристократы, в Афинах была провозглашена демократия. При этом и там, и там существовало рабство.

Союзники Спарты утверждали, как в последствие и мыслитель Платон, что любая демократия приводит к тирании. Тиран, опираясь на чернь, подавляет сопротивление равных с ним аристократов. Отчасти, они были правы, но ведь именно спартанцы вступили в сговор с давними врагами греков, персами, чтобы одолеть конкурентов. Рациональное ведение войны иногда создает чудовищные союзы. Всегда и везде. И противоборствующие стороны по разному трактуют предательство.

Кто-то найдет оправдание и Иуде, скажет: это было фатально, кто-то же должен был предать, иначе не было бы Христа! Это так. Но ведь изменил именно Иуда, и осознав, что у него был выбор, он не простил себе того, что натворил.

Предатель – это всегда конкретный человек, у которого всегда есть выбор. Даже загнанный в угол может встать лицом к врагу, рассчитывая хотя бы на то, что его не атакуют со спины.

Интрига и предательство – категории одного порядка.

«У Англии нет вечных врагов и постоянных союзников, вечны лишь постоянные интересы», – изрек виконт Палмерстон. В его премьерство началась Крымская война коалиции во главе с Англией против России. Тогда на стороне англичан сражался и греческий легион. Эта крылатая фраза стала верхом цинизма. С тех самых пор она цитируется как выражение образцового политического прагматизма.

Возможно, Сталин повел бы себя в Греции точно так же. В те времена , когда народами жонглировали, как кеглями, выселяя с обжитых мест, отправляя по надуманным обвинениям в депортации, разделяя семьи, не считаясь с имущественными правами и элементарным правом на жизнь под солнцем, играми престолов управляли великие державы.

Неужто судьба малого народа – вассалитет и вечное страдание под игом империй? Да! Это так. И это так однозначно, но за редкими исключениями, которые, как водится, лишь подтверждают аксиому.

Именно в этом месте моего рассуждения приходит на ум сказанное покойным Фиделем Кастро, превратившем разрозненный межрасовый микс в сплоченную нацию кубинцев, давшую отпор взращенной в горниле Второй Мировой Войны новой Американской империи: «Иногда поведение одного человека компенсирует бесчестие всех предателей народа вместе взятых!»

В любом народе есть изменники, предатели. Но есть и герои. И не может быть разных трактовок, когда речь идет о коллаборационизме. Если на твою землю пришел оккупант, и ты преклонился перед ним, одел его форму и смирился с поднятием чужого флага над Акрополем – значит ты предал свой народ.

Нашлись в Элладе молодые парни Манолис Глезос и Апостолос Сантос, которые пробрались к святыне Эллады и сорвали флаг со свастикой. Но сперва, после предательской капитуляции гитлеровцы заставили эвзона Константиноса Кукидиса снять бело-голубое греческое знамя с флагштока. Часовой выполнил приказ, обвязался государственным флагом… и сбросился с Акрополя.

Эвзон разбился, но не стал вешать флаг захватчиков.

В последствие англичане посмеялись над ветеранами сопротивления, разоружив партизан и отдав их оружие полицаям. Такие, как Манолис и Апостолос оказались в концентрационных лагерях на безлюдных островах.

Их заставляли отречься от своих убеждений. Но они готовы были отречься от любой идеологии, кроме той, что продиктована любовью к Элладе. Они считали своих конвоиров и надсмотрщиков такими же греками, но не могли простить тех из них, кто в годы оккупации прислуживал нацистам.

Некоторые люди не нуждаются в определении патриотизма. Они олицетворяют его собой. Но в какие-то моменты истории, как червь, появляется сомнение, разлагающее память о павших героях и ниспровергающее очевидное. Червоточина порождает извращение, разрушает устои и все больше отдаляет примирение.

Гражданская война разделила эллинов. Целый народ стал заложником большой политики. В этой книге история простых людей переплетается с большой геополитической игрой, в которой они являлись меньшим, чем песчинки.

Но зачастую песчинка, попавшая в глаз, заставляет человека протереть свои очи и взглянуть на мир совершенно по-иному. Взглянуть так, чтобы разглядеть красоту, любовь, увидеть сострадание и с Божьей помощью найти в себе силы простить даже собственных врагов. Хотя бы тех из них, кто не запятнал свои руки невинной кровью.

Греческий Холокост – трагедия не менее чудовищная, нежели истребление армян и уничтожение евреев, но мир мало, что знает о ней.

Время от времени появлялись авторы, которые пытались описать, что жил на свете многострадальный народ, высыпавший на улицы и площади, чтобы не допустить угона своих соплеменников на работы в Германию… Что существовала в Эпире, Фессалии и Аттике благодатная земля, которая могла прокормить и соседей, но умирала с голоду, лишенная элементарного продовольствия… Что был период, и случился он уже после освободительной войны с турками, когда эллинам отрубали головы только за то, что они не могли без содрогания смотреть на голодного младенца, прижавшегося к груди заколотой матери, и восставали…

Наблюдая все это воочию, эллины срывали со стен военные трофеи своих предков – турецкие сабли и ятаганы и вымещали всю свою южную злость на захватчиков.

Книги написаны, но они не стали бестселлерами, не переведены на все языки. Я сделаю еще одну попытку, прокричу еще раз о том, что должно стать достоянием всего света, чтобы никогда больше не повторилось. Чтобы никто больше не осмелился сделать это с греками. Сделать это с любым другим народом.

Преступление совершается с молчаливого согласия черствых и малодушных. Не стоит искать другие истоки предательства. Все начинается с трусости. Только трус способен превратиться в беспощадного зверя.

Эта история обыкновенной греческой девушки не оставит у вас выбора. После ее прочтения вы никогда не ошибетесь, в том, кто есть изменник, а кто свят в своей любви к родине. Вы не будете более внимать аргументам софистов, которые готовы оправдать чудовищную измену, найдя сотни объяснений сотрудничеству с нацистами.

Кто-то стал полицаем из-за хорошего пайка, чтобы выжить, чтобы затаиться до лучших времен, вследствие обычного человеческого страха и отсутствия альтернативы.

Да, именно поэтому он стал предателем, а не героем. Ведь у каждого будущего предателя в настоящем бывает выбор.

Мой дорогой читатель, прочитав эту книгу, ты узнаешь, какой выбор сделала Катерина…

Перед ней были сотни дорог… Столько же, сколько складок на фустанелле. Но она выбрала одну. Ту, которую предатель всегда обойдет стороной.

Греция, остров Крит.

Глава 1. Катерина

В этой безвестной критской деревушке, раскинувшейся у Самарийского ущелья в номе* Ханья, не было ни одного мужчины, который равнодушно бы взирал на восемнадцатилетнюю красавицу Катерину. Да что там мужчины! Женщины, особенно молодые, не скрывали своей зависти.

Они то и дело злобно фыркали, когда Катерина проносилась мимо заборов со своим узелком, и ее льняное платье могло невзначай вздыбиться на ветру на радость притаившемуся за женской юбкой горе-эвзону*.

«Эстет женской красоты» тут же отворачивался от подметившей его опрометчивый взгляд жены и принимался деловито навьючивать мула или точить серп на гумне.

Лишнего никто из деревенских себе не позволял. Горцы еще помнили и чтили законы. Нечаянно выроненное слово в этих краях могло стать причиной больших проблем.

Необдуманный поступок мог послужить поводом для суровой мести. А кровная месть как снежный ком! Когда вендетта поглощает горы, деревням вроде этой несдобровать перед неминуемым камнепадом.

Правда, наезжавшие из города к отцу Катерины, кириосу* Ксенофонту, самому образованному человеку в здешних местах, торговцы, что представляли себя знатоками жизни, в отличие от деревенщины не особо расшаркивались перед старостой, не забывая намекнуть, что за такую красавицу отец мог бы получить немалую выгоду. Хоть стадо коз «кри-кри», а то и табун лошадей! Ну, может и не табун. Но двух кобыл уж точно, гнедой и пегой масти, не говоря уж о трех мулах и с десяток овец в придачу…

*Ном – то же, что «префектура» (Здесь и далее примечание автора).

*Эвзон – военнослужащий элитного подразделения пехоты греческой армии, сформированного в основном из горцев.

*Кириос – почтенное обращение к мужчине, эквивалентное «господину».

Ксенофонт супился, хмурил густые черные брови, втягивал щеки, набирал воздух в легкие. Его ноздри раздувались словно у быка, но не проронив ни слова, он наливал себе чарку критской раки и осушал ее залпом до дна. А затем закусывал свежей россыпью овечьего сыра и

выдыхал воздух, игнорируя все эти скабрезности и намеки.

– Вы мне голову не дурите! – крутил ус староста Ксенофонт, переводя разговор в иную плоскость, – Лучше говорите, с чем явились? Неужто скоро война?!

И все гости мгновенно забывали о прелестях дочери уважаемого Ксенофонта, начиная сыпать версиями о предполагаемой измене генералов в Афинах, и о том, начнется ли в ближайший год война с дуче Муссолини, этим прохвостом, который возомнил себя римским Цезарем и хочет расширить свою недоделанную империю за счет свободолюбивой Эллады.

– Ничего! – уверял приезжих самый уважаемый из присутствующих, отец-настоятель горного монастыря, черный монах Георгиос. – Справились с османами. С дуче справимся и подавно!

Все одобрительно кивали, соглашаясь с настоятелем, недавно вернувшимся с Карье, столицы Афона, где игумен был допущен к заседанию Священного Кинота. Там правящие монахи недвусмысленно дали понять, что «войне быть и Элладе в этой войне придется ой как туго, но она все же выстоит и победит с помощью Господа…»

Эта уверенность мудрых мужей окрылила отца Георгиоса и теперь, давая прогнозы, он говорил о неминуемой войне и предстоящей в ней славной победе греков с экзальтированным видом, граничащим с воодушевлением безумца.

Катерина знала, что эти разговоры продлятся до глубокого вечера. За это время она успеет наведаться к тетке Зое в Ретимно, передать ей клубки пряжи, сколько она просила взамен свитера для отца, заплести с ее помощью косы, вернуться в деревню, посудачить с подружками, чтобы потом с наслаждением послушать «англоса» – археолога из далекой страны, вот уже больше года копошащегося в островной земле с лопаткой и смешными щеточками. Он избороздил горные кряжи, каменистые теснины и непролазные пещеры в поисках руин Минойской цивилизации и великолепно разговаривал по-гречески.

Сэр Том, рыжий и светлоликий джентльмен, бледнокожий с вытянутым как у орла носом, выставленным вперед подбородком и крохотными глазами, цвет которых из-за их небольшого размера был трудно уловим, а значит, скорее всего был серым. Он очень много знал, и охотно шел на контакт.

Он так просто и увлекательно рассказывал о том, чего она совершенно не ведала о своей сказочной стране, утратившей былое величие, что Катерина с удовольствием вызвалась помогать археологу в бытовых вопросах: сносить в стирку своей тетке его вещи и постельное белье, готовить ему еду, и, когда требовалось, привлекать своего младшего братишку к разгребанию грунта и выскабливанию плотно засевших в нем валунов.

Сэр Том платил четверть фунта в день. И это были огромные по тем временам деньги, которые можно было обменять на драхмы у любого лавочника и накупить в Ханье или Ретимно всякой нужной в хозяйстве всячины.

Поэтому отец не возражал, к тому же Катерина была под присмотром какого-никакого, а мужчины – своего младшего брата Линоса. Тому уже исполнилось шестнадцать.

Линос не был таким любопытным, как сестра. Мифы и легенды интересовали его гораздо меньше, чем возможность приработка. Он чувствовал себя взрослым, когда хвастался полученными шиллингами перед ровесниками и старшими парнями.

Один из них, именем Адонис, слушал внимательнее других. Возможно потому, что Катерина снилась ему каждую ночь, а с пробуждением вместо утренней зари ему мерещилось ее загорелое на критском солнце лицо, ее шелковистые каштановые волосы, которые тетка Катерины из Ретимно так искусно заплетала в косы и глаза, эти дивные угольки, что сжигали все его нутро, как только он осмеливался взглянуть в них прямо.

Он отводил свой взор всякий раз даже во сне, но утром, справившись с укладкой рыбацких снастей, багра и гарпуна в готовую к отплытию лодку, Адонис мчался к общему на две деревни колодцу, где надеялся встретить предмет своего вожделения и снова отвести глаза, чтобы потом проводить ее смелым взглядом, уже не таясь.

Дом старосты был неподалеку.

– Калимера*, Адонис! – звонко здоровалась Катерина, спешащая к месту раскопок сэра Тома вместе с заспанным братом, – Ты опять встал ни свет ни заря, чтобы поймать для меня рыбу!?

– Калимера, Катерина, – покраснев, отвечал юноша, – Если хочешь, я поймаю для тебя целый косяк !

– Он в тебя втрескался не на шутку! – беспардонно открыл тайну приятеля Линос, и Катерина замедлила шаг, подошла вплотную, чтобы со всей суровостью вглядеться в бесстыжие глаза своего воздыхателя.

– Это правда!? – надменно спросила девушка, – Сперва ты свалишь на меня пуд лангустов с ливийского моря, а потом пришлешь сватов?

Адонис молчал, ему нечего было сказать в свое оправдание.

– Тогда вот что… – смерив Адониса оценивающим взглядом с головы до пят, продолжила девушка. То ли подтрунивая, то ли на полном серьезе она приказывала, – Налови много рыбы и отправляйся с ней в гавань Ханьи, продай свой улов как можно дороже и купи себе новые сапоги вместо этих истертых сандалий! Иначе мой отец на порог тебя не пустит. Ты должен одеваться как сэр Том. Англос элегантен даже на раскопках. Он орудует киркой в пыли, но его сапоги после работы всегда начищены до блеска! И эта жилетка в клетку из плотного сукна! Шик! Она безупречна.

*Калимера – греческое приветствие «Доброе утро».

Адонис оценил сам себя критическим взглядом и понял, что она права. Он действительно похож на замухрышку! И это надо было срочно исправить…

…Он обязательно наловит целую кучу рыбы, навьючит ею своего немного исхудавшего мула и отвезет улов в гавань. Там, у венецианского арсенала он знает доброго торговца, который даст хорошую цену.

А сапоги в Ханье шьют бесподобные. Из выделанной мягкой кожи. Не такой ороговелой и трескучей, что используют для бурдюков. Он оденется как этот английский дэнди по имени Том и будет достоин того, чтобы предстать перед глазами Катерины и ее отца кириоса Ксенофонта.

Девушка заразительно рассмеялась, вызвав улыбку на лице своего визави, и побежала дальше, дразнить соседок и их мужей по дороге

к руинам, которые по выражению сэра Тома «представляли из себя артефакт»…

– Дурак! Она над тобой издевается, а ты поверил! – бросил на последок своему другу оглянувшийся Линос и побежал вслед за сестрой.

– Сам ты дурак… – тихо прошептал Адонис, замкнувшись в себе и вынашивая какой-то план.

Спустя неделю они пересеклись у того же колодца. Адонис стоял в новых черных, до блеска начищенных яловых сапогах из мягкой дубленой кожи, пропитанной дегтем, но Катерина этого даже не заметила. Поэтому ему пришлось покашлять и обронить платок, чтобы опустившись на колено, поднять его, и заодно, обратить внимание девушки на его обновку.

Первым разительную перемену заметил Линос.

– Ух ты! У тебя теперь сапоги!

– Купил по случаю в Ханье! – как бы между прочим проронил «хитрец» Адонис.

– Надо же! – удивилась девушка, – Сколько же рыбы тебе пришлось выловить и продать? Теперь в Ливийском море и ловить нечего! Надо сказать отцу. Пусть предупредит всех в округе и даже клерков в префектуре, чтоб разнесли новость по весям! Чтоб рыбаки не тратили время! И отправлялись сразу в залив Суда! Да, пока Адонис до туда не добрался! И, кстати, где обещанные лангусты?

– Астакос!* – гордо выпалил Адонис и, словно маг из бродячего шапито, сбросил ветошь с кольца, на которое через глазные яблоки были продеты несколько свежих омаров и парочка довольно крупной кефали.

Катерина покачала головой, выразив восхищение, а Линос просто открыл рот, будто его старший друг показал ему не просто свой увесистый улов, а настоящее чудо.

– А как ты раздобыл на южной стороне лодку? – открыл он рот, не веря своим глазам.

– И там живут добрые люди. Арендовал у одного старика со смешным именем Агапайос* за треть улова.

* Агапайос – мужское греческое имя (от греч. Αγάπη – любовь)

– Так-так! – многозначительно изрекла Катерина, выхватила протянутую связку и, передав кольцо с дарами моря брату, побежала на раскопки. Линос помчался вслед.

– Эвхаристо*!!! – кричала она оставшемуся у колодца воздыхателю, снова не обернувшись.

Радости ее не было предела. У предусмотрительного сэра Тома имелся походный котелок и спички…

С дровами в ущелье нет проблем! Щепотка соли, две картофелины и лук в плетенном лукошке она как раз прихватила с собой. Это предвещало грандиозный обед.

А за обедом сэр Том расскажет много чего интересного о Гомере, о Платоне и Диогене, том самом, который на вопрос Александра Македонского «Проси, что хочешь, раз ты самый известный мудрец!» так достойно ответил: «Отойди! Не загораживай мне солнце!»

– Не загораживай мне солнце!!! – смеялась Катерина, счастливая и веселая.

Вдруг она остановилась и посмотрела на удалившийся силуэт Адониса. Какая-то мысль осенила ее голову.

– Адонис! – крикнула она издали, – Не загораживай мне солнце! Знаешь, кто это сказал? Нет? Откуда тебе знать про Диогена, а тем паче про Платона… Ты ведь до сих пор читаешь по слогам и пишешь с ошибками, как несмышленое дитя!!!

Адонис не услышал, что именно выкрикнула Катерина. Он лишь заметил, что девушка его мечты приветливо помахала ему рукой. Донесся так же отрывочный звук ее звонкого смеха. Она смеялась, а значит – ей было весело. И он был причиной ее хорошего настроения. Он улыбнулся в ответ, гордый своим успехом, как никогда довольный собой.

А читал Адонис действительно с трудом, и он не знал ровным счетом ничего о Диогене. А если бы и знал, то не понял бы шутки, произнесенной Катериной. Ему бы и в голову не пришло сказать подобное в ее адрес. Да и как можно просить не загораживать солнце человека, который для него сиял ничуть не меньше самого светила.

*Астакос – лангуст, омар (перевод с греческого).

*Эвхаристо – спасибо (перевод с греческого).

Глава 2. Адонис

Он был довольно симпатичный, этот высокий брюнет, кудрявый Адонис. «Подруга» Катерины по имени Мелания, стройная и бойкая зеленоглазая девушка, даже завидовала дочери кириоса Ксенофонта, ведь Адонис выбрал ее.

Как –будто Катерина приложила для этого хоть какие-то усилия! И словно Катерине было не все равно.

Пылкий влюбленный нисколечко не интересовал дочь кириоса Ксенофонта, что злило скрытную Меланию еще пуще. Она постоянно льстила своей подруге, осыпая ее комплиментами и смеясь над ее шутками, но всякий раз наедине с Адонисом, давала ему понять, что Катерина не любит никого, кроме самой себя.

«Конкурентка» объясняла Адонису на разных примерах, что тот для Катерины пустое место, но парень не обращал внимания на озлобленные умозаключения веснушчатой бестии с зелеными глазами, мечтающей уехать из этой глуши в Афины.

– Как-нибудь сам разберусь, – отвечал он Мелании, – Без твоих советов.

– Как же, разберешься! – шипела она от злобы, – Пожалеешь потом, что меня упустил.

– Я в город не собираюсь, меня здесь все устраивает.

– Так уж и все?

– Все, кроме того, что ты суешь свой нос не в свое дело.

«Незачем его зазря обнадеживать…» – так считала красавица Катерина, и именно поэтому разыгрывала из себя вредину.

Напрасно он тратил время! Хотя… И отговаривать его Катерина не собиралась. Хочет ухаживать – не запрещать же! Пусть себе пострадает от неразделенного чувства. Сколько таких на всю деревню! Да и в городе хватает! Отец как-то признался.

Даже сэр Том, и тот иногда на нее заглядывался, а ведь он самый что ни на есть сдержанный джентльмен. Не чета неотесанному Адонису, этому смешному пареньку из соседней рыбацкой деревушки, долговязому и слегка лопоухому.

Он брался за любую работу, чтобы поддержать своих немощных стариков, которые уже ни на что не годились. И чтобы прокормить и выходить больного от рождения старшего брата, который с трудом передвигался на костылях и ходил под себя.

Ей на мгновение стало жалко своего поклонника, но она осекла себя на этой мысли, скорее всего потому, что ей были все же приятны его неловкие потуги произвести впечатление. Совсем чуточку приятны…

У Адониса действительно не хватало времени на школу. Парень помогал матери ухаживать за братом, особенно с тех пор, как отец почти ослеп, и добывал семье на пропитание, а потому часто прогуливал уроки. Зато освоил досконально не только рыбацкое искусство, но и много других ремесел. Любое дело спорилось в его руках.

Иногда Линос привлекал друга, чтобы пасти многочисленное отцовское стадо овец. Именно на пастбищах у подножия гор они и подружились. Линос отчетливо помнил момент, когда Адонис увидел его сестру. Напарник по загону словно ослеп. Не меньше, чем от лучей яркого критского солнца.