Фустанелла

Наверняка атеист Троян тоже был у Господа на особом попечении не смотря на свою религиозную нетерпимость. Ну или по замыслу Создателя ему было предначертана какая-то специальная миссия, в которой Николаю отводилась одна из ключевых ролей.

Да, Иван Васильевич не забыл своего переводчика Николая. Майор уже знал, что Романопулос обосновался у рудной горы близ Кентау, и у него на руках было долгожданное предписание, утвержденное и в 5-ом Управлении Наркомата обороны, и в иностранном отделе НКВД.

События в Греции развивались стремительно. Немцы уже захватили страну. Лишь остров Крит еще держался… Пора было отправляться. Группа была сформирована. Не хватало только Неваляшки…

Эти два года темноты и смрада, копоти от буржуйки и мерзлой земли, бедной растительностью, вонючей похлебки и сухарей, набитых породой с горкой вагонеток и черных от смоли угрюмых лиц горняков, пролетели как один день. Даже воспоминания не осели в голове вследствие вечных забот и борьбы за выживание. И вот в одно промозглое утро засов барака заскрипел и дверь открылась. За ней стоял Иван Васильевич Троян, тот самый майор. И он сжимал в кулаке какую-то бумажку.

Николай подошел к двери за минуту до его появления, словно что-то предчувствовал, будто что- то неведомое и сверхъестественное подтолкнуло его к неминуемой встрече. Он стоял перед командиром, худой как высохшая олива глубокой зимой. Они смотрели друг на друга мгновение, а потом обнялись без слов…

Глава 7. Хасапико*

– Она не придет… – не без сожаления сообщил Линос другу. Новобранцев провожало на фронт все дружное село. Все, да не все. Катерина не пришла. У нее не оказалось ни времени, ни желания. – Да не расстраивайся ты так. Нашел с кого сохнуть! Вот вернешься с Военным крестом, она на задних лапках сама к тебе прибежит.

– Не прибежит… – усомнился Адонис, машинально вытерев слепому отцу губы, с которых свисала капелька оливкового масла.

– 

Как мы здесь без тебя? – рыдала мать.

– Мама, всех забирают. – отрезал Адонис. И тут же заметил уныние и печаль на лице брата-инвалида. По его выражению лица всегда трудно было определить эмоцию. Но теперь она легко угадывалась. Тот молчал как всегда, но глаза его сегодня горели от бессилия и злобы, словно он тоже хотел встать в строй. Пусть даже не в такой красивой форме, без красного фареона эвзона, но рядом с любимым братом. Возможно, в бою и он бы пригодился.

– У тебя на иждивении считай два калеки и престарелая мать. – напомнила женщина, – Могли бы тебя не призывать.

– Мама, я не могу быть в стороне, когда такое. Как ты можешь? Грецию топчет сапог захватчика. Хочешь, чтобы они пришли и на Крит? – разозлился Адонис, но тут же сменил тон, – Отец Георгиос подарил нам козу в счет оплаты. А мельник сказал, что будет подбрасывать муки. Дрова я заготовил на всю зиму, а последний улов обменял на бурдюк с маслом. К тому же вот староста, кириос Ксенофонт, сама слышала, что сказал. Семьи солдат не оставят без попечения. Теперь это забота общины. Скоро разобьем фашистов и вернемся с победой.

Вдруг зазвучала критская лира. Первыми на танец «Хасапико» вышли подвыпившие ветераны, к ним присоединились новоиспеченные эвзоны.

Адонис встал в первую шеренгу танцующих и влился в синхронный шаг.

Они не могли проиграть. Ведь они умели так слаженно двигаться в такт струнному инструменту и благодаря заложенному с детства чувству ритма. В этом танце чувствовалось единение народа перед общей угрозой.

Все как один. Опираясь на плечи друг друга. Вместе за свободу.

Звучали тосты. Разливали ракию, на тарелках не смотря на войну было много мяса, хлеба, овощей и сыра, кускового и рассыпного. Люди не поскупились. Они провожали на войну самое дорогое, что было в их семьях – своих детей. И они надеялись не столько на победу, сколько на милость Бога, чтобы Он оставил их сыновей живыми.

На голове кириоса Ксенофонта был сарики, вязаный крючком черный платок с бахромой. Старики одевали его всякий раз во время скорби.

Он многозначительно кивал головой, поддерживая тостующих. Здесь говорили о родине, о том, что англичане и австралийцы слишком беспардонно относятся к местным, видя в них лишь рабсилу по рытью окопов у аэродромов, но что это надо терпеть во имя общей победы над безжалостными немцами, которые переняли от турок их жестоковыйный нрав и пришли на греческую землю без приглашения. А значит, будут разбиты, так или иначе. Ценой жертв и лишений народа, конечно. Но такова цена любой победы.

– Ты принес то, что я просил? – напомнил брату Катерины о своей просьбе Адонис.

– Да! – ответил друг, – Удалось стащить у отца только один лист и конверт? Лист я пополам разделил, мне тоже кое-что нужно нарисовать. А ты обещал мне фарион и нарисовать дорогу.

– Держи фарион… – Адонис протянул Линосу красный берет с кисточкой, и тот, оглянувшись по сторонам, засунул его за пазуху, – Что нарисовать?

– Нарисуй тот путь к Сфакийской бухте Ливийского моря, о котором ты мне говорил. Подробно. Я ведь сказал сэру Тому, что дошел дотуда вместе с тобой. Тот самый, где тропа у подножия Белых гор, по Самарийскому ущелью мимо озера Курна.

– А ему зачем? Так же намного дальше, чем напрямую.

– Это его дело. Мое дело – фунт!

– Ого. Ну ладно. Давай обе половинки листа.

– А тебе зачем?

– Хочу написать Катерине.

– Ну вот опять ты за свое. Я так и знал! – улыбнулся Линос и протянул листики и конверт Адонису, – Только пиши ей без ошибок, а то эта стервозина снова будет смеяться.

– Если я буду не уверен в слове, то заменю его на знакомое. На синоним. – спокойно парировал Адонис.

– 

На что? Это еще что за диво?

– Отец Георгиос рассказал о словах, которые обозначают одно и то же по смыслу, но звучат по разному.

– А зачем нужны такие слова, которые заменяют другие.

– Чтобы тот, кто признается в любви, никогда не наскучил.

– Ты что, признаешься в письме в любви?!

– Не твое дело… – пресек любопытство друга молодой эвзон, достал заготовленный отточенный карандаш и отправился к старой оливе у мельницы. Там мысли не клеились. Назойливые цикады стрекотали, мешали сосредоточиться. Тогда он отправился к колодцу, общему на две деревни. Думал и там, что написать. И главное – как написать. В итоге он вернулся только с одним листком, с подробной картой для Линоса.

– А где твоя половина? – удивился Линос.

– Надеюсь, что моя половина – это твоя сестра. Я вот о чем подумал. Мои глаза уже признались ей во всем не раз. Ведь так? Если она не умеет читать по глазам, то не поймет и моих объяснений.

– Верно! Не поймет! – почему-то обрадовался Линос, – Нечего перед Катериной унижаться.

____________________

*Хасапико – старинный танец греческих воинов. Танец, известный как «Сирта́ки» (от греч. συρτάκι – касание) стал популярным символом Греции лишь в 1964 году после выхода фильма «Грек Зорба ». Он не является народным греческим танцем, однако представляет собой сочетание медленных и быстрых версий хасапико. «Сиртаки» – уменьшительная форма греческого слова «сиртос», которое является общим названием для нескольких критских народных танцев.

Глава 8. Фунт стерлингов

Курт Штудент, основатель воздушно-десантных войск рейха, дал обещание своему патрону Герману Герингу, что захватит Крит без особого труда, так как англичане ждут высадки морского десанта, а не его парашютистов.

Он основывал свое убеждение в легкой победе, опираясь на мнение главы военной разведки «Абвера» адмирала Вильгельма Канариса, который еще не успел впасть в немилость фюрера за свои вечные ошибки в предсказаниях.

Уверенность героя-аса и горе-аналитика «Абвера» о превалирующих анти-монархических, а значит и анти-английских, настроениях в греческих рядах, передалась Адольфу Гитлеру, и вождь рейха подписал директиву номер 28, дающую санкцию на проведение операции «Меркурий» по взятию острова Крит – последнего оплота греков.

В тот самый момент, когда командующий 11-го воздушно-десантного корпуса генерал Штудент лично проверял амуницию и вооружение своих парашютистов, интересуясь даже такими мелочами, как обязательное наличие наколенников, разные цвета куполов парашютов для десантников и контейнеров с оружием, количеством гранат в подсумках, в это же самое время сэр Том в сопровождении Линоса выдвинулся в путь к Белым горам и Самарийскому ущелью. В штабе с нетерпением ждали донесения о проложенном маршруте эвакуации, скрытом от вражеским самолетов.

Англос сомневался в топографических способностях Линоса. Об этом смекалистый парень догадался сразу, но он успокоил заказчика тем, что раздобыл подробную карту маршрута.

– Да, я бывал с Адонисом на высокогорных пастбищах, можете не волноваться, сэр Том. Но если даже меня, не оставляющего без внимания детали, подведет память, вот карта. Адонис нарисовал все теснины и даже растущую на скале сосну. Вот, сами полюбуйтесь! Ориентиры указаны. И знаки есть. Вот здесь, взгляните, всего три метра между скалами. А здесь – бурлящий водопадик. Мы точно не заблудимся, не переживайте!

– Это ты должен переживать, парень. Пока мы не достигнем Сфакьи, ты не получишь свой фунт. Напомню тебе, это целых четыре доллара! И их надо еще заслужить!

– Спустимся вниз, перейдем ущелье… Это не больше пятнадцати километров. И сразу увидим море. Там ваша бухта. Я не раз был проводником, сэр Том! – соврал Линос. Если бы он не уговорил друга нарисовать эту карту, то с великой долей вероятности заплутал в этих скалистых лабиринтах, отвлекся бы на куницу, козу кри-кри или бурлящий водопад… – К тому же мы вышли утром. А значит весеннее солнце нам в помощь!

– А половодье? А камнепады? Думаешь, природа тоже на нашей стороне? – нервничал Браун.

– Это только Господь знает, он направляет путь странников. Нас он выведет к рыбацкой деревушке и Ливийскому морю…– по-взрослому философски изрек юный проводник.

Как назло на половине пути Линос подвернул ногу. Но скрывая боль, продолжал указывать путь, хоть и плелся сзади от англичанина. Он смастерил себе трость из сухой ветки клена и опирался на него, как дряхлый монах, не замечая раздражения англоса.

Критское солнце нещадно пекло. Рыжая шевелюра Тома Брауна вспотела под колониальным пробковым шлемом, который теперь казался ему тяжеленным, словно каска. Этот самоуверенный деревенский болван, брат его восторженной воздыхательницы, приводил англичанина в бешенство. Тем, что беспрестанно болтал и восторгался местными красотами, будто не местный. Никчемный проводник все время норовил застрять, устроить привал. Маршрут все время корректировался нелепыми поправками. Сбиваясь с пути, Линос вглядывался в карту, и каждый раз она становилась для него новым откровением. Поэтому карту Брауну пришлось отобрать и разбирать эти каракули «безграмотных аборигенов» самому. Линос отдал творение друга неохотно.

– Не смей мне дерзить! С тебя все равно мало толку. – уже не скрывал своего раздражения англос, – Так мы и до ночи не выберемся из этих дебрей. Что ты уставился на эту горную козу? Она же не ориентир! Пусть себе скачет, куда глаза глядят. Мы должны были преодолеть все расстояние максимум за восемь с половиной часов. Скоро начнет темнеть!

– Скоро… – ныл от боли Линос. – Скоро мы доберемся до места. А потом вернемся обратно. Обратно ведь проще! Мы уже знаем дорогу. Или переночуем в деревне Лутро. Там можно отужинать свежей рыбой и искупаться на галечном пляже. Я угощения от вас не требую, поем в счет моего фунта…

– Ты свой фунт сперва заслужи! – прорычал англос, и Линос опустил глаза, понимая, что слишком медлителен из-за боли в ноге, да и действительно бестолков в толковании карты. Но вдруг Линос заметил проворную чайку… – Смотрите, сэр Том, это чайка. Значит, море уже совсем близко. Смотрите в небо! Это не орел! Мы у цели!

«Никчемный Вергилий*» был прав, до моря было рукой подать. Миссия деревенского пустобреха на этом завершалась…

Том Браун поднялся на гребень, откуда действительно виднелась морская синева. И пошел быстрым шагом прямо к обрыву.

Линос медленно взобрался следом и сбивчивым шагом отправился за своим заказчиком. Прошло часов семь, как они поменялись ролями. Линос все это время брел за англосом, превозмогая свою боль и желая только трех вещей – получить свой фунт, наесться до отвала в гостеприимной деревушке и тут же уснуть прямо на пляжной гальке.

– Вергилий… – бормотал англичанин себе под крупный нос, но Линос не слышал его, – Украл мое время. Завел меня в эти дремучие дебри. И любого заведешь, подкинь тебе звонкую монету. А значит – ты опасен. Каждому уготована своя судьба и свое место в мире.

– Не разберу, что вы говорите, сэр Том? – еле догнал англичанина запыхавшийся паренек.

– Вот и обещанное тобой море. Плещется прямо под нами. Пришли… – показал Том Браун, и Линос подошел к самому краю скалистого обрыва.

Увидев вожделенную синь, он улыбнулся от уха до уха своей широченной неповторимой и заразительной улыбкой, которая всякий заставляла сестру Катерину смягчить свое настроение. Реакция англоса была другой. Линосу показалось, что сэр Том возненавидел его всем сердцем за нерасторопность. Но все же ведь благополучно закончилось. Цель достигнута!

– Сэр Том, вы ведь теперь дадите мне фунт стерлингов? – уже не до конца веря в предстоящую оплату за поход поинтересовался юный критянин.

– А зачем он тебе? – холодно спросил англос, улыбнувшись уголком рта.

– Как зачем!? Деньги всегда нужны…

– Живым да, мертвым нет! – эти слова прозвучали приговором. Том Браун с силой толкнул Линоса с обрыва.

Шансов никаких. Падение с пятьсотметровой высоты обернулось для сына кириоса Ксенофонта мгновенной гибелью. Его тело трижды ударилось о скалы и окончательно приземлилось в расщелине, из которой горная вода стекала в Ливийской море.

– Я сделал это не из-за твоего фунта, парень… – оправдался вслух англичанин, посмотрев вниз на расплющенное тело, – Так что получай заработанное. Хотя разве в раю нужны деньги? А я отправляюсь обратно, где скоро будет ад, без своего непутевого Вергилия…

Англичанин бросил монету в ту же расщелину и увидел, как она напоследок блеснула в лучах заката. Затем он вгляделся в горизонт и распознал силуэты английских эсминцев. Он не заметил лишь лодки старого рыбака из Лутро по имени Агапайос, что по-гречески означало Любовь.

Агапайос, опытный старец, заставший времена кровной мести, не выдал себя. Он выждал время, чтобы вытащить мертвое тело юноши и выловить блестящую монету… Его не касалась причина, по которой убили молодого парня, но каждый критянин должен быть предан земле. Так гласила христианская вера.

______________________

*Вергилий – персонаж «Божественной комедии» Данте Алигьери, предложивший стать проводником поэта в странствии по загробному миру.

Глава 9. Операция «Меркурий»

Немцы рассчитывали быстро сломить сопротивление англичан, ведь весь бронетанковый потенциал союзников исчислялся двадцатью пятью танками с бронебойными снарядами, мало эффективными для подавления наступающей пехоты, а артиллерия оборонительных рубежей состояла всего из восьмидесяти пяти пушек.

Доставить неприятности двадцатитысячному контингенту крылатой гвардии с шевронами пикирующего орла, состоящей из элитных добровольцев, могли лишь ручные пулеметы «Брен» и станковые «Виккерсы», но внезапность высадки с неба должна была решить и эту проблему. Тем более, что четверть парашютистов была оснащена новейшими пистолетами-автоматами Хуго Шмайссера со складывающимися прикладами и под завязку экипирована гранатами.

Греков немцы не просто недооценивали, они фактически списали их со счетов, будучи уверенными в их деморализации после подписанной в Афинах генералами греческой армии капитуляции.

Остатки разбитой греческой армии, еще и вооруженной устаревшими австро-венгерскими карабинами и французскими винтовками «Гра» образца 1874 года, не представляли по мнению Курта Штудента из себя серьезной угрозы.

…Адонис находился в составе эвакуирующейся с материка 20-ой дивизии, вернее того, что от нее осталось. Отступающие греческие войска, а кроме части Адониса последний бой готова была принять еще одна потрепанная и обескровленная 12-ая дивизия, на Острове встречала критская жандармерия… Разместить девять тысяч солдат можно было лишь в поле и у подножия гор.

Война мало походила на победоносную прогулку. Адонис уже видел сотни смертей своих товарищей. А так же неразбериху, переходящую в хаос, дезертирство, и обидное пренебрежение, которым веяло от английских военных в отношении греческих офицеров, их надменность к солдатам.

В такой суматохе было не до выводов, но очевидным казался факт, что толку от англичан мало. К тому же они утратили господство в воздухе. Пикирующие бомбардировщики гитлеровцев бомбили по скоплениям войск безнаказанно и не переставая. Поэтому перебираться на остров, возможно, лучше было не на английском линкоре или эсминце, а на рыболовецких шхунах. Немецкие летчики не тратили бомбы на мелкие посудины.

Недобитые немцами части переправились с Пелопоннеса на Крит с большими потерями. Но не успели они окопаться и подготовиться к неминуемому штурму с севера, как дозорные оповестили командующего критской группировкой австралийского генерала Бернарда Фрейберга о том, что немцы атакуют не с моря, как ожидалось и к чему все готовились, а с воздуха. Генерал даже не понял сперва, о чем идет речь.

Зато это сразу же осознали греческие аборигены, обычные селяне. Они первыми заметили, что с неба в этом проклятом мае 1941 года валит сущий град из белых грибов. Это были парашютисты Люфтваффе, гордость Геринга, подопечные Курта Штудента. Они сыпались на Малеме и окрестности, прыгая из сотен «юнкерсов».

Пресечь этот внезапный камнепад одна зенитная батарея, поделенная между двумя аэродромами, физически не могла. Жители рыбацких деревушек не усидели дома, когда поняли, что защитники не справляются. Они достали из чуланов карабины, сняли со стен кинжалы, вооружились кто во что горазд. Кто не раздобыл винтовки, надеялся получить ее в бою. По началу сгодились серпы и вилы. Это были греки. И они сражались на своей земле.

Благо, немцы путались в стропах под шквальным огнем. Да и разброс высадки был значительным. До контейнеров с тяжелым оружием, сброшенных парашютами другого цвета для опознания, десантникам нужно было еще добежать. Пули греков, англичан, австралийцев и новозеландцев разили немцев сотнями, но небо превратилось в сплошную белую завесу.

Планеры и транспортная авиация сбрасывали все новых и новых парашютистов, и в конце концов немцы выбили англичан и их союзников из Малеме.

Путь для переброски основных сил был расчищен. Получив контроль над аэродромом, гитлеровцы получили воздушный мост, по которому на Крит могли доставлять артиллерию и горных егерей.

Участь острова была предрешена. Самая быстро вращающаяся планета солнечной системы Меркурий завершила свой цикл. Все произошло действительно очень быстро. Но Гитлер не ожидал потерять убитыми четыре тысячи своих отборных солдат, каждого пятого парашютиста. Потери англичан и разгром греческой армии слабо утешили фюрера.

Вызвав Штудента в Берлин для награждения, он сказал ему следующее:

– Вы справились, но почему допустили такие потери?

– Причин было несколько, мой фюрер. Первая – мы рисковали изначально, высаживаясь на неподготовленный плацдарм. Второе – мы были неправильно информированы Абвером по поводу лояльности островитян к Германии.

– Что это значит? Поясните, как именно Канарис поставил вас в заблуждение.

– Местное население оказало немыслимое сопротивление.

– Население? Греки? Их армия капитулировала в апреле, вы имеете в виду гражданских?

– Да, мой фюрер, у греков напрочь отсутствует кодекс воинской доблести и принятое у нас понятие о правилах ведения войны, согласно которому никому кроме профессиональных военных не позволяется принимать участие в боях. Обычные селяне творили в отношении наших солдат истинные зверства. Включая пытки и увечья.

– Подробнее…

– У меня в папке рапорт генерала Рингеля. Он объясняет наши тяжелые потери резнёй парашютистов критянами.

– Вы рассказали об этом рейхсмаршалу Герингу?

– Еще не успел, мой фюрер. Прибыв в Берлин, я сразу же явился по вашему приказанию в рейхсканцелярию.

– Тогда я сам с ним свяжусь. Я запрещаю отныне использовать мой десант для подобных операций. Мне не нужны пирровы победы! Немедленно приступите к расследованию и репрессиям! Накажите этих греков! Мы не должны допускать партизанщины. Выжечь каленым немецким железом! Сломите их дух!

31 мая Курт Штудент издал приказ приступить репрессиям местного населения и исполнить их без судебных формальностей специальными расстрельными командами из тех самых парашютистов, которым критяне доставили наибольшие неудобства.

Глава 10. Отец

– Вы не видели Линоса? – спрашивала жителей деревушки Катерина. Но не получала ответа. Люди боялись высунуть нос из своих домов.

Немецкие танки уже были на острове, а на крыше трофейной английской «Матильды»*, припарковавшейся у дома старосты Ксенофонта, сидели самодовольные парашютисты в шортах.

Немцы уже сорвали с древка и растоптали греческий флаг, повесили на его место свой, красный со свастикой в белом круге. Бело-голубое полотнище лежало в пыли, что скрупулезно запечатлел дотошный немецкий фотограф, снующий здесь ради пропагандистской машины рейха.

__________

* «Матильда» – средний пехотный танк армии Великобритании и ее сателлитов. Отличался надежной броней. Спроектирован в 1938-ом году и выпускался до 1943 года.

Старосте деревни приказали собрать всех мужчин. От подростков до стариков. Явились не все. И тогда немецкий офицер решил обойти жилища. Женщины визжали, предчувствуя страшное, но мужчины угрюмо шли под конвоем к разбитому у дома кириоса Ксенофонта винограднику.

Катерина прибежала к отчему дому, когда к нему только начал стекаться народ с окрестностей. Увидев сорванный греческий флаг, она не смогла пройти мимо и подняла его. Отряхнув знамя от пыли, она сжала его в своей ладони. Но парочка немецких солдат-юмористов принялись вырывать флаг у симпатичной девушки.