Ломаные линии судьбы

– Это судьба, Глаша, и тебе с ней определённо надо что-то делать, – философски заметил парень.

– Например, что? – поинтересовалась она.

– Переформатировать, – как нечто само собой разумеющееся, пояснил Антон и поднял свою стопочку, призывая выпить. – Перезагрузить, а то тянет тебя во всякое.

– В отпуск уеду! – взяв свою и посмотрев задумчиво на коньяк в ней, чуть ли не пообещала решительно Глашка. – Вот заказ сдам и уеду!

И махнула одним глотком до дна.

– Ну, как вариант, – согласился гость и, следуя примеру девушки, выпил в один глоток, закусил маслинкой и расширил свою мысль: – Закрути страстный роман со мной, например. Или в горы рвани, можем, кстати, на пару рвануть на какое-нибудь восхождение, или на байдарках сплавиться, или поход какой-нибудь высокой сложности. Чтобы стрессануть – так по полной, ударить, так сказать, экстримом по нервам.

– Не, – отказалась Аглая от предложенной программы, – нервы свои я, пожалуй, поберегу. А вот море, солнце, поникшие от жары пальмы, приятный лёгкий бриз и полуовощное состояние на шезлонге – то, что надо.

– Тогда за отдых, – предложил тост Антон и третий раз разлил коньяк.

– За него, – поддержала Аглая.

Чокнулись. Выпили.

– Всё, Антон, – поставив стопку на стол, как-то в один момент устав, уведомила парня Глаша. – Я всё. Спать. Что-то меня рубит конкретно.

– Это с трёх малюсеньких рюмочек? – подивился самопригласившийся гость.

– Это не с рюмочек, а от стресса, обиды и переживаний, – внесла поправку Глаша, поднимаясь со стула, и повторила: – Всё, извини. В другой раз посидим.

И быстро-торопливо выпроводила соседа, не вслушиваясь в то, что он там говорит. Добралась до спальни и, рухнув на кровать, заснула практически мгновенно.

Несколько дней Аглая размышляла, пойти ли ей всё-таки в полицию, написать заявление или нет, прикидывая и взвешивая аргументы «за» и «против».

Рюкзачок свой Аглае было ужасно жалко, она его долго выбирала, искала именно такой, как рисовала в своём воображении: небольшой, но компактный, функциональный и при этом стильный. И нашла-таки, и не на каком-нибудь там маркетплейсе, не в интернет-магазине, а у конкретного производителя, в небольшой частной фирме, которая работала с кожей.

Да и содержимое рюкзачка жалко не меньше, были в нём вещи, из-за пропажи которых она сильно расстраивалась. И всё это относилось к аргументу за поход в полицию.

А потом Глаша, тяжко вздыхая, говорила себе, что ни фига они не найдут. Нет, ну что, на самом деле прямо полиция все силы бросит на поиск её обидчика-грабителя и возврат имущества, что ли? Смешно! И это было весомое такое против. Как и то, что времени у неё на поход в органы правопорядка не выкраивалось абсолютно: Глаша заканчивала работу над заказом и уже получила новый, не менее интересный.

Промучившись пару дней в сомнениях, окончательное решение Аглая приняла, когда очередной раз столкнулась с соседом Чащиным, бывшим воинственным преследователем и истребителем котов, ярым последователем булгаковского Шарикова – «мы их душили, душили…»

С их прошлой встречи у лифта, когда господин Чащин возвращался из больницы, прошло довольно много времени, и соседушка брутальный уже обходился без костылей и без гипса на ноге, видимо, выздоровев окончательно.

Был Виктор Юрьевич хмур, нерадостен и настолько чем-то озабочен, что даже вошёл в кабину лифта, в котором уже стояла Аглая. Ожидаемо не поздоровался и вообще проигнорировал девушку, будто её там и не было. И всё сопел, нахмурившись, видимо, обдумывая что-то явно нерадостное. Ну и Аглая «здравствовать» соседу хамоватому не предложила, но посмотрела на него и вдруг ясно поняла, что ни в какую полицию она не пойдёт. А потому что – вот, прямо перед ней стоит и громко пыхтит от умственных усилий яркий пример бесполезности обращений в органы правосудия: законопослушный, честный бизнесмен.

Ну и всё, выдохнула с облегчением Аглая, нет смысла идти.

И покатились дальше дни за днями в делах, заботах и отдыхе, проведённом с родными и близкими, и всего за какую-то неделю совсем стёрлась острота эмоциональных переживаний, связанных с тем нападением, и вернулась привычная, спокойная и ровная обыденность жизни.

Только, как говорил один из бывших сослуживцев отца Аглаи, «когда жизнь течёт спокойно, без тревог, напрягов и неприятностей – не обольщайся. Она просто перезаряжает ружьё».

Недолгие спокойные, мирные денёчки Аглаи, как показали дальнейшие события, были той самой передышкой, пока Судьба перезаряжала своё ружьё, чтобы бабахнуть по ней дуплетом.

Аглаю разбудил дикий кошачий вой, который тянулся на одной высокой, мерзкой ноте, болезненно-остро ввинчиваясь прямо в мозг через уши, пробившись даже через глубокий сон, заставляя перепуганно-резко сесть в кровати.

– Мя-а-а-у-у-у-у… ва-а-а-у-у…

– Что? – спросила ошалело Глашка, ни фига не понимая, что подкинуло её в кровати, напугав даже во сне, и что вообще происходит – пожар, потоп, бомбёжка?

Как всякий современный человек, подсознательно ища ответы на все вопросы в интернете, она неосознанно схватила с тумбочки свой смартфон, который – надо же как удачно – забыла вчера отнести на ночь в прихожую, и посмотрела обалдевшим взглядом на экран.

Четыре часа сорок две минуты – показывал точное время гаджет.

Не, нормально, да? Четыре часа утра? Чё, война? Воздушная тревога?

– Ва-а-а-у-у-у, мя-а-а-у! – взвыл на площадке пуще прежнего котяра.

– Блин! – Глашка откинулась обессиленно на спину и громко возмутилась: – Вилли, сволочь гадская! Что б тебя Чащин придавил наконец, пусть не до смерти, но для порядку хотя бы! Как же ты достал, скотина ты эдакая!

Но от следующей прострелившей сознание мысли Аглая снова резко села на постели:

– Ты что, сволочь кошачья, снова объявил войну?!

Не, ну это уже ни в какие ворота ни кормой, ни буфером! Какого, спрашивается, пардоньте-с, хрена? Ведь вроде бы оба участника разошлись краями, отказавшись от «взаимных претензий», признавая мирный нейтралитет. И что? Всё сначала?

– Сама убью! – грозно пообещала Глашка, решительно откидывая одеяло в сторону и выскакивая из кровати.

Торопливо натянув поверх ночных шортиков с маечкой домашние штанишки и футболку, раздражённо-торопливо, не с первого раза попадая (от чего злилась, заводясь ещё больше), она сунула-таки ноги в тапки и грозноразящей Немезидой прошагала к входным дверям.

Валерьян обнаружился там, где Аглая и предполагала найти эту сволочную кошатину: сидел на коврике под дверью Чащина и, запрокинув свою большую, лобастую башку вверх, голосил-выл почём зря дикой дурниной.

– Ты что орёшь, скотина?! – подбежав и наклонившись к коту, прикрикнула на него Аглая.

– Мя… – От её резкого окрика Вилли заткнулся с перепугу, подавившись не успевшим набрать мощности новым завыванием.

И посмотрел на девушку не просто с укором, а с большим душевным презрением, как на существо глубоко неразумное.

– Что ты тут разорался? – спросила Глаша, чуть поубавив возмущения, чтобы не перебудить соседей, которых ещё не успело разбудить это голосящее животное.

– Мя… – нехотя и презрительно вякнул в её сторону Вилли.

– Что ты мне тут мявкаешь? – попеняла раздражённо Глаша и зловредно напомнила коту имеющийся расклад: – Давно от Чащина по сусалам да промеж ушей не прилетало, решил освежить впечат- ления?

– Фр-р, – фыркнул презрительно Валерьян, окончательно разочаровываясь в девушке, и как-то так дёрнул своей мохнатой головищей, словно указал-кивнул на дверь у него за спиной.

Типа: пойди посмотри, кто тут кого победил, а кто огрёб по справедливости.

– Что? – снова переспросила Глаша.

И только сейчас перевела взгляд с виновника ночного переполоха на ту самую дверь.

Оп-па! А дверца-то, оказывается, открыта.

– Ой, не-е-е-ет… – простонала просительно-безнадёжно Глаша, ясно понимая, что вот прямо сейчас вляпается в очередные неприятности. – Да ладно… – словно упрашивала и уговаривала она обстоятельства. – Что, второй подход к снаряду? Опять избитая на совесть морда соседа и всё остальное?

И, набрав воздуха до упора, протяжно выдохнула и, посмотрев на Вилли, спросила:

– И за что мне такая фигня?

– Фр-р, – фыркнул язвительно котяра.

С видом демонстративного превосходства фыркнул, показывая, что его эта история не касается, а вдряпалась она очередной раз, потому что дура вот такая, что с неё возьмёшь, всегда куда-нибудь встревает.

– Да сам ты… – попрекнула его Глашка и предупредила: – В следующий раз спасать не буду, хоть пусть что с тобой случится.

Ей ужасно – ужасно, ужасно, до паники и мелкой внутренней дрожи! – не хотелось соваться в эту клятую приоткрытую дверь! Но Аглая знала, что всё равно сунется, и оттягивала этот момент как могла – вон с животным разговаривала. Ну а с кем ещё?

– Может, я того… спать пойду? – спросила она у кота, вглядываясь в пробивающийся из-за щели неяркий свет. – А утром разберёмся, что там у него снова случилось? – и посмотрела на Валерьяна. – А?

Почему-то в этот раз он уставился ей прямо в глаза, никаких гримас и ужимок не изображая.

– Ясно, – тягостно вздохнув, кивнула Глаша. – Я спать, а ты снова орать примешься… – И попрекнула: – Так не орал бы, а сам зашёл и общался бы с врагом своим разлюбезным.

Тут она вдруг спохватилась, уловив мысль:

– А как ты здесь вообще оказался-то? В четыре утра? Что, хозяйка снова забыла дверь запереть?

Аглая посмотрела на дверь Музы Павловны и подивилась ещё больше: дверь соседки была закрыта без всяких щелей и зазоров. Значит, что? Значит, Вилли не выходил из своей квартиры?

Так, одёрнула себя Аглая. Ладно. Придётся проверить, что там с этим соседушкой снова приключилось, а то, что приключилось, – это верняк, и гадать не надо, иначе чего бы Вилли так орал посреди ночи.

Может, конечно, он таким образом «предъяву» очередную соседу выкатывал, а может, и нет.

Аглая снова призвала себя вернуться к актуальной проблеме. Пофиг, про что там котище голосил, надо просто пойти посмотреть по-быстрому и идти уже дальше спать – раньше разберётся, раньше освободится.

Видимо, почувствовав готовность девушки к действию и робкому подвигу, Валерьян поднялся с коврика и отступил в сторону, освобождая ей проход в квартиру.

– Что? – спросила отчего-то шёпотом Глаша у кота. – Со мной не пойдёшь?

Валерьян посмотрел на неё с надменным упрёком, но готовности сопровождать не выказал.

– Ну конечно, – попеняла ему всё так же шёпотом Аглая, – как орать обалдуем, так ты первый, а как на настоящее дело идти, так сразу хвост поджал.

– Фр-р-р, – фыркнул недовольно Вилли и демонстративно отвернулся.

– Ну и сиди, – отчитала его Глаша.

И, без всякого предупреждения окриком-призывом из разряда «есть кто дома?», как в предыдущий раз, но, как и тогда, одним пальчиком за ребро, Аглая потянула на себя дверь, раскрывая пошире, и осторожно переступила порог.

И остановилась, с ходу сильно подивившись – в прихожей не было мебели. То есть не только мебели, а вообще ничего не было. Стены-пол-потолок – всё.

Ну ладно, пожала она плечами, мало ли, может, сосед решил обстановку сменить на более дорогую. И, подбодрив себя таким размышлением, Аглая двинулась на свет.

Видимо, Виктор Юрьевич как-то совсем уж радикально решил сменить интерьер. На эту мысль наводил вид гостиной, расположенной напротив прихожей, отлично просматриваемой через настежь распахнутую в неё дверь с того места, где стояла, настороженно замерев, Аглая. Там тоже не наблюдалось ни одного предмета мебели. И не только мебели, а вообще никаких вещей. Даже люстра отсутствовала – вместо неё с потолка тянулся толстый короткий провод, заканчивавшийся чёрным патроном с вкрученной в него обычной лампочкой, даже не энергосберегающей.

Зато нашёлся хозяин.

Он лежал на полу посередине комнаты, ровно под лампой, заменившей люстру. От входной двери, где перепуганным, настороженным сусликом замерла Агата, осматриваясь, были видны только босые ступни, поскольку лежал он ногами к выходу, выпирающий холмом живот и неясные очертания остального тела.

И что-то с теми ступнями было неправильно, это Аглая сразу поняла, а вот что…

– Ох, как-то это не супергуд, Вилли, – поделилась Глашка нехорошим предчувствием с котом, продолжавшим сидеть рядом с дверью. – Совсем не супергуд. – И спросила: – Может, всё-таки пойдёшь со мной, ну так, для моральной поддержки?

Кот предсказуемо не ответил и не шевельнулся даже.

– Ну, ладно, это я так спросила, от нервов, – призналась Аглая.

Дальше тянуть не имело никакого смысла – или уже вперёд идти и разбираться, или сливаться на фиг из квартиры и просто вызывать компетентных людей.

«А-а-а, – решилась Глаша, – вызвать всегда успеем!» Может, он бухой в зюзю там валяется, а она полицию по тревоге дёргать примется, нехорошо это, ещё оштрафуют за ложный вызов. Да и вообще…

Нервно сглотнув внезапно пересохшим горлом от накрывшего с головой дурного предчувствия беды, истерически, с непроизвольным всхлипом вздохнув, Аглая всё же двинулась осторожно по коридору, шагнула в комнату и даже прошла вперёд, приблизившись к лежавшему Виктору. И…

…и застыла, словно ударившись о невидимую преграду, закаменев и забыв дышать, уставившись расширившимися от ужаса глазами на то, ЧТО увидела, и только слышала, как барабанит, грохочет в ушах и в груди сердце…

Она пришла в себя, словно очнулась, когда почувствовала, что от остановки дыхания лёгким сделалось больно. Резко с шумом выдохнула-вдохнула и тут же прихлопнула двумя ладонями рот, почувствовав, как рвотный комок даже не накатил – яростно шибанул не просто в горло, а перекрыл, забил всю носоглотку.

Сорвавшись с места, теряя по дороге тапки, Аглая понеслась из комнаты, влетела в туалет, рванула крышку унитаза, резко наклонилась, и её вывернуло наизнанку мучительными, болезненными спазмами рвоты.

Когда накатывавшие волны тошноты наконец прекратились, Глаша обессиленно опустилась на пол, отдав себе приказ глубоко дышать.

Просто глубоко дышать!

И она дышала, дышала, дышала, понемногу успокаиваясь, насколько вообще было возможно успокоиться при таких обстоятельствах.

Ей придётся туда пойти ещё раз, поняла она…

– Я не могу… – прохрипела Аглая вслух.

«А придётся, – возразила Глаше её гадская совесть, – потому что этот человек может быть ещё жив. – И напомнила: – В прошлый-то раз он был жив».

Аглая зажмурилась, сдерживая рвущиеся изнутри утробные, бессильные рыдания, истерично-судорожно всхлипнула несколько раз, выдохнула и, кряхтя-сопя, принялась подниматься, цепляясь за небольшой угловой умывальник, вмонтированный в стену. Открыла холодную воду, сунула под бьющую сильную струю лицо, прополоскала рот, закрыла кран и постояла, опёршись руками на мойку, низко склонив голову, оттягивая момент, когда всё же придётся выходить.

Ладно! Она с силой оттолкнулась от умывальника, решившись. Снова зажмурилась, представив мысленно то, что увидела и к чему собралась возвращаться, сняла с себя футболку и замотала ею, как банданой, рот и нос – ну, хоть так, хоть так…

«Ладно!» – выдохнула ещё раз. И пошла.

Это был полный, жуткий треш, какая-то адская, зверская инсталляция, недоступная разуму нормального, адекватного человека… Глашка понимала, что всё то, что она сейчас видит, скорее всего, будет преследовать её и долго сниться в страшных снах.

Голый Виктор Чащин, раскинув в стороны руки в позе «звезда», лежал в самом центре комнаты, прямо под ярко светившей на него лампой, и полностью, с макушки до пяток был залит, перепачкан кровью и какими-то кровавыми сгустками и ошмётками кожи. Его тело было буквально искромсано многочисленными порезами, кое-где большие куски кожи, словно бы вырванные или срезанные до самых мышц и костей, свисали клоками, один глаз не то залит полностью кровью, не то вырезан вовсе…

У него опорожнились кишечник и мочевой пузырь, отчего в комнате стоял удушающий запах крови и испражнений, как на бойне, а энергия дикого страха, жуткой, нечеловеческой боли и предсмертных мук буквально била по нервам.

Но отчего-то Глаше показалось, что он всё ещё жив.

Почему? Разве возможно, чтобы человек выжил при таких ранениях?

И всё же… Аглая не могла не проверить – ну а вдруг? Вдруг?

Ведь только поэтому она и сунулась в эту треклятую соседскую квартиру – помочь, если с хозяином какая беда. Ну вот, с ним определённо беда, а она… Бешеные краники, как говорил дедушка, ну на кой ей вся эта дикая канитель-то, ёжики шипастые, а?

Ладно, она потом повозмущается от всей своей души, проорётся и поплачет, а сейчас…

Глаша выдохнула и, прижав покрепче к лицу футболку, проморгавшись хоть немного от навернувшихся от едкого запаха и страха слёз, очень осторожно, чтобы не вляпаться в красную лужу, опустилась возле лежавшего соседа на колени. Протянула руку и попыталась нащупать пульс у него на шее – нет, ничего, ничего… Хотя… что-то там еле уловимое вроде бы трепыхнулось…

И в этот момент мужчина открыл рот, мучительно пытаясь что-то выдавить из себя – произнести, промычать, но только засипел, и красная пена запузырилась у него на губах, испустив какой-то неясный звук…

От неожиданности и дикого испуга, хлестнувшего по натянутым нервам, Аглая дёрнулась всем телом, отшатнулась назад и, неловко поскользнувшись, угодила коленом в лужу вытекшей из-под бока мужчины крови. Чтобы сохранить равновесие, опёрлась ладонью на пол, попав теперь уже в другую лужу, попыталась подскочить на ноги, но зацепилась пяткой за руку соседа и, рухнув, уселась на попу.

А-а-а, ёклмн!..

Мужчина больше не пытался ничего говорить и сипеть перестал, не дёргался и не двигался, только, вспенив очередные кровавые пузыри, вылетел из его рта последний выдох… И, глядя на застывшую кровавую маску вместо человеческого лица, Глашка со всей ясностью, совершенно отчётливо поняла, что он умер. Всё.

Новый приступ сильнейшей накатившей тошноты заставил стремительно двигаться – она неуклюже перевернулась, встав на колени и опёршись на руки, начала подниматься. Но, мазнув взглядом по лежавшей перед ней руке Виктора, заметила в его ладони что-то непонятное, совершенно не соответствующее всей этой дикой, инфернальной, кровавой картине смерти в пустой комнате под лампой.

Неимоверным усилием воли преодолев рвотные позывы, присмотревшись, Глаша наклонилась к этой руке. И вдруг бухающее набатом сердце окатило холодом, а желудок сжало спазмом. Позабыв про всякую тошноту, уже понимая, что она видит, и не желая в это верить, Аглая осторожно распрямила перепачканные кровью пальцы и вытащила из ладони посверкивающий каменными гранями через кровавые пятна брелок.

Её брелок. Её. Аглаи. Брелок.

Как? Откуда? Каким образом он оказался в руке убитого мужчины?

Новая волна тошноты накатила, заставив в буквальном смысле подскочить на ноги. И, зажав рукой рот, Аглая пулей побежала из квартиры, на бегу зацепившись ногой за свой тапок, отлетевший от удара в самый угол прихожей. Сообразила, что она босиком, а тапки разбросаны в чужом коридоре, дёрнулась было назад, забрать, но тошнота уже рвалась наружу, и Глашка понеслась дальше, забыв не то что про тапки, а вообще обо всём на свете. Перелетела площадку, ворвалась домой, вломилась в туалет и, откидывая крышку, согнулась пополам над унитазом. Успела!

Её долго, мучительно полоскало и выворачивало, уже желчью, потому что желудок полностью очистился ещё в первую волну встречи с унитазом. А когда отпустило, Аглая, чувствуя опустошающую, дикую слабость, еле передвигая ногами, добралась до ванной комнаты, скинула с себя прямо на пол всю одежду, забралась в ванну и долго сидела там, скорчившись под струями душа и понемногу приходя в относительно нормальное состояние.

Слабость никуда не делась, водой, к сожалению, не смылась и была какой-то ненормальной, словно Аглая двое суток вагоны разгружала без сна и отдыха. Она никак не могла унять мелкую, бессильную дрожь во всём теле, в каждой мышце, но, по крайней мере, тошнить окончательно перестало, и она начала более-менее логично соображать. Ну, насколько возможно разумно соображать, пережив такое потрясение и шок. Кое-как Глаша выключила душ, выползла из ванны, замотала полотенцем мокрые волосы, не вытираясь, прямо на мокрое тело надела банный халат и, устав от этих, казалось бы, самых простых действий, присела на бортик ванны перевести сбившееся дыхание, чувствуя себя разбитой, обессиленной старушкой.

И в этот момент дверь в ванную комнату начала медленно открываться…

Глашка чуть не заорала от ужаса, ощутив, как бабахнуло от дикого страха в грудную клетку сердце, предупреждая, что готово выскочить вообще на фиг…

Дверь приоткрылась шире, и в образовавшуюся щель просунулась лобастая кошачья башка.

– А-а-а!!! – всё-таки заорала во всё горло Глаша от резкого отката страха, почувствовав, как начал предательски дёргаться правый глаз. – Вилли, скотина! Чтоб тебя!.. – обругала она котяру, от облегчения растеряв крохи хоть каких-то оставшихся сил и чуть не свалившись от бессилия в пустую ванну.

– Мя-а-у, – почти нежно и, кажется, даже с нотками извинения мявкнул Вилли, заходя полностью.

– Ты какого фига меня так напугал?! – попеняла ему раздражённо громко Глаша. – Тебе показалось, что мне стресса маловато будет?!

– Мур-р-р… – ответил Валерьян, подошёл и потёрся о девичью ногу.

– Эй, ты чего? – даже как-то растерялась Аглая.

Мало того, что Валерьян никогда – никогда! – не заходил к ней в квартиру, даже когда она его пару раз приглашала, пренебрежительно игнорировал, как нечто недостойное его величия. Мало того, что никогда не ластился к ней и не тёрся о её ноги. Он не позволял девушке даже погладить его и вообще прикасаться хоть как-то.

А тут такое! Чудеса-а-а…

– Вилли, тебе не кажется, что для одной ночи потрясений для меня как-то многовато и даже чересчур, а? – спросила Аглая и, не удержавшись-таки, осторожно погладила по спине трущегося о её ноги кота.

Усмехнулась неожиданно пришедшей мысли.

– Кстати, Валерьян, похоже, что всё-таки ишак сдох или султан умер. К кому из них себя причислять – выбирай сам, но враг твой того… тю-тю, помер, – сообщила она коту, подавляя очередной, но совсем лёгкий позыв к рвоте.

– Мяв, – не посчитав, видимо, новость достойной, ответил Вилли. Сел, оплетая хвостом лапы, и посмотрел на девушку, словно всем своим видом спрашивая: что дальше?

– А дальше мы с тобой позвоним в полицию, – уведомила его Аглая и предупредила: – И понаедет сюда целая орава посторонних, чужих людей.

– Мяв, – смиряясь с тяжкой необходимостью, вздохнул Вилли.

Или это она уже бредит от пережитых потрясений, шока и стресса, приписывая коту уровень человеческой разумности и способность вести с ней диалог – отвечать, комментировать её слова и вздыхать, смиряясь с неизбежным? Но полицию уведомить об обнаруженном ею тру…

Удачно победив новую волну тошноты, она закончила мысленную фразу иначе: о преступлении. Уведомить о преступлении следовало как можно быстрей.

В полицию Аглая сообщила, чётко и лаконично изложив проблему, пообещала ждать их приезда и никуда не отлучаться. После чего сняла с головы полотенце, оставив волосы сохнуть естественным образом, надела бельё, домашние лёгкие джинсы и футболку. Постояла, задумчиво рассматривая и крутя в руке брелок, отмытый от крови, и, приняв решение, убрала его в шкатулку к другим своим украшениям.

Полицейский наряд приехал очень быстро, минут через десять, но не те ребята, что приезжали в первый раз, когда Виктора увезли в больницу, другие. А следом за нарядом стали появляться на площадке и проходить в квартиру «к потерпевшему» всё новые и новые люди, один из которых, осмотрев место происшествия, подошёл и обратился к Аглае.

– Оперуполномоченный уголовного розыска, капитан Клюев Геннадий Олегович, – представился мужчина, показав ей своё удостоверение. – Мне надо задать вам несколько вопросов для протокола.

– Задавайте, – вяло пожала плечами окончательно вымотанная пережитым шоком и долгим, напряжённым ожиданием Аглая.

– Где мы можем расположиться? – почти прямым текстом предложил оперуполномоченный «расположиться» у девушки в квартире.

Ну а где ещё? Они, конечно, могли бы беседовать и стоя, а протокол писать… ну на подоконнике окна на лестничном пролёте, они там широкие, удобные, или на коленке, присев на корточки, а можно спуститься в комнату консьержки, какие ещё варианты?

– Ладно, – сразу сдалась Глаша, не имея никаких душевных сил ещё и капризничать. – Идёмте ко мне.

– Спасибо, – всё-таки поблагодарил девушку Геннадий Олегович.

– Кофе? – предложила Глаша, указав следователю на стул за обеденным столом в кухне.

– Нет, но благодарю за предложение, – отказался тот. – Вижу, вы совсем измучены, давайте поскорей закончим с формальностями.