Ломаные линии судьбы

– А что случилось на той остановке? – так же тихо, как Аглая, спросил Шагин.

– Как обычно у нас происходит, – с деланым безразличием пожала плечами Аглая. – Крутой мажорчик рассекал на своей бесценной тачке, играя «в шашечки» на скорости больше ста двадцати километров. Задел по касательной машину на встречном потоке, его автомобиль закрутило и отбросило. Он проскочил перед самым носом автобуса, протаранил нашу остановку, раскидав людей, как кегли. Пятеро погибли на месте, ещё двое умерли в больнице, а шесть человек выжили, но кое-кто остался инвалидом. Его же ещё и развернуло на остановке, оттого и получилось столько жертв.

– Четыре года назад? – уточнил Шагин, задумавшись, и, не дожидаясь ответа, кивнул: – Я помню тот случай. Он громкий, резонансный был. Виновника посадили, и на очень приличный срок.

– Мне всё равно, – призналась равнодушно Аглая. – Я не присутствовала на суде и вообще не интересовалась судьбой этого человека. И родных попросила вычеркнуть из мыслей, не обсуждать, не думать и не вспоминать об этом преступнике, как будто его нет. Слишком большая эмоциональная и душевная нагрузка в тот момент и так упала на семью, чтобы тратиться ещё и на ненависть, злобу, желание справедливости. Родные со мной согласились, не до урода этого было совсем: бабушка умирала, а в отношении моих перспектив врачи бессильно разводили руками. Так что для нас весь тот судебный процесс прошёл мимо, совершенно не интересно и не актуально для нашей семьи.

– Но вы всё же поднялись и ходите, – порадовался этому факту Шагин.

– Хожу и практически здорова, – улыбнулась немного печально в ответ Аглая. – Просто так получилось, что в один удивительный момент я вдруг чётко осознала, что моя жизнь и моё здоровье зависят только от меня самой. И как всегда, мне помогла осмыслить эту простую истину моя бабушка. Это был последний, драгоценный дар от неё, – сверкнув предательски подкатившими слезами, сказала Глаша.

…Пробыв больше месяца в очередном реабилитационном центре и пройдя по новой все этапы очередного обследования, Аглая предстала перед консилиумом докторов. Тяжко повздыхав, они сообщили, что позитивных подвижек и улучшения её состояния не видят – и это очень, очень не гуд, потому как… бла-бла-бла… Короче, ходить в ближайшее время Аглая не будет. И под «ближайшим временем», судя по кислым лицам врачей, они имели в виду лет эдак пятьдесят, наверное.

Впадать в очередное уныние, тоску и отчаяние от столь жёсткого приговора у Аглаи не имелось никакой возможности, потому что бабушка Полина была совсем плоха. Как сказал лечащий врач бабули, ей оставалось совсем недолго – считаные дни, недели, даже не месяц.

Практически целыми днями Аглая сидела на своей коляске рядом с кроватью бабули и держала ту за руку. Полина Степановна находилась в полном разуме, не бредила и всё прекрасно понимала, до последней секунды оставаясь такой же мудрой, рассудительной и спокойной, как всегда. Когда бабушка приходила в себя, выныривая из бессознательного тревожного сна или болезненного забытья от слабости, они разговаривали.

Вспоминали смешные истории из детства Аглаи, Лёшки, маленького Васечки и двоюродных брата с сестрой, запоминающиеся случаи, что вошли в семейные легенды. Иногда бабуля делилась короткими рассказами о своей жизни.

Глаша старалась при бабушке придерживаться лёгкого, чуть ностальгического тона разговора, где-то со смешком, иронией и юмором, где-то с тенью печали по ушедшему светлому и счастливому времени. И ни словом, ни намёком, ни выражением лица не касалась и старательно избегала тяжёлых и безысходных тем, в том числе и о своей инвалидности.

Внучка постоянно держала бабулю за руку, и однажды Полина Степановна накрыла её ладонь своей, под пергаментной, прозрачной кожей которой проступали беззащитные вены. И сказала, глядя внучке в глаза:

– Глашенька, детка, ты не печалься, что я уйду, это правильный, естественный ход и течение жизни, поэтому отпусти меня светло, без душевной боли. Ведь жизнь, Глаша, это всегда устремление к достижению какой-то новой вершины, радость от побед и преодоление трудностей, увлечение новыми познаниями, будь это интересная книга, прекрасная музыка или общение с замечательными людьми. А у меня уже нет никаких желаний. Ничего меня уже особо не радует и не захватывает моё воображение, нет несбывшихся мечтаний, и совсем нет никаких устремлений, потому что я уже прожила прекрасную, наполненную сильными чувствами, эмоциями и любовью жизнь и всё в ней испытала. А вот ты, Глаша…

– Бабуль… – попросила непонятно о чём, еле сдерживая рвущиеся слёзы, Аглая.

– Послушай, детка, – перебила её бабушка. – Жизнь – это дерзновение помыслов. Каждый человек наделён какими-то умениями, талантами и мечтами. Разница лишь в том, что одним хватает той самой дерзости жить, двигаться вперёд, преодолевая все преграды, совершать ошибки, учиться на них, становясь сильнее и мудрее, и снова двигаться дальше, а другие прячутся за отличным оправданием: «Не могу», «От меня это не зависит», «Обстоятельства сильнее моих возможностей». Так вот, Аглая, – добавила строгости своему тону бабушка Полина, – ничто не сильнее тебя, потому что человек сам создаёт обстоятельства и сам выстраивает свою жизнь. Выстрой свою жизнь так, как ты хотела в самых дерзких своих мечтах. И ничего не бойся. Я знаю, что ты встанешь и будешь ходить, но даже если этого не произойдёт, это всего лишь одно из обстоятельств, к которому просто следует приспособиться, но совсем не вся твоя жизнь.

Через два дня после этого разговора Полина Степановна умерла.

На девятый день ухода любимой бабушки вся семья, как положено по обычаям и ритуальным правилам, поехала на кладбище навестить усопшую и помянуть её рядом с могилой.

Прикинув и посовещавшись, родные решили, что проехать на инвалидной коляске под непрекращающимся второй день дождём по кладбищенским узким, безнадёжно раскисшим дорожкам между могилами не будет никакой возможности – и Аглая осталась дома.

Закутавшись в два пледа, она сидела на веранде и наблюдала, как поливает всё вокруг затяжной дождь, шурша и постукивая ленивыми каплями по крышам и не успевшим опасть листьям, и думала о бабуле.

И внезапно её словно прострелило поразившей мыслью, каким-то невероятным внутренним озарением: а что, собственно, такого с ней, Аглаей Зориной, случилось, что она перестала жить?

Почему она настолько сосредоточилась на своей травме и на инвалидном кресле, отдавая этому вопросу всю себя без остатка?

Ну травма, да, случилась с ней такая беда, и что?

Но она не парализована, не лежит в кровати без возможности шевельнуть ни рукой ни ногой, она не находится в состоянии «овоща», у неё не ампутированы конечности и не тяжёлая контузия. Сколько разных людей со страшными травмами она видела в больницах и реабилитационных центрах, через которые прошла? А сколько молодых людей, потерявших руки-ноги, получили протезы и начали жизнь заново, поставив перед собой новые цели, без нытья и уныния, на реальном позитиве?

А она-то что? Она что, собирается вот так сидеть и всю оставшуюся жизнь себя жалеть?..

– Это было так неожиданно, как какое-то откровение сверху, – погрузившись в воспоминания, продолжала свой рассказ Аглая тихим, доверительным голосом. – Именно тогда, на девятый день бабушкиной смерти, на стылой веранде, во мне что-то перевернулось – и словно жизнь началась, пусть не заново, но какая-то изменённая, новая и сильная. Будто что-то сверху направило и подтолкнуло меня. Наверное, бабуля, – усмехнулась как-то очень светло Глаша. – Не знаю, но только в тот момент я так отчётливо увидела и осознала всё, что произошло со мной… И то состояние, в котором я «залипла» на все эти семь месяцев, осознала так, как, наверное, вообще никогда раньше не понимала и не осознавала свою жизнь и её обстоятельства. Иногда самое лучшее, чем мы можем себе помочь и что можем сделать, – это перестать себя жалеть и оплакивать потерянные возможности и потерянную хорошую жизнь.

– Да, – согласился с ней Игорь. – Только для того, чтобы перестать себя жалеть и оплакивать потерянные возможности, нужны серьёзный характер, воля и сильная мотивация.

– Думаю, что в тот момент у меня этого добра было в избытке, – рассмеялась задорно Аглая. – Я словно очнулась и просто загорелась желанием и стремлением немедленно заняться своим делом. У меня руки и мозг чесались, так мне хотелось окунуться в создание какого-нибудь нового изделия.

…Аглая еле дотерпела до вечера в тот день, ожидая, когда закончатся поминки и уедут те немногие гости, которые приходили помянуть Полину Степановну, а семья наконец своим, узким кругом соберётся в большой гостиной, чтобы ещё раз вспомнить бабулю, посидеть и пообщаться перед сном. Вот тогда она и огорошила родных.

– Пап, мам, я тут подумала и, честно говоря, не поняла: а чего я сижу, собственно? – начала свою сумбурную речь Аглая.

Папа с мамой и Лёшкой обменялись быстрыми, многозначительными тревожными взглядами, и Валерия Максимовна, стараясь говорить очень осторожно, тщательно подбирая слова, как будто «на минном поле», принялась успокаивать Глашу:

– Доченька, мы все верим, что ты обязательно встанешь и снова начнёшь ходить…

– При чём тут встану я или нет? – полностью захваченная своими мыслями и открытиями, недоумённо посмотрела на маму Аглая. – Я вообще не про это.

Папа с мамой и Лёшкой снова быстренько обменялись взглядами, на сей раз удивлённо-насторожёнными.

– Я сама себя спрашиваю и диву даюсь: почему я просто сижу и до сих пор не занимаюсь своим любимым делом? – Теперь взгляд Глаши стал воинственно-вопросительным.

– Глашуня, ты про что? – улыбнулся Васька, посмотрев на растерянные лица родных.

– Я про то, что надо срочно переделать моё рабочее место, приспособив его под коляску. – Аглая улыбнулась потрясённой столь сильным заявлением родне и внесла разъяснение: – Я хочу как можно скорей заняться своим ювелирным делом. Вы мне поможете?

На какие-то мгновения повисла абсолютная тишина, которую нарушил Сергей Валентинович, прохрипев севшим от нахлынувших эмоций голосом:

– Конечно, поможем, Глашуня!

И еле удержался от слезы, прохрипев вдогонку:

– Ну а как же!

– И я помогу! – рассмеялся Васька, кидаясь обниматься к сестре.

И этот его выкрик и смех словно прорвали какую-то мощную плотину – все принялись что-то радостно, громко, на подъёме обсуждать, обнимать-целовать Аглаю, а она смеялась сквозь текущие по щекам радостные слёзы, целовала и обнимала всех в ответ – и маму с папой, и братьев, и невестку Василису, и маленького Артёмочку, забравшегося к ней на колени. И только в тот момент она в полной мере осознала, в каком тяжёлом, бесконечном напряжении и мобилизации всех душевных сил находились её родные люди со дня той клятой аварии, искалечившей её, и как оберегали, как переживали за неё…

– Я настолько упёрлась в своём желании и так загорелась идеей как можно скорей окунуться в творческий процесс, что даже если бы мне не помогали родные, я бы всё равно реализовала это стремление и пробила бы свою идею обязательно, как… не знаю… как черепаха! – усмехнулась заразительно Аглая, подобрав определение той своей устремлённости. – Знаете, черепахи смотрят только вперёд, и хоть двигаются медленно, но способны пройти огромные расстояния, преодолевая все препятствия, двигаясь к своей цели. Понятно и безусловно, что без мощной поддержки семьи, без их всесторонней помощи я в настолько короткие сроки не смогла бы реализовать свою мечту и добиться быстрых и мощных результатов.

…У Аглаи дома и до этого был организован рабочий уголок, который ей выделили в большой мужской мастерской отца и братьев на цокольном этаже.

Но всего за неделю Сергею Валентиновичу удалось сделать проект и воплотить его в жизнь при помощи рабочих его фирмы: для Аглаи сделали отдельную мини-мастерскую, приспособленную под удобство колясочника. А когда Глаша торжественно «приняла сданный объект», то была потрясена не только прекрасным устройством её нового рабочего места, но и подарком от любимого папеньки: ещё один нужный и важный для её деятельности станок красовался на отдельном небольшом верстачке, посверкивая краской на бочках.

Папа же помог и подсказал Аглае, как и где лучше и удобней оформить документы индивидуального предпринимателя для официального открытия своего предприятия, и нанимал специальную машину для перевозки колясочников, чтобы доставлять Аглаю в необходимые учреждения.

А уж с получением первых заказов родня вообще расстаралась вовсю.

Мама с двумя своими подругами, по совместительству жёнами папиных друзей-партнёров (практически родственников и уж точно самых близких друзей), создали и отпечатали в типографии потрясающий каталог всех изделий, когда-либо сотворённых Аглаей. Очень классный получился, с великолепным разрешением и детализацией фотографий. И женщины принялись показывать каталог, рекламируя автора изделий, всем своим знакомым, друзьям и коллегам. Брат Лёша с женой Василисой занимались такой же рекламой на своих работах, да ещё и специальные буклетики раздавали.

А Василий тот вообще привёл к сестре первых клиентов, причём целый табунок – своих друзей и одноклассников, ужасно шумных, раскрепощённых и невероятно энергичных двенадцатилетних подростков.

Вася учился в специализированной языковой гимназии, где углублённо изучали английский и испанский языки, а французский и китайский уже по желанию. Вася выучить китайский желал лет так с восьми и к своим двенадцати вполне прилично мог на нём изъясняться. Вот Аглая иногда и делала для любимого младшего брата всякие затейливые поделки из полудрагоценных и искусственных камней: брелоки, подвески на кожаном шнурке, браслетики и даже крупные заклёпки с китайской атрибутикой на его школьный рюкзак: дракончики, рыба-карп, пагоды, разные символы и иероглифы.

Ваське невероятно нравилось, он страшно гордился сестрой и таким вот своим индивидуальным стилем. Вот братик и толкнул идею среди одноклассников, типа: а вы такое, как у меня, хотите? Друзья-приятели и присоединившиеся к ним некоторые ученики захотели, причём очень как-то горячо и сразу. А Васька, чтобы закрепить их горячее желание, раздал всем буклетики, мол, родителям своим покажите и цены озвучьте: на день рождения отличный подарок.

А потом и вовсе заделался реальным промоутером сестры, раздавая в гимназии буклеты, а каталоги с работами Аглаи показывал учителям, заинтересовав тех отличной, подкупающей оригинальностью идеей подарков родным и близким, выполненных в единичном, авторском экземпляре.

Из всей этой раскинутой родственниками и близкими друзьями семьи «сети», да ещё рекламы в интернете и на маркетплейсе, что дала сама Глаша, потихоньку начали стекаться ручейки первых заказов и достаточно быстро превратились в хорошую такую, полноводную речку. Ну а дальше дело оставалось только за талантом и работоспособностью самой Аглаи и качественной рекламной кампанией, которую взялся осуществлять очень толковый парнишка, нанятый Глашей.

Был ещё один непростой и спорный момент в становлении Аглаи как частного предпринимателя. Она наотрез отказалась брать у родителей деньги на своё дело.

– Вы мне и так невероятно, колоссально помогли, – приводила Глаша тщательно продуманные ею аргументы. – Я ведь знаю реальную сумму, которую вы угрохали на моё лечение, на все эти реабилитационные центры, на специалистов, на коляску и… да на всё! – заводила она саму себя, поддаваясь нахлынувшим эмоциям. – Да к тому же вот уже целый год вы полностью содержите меня.

– Это нормально, дочь, – пытался настоять на своём мнении Сергей Валентинович.

– Наверное, да, нормально, – продолжала Аглая своё выступление, – когда это касается здоровья родных и близких. Но я больше не больна, я просто человек в инвалидной коляске. И всё. Я здорова, я владею прекрасной профессией и вполне способна обеспечивать себя и прилично зарабатывать.

И, заметив, что отец собирается снова возразить, поспешила объяснить главное:

– Поймите, для меня очень важно самой, с нуля начать и поднять своё дело. Справиться. Понимаете? Хотя бы финансово. Потому что то, что вы уже сделали для меня, бесценно. Я возьму целевой кредит, закуплю камни и материал. Благодаря вам не требуется создавать мастерскую, арендовать помещение и приобретать станки.

Примечания