Курсант. Назад в СССР 8
– Что-то вы, Семен Афанасьевич, недоговариваете, – Горохов был стреляный воробей и не поверил словам прокурора. – Мало ли по Союзу диковинного происходит. А тут – срочный вызов.
– Да, вы правы, – понизил голос тот и тихо добавил, чтобы не слышали присутствующие, кроме меня. – Мальчик этот просто уже не первый.
– Как так! И вы молчали? – слишком громко удивился Никита Егорович.
– Прошу вас, тише, – прокурор потянул следователя за локоток в сторону, подальше от посторонних.
Я навострил уши и подошел к ним поближе, вклинившись в их тет-а-тет.
– Месяц назад нашли еще одного подростка. В лесу, недалеко от этого места, – Семен Афанасьевич коротко махнул рукой в сторону чащи. – Тот пропал не так давно. Полгода назад. Труп обнаружили также без телесных повреждений. Пацану двенадцать было. Мы думали, замерз в лесу. Тогда еще прохладнее гораздо было. Но одежда на нем чистая. Не бродил он долго по чащобам. Март у нас ненастный был, хотя до минусовой и не опускалась температура. Думали, заблудился и замерз. Вот только он тоже за полгода не изменился. Но мы тогда на это внимания не обратили. Списали все на шок родителей. Сами понимаете, что полгода – срок не такой большой, чтобы поверить в такой казус.
Я нахмурился. Вроде бы, все так. Но это если говорить о взрослом. Вот у этого Семена Афанасьевича, наверное, тоже дети есть. Меня так и подмывало спросить его, неужели его сын или дочь за последние полгода совсем не изменились? Впрочем, я воды не баламутил и помалкивал.
– Почему дела не объединяете? – возмутился Горохов.
– Так не было дела, отказной материал. Ложкин, погибший мальчик, часто убегал из дома. Скитался по вокзалам, дачам. У каких-то сомнительных друзей ночевал. Родители даже не сразу заявили, когда он исчез. А когда труп нашли, он также лежал по стойке смирно. Штольц вскрытие проводил, сказал, что смерть наступила от переохлаждения. Уснул в лесу на земле и все. В крови никаких ядов и препаратов не обнаружено. Рутинный, можно сказать, был случай, хоть и не рядовой. А тут второй труп. И разница с момента исчезновения до обнаружения – целых три года. И возраст почти одинаковый с Ложкиным.
– Так у вас тут что? Серия намечается? – Горохов потирал руки, будто попал, наконец, в свое царство.
Прокурор помолчал, сжав губы, но только несколько секунд.
– Похоже на то… Но мы пока тот отказной отменять не будем. Пускай пока одно дело возбуждено. Чтобы раньше времени народ не будоражить. Представляете, что может начаться? Как мы людям объясним, что дети пропадают и загадочным образом умирают спустя много месяцев? Такая ерунда вмиг мистикой обрастет. Слухи поползут ненужные, у нас и так в области про чертовщину любят поговорить. Еще с партизанских времен остались поверья, что по лесам бродят духи нацистов.
– Скверное дело, – согласился Горохов, закуривая «Мальборо». – Значит так, Семен Афанасьевич… Дело все-таки я у вас заберу, и мы задержимся с группой в ваших краях. Соответствующие документы я подготовлю, а вы со своей стороны не ставьте палки в колеса.
Звягинцев поднял брови и повел плечами.
– Да мы и не думали, Никита Егорович. Просто не хотели вас обременять бумажной волокитой. Думали привлечь в качестве консультантов.
– Консультанты за вознаграждение работают, а мы на бюджете, – скривился в улыбке Горохов. – Вот и договорились. И материал мне отказной этот из архива добудьте. Мне нужна полная картина.
– Сделаем, Никита Егорович… Машину служебную вам выделим с водителем.
– Водитель не нужен, сами справимся. А вот кабинет не помешает.
– Это само собой.
* * *Заселились мы в гостиницу «Заря» в Цыпинске. Мне, как бывалому сотруднику, даже достался одноместный номер. Горохов, естественно, тоже поселился в отдельном. Света, как единственная девочка в нашей команде – тоже. А вот Погодину не повезло. Ему предстояло засыпать под богатырский храп Алексея.
Вечером собрались в ресторане гостиницы. Как полагается, отметить прибытие.
Заказали салат «столичный», жульен из курицы и прочий винегрет. И как водится, ноль пять беленькой, которая под закуску приказала долго жить уже буквально через несколько минут.
Приглушенный свет и ненавязчивая музыка располагали к продолжению вечера, но никто не осмеливался предложить Никите Егоровичу заказать добавки горячительного. Тот, впрочем, и сам был не против. Только-только раскраснелся и раздобрел. Глазки его поблескивали, как у мартовского кота, в предвкушении очередного интересного дела, которое, возможно, может оказаться самым запутанным в нашей карьере.
Поймав на себе просящие взгляды и очаровательную улыбку Светланы Валерьевны (та хоть и употребляла вполовину меньше каждого из нас, но тоже немного словила кураж) шеф покряхтел, похмурился, ослабил галстук и поднял руку, подзывая официантку. Велел ей повторить беленькую, а на нас глянул отеческим взглядом и назидательно проговорил:
– Только без фанатизма, товарищи… Завтра на службу, голова нужна ясная, поэтому никакого вина и пива…
Заиграл медляк. «Летний вечер» Стаса Намина. Отечественный рок постепенно пробивал себе дорогу на большую эстраду, вырастая из самодеятельного неформата в масштабное движение.
Пока Горохов в сотый раз рассказывал байку о своей службе в армии (в неформальной обстановке шеф был еще тот весельчак, только байки травил одни и те же), Света потянула меня за локоть и, склонив голову к моему уху, тихо проговорила:
– Потанцуем?
Я молча кивнул, искоса взглянув на наших напарников. Те делали вид, что слышат историю о злобном прапорщике и находчивом сержанте Горохове впервые, кивали и уплетали грузди в сметане.
Я вышел из-за стола и пошел за Светой на пионерском расстоянии. Хотелось взять ее за руку, но я всё ещё чувствовал на себе любопытные взгляды коллег. Особенно сверлящий взор Каткова. Скорее всего, это был он, кто бы еще мне так завидовал?
Зал ресторана изгибался за массивную колонну, что подпирала потолок мраморным айсбергом.
– Тут лучше музыку слышно, – улыбнулась Света и утянула меня за колонну. Мы очутились возле приступка сцены. Редкие посетители виднелись за соседними столиками. Но нашего стола не видно. Колонна перекрывала обзор.
Я сжал пальцами горячую ладонь Светы, другую руку положил ей на талию. Притянул ее к себе, ожидая некоторого сопротивления, но не получил его. Света уткнулась в меня упругой грудью. Чуть отстранилась, будто опомнившись, но не слишком. Что-то щебетала, рассказывая мне о играющей сейчас песне, которую она когда-то слышала вживую. Мне все равно было на товарища Намина, на рок-музыку и прочую хореографию. Я с наслаждением вдыхал запах ее волос, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. Улыбался и кивал Свете, делая вид, что мне крайне интересна судьба отечественного андеграунда.
Песня закончилась слишком быстро. Я даже немного разозлился на автора. Мог бы еще пару припевов воткнуть в конце. Душевная же композиция…
Света кокетливо присела в легком реверансе, благодаря за танец. Но мои руки почему-то не хотели ее отпускать. Я притянул ее к себе и поцеловал.
Не знаю, какая песня была следующей. Я даже не слышал. Для меня весь воздух звенел пьянящей тишиной и осторожными стонами саксофона.
Глава 4
Кабинет нам выделили просторный, на первом этаже городской прокуратуры, временно выселив из него четверых местных следователей. Одного из них Звягинцев отправил в отпуск, а остальных рассовал по соседним кабинетам, потеснив коллег. Хороший прокурор. Гостеприимный.
Самолюбие Горохова было полностью удовлетворено. Да и мое тоже. Обычно в командировках со служебной жилплощадью вечно приключался напряг. Где нам только не приходилось ютиться – в актовых залах, в ленинских комнатах и прочих «чуланах».
– Какие мысли будут, товарищи? – Горохов пыхал сигаретой и как всегда мерил шагами простор нового рабочего места.
Когда он размышлял, не мог усидеть на месте. Подгонял кровь к голове, смоля излюбленный «Мальборо».
Учитывая мой собственный перенос во времени, на ум приходил фантастический вариант развития событий в Цыпинске. На первый взгляд подростки будто тоже перескочили через пространственно-временной континуум, или как там его по-научному обзывают. Что-то вроде попаданцев, в которых, честно говоря, я уже сам почти перестал верить. Еще лет пять, и я буду считать, что прошлая жизнь мне приснилась, а я всегда был Андреем Петровым. Но сразу двое в одном месте и почти в одно время – в такие совпадения я не поверил бы даже тогда, когда только пришел в себя в теле выпускника советской школы.
– Факт убийства еще не подтвержден, – заметил Катков. – Штольц с шести утра на ногах, проводит вскрытие. Я с ним созванивался, как что-то прояснится, он сразу сообщит.
– В таком возрасте, Алексей, мальчики просто так не умирают, – скривился Никита Егорович. – Голову даю на отсечение – их убили. Что думаете, Светлана Валерьевна? – повернулся он к Психологине.
Света сидела в дальнем углу за столом (у каждого был отдельный стол – красота), погруженная в какие-то грустные мысли. Услышав свое имя, будто очнулась. Я не сводил с неё глаз. Надеюсь, она думала про меня и вчерашний поцелуй. Но почему на лице тень тоски? Совесть мучает, что замужняя женщина позволила себе немного лишнего? Сапожник без сапог, разбирается в потемках душ посторонних людей, а в себе никак разобраться не может.
Вчера после ресторана я проводил ее до номера и на прощанье чмокнул в щечку, пока остальная наша команда весело горланила «Черного ворона», чуть отстав в коридоре гостиницы.
Хотел, конечно, просочиться к ней в номер. На чай, например, но Света захлопнула дверь перед моим носом, одарив напоследок лучезарной улыбкой. Вот блин… Честная. Мужу не изменяет. А вообще есть ли он у нее? Насколько я знаю, формально – имеется. Вот только ни одного слова о семье, очаге и прочих супругах она никогда не высказывала. Может, скрытная, а может, там все не так хорошо… За много лет я так и не раскусил Свету. Нашей взаимной симпатии вечно что-то или кто-то мешал. И вот сейчас она окольцована.
– Что вы сказали, Никита Егорович? – встрепенулась Светлана, придав взгляду осмысленность и распрямив спину.
– Соберитесь, товарищи, – прокряхтел Горохов, ловко сбивая пепел в фарфоровую кружку с зайчиком. – Я говорю, какой психотип убийцы вы видите, Светлана Валерьевна? Поделитесь с коллегами?
Света наморщила носик и забарабанила отточенными коготками по столешнице:
– Пока рано об этом говорить. Причина смерти, способ лишения жизни не ясны. Соответственно, мотив не прослеживается.
– Что же мы будем ждать, когда кого-то еще убьют? – фыркнул следователь.
– Формально их уже убили давно, – пришел я на помощь Светлане. – Если и будут еще трупы, тьфу-тьфу, то подозреваю, что из числа ранее пропавших людей.
– Как это? – Горохов остановился и внимательно на меня уставился.
– Почему мальчики не изменились внешне? – начал рассуждать я. – Скорее всего, их убили примерно в то время, когда они и пропали. А потом тела заморозили. Вот они и сохранились без изменений.
– Интересная версия, – Горохов одобрительно закивал. – Продолжай, Андрей Григорьевич.
– Убийца разморозил тела спустя время и подбросил их в лес. Туда, где они изначально потерялись. Возможно, хотел навести на свои действия некую мистическую составляющую.
– Но почему медэкспертиза не определила факт заморозки трупа? Ложкина нашли месяц назад. Исследовали по полной.
– Я беседовал со с судмедом Штольцем, – взял слово Погодин. – Он сказал, что на момент обнаружения трупа Ложкина в нем наблюдались выраженные гнилостные изменения. В лесу тело пролежало не меньше недели. Его не сразу нашли, как Тетеркина. При таком раскладе признаки замораживания тела могли необратимо утратиться. Гусиная кожа, уровень гликогена в мышцах и другие косвенные признаки – просто стало невозможно проследить.
– Хм-м… – Горохов, потирал руки. – Это подтверждает версию Андрея Григорьевича. Стало быть, вся надежда на результаты вскрытия Тетеркина. Что ж… Подождем.
Не успел шеф закончить фразу, как зазвонил телефон. Мы все смотрели на трубку, как загипнотизированные.
– Слушаю, Горохов. А-а… Карл Генрихович! Только что вас вспоминали. Рассказывайте, дорогой, чем обрадуете? Так… Ага. Секунду, я записываю. Хм-м… Это точно? Ясно. Спасибо, что оперативно сообщили. Готовьте официальное заключение. Но не торопитесь. Информации нам пока устной хватит. Если вскроется что-то новое, прошу немедленно позвонить. Спасибо, до свидания.
Никита Егорович положил трубку и обвел нас интригующим взглядом.
– Ну, что он сказал? – первым не выдержал Погодин, ерзая на стуле и шмыгая носом.
– Андрей Григорьевич был брав, – завил Горохов. – Причина смерти Тетеркина – переохлаждение.
Шеф придвинул блокнот и стал зачитывать все, что наговорил ему Штольц:
– Трупные пятна розоватым оттенком, присутствует эффект «гусиной кожи», переполнение левой половины сердца красной кровью со свертками, наличие пятен Вишневского, точечные кровоизлияния в слизистую лоханок почек, отсутствие гликогена в печени…
– А гликоген тоже Штольц замерял? – скептически спросил Катков.
– Химики быстро анализ провели. Молодцы, просьбу Звягинцева выполнили как надо. Также есть повреждения трупа на клеточном уровне, связанные с кристаллизацией жидкости в организме.
– А сами они замерзнуть не могли? – спросил Погодин.
– В случае с Тетеркиным – это исключено, – замотал головой шеф. – Он пропал три года назад в конце апреля. В этих краях морозов и так почти не бывает, уж тем более – в такой месяц.
– Получается, у нас серийный убийца? – включилась в работу Света. – Возможно, жертв уже гораздо больше. А мы ничего не знаем.
Меня слегка передернуло от мысли, что где-то могут храниться до времени другие тела.
– Совершенно верно, – Горохов сел за стол. – Нужно поднять все материалы по без вести пропавшим подросткам за последние пять лет. Не думаю, что их много наберется. Я позвоню Звягинцеву, он организует. Прошерстим список, отработаем родственников. Наша задача – найти связующее звено между жертвами. Проверить все предприятия, где имеются габаритные морозильные установки. Мясокомбинат, торговые склады.
– Морг еще, – кинул веское слово Погодин.
Горохов на миг задумался, но Катков вмиг рассеял его сомнения, блеснув экспертными знаниями, хотя и не совсем по профилю (судебная медицина хоть и пресекается с традиционной криминалистикой, все же стоит особняком и специализируется на исследовании не следов, а людей, живых и мертвых):
– Температура в холодильной камере морга – примерно плюс два градуса, такой режим препятствует развитию гнилостных изменений, но к обледенению не приводит.
– А может, здесь какая-то секретная лаборатория в городе? – предположил Погодин. – Ставит опыты над людьми?
– Федор, – поморщился Горохов. – Не собирай ерунды.
– А что? – не сдавался тот. – Я в журнале «Наука и жизнь» читал, что для полетов к дальним планетам космонавтов хотят погружать в криосон. Ну это заморозка такая. Обменные процессы прекращаются, и люди не стареют. Совсем как наши потерпевшие.
– Федя, – фыркнул Никита Егорович, – Где космос и где Цыпинск? Чувствуешь разницу?
– А может, тогда кто-то проводит эксперименты по оживлению замерзших людей? – не унимался Погодин. – Какой-нибудь безумный ученый.
– Беляева поменьше читай, – язвительно бросил Горохов. – У того вообще голова разговаривает.
* * *Ревизия уголовных дел прошлых лет особого результата не дала. Выяснилось, что за последние пять лет бесследно пропал всего один подросток. Были, конечно, и другие потеряшки, но их нашли. Кого живыми, кого мертвыми. У тех, кто погиб, причина смерти никак не подходила под почерк Холодильщика (такое прозвище я дал Цыпинскому убийце).
Горохов отправил меня проверить по месту жительства этого самого мальчика, который пропал четыре года назад, и скорее всего его уже не было в живых. Юрченко Вадим. На момент исчезновения в 1981 году ему было пятнадцать лет.
– А можно я Светлану Валерьевну с собой возьму? – спросил я шефа, когда тот нарезал мне задачи.
– Зачем? – он посмотрел на меня с хитринкой.
Интересно… Заметил ли Никита Егорович наши вчерашние взаимные флюиды с Психологиней? Шеф очень проницательный человек. В работе… А вот все, что касается отношений и взаимодействия между людьми, в этом он не преуспел. Но ему простительно… Сам в разводе, и работа заменила ему семью. Он, наверное, считает, что у настоящих правоохранителей должно быть у всех так. Зуб даю, он даже, наверное, не помнит, что Катков женился в прошлом году.
Алексей нашел себе женщину чуть постарше (точнее, она его нашла), которая вмиг охомутала парня и затащила под венец. Тот слишком не сопротивлялся. С радостью побежал во взрослую жизнь, ведь за свою бытность голой титьки не видел, наверное, а тут на тебе – невеста целая сразу. Жена заменила ему маму, названивала на работу и собирала туески с обедом на службу. Нянькалась с Алёшей, как с любимым сыночком. Обхаживала и откармливала, отчего Катков немного прибавил в весе. Он и раньше не был стройняшкой, а сейчас по габаритам приближался к Обеликсу… Но, несмотря на «замужество», Алексей частенько вздыхал и бросал томные взгляды в сторону Светы.
– Я навел справки у местного участкового, – ответил я шефу, соображая, как бы правдоподобнее обосновать свою просьбу. – Тот сообщил, что семья Юрченко не совсем благополучная. Выпивающая. Кроме погибшего Вадима – других детей нет. Супруги проживают в доме в частном секторе Цыпинска. Я привык дело иметь с отморозками, а не с маргинальным элементом, Никита Егорович. Светлана Валерьевна с своим знанием психологии общения, надеюсь, поможет мне наладить контакт с соответствующим контингентом. И потом… У них ребенок пропал, может, они до сих пор переживают. Тем более тут подход тонкий нужен.
– Согласен, – искренне закивал Горохов и протянул ключи. – Возьмите служебную машину.
Мы вышли со Светой на крыльцо. Вокруг, вроде, никого, только воробьи купаются в теплом песке. Я приобнял девушку за талию. Та деликатно убрала мою руку.
– Андрей, – тихо проговорила она, оглядываясь, будто ее застукали на месте преступления. – Вчера я немного была не в себе.
– Не переживай, Светик, – улыбнулся я. – Мы ничего такого не сделали. Подумаешь, дружеский поцелуй.
– Я замужем.
– Помню, но мы же друзья? Не только коллеги.
Света в ответ лишь вздохнула. Интересно, она уже разложила мой поступок по Фрейду, как ее учили? Или с близкими такое не прокатывает? От мысли, что она видит меня насквозь, мои плечи передернулись. Но паниковать рано. Я себя сам-то не могу понять, а психолог тем более не разберется.
Мы сели в черную «Волгу», которую любезно предоставил нам Звягинцев, и выдвинулись по нужному адресу.
Частный сектор раскинулся на окраине города, перемешиваясь с подпирающим Цыпинск дачным поселком. Теперь трудно было судить, где дачи, а где дома. Многие и жили на дачах круглогодично. Климат позволял.
Вот и нужный дом. Я ожидал увидеть что-то вроде хибары на курьих ножках, но, к моему удивлению, это оказался старый особняк из почерневшего от времени бруса. Но солидность строение давно потеряло. Облупившаяся краска на заборе и наличниках, покосившийся штакетник все-таки опускали жилище на уровень хибары. Просторной и добротной, но хибары.
– Хозяева! – крикнул я, распахнув калитку и осматривая заросший травой двор, выискивая признаки присутствия псины. Но цепочка нигде не брякнула, никто не гавкнул, да и будки с собачьими какашками в поле зрения не наблюдалось.
Хозяев тоже не было на горизонте. Я ступил на скрипучее крыльцо. Одна доска прогнила и давно провалилась, я аккуратно кивнул на это своей спутнице, чтоб не оступилась. Потянул за ручку двери и очутился в доме. Просторный холл-кухня (как в элитных дачах этих времен, возможно, раньше это и была номенклатурная дачка) встретил прогорклым запахом дешевого табака, застарелых досок и крысиных хвостов.
– Тук-тук! – громко крикнул я, топчась в пороге. Хотел разуться, но глянул на пол и сразу перехотел.
– Кто? – недовольный хриплый голос с похмельным окрасом раздался из спальни.
– Милиция! Гражданин Юрченко?
Из спальни нарисовался заспанный детина в замызганной тельняшке и дырявых выцветших трико с разводами.
Уставился на нас небритым прищуром, убирая со лба слипшиеся пряди волос, чтобы лучше нас разглядеть.
– Ну, я Юрченко, – пробурчал он. – Чего надо?
– Капитан милиции Петров Андрей Григорьевич, – представился я, но ксиву не стал доставать. Много чести будет.
– Присаживайтесь, Леонид Сергеевич, – распорядился я по-хозяйски и сам первый уселся на самодельный табурет цвета обожжённой черепахи.
Юрченко послушно сел напротив за стол. Света брезгливо огляделась, поморщилась и, поджав губы, осталась стоять.
– У вас в январе восемьдесят первого пропал сын Вадим, – начал я. – По этому поводу мы хотели бы задать вам несколько вопросов.
– Ха… – хлопнул по столу с грязной посудой Юрченко. – Очнулись! Три года уже прошло.
– Четыре, – уточнила Света.
– Ну, да. Да… – закивал Леонид, обдав мое лицо свежим перегаром.
– Расскажите, как он пропал? – спросил, я дивясь, что родной отец не помнит доподлинно, когда его ребенок исчез. Хотя, судя по батарее стеклотары, выстроившейся неровными рядами под столом, в жизни его заботит не слишком много вещей. Обстановка в доме полубичовская. Но на столе обрезки колбасы и вскрытые бычки в томате. Да и водка магазинная, не дешевая. Судя по всему, родитель где-то работает, и деньги у него водятся. Но вряд ли задерживаются.
– А я помню? – недовольно пробурчал алкаш. – Ушел и пропал.
– Куда ушел?
– Известно куда, в лес. Леса у нас гиблые.
– Что-то вы не слишком переживаете по этому поводу? – холодно проговорила Света.
– Вы Вадика искать пришли или меня воспитывать? – зло бросил Юрченко, обернувшись на Свету.
Разглядев, наконец, новую собеседницу, он осклабился в сальной улыбочке:
– А вы, дамочка, тоже из милиции будете? Или из школы учительша?
– Я вам не дамочка, а капитан милиции.
Детина в ответ довольно покряхтел, ощупывая Свету взглядом от голых коленок до выреза блузки на груди. Я еле сдержался, чтобы не залепить ему отрезвляющего леща, показательно прочистил горло и поспешил перевести разговор:
– Гражданин Юрченко, вы где работаете?
– На мясокомбинате, – ответил тот, нехотя оторвав взгляд от Светы. – Холодильные установки чиню.
На секунду повисло молчание.
– А размер обуви у вас какой? – спросил я, оглядывая зону прихожей в поисках обуток хозяина дома.
Глава 5
– Сорок третий размерчик, – ответил Юрченко. – А что?
Я встал и взял один из его башмаков. Осмотрел подметку. Точнее, ее задний срез. Вроде похож на тот, который в лесу отобразился. Но много таких обуток по СССР гуляет. И размер один из самых распространенных.
Дверь в дом распахнулась, и на пороге появилась женщина неопределенного потасканного возраста в штопанном платье. Поверх платья на плечи накинута истерзанная козья шаль, на ногах калоши с порванными задниками.
– Ну, наконец! – прогремел хозяин. – Тебя только за смертью посылать.
Тетя стояла на пороге и прижимала к груди, словно ребенка, бутылку «Столичной», хлопала на нас испуганными глазенками, под одним из которых сиял свежий фингал цвета грозовой тучи.
Что ж, вот и хозяйка. В магазин бегала за опохмелом. Сухой закон-то Миша Меченый только через пару месяцев замутит. Проблем с горячительным в магазинах пока нет.
– Проходите, – кивнул я ей, будто сам был хозяин. – Мы из милиции.
Та, не снимая калош, протопала к столу и водрузила на него бутылку. Глянула на мужа взглядом побитой собачонки и скрылась в комнате.
– Гражданочка, – окликнул я ее. – Мы с вами тоже хотели побеседовать. Это касается вашего сына.
– Вадика? – испуганно выдохнула она, чуть высунувшись из комнаты.
Глаза ее заблестели от влаги, она всплеснула руками и сжала тонкие потрескавшиеся губы.
– А что с ней разговаривать? – буркнул Леня. – Баба ничего не знает. На шее у меня сидит.
– Это нам решать, знает она или нет, – осадил я его.
– Меня Антониной зовут… Я все скажу, – вдруг еле слышно пробормотала женщина.
– Скройся, курва! – хлопнул кулаком по столу Юрченко.
Бутылка водки покачнулась, но устояла. Антонина исчезла в комнате.
– Это ты ее так воспитываешь? – кивнул я на дверной проем, где скрылась женщина. – Я про синяк.
Воздух в комнате как будто бы потяжелел. Хозяин, и до этого не проявлявший приветливости, теперь глядел диким лесным зверем.
– А это не ваше дело, гражданин начальник, – оскалился Юрченко. – Как говорится, чужая семья – потемки. С бабой своей я сам как-нибудь разберусь.
– А если мы заявление на побои от нее примем? Посмотрим, кто в потемках тогда будет.