Смерти вопреки: Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия

– Едут, дяденька. Через двое суток будут в Москве.

– Как едут?! Когда мы виделись в последний раз, ты сказал, что они через пару недель будут. Они что, окольными путями добираются, через Дальний Восток?

– Все просто, тезка. Мой папаша перед самым отъездом умудрился заболеть. Ну и с билетами у них не сразу получилось.

– Ясно.

Я вошел, огляделся. Все по-прежнему. Костик поставил на стол бутылку вина и бутылку водки, потом притащил пару банок консервов, хлеб, небольшой кусок копченого сала и половину кольца «Краковской».

Я придал себе недовольный вид.

– Это что? И все? А где мясное ассорти и заливная осетрина?

К моему удивлению, тезка вдруг потерял чувство юмора, приняв мою шутку всерьез.

– Извини, Костя, но половину твоего продовольственного аттестата я отдал соседке. У нее двое маленьких детей и муж, вернувшийся с фронта без ноги. Тяжело ей сейчас.

«Что-то Костик быстро меняться стал. То как мотылек порхал…»

– Отдал так отдал. Давай рюмки. Как там Сашка?

– Уже воюет наш лейтенант Воровский. Пару дней тому назад от него письмо пришло. Потом дам почитать. Ты надолго на этот раз? Или опять на пару часов?

– Дней пять буду. Гуляем?

– Гуляем!

Выпили. Закусили. Снова выпили.

– Так чего ты гимнастерку надел, тезка?

– Неделю как зачислен на курсы телефонистов-релейщиков. Мне туда направление дали от райкома комсомола, после моего выступления на собрании. Так что через полтора месяца – на фронт.

– Ты не подумал о том, что эту войну и без тебя выиграют?

– Знаешь, не подумал! Зато до сих пор помню, как ты на меня тогда смотрел! Думаешь, не понял?

– Ты мне загадками не говори!

– Помнишь, прошлый раз, когда я тебе сказал, что испугался армии и попросил отца сделать мне бронь, ты тогда презрительно на меня смотрел! Дескать, что ты за мужчина! Война идет, а он в тылу отсиживается! Скажешь, не так?

– Было такое. Отрицать не стану. Только к чему ты клонишь?

– Знаешь, у меня было время подумать. Несмотря на твое такое отношение, ты меня тогда не бросил! Помог! Еще как помог! Из такого болота вытащил! Вот я и решил, что меня твоя снисходительность не устраивает. Какая у нас может быть дружба, если ты в героях ходишь, а я трусом в твоих глазах выгляжу! Да и сам хочу доказать себе, что я мужик! Понимаешь?! Настоящий мужчина!

«А Мирошниченко говорит, что я только плохие примеры подаю. Услышал бы он сейчас эту пламенную речь, наверное, прослезился бы от радости».

– Что ж, ты выбрал свою дорогу. Тебе по ней и идти.

– Пойду! Не сомневайся! Знаешь, я тут пару раз наведывался в институт. Видел кое-кого из сокурсников, со многими разговаривал. Парня из нашей группы встретил, Сергея Крупинина, он воевал на Украинском фронте. Инвалидом стал. Сказал, что левую кисть руки осколком бомбы как острым ножом обрезало. У самого лицо спокойное, а глаза неподвижные и смотрятся так, словно из стекла вырезаны. Несмотря на то что они у него были сухие, у меня осталось такое ощущение, будто его душа плачет… – говоря это, Костик нервно передернул плечами, но продолжать не стал, а вместо этого неожиданно произнес тост: – Давай, Костя, выпьем за тех, кто никогда не вернется домой!

Выпили. Снова какое-то время говорили, пока мне в голову не пришла мысль поменять обстановку.

– Не пойти ли нам в ресторан, друг мой Константин?

– Действительно! Почему не пойти двум советским людям в ресторан, в свободное от войны время?

– Только ты в гражданку переоденься, товарищ рядовой телефонист.

– Так точно, товарищ младший лейтенант!

Пока он переодевался, я выпил на посошок, закусил и вдруг подумал о том, что часть моего гардероба должна висеть в шкафу Костика.

– Эй, друг! Ты мои вещи еще в ломбард не заложил?

Тот выглянул из своей комнаты, засмеялся и, ничего не говоря, махнул рукой, подзывая. Войдя к нему, я посмотрел на висевший в открытом шкафу костюм. Совершенно новый. Надел его после того, как пошил, только один раз. Стал переодеваться, одновременно глядя, как Костик крутится возле моей гимнастерки с медалями.

– Слушай, дай мне одну на время! Пофорсить!

– Все! Больше Константину Павловичу не наливать! Пошли!

– Эй! Почему мне нельзя медаль поносить?

– Да потому что есть указ 2/43, согласно которому за незаконное ношение награды могут отвесить до года тюрьмы. Хотя для такого матерого уголовника, как ты, такой срок… просто плюнуть и растереть!

– Все! Больше ни слова! – резко махнул рукой Костик. – Идем!

– Погоди! – Я подошел к зеркалу.

Костюм, сидевший на мне как влитой, был шоколадного цвета. Рубашка из крученого шелка. Ботинки тупоносые, простроченные. Ну и, конечно, шляпа темно-коричневого цвета с широкой темной лентой на тулье. Сдвинул шляпу чуть наискосок:

– А вот теперь пошли!

В ресторане я не был с памятного 1941 года. Как и тогда, ярко светили громадные люстры под потолком, на столах лежали белоснежные скатерти, а в зале неспешно работали официанты, разнося блюда и принимая заказы. Несмотря на то, что вечер еще только наступал, в зале было довольно много народа. В своем большинстве, офицеры.

Солидная купюра, с ходу врученная официанту, помогла нам сесть за столик на двоих, у самой стены. Музыка еще не играла, а сами музыканты, сидя на сцене, только настраивали свои инструменты. Присмотрелся. Фронтовиков было немного. Усмехнулся про себя. За последние полтора года я легко научился отличать боевых офицеров от тыловиков. Официант с ходу принес два заказанных графинчика, по триста граммов. С вином и водкой. Вечер еще только начинался, поэтому разгон надо было набирать постепенно.

– Что будем заказывать? Ассортимент у нас сейчас небогатый, время такое, сами понимаете, но предложить кое-что можем. Из закусок рекомендую: буженина, колбаса сырокопченая, горбуша слабосоленая, соленые огурчики и грибы…

Я согласно кивнул головой и сделал подтверждающий жест рукой: давай.

– Из горячего могу посоветовать: котлеты с жареной картошкой с лучком и на сале…

– То что надо! – перебил я его. – Горячее через час принесите.

– Как скажете.

Костя уже прошелся взглядом по ближайшим столикам, в поисках подходящих кандидатур женского пола для дальнейшего знакомства. Вскоре пришел официант и поставил на стол тарелки с закусками, затем пожелал приятного аппетита и удалился. Заиграла музыка. Мы выпили, потом приняли по второй и с аппетитом принялись за закуску. Перекусив, я стал слушать музыку, а Костик пошел знакомиться с какой-то девушкой. Музыка, легкое опьянение, легкая и веселая атмосфера как-то неожиданно быстро растопили во мне холодный комок напряжения, который нередко оставался внутри меня еще долгое время после выполнения задания. Ушли, растворились где-то в глубине меня холодные, промозглые ночи, белесые от ужаса глаза немецкого майора, увидевшего занесенный над ним нож, белый, мертвый свет осветительных ракет на нейтральной полосе. Я снова вернулся в мир, где продается газировка с сиропом за три копейки, веселые люди пьют шампанское, девушки улыбаются молодым людям, а в воздухе звучит веселая и жизнерадостная музыка. Неожиданно, словно пробившись сквозь какую-то завесу, до меня донесся голос Костика:

– Ты что, спишь с открытыми глазами? Говорю тебе…

– Я слушаю тебя.

– Ты не слушай, а смотри чуть левее от эстрады. Вон там, около колонн, столик на шесть персон. Там компания сейчас рассаживается.

Я нашел глазами тот столик, о котором он говорил и… замер от неожиданности.

– Вот так номер! – неожиданно вырвалось у меня.

– Ты что, их знаешь? – сразу заволновался Костик. – Вон ту тоже? Красавицу из восточной сказки?

– Вот ее как раз и знаю. Зовут Таня.

– Познакомишь?!

– Сам подходить не буду и тебе не советую. Так как ты все равно не отстанешь, сразу скажу: у нее папа в комиссарах госбезопасности ходит.

– Ну почему так? Как красивая девушка, так папа обязательно… комиссар. Ладно! Тогда посмотри туда. Девушки сидят. Одна в зеленом, другая в синем платье. Начнутся танцы, подойду, познакомлюсь. Ты как сегодня настроен?

– Время покажет, – я усмехнулся. – А пока давай махнем.

Через час зал наполнился до предела. На эстраду вышла певица. Видно, ее хорошо знали, так как в зале сразу захлопали. Ее стройная фигура была затянута в длинное белое эстрадное платье с серебристыми блестками, а на голове, в тон платью, надета серебристая чалма, украшенная длинным ярко-синим пером. Молодым и звенящим голосом она пела простые, задушевные, лирические песни. Временами хлопало открытое шампанское, звучали разнообразные тосты, слышался женский смех. Вечер набирал обороты. Кавалеры приглашали женщин и девушек и кружились с ними в танце. Костя уже трижды водил в танце подруг, которых себе наметил. Правда, не обошлось без конкурентов. Майор, с голубыми просветами на погонах и двумя орденами, несмотря на свой зрелый возраст, довольно лихо отплясывал и за словом в карман не лез, заставляя смеяться девушек. Другой был старший лейтенант с медалью «За боевые заслуги», которую он, судя по всему, заслужил за канцелярским столом.

Уже в этом времени я научился танцевать, и вроде получалось неплохо, но это было сделано мною для того, чтобы наиболее полно соответствовать роли советского студента. С Таней мы встретились глазами, синхронно кивнули головами в знак того, что узнали друг друга. И на этом все. Она была с компанией. Еще две девушки и трое мужчин сидели за столиками. Они немного пили и много танцевали. Расстояние между нашими столиками было сравнительно большое, поэтому только изредка слыша отдельные фразы громко произнесенных тостов, можно было догадаться, что там празднуют день рождения одной из девушек. Сначала я принял их за компанию отпрысков облеченных властью товарищей, но судя по обстановке, царящей за столом, через какое-то время поменял свое мнение, так как один из тостов, услышанных мною, был поднят за клятву Гиппократа, а значит, часть из них работала где-то в больнице или госпитале. Как только начинала играть танцевальная музыка, к Тане то и дело подходили мужчины с приглашением потанцевать. Чаще она отказывала и танцевала с кем-нибудь из мужчин своей компании.

«Интересно, отказала бы она мне?»

Мне почему-то захотелось получить ответ на этот вопрос. Тогда я задал себе вопрос: может, мне эта девушка нравилась больше, чем я считал? Нет, тут же ответил сам себе, на данном этапе жизни мне нужны надежные и безотказные, как трехлинейки, подруги. Вроде Оленьки. После чего продолжил слушать музыку, есть горячее и пить водку, но скоро заметил, что недалеко сидящая от врачей компания хорошо одетых молодых парней, явно перебрав, потеряла чувство меры и стала проявлять слишком пристальное внимание к девушкам с соседнего столика, причем его львиная доля доставалась Тане. Не только мне не понравилось их поведение, но и тройке офицеров-фронтовиков, сидевших за соседним с ними столиком. Они быстро вразумили пьяную молодежь. Те сразу затихли и только изредка исподтишка бросали на них злые взгляды. Приближался комендантский час, зал постепенно стал пустеть, люди расплачивались и уходили. Ушли и офицеры, осадившие зарвавшуюся молодежь. Я посмотрел на часы. Без десяти девять.

«Надо выдвигаться. Пока дойдем…» – только я так подумал, как увидел, что пьяная четверка, рассчитавшись с официантом, подошла к столу с восточной красавицей и, что-то негромко им сказав, а вернее, пригрозив, направилась к выходу, слегка пошатываясь. Что это была угроза, стало видно по испуганным лицам девушек и нахмуренным – у молодых людей. Хотя они старались сделать вид, что ничего не произошло, и даже подняли бокалы под еще один тост, но сейчас даже со стороны их веселье выглядело искусственным. Когда-то в той жизни, в юности, я походил на этих пьяных парней, был таким же наглым и задиристым, но прожитая мною жизнь быстро расставила все на свои места. Люди пришли отдыхать, так зачем им портить настроение? Тем более такой красивой девушке. Решение я принял быстро.

– Костик, – сказал я другу, тот как раз вернулся к нашему столику после танца с девушкой, – десять минут тебе на то, чтобы окончательно договориться с подругой. Шляпу мою возьми, а затем жди меня метрах в пятидесяти от входа в ресторан. В направлении остановки. Все понял?

– Что произошло?

Не отвечая, я кинул деньги на стол и пошел к выходу. Проходил мимо столика врачей в тот момент, когда они рассчитывались с официантом, и не заметил, как мне вслед посмотрела Таня.

Пьяная компания стояла недалеко от входа, подальше от яркого света, падающего из ресторана. Они чему-то смеялись, когда я подошел к ним.

– Курить есть, мужики?

Двое из них как раз курили. Один из них буркнул, что нищих в Москве что-то много развелось, а второй кинул недокуренную папиросу на землю и небрежно, сквозь зубы, процедил:

– Вон там лежит. Можешь взять!

Их смех еще звучал в воздухе, когда доморощенный юморист, получив удар ногой в низ груди, сильно дернулся всем телом, перед тем как тяжело рухнуть на землю. В следующую секунду, стремительно сократив расстояние, я резко ткнул кончиками пальцев в основание глотки второго парня. Пока тот, хрипя, оседал на землю, я разбил ребром ладони переносицу третьему и затем, уже со срывом дистанции, заехал локтем в челюсть последнему отморозку. Он еще падал, когда я, развернувшись, торопливо зашагал к остановке, держась темной части улицы.

Народ быстро сбежался на их стоны и крики. Кто-то пытался оказать им помощь, кто-то кричал, что надо вызвать милицию. Я наблюдал за всей этой суматохой в отдалении, дожидаясь Костю, который задерживался. Когда донжуан московского разлива появился в окружении двух девушек, я ехидно поинтересовался:

– Что так долго? Никак выбрать не мог?

– Это мы с Верой виноваты. Задержали Костю, чтобы посмотреть, что там случилось, – пояснила стройная брюнетка с вздернутым носиком и большой грудью. – Там хулиганы кого-то избили! И никто ничего не видел! Вы когда проходили…

– Извините меня, милые девушки! На фронте я совсем отвык от элементарных правил приличия! Меня зовут Костя. И не смотрите на меня так. Это мы не специально придумали.

– Мы уже знаем. Меня зовут Наташа, – в свою очередь представилась брюнетка.

На место происшествия первым приехал милицейский наряд на мотоцикле, за ним спустя какое-то время подкатил милицейский автобус почти одновременно с автомобилем «скорой помощи». При виде прибывшей милиции народ стал быстро расходиться, а спустя час, после обхода свидетелей и работников ресторана, один из оперативников подошел к следователю и уныло сказал:

– Никто ничего не видел! Ничего странного, ничего необычного! В ресторане было тихо, вот только эта четверка, перепив, начала приставать к людям, но офицеры-фронтовики их быстро на место поставили, после чего вскоре ушли. Так как время шло к комендантскому часу, народ стал уходить из ресторана. Швейцар говорил, что слышал, как кто-то пару раз вскрикнул, а затем все стихло. Посчитал, что парни между собой выясняли отношение. Видимо, не поделили девушку. Весна. Кровь молодая играет.

– Ты мне давай тут без лирики! Время? Когда это было?

– Это не я говорю, а слова швейцара передал. Это произошло где-то в начале десятого. Точно он не помнит. Так что, если кто мельком и видел, что произошло, так они уже по пути домой.

– Просто отлично, – буркнул следователь. – Никто ничего не видел и не слышал, вот только четверо парней остались лежать на земле. Этот неизвестный или неизвестные весьма хороши в рукопашном бою, не так ли, Грошев?

– За несколько минут так отделать четырех крепких парней – это уж точно надо умельцем быть. А где у нас такие специалисты есть, Василий Константинович?

– Ты думаешь… Нет, только не это. Хотя, с другой стороны, если это каким-то боком касается государственной безопасности, то у нас это дело могут забрать. М-м-м… Что было бы весьма неплохо. Хм. Кстати, Грошев, где твой Симченко? Пусть документы потерпевших…

В следующую секунду следователя перебил взревевший двигатель мощной машины, которая вынеслась из-за угла на полной скорости и затормозила прямо перед рестораном. Тонко и противно взвизгнули покрышки, когда автомобиль резко затормозил. Передняя дверца распахнулась в тот же миг, как машина остановилась. Из нее выскочил капитан-порученец и подскочил к задней дверце, затем распахнул ее и замер навытяжку. Из темноты салона наружу важно вылез незнакомый милиционерам человек в папахе, с генеральскими звездами на погонах. Оперативник при виде его негромко усмехнулся:

– Никак сынку генеральскому приложили.

Следователь недовольно посмотрел на него:

– Чему радуешься, Грошев? Если это так, то теперь мы пахать будем двадцать четыре часа в сутки, не разгибая спины, пока не найдем этого драчуна.

Спустя два дня мы с Костиком поехали на вокзал, чтобы встретить чету Сафроновых. Павел Терентьевич действительно имел нездоровый вид, несмотря на то, что прошло столько времени с начала его болезни. Приехали к ним домой, где немного посидели за столом, а потом я стал прощаться, так как путешественники настолько устали, что даже этого не скрывали. Зевали во весь рот и терли слипшиеся глаза. Распрощавшись, поехал к себе домой.

Дни летели быстро, несмотря на выматывающие тело тренировки и занятия по специальным дисциплинам. За май и два с половиной летних месяца нас три раза забрасывали в немецкий тыл. Круговерть заданий, тренировок и занятий просто захлестнула. Мне еще никогда не приходилось воевать так долго и с таким напряжением сил и нервов. Даже моя натренированная годами войны (множеством перенесенных нагрузок, немыслимых для обыденной мирной жизни) психика была на пределе. За это время погибли Ваня Дубинин и Леня Мартынов, а с ними двое новичков, только пришедших к нам в группу. Были легко ранены Мирошниченко и я, но нам даже не дали нормально долечиться. Всем нам нужна была серьезная передышка. Камышев это прекрасно сознавал и пытался исправить положение, но ему каждый раз отвечали:

– Люди на фронте каждый день гибнут тысячами, а вы что, отдыхать собрались? Когда вся страна в едином порыве…

Единственным плюсом от этого непрерывного круговорота были отправляемые Камышевым на нас наградные листы, которые подписывались высоким начальством без промедления. Так к моим медалям прибавился орден Красной Звезды.

Последнее задание было очень тяжелым. Почти сутки пришлось уходить от погони, а затем два дня, без еды и воды, отсиживаться на болоте. Именно там, в зеленой жиже, мы похоронили еще одного новичка, получившего тяжелое ранение, а при переходе линии фронта был тяжело ранен сам Камышев.

Не знаю, как остальные, но стоило мне узнать, что командир будет жить, я обрадовался, причем не столько заверению врача, сколько тому, что мы наконец получим долгожданный отдых. Исходил из того, что нашему командованию сначала придется подбирать полноценную замену командиру, которому еще потом придется принимать на себя обязанности и срабатываться с коллективом. Значит, по моим расчетам, наша группа могла как минимум рассчитывать дней на десять-двенадцать отдыха. По прибытии в часть мы узнали, что Камышева транспортным самолетом уже доставили в Москву, в спецгоспиталь ГБ, где ему сделали операцию. Узнав об этом, сразу решили, что на следующий день пойдем все вместе и навестим командира.

Госпиталь встретил нас запахом карболки, хлора, специфическим шумом, состоящим из стуков костылей и шуршания колесиков носилок, словами и фразами, которые просто неотъемлемы для подобных учреждений.

– Иванов, Сапожков, Урманов, живо на перевязку! Колоть два раза в день! По два кубика внутривенно! Татьяна Васильевна, срочно готовьте Тяпнева из шестой к операции! Ефимов! Ты чего здесь?! Живо в процедурную!

Вся наша группа носила темно-красные нашивки за ранение, за исключением Феди Зябликова, от которого, как шутил Паша, пули бегали. Имея круглое краснощекое лицо и курносый нос, он вообще не походил на парашютиста-диверсанта, у которого за плечами три выброса во вражеский тыл и десяток убитых фашистов. Сейчас он шел среди нас с гордо выпяченной грудью, на которой висел недавно полученный им орден Красной Звезды.

Дошли до офицерского отделения, где сестра выдала нам халаты и направила к лечащему врачу, закрепленному за палатой, где лежал подполковник Камышев. Его мы нашли на половине дороги, в коридоре, где он разговаривал с… Таней. Девушка была в медицинском халате, на ее голове была белоснежная шапочка, а на шее висел стетоскоп.

«Она работает врачом, и это при папаше-комиссаре? Чудеса, да и только».

– Извините, что вынужден прервать ваш разговор. Нам сказали, что вы доктор Моргулин, – обратился к нему Мирошниченко.

– Да. Это я, товарищи. Танечка, извини, пожалуйста, потом договорим.

– Ничего, Иван Сергеевич. Я пойду.

Врач развернулся к нам:

– Чем могу быть полезен?

Девушка сделала несколько шагов, потом остановилась рядом со мной, улыбнулась и сказала:

– Здравствуйте. Я вас не сразу узнала. Вы в форме совсем по-другому выглядите.

– Здравствуйте. Зато я вас везде сразу узнаю. Хоть в вечернем платье, хоть в медицинском халате. Хотя… – я сделал паузу, – честно говоря, не ожидал вас здесь увидеть.

Девушка чуть-чуть нахмурилась.

– Тогда где, в вашем понимании, мне место?

– Вы зря обижаетесь. В моих словах…

– Костя! Звягинцев! Идем! Скорее!

– Вот так всегда. Не дадут поговорить с красивой девушкой. Извините меня, но я спрошу прямо: вы не хотите встретиться со мной сегодня вечером?

– Не могу. У меня сегодня дежурство, – это было сказано быстро и резко, так что ее слова я посчитал за отказ.

«У нее, наверное, таких предложений с десяток за день».

– Извините. Рад был вас увидеть. До свидания.

– До свидания.

Я быстро догнал парней, которые сразу забросали меня вопросами. Откуда знаешь? Где познакомился с красавицей? Счастливчик! Повезло человеку! Но вопросы, на которые я не собирался отвечать, сразу прекратились, стоило нам оказаться за порогом палаты. Так как это был четвертый день после сложной операции, нам дали на разговоры всего двадцать минут.

– Как чувствуете себя? – первым делом поинтересовался Мирошниченко.

Командир слабо усмехнулся:

– Отлично. Как все… прошло?

Капитан коротко отчитался, затем ребята наперебой стали рассказывать, что все отлично, на улице лето, ходят девушки в красивых открытых платьях, а командир еще холост. А это непорядок! Да еще где-то фашисты недобитые бегают, поэтому пусть командир прекращает валяться в кровати. На радостях парни так сильно расшумелись, что прибежавший на шум врач состроил сердитое лицо и принялся нас отчитывать:

– Вам тут что, товарищи офицеры, цыганский табор, что ли?! Вы бы еще тут пляски устроили! Ваши голоса через три палаты слышно! Тут тяжелые больные лежат! Им покой нужен! Все! Свидание окончено! Уходите!

Выйдя из госпиталя, мы разбежались в разные стороны. Мирошниченко – к жене и детям, Леша Смоленский пошел или к матери или к невесте, а Дима Сашко и Паша Швецов – к своим девушкам. У остальных ребят тоже были свои дела. Много дел. Им, приехавшим из глубинки, столица до сих пор казалась миром чудес, которые непременно надо увидеть, пощупать, попробовать. Я, как и в прежней жизни, продолжал оставаться одиночкой. К тому же у меня своих дел хватало, и в первую очередь по домашнему хозяйству. Я давно собирался купить мебель для спальни и столовой своей квартиры, а также несколько комплектов постельного белья. Нужны были полотенца, скатерть… Так что неделя за всеми этими хлопотами пролетела незаметно.

За сутки до сбора мы должны были звонить дежурному части, где квартировали, и узнавать, нет ли для нас какого-нибудь срочного приказа. Я рассчитывал, что дадут отбой и у меня будет еще несколько дней для отдыха, но мои расчеты не оправдались. Наше руководство поступило хитрее. Командование прекрасно понимало, что полноценную замену Камышеву в короткие сроки найти нельзя, а для разведки и диверсии командиром сойдет и его заместитель Мирошниченко. Они были правы. По знанию людей и планированию тонких комбинаций Камышев был на две головы выше своего заместителя, зато как разведчик и диверсант тот шел с командиром наравне.

Прибыв в нашу казарму, я вдруг неожиданно увидел, кроме наших парней, трех незнакомых офицеров. Полковник с седыми висками и озабоченным хмурым видом… Недалеко от него стояли два старших лейтенанта. Обоим лет под тридцать. Крепкие, плечистые парни, и взгляд соответствующий – жесткий и цепкий. На груди у обоих офицеров были нашивки за ранение, ордена и медали. Моя интуиция при виде этих людей тихо взвыла.

«Военная разведка. Им чего здесь надо?» – недовольно подумал я, затем подойдя строевым шагом к старшему по званию, кинул руку к фуражке:

– Товарищ полковник…

Тот просто отмахнулся от меня, не прерывая тихий разговор с Мирошниченко. Я отошел к нашим ребятам. Тихо спросил: