Один на один с металлом

– Честно говоря, не совсем, – пожал я плечами. – Какое отношение я могу иметь к этому Ильинскому?

– К нему самому не имеете, здесь я с вами согласен, а вот с последствиями его деяний вы сталкивались два раза, – веско произнес следователь. – Первый раз это было летом сорок четвертого года. Ваша разведгруппа тогда должна была высадиться на румынское побережье, где вас ждала засада. Вспомнили?

Я молча кивнул.

– Тогда погиб наш разведчик при попытке его ареста немцами. Но абверовцам удалось взять его радиста с радиостанцией и шифрами. Вот немцы и начали радиоигру через перевербованного радиста. Правда, ваша группа своим лихим абордажем спутала им все карты, – улыбнулся следователь и пояснил: – Виктор Васильевич, я не только изучил ваше личное дело, но и лично представляю, что произошло. До весны сорок третьего сам был командиром сторожевого катера… Есть все основания предполагать, что здесь без Ильинского тоже не обошлось. В это время он работал против нашего Черноморского флота. Ну да ладно, это дело прошлое, тут все ясно… А вот начало октября пятидесятого года помните? Я сейчас говорю про штурмовку американской авиацией нашего аэродрома. Так вот, есть все основания предполагать, что к разведывательному обеспечению этой операции имеет самое прямое отношение все тот же Ильинский… Да, да, Виктор Васильевич, вы не ослышались. Именно к налету американской авиации на аэродром советской морской авиации Сухая Речка, произошедшему три года назад, имеет самое прямое отношение наш незабвенный Борис Николаевич Ильинский. Наш пострел везде поспел, – хмуро усмехнулся капитан третьего ранга. – В связи с нападением американцев на аэродром морской авиации вынесенный приговор в отношении этого изменника Родины еще не приведен в исполнение, а его следственное дело передано именно нам для дорасследования. Я сейчас говорю о морском управлении военной контрразведки, – пояснил следователь. – Так вот, по не так давно полученной информации, мы предполагаем, что здесь сработала спящая агентура, заброшенная в конце Великой Отечественной на длительное оседание. Знаете, наверное, что в войну около десяти процентов сотрудников абвера сотрудничало с американцами и англичанами. Даже сам глава этого ведомства адмирал Канарис вел свою хитрую игру с англичанами. За что, собственно, и поплатился, – усмехнулся каптриранг. – После неудавшегося покушения на Гитлера он был арестован и заключен в концлагерь Флоссенбург, где и был казнен весной сорок пятого года. Да, тогда наше ведомство их переиграло, Гитлера им убить не удалось. Я имею в виду зафронтовых разведчиков Смерша. Как нашего, морского, так и абакумовского.

Бросив взгляд на мой более чем озадаченный вид, следователь улыбнулся и произнес:

– Я поясню свои слова, Виктор Васильевич. Приготовьтесь слушать. Расскажу вам о том, чего нет в этом следственном деле, – следователь ткнул пальцем в лежащую на столе пухлую папку. – Но, не зная всего этого, вам будет непонятна деятельность майора абвера Ильинского где-то с весны сорок четвертого года.

Начну свой рассказ издалека, хотя вам, как кадровому офицеру разведки, и так должно быть все понятно, – на этих словах капитан третьего ранга замялся, – за исключением некоторых деталей, о которых вы знать не могли. Как я уже говорил, в германских вооруженных силах всегда был большой процент генералов и старших офицеров, симпатизировавших Великобритании. На Гитлера с его национал-социалистическими бреднями они смотрели как на опасного идиота, которого надо побыстрее устранить. Кстати, поэтому после прихода нацистов к власти они начали создавать войска СС как военную силу, способную противостоять вермахту. Собственно говоря, эту задачу они и выполнили летом сорок четвертого года, разгромив заговорщиков и блокировав верные им воинские части.

Но вернемся к Великобритании, точнее к деятельности ее разведки, – следователь поднялся из-за стола и снова начал ходить по кабинету. – Англия была, есть и будет врагом нашей страны. И выражение «англичанка гадит» в России появилось вовсе не случайно. В тридцатые годы именно англичане позволили гитлеровской Германии перевооружиться и умело натравливали бесноватого фюрера на Восток. Здесь, правда, они немного просчитались – вскормленный ими зверь решил стать равным хозяину. Тогда Англии и Америке пришлось воевать с Германией и даже стать нашим союзником. И если США во Второй мировой войне действительно были нашим военным союзником, то Англия, вместе с нами воевавшая против Германии, всегда оставалась нашим врагом.

– Поясните, пожалуйста, что вы имеете в виду, – я посмотрел на ходившего взад-вперед следователя.

Лейтенант перестала писать и тоже посмотрела на него с явным интересом.

– А чего тут пояснять. Этот факт вы и без меня обязаны были знать, – недовольно ответил следователь. – Когда летом сорок четвертого года, после завершения стратегической наступательной операции «Багратион» части Красной армии вступили на территорию Польши, Литвы и Западной Белоруссии, поляки из организации «Армия Крайова» начали проводить в наших тылах диверсионные и террористические акты. А оружие и боеприпасы им сбрасывали на парашютах с английских самолетов, а в Лондон аковцы сообщали разведывательную информацию о Красной армии[57]. Хороши союзнички, мать их… – каптриранг наткнулся взглядом на девушку и смутился, не закончив фразы.

Лейтенант деликатно снова уткнулась в свои бумаги.

– Так вот, немецкие генералы, поддерживающие контакты с Лондоном, хотели убрать Гитлера после начала Второй мировой войны. Но англичане категорически тогда воспротивились – руками немцев им нужно было сначала уничтожить Советский Союз. Тогда немецкие генералы послушали своих британских визави… Марина, будьте любезны, налейте мне водички, а то горло пересохло ораторствовать, – обратился к девушке каптриранг.

Выпив стакан воды, он продолжил свое повествование:

– Так вот, после проигранной Сталинградской битвы часть высокопоставленных немецких военных и представители крупного капитала решили избавиться от Гитлера. Используя контакты ведомства адмирала Канариса, заговорщики установили прямые контакты с представителями английской и американской секретных служб. Планировалось, что после убийства Гитлера с Англией и США будет заключен компромиссный мирный договор и продолжена война против Советского Союза. К выступлению заговорщиков планировалась и летняя высадка англичан и американцев в Нормандии. Они, объединившись с вермахтом, должны были не пустить Красную армию в Европу. Заговор готовился многие месяцы. Руководящий центр находился в Берлине, в здании верховного командования сухопутных войск. Планируемая ими операция получила наименование «Валькирия». После убийства Гитлера по приказу заговорщиков частям вермахта предстояло заблокировать и разоружить дислоцирующиеся в окрестностях Берлина части СС – опору национал-социализма. Эсэсовских частей там действительно было немного.

Но применительно к уличным боям дело не в количестве, а в качестве. Вы как бывший омсбоновец это лучше меня должны понимать, – подумав, добавил капитан третьего ранга. – Так вот, недалеко от Берлина в замке Фриденталь базировался 502-й егерский батальон СС под командой оберштурмбаннфюрера Фукса. Так официально именовалась эта разведывательно-диверсионная часть, – пояснил он Марине. – Это заговорщики почему-то в расчет не взяли. Двадцатого июля сорок четвертого года в ставке Гитлера «Волчье логово» во время совещания произошел взрыв. Взорвалась бомба, подложенная под стол полковником графом фон Штауффенбергом. Однако Гитлер остался жив, он получил лишь контузию. Кто-то неизвестный отодвинул портфель с бомбой от него подальше и открыл окно, что снизило взрывную волну… Понятно, что Советскому Союзу смерть бесноватого Адольфа уже была бы, мягко говоря, невыгодна…

Офицер помолчал пару минут, подыскивая слова, а потом продолжил:

– Вы, Виктор Васильевич, с вашей группой в сорок четвертом прикомандировывались к фронтовому Управлению Смерш Карельского фронта. Высаживались на ладожском побережье и взаимодействовали с зафронтовой агентурой… Знаете, что хотя Смерш и назывался контрразведкой, он был специализированной разведывательной службой. И зафронтовая агентура Смерш к исходу войны сумела внедриться почти во все немецкие разведорганы. Элитный 502-й диверсионный батальон войск СС не был исключением. И наши разведчики тогда получили приказ – с головы Гитлера не должен упасть ни один волос… Поэтому операция «Валькирия» сорвалась. Советской разведке было известно время ее начала, информацию через третьих лиц сумели вовремя довести до руководства СС, и оперативно переброшенный в Берлин диверсионный батальон быстро и умело взял штурмом здание Верховного командования… Еще добавлю, что четвертая рота этого батальона в основном состояла из русских. Эмигрантов и бывших советских военнопленных. Думаю, вам все понятно, – следователь опять уселся в кресло.

– Андрей Петрович, да разве такое вообще возможно, чтобы наши такого изверга спасали, – ахнула девушка.

– Ах, Марина, Марина, – покачал головой Девятаев. – Наша с вами работа требует изрядной доли цинизма, и в белых печатках она не делается. Привыкайте, раз уж пришли служить в органы госбезопасности. В этом и заключается высший пилотаж нашей профессии – использовать одних врагов против других втемную. А вообще-то между плохим и очень плохим выбирают первое, особенно если это надо для твоей страны, и цена ошибки – это жизни миллионов наших людей.

Так вот, вернемся к нашему майору абвера Ильинскому, – повернулся ко мне следователь. – А он с весны сорок четвертого года, в числе прочих деяний, занимался отбором и индивидуальной подготовкой агентуры, предназначенной для глубокого оседания. Отбор велся среди уже проверенных на забросках в советский тыл и повязанных с немцами кровью агентов абвера и «Цеппелина». Подготовка была нацелена на изучение нашего Военно-морского флота. Поэтому Ильинский, как кадровый морской офицер, этим и занимался. Каждый из его воспитанников – это вообще-то штучный товар, кто-то изучал плавсостав, кто-то морскую авиацию или береговые части ВМФ. Косвенно это подтверждает версию, что Ильинский в это время сам начал контактировать с англосаксами. Их всегда в первую очередь, как морскую цивилизацию, интересовал наш флот, ну а теперь еще и Военно-воздушные силы, – чуть помедлив, добавил капитан третьего ранга. – Всего этого в следственном деле Ильинского, разумеется, нет, это скользкая гадина. Признавал только то, от чего не удавалось явно отвертеться. Только после того, как был приговорен к высшей мере, заговорил подробнее…

Офицер поднялся, и его взгляд упал на висящие на стене часы.

– Так, товарищ лейтенант, война войной, а обед по распорядку, как говорится. Уже через три минуты начнется обеденный перерыв, и я вас не задерживаю. Насколько знаю, вы обедаете в нашей столовой.

После того как девушка вышла из кабинета, я, робея, обратился к каптрирангу:

– Гражданин следователь, у меня по расписанию в камере сейчас тоже должен быть обед.

– Ну, во-первых, вы можете звать меня Андреем Петровичем, а во-вторых, мы с вами вместе сейчас и пообедаем. А потом еще чайку попьем, – добавил он, застилая стол газетой и выкладывая из портфеля румяные пирожки, кусок буженины и целую буханку бородинского хлеба. Разрезая складным ножом хлеб и буженину, этот явно много повидавший человек смотрел мне прямо в глаза и всем своим видом молча говорил: «Я прекрасно понимаю, что ты такой же, как и я. И каждый из нас мог бы оказаться на твоем месте, особенно сейчас».

После сытного обеда, к которому Девятаев почти не притронулся, он сказал:

– Отдохните несколько минут, а потом приступим к личности господина Ильинского, время, увы, поджимает.

– Андрей Петрович, а какова моя роль в этом деле, чем я могу быть здесь полезен? – я посмотрел офицеру прямо в глаза.

– Виктор Васильевич, вы же профессионал. Что такое внутрикамерная разработка, представляете не хуже меня. Уже сегодня вечером вас поместят в одну камеру с Ильинским… Вы должны суметь убедить его рассказать, кого он готовил в сорок четвертом… Он очень скользкий тип, но его ахиллесова пята – это стремление выжить любой ценой. Вы должны убедить Ильинского в том, что в его интересах все рассказать следователю. Что только в этом случае возможна отмена смертного приговора… А я обещаю, что вашу семью не тронут, – таким же взглядом ответил мне Девятаев.

Я молча кивнул, понимая, что такое обещание стоит очень дорого.

К тому времени, когда наша очаровательная лейтенант вернулась с обеда, я почти просмотрел личное дело капитан-лейтенанта Бориса Ильинского, еще советского офицера советского Черноморского флота. Кроме этой картонной папки я бегло просмотрел и пролистал наши и трофейные документы, проливающие свет на те трагические для нашей страны события. Журнал боевых действий советских соединений, входивших в СОР[58] – полностью погибшей двадцать пятой стрелковой дивизии и тридцать пятой береговой артиллерийской батареи, захваченной немцами и румынами очень большой кровью. Дополняли эту информацию переведенные на русский язык сводки отдела 1Ц [59] одиннадцатой армии немцев, а также документы полиции безопасности и СД и документы Смерш Черноморского флота.

В целом биография Бориса Ильинского и весь его дальнейший жизненный путь были уж очень затейливы даже для представителей нашей профессии. Хотя, честно говоря, после беглого просмотра всех этих документов у меня появилось намного больше вопросов, чем ответов.

В 1932 году по комсомольской путевке Борис Ильинский поступает в Школу связи Военно-морского флота. Ему к этому времени уже двадцать один год, и он три года проработал слесарем-инструментальщиком на Тульском оружейном заводе, куда он поступил после окончания фабрично-заводской школы при этом же предприятии. Как я понял, и устройство на оборонный завод после окончания ФЗУ, и комсомольская путевка были организованы не без помощи старшего брата Александра Николаевича, а он в то время возглавлял находящуюся в городе школу оружейных техников, позже переименованную в Тульское оружейно-техническое училище. В 1936 году Борис Ильинский оканчивает училище связи ВМФ, в которое была преобразована школа.

Как один из лучших выпускников и идейный комсомолец, часто выступавший на собраниях, молодой флотский командир получает распределение в разведывательный отдел штаба Черноморского флота. Служба, что называется, сразу задалась, и скоро его направляют на разведывательные курсы Наркомата обороны. В это время основная специализация Ильинского – радиоразведка. К началу войны Борис Николаевич имеет звание капитан-лейтенанта и более чем серьезную должность начальника информационного отделения разведотдела. Ильинский полностью владел всей поступающей из разных источников разведывательной информацией и лично составлял для командующего флотом адмирала Октябрьского ежедневные сводки. Да, ничего не скажешь, весьма стремительная карьера в морской разведке, и начальник разведотдела флота полковник Намгаладзе был крайне высокого мнения о своем подчиненном.

А в осажденном немцами и румынами Севастополе в конце июня – начале июля сорок второго года творился настоящий ад. Враг вплотную приблизился к городу, сильно потеснив и кое-где смяв нашу оборону. Немецкая авиация постоянно висела в воздухе, топя транспортные суда с боеприпасами и пополнением, идущие из портов Кавказского побережья – Новороссийска, Поти, Анапы. В той страшной и трагичной ситуации, когда авиация флота не могла прикрыть идущие морем конвои, а флотская ПВО не справлялась с атакующими Севастопольский оборонительный район полчищами «Юнкерсов» и «Мессершмиттов», Ставка Верховного командования была вынуждена согласиться с требованием командующего Черноморским флотом адмиралом Октябрьским об эвакуации, а фактически о сдаче Севастополя как главной базы флота и Севастопольского оборонительного района. Просматривая остальные документы, я уже хорошо понимал, что тот Борис Ильинский абсолютно не имеет и никогда не имел ничего общего с моими друзьями и сослуживцами из ОМСБОНа и разведки Северного и Черноморского флотов. Такие, как он, прежде всего ценят себя любимого в разведке и уж никогда не будут прыгать во вражеский тыл с парашютом или высаживаться с подводной лодки на вражеское побережье.

Я бегло прочитал донесение Особого отдела флота о положении в Севастополе.

«Весь город был объят пламенем пожаров, то и дело слышались разрывы авиационных бомб и тяжелых снарядов… Огня уже никто не тушил, да и тушить его было невозможно… Матери, прижав малышей к груди, с маленькими узелками искали укрытий, а мужчины, подобрав винтовку или автомат убитого бойца, размещались в больших воронках и вели огонь по врагу… Но боеприпасы кончались…»

А утром первого июля 1942 года в разрушенный город ворвались немцы.

За несколько суток до этого командование подготовило списки на эвакуацию. В первую очередь ей подлежали командование Черноморского флота и Приморской армии, а также ответственные партийные и государственные работники. Подлежащим эвакуации лицам выдавался посадочный талон, дававший право пропуска на транспортные самолеты, приземлявшиеся на Херсонском аэродроме. После посадки двухмоторные «Дугласы» не глушили моторов из-за частого обстрела аэродрома, а сразу же после выгрузки боеприпасов принимали пассажиров и поднимались в воздух. Но паника уже сделала свое черное дело. Толпа неорганизованных бойцов и младших командиров, оставшихся без старших начальников, раненые и гражданские лица – все они пытались попасть на самолет. И, как правило, туда попадали те, кто оказался посильнее. Было и такое, что не понравившихся пассажиров выталкивали и били сапогами по голове люди из команды, обеспечивающей посадку. Могло, например, не понравиться, что предъявивший посадочный талон был одет в армейскую форму.

В такой абсолютно неуправляемой панической атмосфере не смог сесть в последний, улетающий на Большую землю самолет и Борис Ильинский, хотя у него на руках был посадочный талон, да и одет он был во флотскую форму. Как говорится, не судьба.

К утру первого июля не улетевшая масса людей укрылась под скалами Херсонесского полуострова. А перед этим ночью подводная лодка Щ-209 (в просторечии «Щука») приняла на борт Военный совет Приморской армии со штабом и вышла в море. Вторая подводная лодка Л-23 приняла на борт еще 117 человек руководящего состава флота и, погрузившись, пошла в Новороссийск. Сам командующий Черноморским флотом Филипп Октябрьский был вывезен последним самолетом флотской авиации… Уже после этого он был снят с должности и отправлен командовать Амурской флотилией.

А капитан-лейтенант Ильинский тогда оказался на тридцать пятой береговой батарее флота на Херсонесском полуострове среди многих сослуживцев из разведотдела флота, которые старались держаться вместе. Следующей ночью к береговой батарее смогли подойти восемь сторожевых катеров и два тральщика. В той ситуации бойцы и командиры единодушно решили загрузить на катера только раненых и женщин с детьми. Даже тогда эти настоящие русские люди остались людьми.

Следующим утром, когда стало ясно, что наши корабли больше не придут, какой-то командир в плащ-палатке, с орденом Ленина на груди, позвал всех, у кого было оружие и боеприпасы, идти с ним, чтобы прорываться в горы через Балаклаву. Единицы из тех матросов, солдат и командиров сумели пробиться к партизанам, но все-таки честная смерть в бою стала для них более достойной, чем ад немецких концлагерей и более мучительная смерть для всех, попавших в нацистский плен.

Именно тогда Борис Ильинский и сделал свой выбор – выбросил свой табельный пистолет «ТТ», а позже поднял руки перед прочесывающими берег немецкими солдатами. В плену Бориса Николаевича быстро опознали уже сотрудничавшие с немцами матросы, служившие ранее в штабе флота. После этого морально сломавшегося – бывшего уже – советского разведчика срочно доставляют в Симферополь, где базируется немецкая морская разведывательная абверкоманда. Эта структура была придана штабу адмирала Шустера, командовавшего немецкими военно-морскими силами на Черном и Азовском море. В Симферополе сломленный окончательно Ильинский рассказал все об организации разведки Черноморского флота и задачах, выполняемых разными подразделениями разведотдела. Кроме того, Ильинский выдал врагу начальника радиостанции разведотдела штаба флота, находящегося в плену. Результатом допросов Ильинского стала смена техники шифрования в румынской армии, сокращение радиообмена и, как следствие, утрата возможности получения советской радиоразведкой ценных разведданных в самый разгар Сталинградской битвы и сражения за Кавказ. Ну а дальше сотрудник абверкоманды Келлерман, весьма вежливый и обходительный, окончательно оформляет вербовку бывшего офицера советской морской разведки.

В немецкой морской абверкоманде Борису Ильинскому присваивают оперативный псевдоним «Сидоров». И уже через две недели службы Ильинского в новом качестве руководство абверкоманды по указанию руководства абвера отправляет Сидорова в Берлин, где его допрашивают о состоянии Черноморского флота и специфике советской радиоразведки. После Берлина у переводчика Сидорова, как он официально числился, была поездка в Бухарест. Там бывший советский морской разведчик тоже пояснил тонкости радиоразведки. После поездок в столицы Германии и Румынии к жалованью Бориса Ильинского было добавлено 300 рейхсмарок.

«Прямо как евангельские тридцать сребреников», – подумал я, положив на стол разведывательную справку Управления Смерш Черноморского флота. Мне вспомнилась фраза, сказанная Верховным главнокомандующим летом сорок второго года: «Если бы не радиоразведка Черноморского флота, я бы не знал обстановку на Юге». Это было сказано еще до предательства Ильинского…

– Ну, что скажете об этом человеке, Виктор Васильевич? – пытливо посмотрел на меня Девятаев.

Я пожал плечами и скептически сказал:

– Андрей Петрович, мне не совсем понятно ваше предположение о возможной причастности Ильинского к подготовке и заброске агентуры, рассчитанной на длительное оседание, в конце войны. Кроме того, что он сдал немцам и румынам все, что знал о радиоразведке… Согласно показаниям его сослуживца по абверкоманде Александра Браунера, захваченного спецгруппой Смерш, Ильинский «…работал переводчиком при опросе военнопленных в лагерях, участвовал в формировании и подготовке групп диверсантов и разведчиков, предназначенных для выполнения соответствующих задач в тылу советских войск…». Так что я в его деятельности на Черноморском театре военных действий ничего интересующего нас не вижу. Ну, занимался подготовкой агентуры, нацеленной на разведку нашего флота, так он сам морской разведчик. Ну и в лагерях военнопленных был переводчиком при своих хозяевах…

– Стоп, стоп, – хлопнул по столу капитан третьего ранга. – Следователь тульского МГБ тоже на эту удочку попался насчет обязанностей переводчика в абверкоманде.

– Поясните, пожалуйста, Андрей Петрович.

– Слушайте внимательно. Я это еще во время службы на Балтике узнал в сорок третьем. Единственный этнический немец в абверкоманде был капитан цур зее, или капитан первого ранга на наши деньги, Боде, – усмехнулся Девятаев. – А все остальные офицеры с немецкими фамилиями – Рикгоф, Нейман, Цирке, Келлерман, Жирар де Сукантон – это все русские офицеры бывшего Императорского флота и белых армий. Это русские немцы, в основном выходцы из Прибалтики, и русский язык для них родной. Так что должность переводчика для Ильинского – это легенда прикрытия…

– Остзейские немцы… – пробормотал я.

– Был там еще один весьма интересный персонаж, который сейчас активно работает на американцев. Это Клавдий Фосс, непримиримый враг советской России, хотя правильнее будет сказать – враг России, – поправил себя капитан третьего ранга. – Фосс был одним из самых молодых ветеранов Белого движения на юге России… К моменту окончания Гражданской войны и эмиграции в Болгарию – капитан артиллерийского дивизиона. В 1924 году вместе с единомышленниками создал тайную организацию, которая в дальнейшем преобразовалась в контрразведку РОВС[60], более известную как «внутренняя линия». Клавдий Фосс официально состоял на службе в Военном министерстве Болгарии с тысяча девятьсот двадцать пятого года. За успешные операции против советской разведки награжден многими болгарскими орденами… Кстати, насчет болгар, – хмыкнул следователь. – На свою голову освободили мы их в прошлом веке от турок. Тысяч двести русских солдат уложили в землю, а добились приобретения еще одного врага. А в Первую мировую они против нас воевали, в прошлой было то же самое… Да и если третья мировая будет, снова болгары против нас пойдут, несмотря на все их нынешние заверения.

Так, ладно, вернемся к Ильинскому. В период с ноября сорок второго года по август сорок четвертого он получил от немцев четыре ордена, включая Железный крест второго класса. Кроме того, в сорок четвертом он получил от немцев звание майора. Понятно, что просто переводчика так не отмечают и что Ильинский принимал участие в нескольких успешных разведывательных операциях. А вот где и в каких? Можно предполагать, что на Черном море руководством абвера Ильинский использовался по своему основному профилю – как специалист радиоперехвата и аналитик разведки… Но не только. Именно при активном участии Бориса Ильинского была разработана «инструкция по допросу советских военнопленных», активно применявшаяся всеми немецкими разведорганами. Сам он выполнял следующую задачу: «…выявлять из числа военнопленных тех, кто работал на военных заводах Советского Союза, опрашивать их по вопросам, интересующим немецкую разведку…». И здесь Ильинский показал себя великолепным психологом, способным по ряду внешних признаков выделять из общей массы пленных именно тех, которые могли дать особо ценные сведения.