Новый 1937
– Ты пока поживёшь в санатории, а я к тебе в гости приеду, мы там с тобой погуляем, в море покупаемся, отдохнём, да ласточка моя, я ведь так страдаю по тебе. Вижу этих твоих воздыхателей, и сердце кровью обливается, а сделать ничего не могу, работа у меня такая.
Нина совершенно расслабилась и откинула голову назад, готовая принять поцелуи этого, давно ставшего родным человека.
«Ах, если бы он всегда был таким ласковым, милым, да я бы ради него…», – не успела додумать Нина.
Синцов, продолжая, сзади, гладить девушке шею, незаметно обнял правой ладонью её подбородок, а ладонь левой руки прижал к затылку. Затем мягко, но настойчиво повёл правой рукой в сторону, отчего подбородок девушки занял крайнее левое положение. Неожиданно сильно надавил руками, и когда Нина попыталась высвободиться, повернувшись в противоположную сторону, резко дёрнул руками, вращая голову своей жертвы вправо. Раздался громкий хруст и уже мёртвая Нина осела неловкой куклой на стуле.
– Вот и всё, а ты боялась. Быстро и не больно, – заметил Синцов, склонившись над трупом и проверяя, на всякий случай, пульс.
Убедившись в смерти Нины, Матвей Фадеевич стал действовать. Для начала надел перчатки, после чего, осторожно взял письмо, только что написанное Ниной, и аккуратно положил его в верхний, приоткрытый ящик комода, чуть прикрыв каким-то бельём. Затем, вытащил именную зажигалку, ещё хранившую отпечатки пальцев своего владельца – полковника Миронова. Аккуратно положил её на полу, создав видимость того, что убийца выронил сию улику, но, к своему несчастью этого не заметил. Ещё раз, оглядев комнату, Синцов протёр места, где вероятно мог оставить отпечатки пальцев, и в последний раз, посмотрев на мёртвую Нину, осторожно покинул квартиру, ставшую теперь местом происшествия…
***
Я снова был в офисе.
Все дальнейшие мои «путешествия» мало чем отличались одно от другого. Всё происходило, как всегда. Сначала я оказывался висящим в серой пустоте, затем меня втягивал жёлто-зелёный туман и перемещал в ставший привычным мир, где на календаре был 1937 год. Было это реальное прошлое, или я попадал в одну из многочисленных иных реальностей, я не знаю. Но каждый раз очнувшись, я оказывался в «голове» либо товарища Синцова, либо Одинцова. Других «голов» в моих путешествиях не наблюдалось. Прожив с ними ряд эпизодов, я вновь возвращался в тот самый свой привычный мир, в котором родился, вырос и живу сейчас. Никаких сбоев или перерывов «в вещании» моя память никогда не фиксировала. Реальность также плавно проносилась перед моими глазами, что и путешествия.
Единственное, что я заметил, было то, что все «путешествия» начинались в тот момент, когда рядом никого не было, я мог быть в офисе, на складе, в кафе, дома, но все окружающие меня люди, в это время куда-то уходили. Не было и определённости с частотой моих «путешествий», разрыв мог составлять от одного дня до трёх месяцев. Следующее и идущие за ним «путешествия» ни чем не отличались от предыдущих.
Василий Одинцов
Труп Поповой Нины, неловко полулежал на стуле. Короткий халат, задравшись, откровенно оголил красивое тело погибшей, чем произвёл сильное впечатление на Василия Одинцова.
Василий уже четвёртый день работал стажёром в УГРО и прибыл на место происшествия в составе оперативной группы. Нину он, тут же опознал, о чём незамедлительно сообщил начальнику УГРО Елистратову, высказав свои соображения по характеристике личности этой мёртвой девушки. Тело было обнаружено в 15.05, когда соседка по квартире Аглая Петровна пришла с работы домой. Она и вызвала милицию. Прибывший судебный медик, констатировал время смерти в 10.30 – 11.00, по предварительному заключению причиной послужил перелом шейных позвонков. При чём, убийство совершил профессионал, обладающий специальными навыками рукопашного боя, возможно военный, или сотрудник органов.
Эти заключения вполне соответствовали уже сложившейся версии. Соседи показали, что Попову неоднократно посещал военный, лет сорока, в звании полковника. На полу была найдена именная зажигалка, надпись на которой гласила «Сергею Миронову от боевых друзей. 10.Х.22». В верхнем ящике комода было найдено письмо на имя начальника УНКВД, в котором Попова опасалась за свою жизнь, называя того же Миронова Сергея Платоновича опасным врагом. Убийца был налицо, оставалось немного, найти и расколоть, – пошутил Елистратов.
Единственное, что тревожило и не давало покоя стажёру Одинцову, так это просто какое-то обилие улик, прямо указывающих на единственного подозреваемого. Прочитав огромное количество детективной литературы, Василий знал, что таких совпадений просто не бывает.
«Не удивлюсь, если и на именной зажигалке окажутся отпечатки именно этого самого Миронова – думал стажёр, – Здесь всё похоже на инсценировку, кто-то видимо решил подставить этого полковника».
Однако сомнения Василия не разделяли другие члены опергруппы. Посмеявшись над новоявленным Шерлоком Холмсом, отправили Одинцова опрашивать весь прилегающий двор, а сами выехали на задержание полковника Миронова.
Василий вышел во двор, присел на лавочку и для начала решил осмотреться. Мысли вернули его в тот день, когда он, как член комитета комсомола вёл свой допрос этой девушки, уже тогда связавшейся со шпионом и вредителем. Что изменилось в её судьбе, кроме смены места жительства, почему она опять оказалась окружена врагами, чего она так боялась, эти вопросы накрепко засели в голове молодого сыщика.
Вернувшись в повседневность, Василий определил, где находится окно комнаты Поповой Нины и решил попытать судьбу в доме напротив. Время уже было вечернее, народ вернулся с работы и занимался домашними делами. Обойдя несколько квартир, молодой Пинкертон познакомился с энергичной бабулькой, окна которой выходили как раз на окна Нины. Попивая крепко заваренный чай, Василий вёл неспешную беседу с Клавдией Яковлевной, так звали новую знакомую.
– И, что Клавдия Яковлевна, одна живёте, на пенсии, скукота ведь.
– Что ты, Васёк, скучать-то и некогда, вона жизнь, какая кипит, – старушка кивнула на окно своей комнаты, – Вот так бывало, сяду и сижу часами к ряду, смотрю, как люди живут.
– А что, за соседкой-то, что напротив тоже наблюдали?
– За Нинкой-то, а как же, она девка видная, у ней жизнь кипела, ухажёры бывали. Эх, жаль померла так рано.
– Что же за ухажёры, военные, поди?
– Да, был такой военный, в возрасте уже, всё провожал Нинку-то.
– А ещё ухажёры были? Или военный один.
– А больше, почитай, никого и не было. Она недавно сюда переехала, так что, особо никого и не водила.
– Так может, кто без неё захаживал, а она его дома поджидала?
– Не, в окошко-то всё видать, коли были какие гости, усмотрела бы. Да она сама-то всё гуляла где-то, домой поздно возвращалась, сначала одна, потом военный этот стал провожать. Даже пару раз оставался.
– Это ж ты баба Клава как определила?
– Так, а что тут определять, занавесочки-то у Нинки, так себе были, как свет включит, а мне, значит, всё и видать.
– И, что же ты там видала?
– Да, ничего особо, врать не буду, ну так обнималась всё с военным-то.
– Понятно, значит, больше никого и не было, – разочаровано протянул Василий, его версия рушилась прямо на глазах.
– Что значит, не было, был ещё один ухажёр, но редкий, всего-то раза два видела, он ведь и сегодня к Нинке-то захаживал, с утра прямо прибежал.
– Сегодня?! С утра?!
– Верно, с утра прибежал, значит…
– А ушёл, ушёл когда?
– Ушёл-то, да долго был, а ушёл.… Еще до полудня ушёл. Не помню я точно, но до полудня.
– И как он выглядел, запомнили? Тоже, небось, военный? – Василий, почуял запах добычи.
– Нет, этот-то не военный, этот другой, этот из ваших будет.
– Не понял, что значит из наших?
– Ну, из ваших, из органов значит, я же форму-то вашу знаю. Штаны, значит, такие синие, фуражка. Сапоги, ремни, красивая форма. Куртка кожаная, чёрная, что-то блестело, значки какие-то.… А раньше-то он, как обычный гражданин приходил.
– И как он выглядел?! – Василия бросило в жар.
– Ну, помоложе военного-то, а как выглядел, ну, чернявый вроде, да и не разглядела я его, шустрый он больно, шмыгнул в подъезд, и нет его.
– А опознать, опознать его сможете?
– Вряд ли, Васёк, врать не буду, но вряд ли.
На этом Одинцов распрощался с Клавдией Яковлевной и что есть духу, помчался в УГРО.
***
Туман проявился, и, развеявшись, обнажил следующую картинку.
***
Василий Одинцов сидел в кабинете начальника УГРО Елистратова.
– Андрей Андреевич, Вы поймите, не виноват он, – имея в виду полковника Миронова, горячился стажёр, – С утра и до полудня в квартире был другой человек, между прочим, в форме работника госбезопасности, понимаете?
– Ну и что, ну был кто-то и что, дальше? – Елистратов не знал, как охладить неуместный и даже опасный пыл новоявленного Пинкертона.
Всё происходило не так, как виделось на месте происшествия. Полковник Миронов был задержан на рабочем месте и доставлен в УГРО. Естественно от всего отказывался, зажигалку потерял, в предсмертное письмо не верит, плакал даже, как про эту девку узнал. Потом всё пошло вообще, наперекосяк. Приехали крепкие ребята из УГБ, от самого Лупекина, изъяли все документы по убийству, забрали полковника, и были таковы, строго пригрозив, кто рот на замке держать не будет, тоже вслед за Мироновым поедет.
А тут этот Шерлок Холмс, хренов, накопал правдолюб. Да ясное дело, что в убийстве замешаны орлы из госбезопасности, а Миронова козлом отпущения выставили. Ну и что? Что теперь-то, сунешься в это дело и всё, кранты. На хрена они сдались, плюнуть и забыть всё, так ведь нет, не в меру ретивый стажёр нарисовался.
– Послушай, Василий, дело у нас забрали, теперь его госбезопасность вести будет. Мы ничего уже сделать не можем, не в наших силах.
– Как же не можем? Ведь оговор вышел, честного человека подставили. А мне, между прочим, сам Ефим Степанович говорил, – в лепёшку разбейся, а честное имя гражданина защити.
– Да, пойми ты, там свои игры, опасно с госбезопасностью связываться, они ведь не посмотрят, что ты стажёр УГРО, упекут в подвал, и всё сгинешь там, или расстреляют, как врага народа. Нельзя с ними бодаться, нельзя. Забудь всё, тогда хоть проживёшь подольше. Не шучу я, посмотри время-то какое, кругом вредители, шпионы, диверсанты.
– Как же быть, Андрей Андреевич, может в Москву написать, самому товарищу Сталину?
– Да охланись ты, Василий, как тебя по отчеству-то? А, Карпович, так вот Василий Карпович, как старший по должности и званию, приказываю дело по убийству Нины Поповой забыть и держать язык за зубами. А чтобы не было у тебя никаких дурных мыслей, вот тебе бумага, садись, пиши расписку о неразглашении государственной тайны.
– Ну, вот, теперь кому вякнешь, не подумав, и всё тюрьма, – резюмировал, довольный собой Елистратов.
– Всё, свободен, иди, отдыхай. Завтра на работу.
Василий Одинцов, брёл домой в совершенно разбитом настроении. Невесёлые мысли одолевали юного сыщика:
«Как же так? Почему так происходит? Говорят одно, мол, граждан защищай, а на деле, подожми хвост и молчи. Да ещё расписку заставил написать. Кому же верить? А если я к Сергееву пойду, получается подписку, о неразглашении нарушу. Это что, если я невиновного буду защищать, то этим самым против закона пойду, преступление совершу? Несправедливо получается, а как же Советская власть, как же Партия, комсомол, ведь другому меня учили. Чести, совести учили, справедливости, а что получается, в УГРО враги засели?
Да нет, не может быть, чтобы Елистратов был врагом. Может я что-то не понял? Ладно, утро вечера мудренее, завтра соображу, что делать»…
Матвей Фадеевич Синцов
Яркое весеннее солнце согревало освобождённую от оков зимы землю. Пахло обновлением, началом новой жизни. Именно такие нотки звучали в душе врида начальника 4-го отдела УГБ Матвея Фадеевича Синцова, в котором я сегодня проснулся.
Сбросив груз смертельной опасности, убрав занесённый над ним меч, Матвей Фадеевич, спешил на работу в приподнятом настроении. Нет, безусловно, ему было жаль Нину, с которой он поступил так жестоко, но иного выбора не оставалось, или он или она, да, и сама виновата была, связалась с этими бухаринцами. Теперь, когда главная угроза была ликвидирована, страх прошёл. Синцов, конечно, не был желторотым юнцом и прекрасно понимал, что у руководства возникнут вопросы, но козырная карта, разыгранная предсмертным письмом, должна была бить возможные неприятности.
С такими мыслями Матвей Фадеевич зашёл в кабинет начальника УНКВД Лупекина.
Пригласив Синцова, присесть, Герман Антонович довольно долго молчал, изучая с ног до головы, не смеющего шелохнуться врида начальника отдела. Наконец, молчание было прервано.
– Ну, что скажешь, Матвей Фадеевич, как спалось, кровавые мальчики не снились? Или вернее будет сказать – девочки?
– Никак нет товарищ майор госбезопасности, не снились, разрешите узнать, а что должны были?
– Ну, ты и фрукт, Синцов. Не раскусил я тебя сразу, не раскусил.
Матвей Фадеевич молчал, непонимающе пожимая плечами, и никак не реагируя на, довольно прозрачные, намёки начальника УНКВД.
– Представляешь, какая незадача вышла, товарищ Синцов. Приехала вчера опергруппа на адрес врага народа Поповой, а задержать её не смогла…– Лупекин замолчал, пристально глядя в глаза врида. Не дождавшись никакой реакции, продолжил.
– А знаешь, почему? Нет, а я скажу. Потому, что эта бухаринская сука была мертва. Представляешь?!
– Никак нет, не представляю.
– Да-да, мертва и не просто так мертва, а убита! И главное подозреваемый есть! Он и зажигалку свою именную около трупа оставил, и отпечатки его кругом. А, что самое удивительное, покойница-то, перед смертью письмо написала, где фактически этого убийцу и назвала. Представляешь, Матвей Фадеевич, не расследование, а просто подарок судьбы какой-то. Единственное, что омрачает, так это нежелание убийцы сознаваться и это, несмотря, на просто массу улик. Что скажешь?
– А кто убийца-то?
– А сам не догадываешься? Нет? Ну, как же, убийца это главный троцкист, он же любовник покойной, полковник Миронов Сергей Платонович.
Неожиданно, Лупекин, что есть силы, врезал кулаком по столу и заорал так, что стёкла в окнах едва не разлетелись вдребезги:
– Смирно!!! Ты мне, что здесь цирк устроил. Говори правду – за что девку убил?!
Синцов, как ошпаренный, подскочил, вытянувшись во фрунт. Взбешённый начальник УНКВД, буквально, уничтожал взглядом подчинённого, подавляя волю к сопротивлению.
– Последний раз спрашиваю, зачем девку убил? Не ответишь, пеняй на себя, я с тобой цацкаться не буду, пойдёшь пособником к своей шайке.
И Синцов рассказал всё…
– С чего это ты решил, что я тебя козлом отпущения выставлю? – удивился Лупекин, – Мне такие работники самому нужны. Так что, не ссы, пока ты со мной, всё будет хорошо. Ну, а если, куда нос свой не туда повернёшь, то уж не обессудь, пощады не будет, всё вспомню. Усёк?
– Так точно, товарищ майор госбезопасности, усёк.
– Ну, тогда иди, работай. И чтобы завтра, край послезавтра этот Миронов вовсю давал показания, и не только по убийству, главное это заговор. Сарычеву я скажу, что ты в деле. Ты меня понял, делай с этим полковником, что хочешь, но показания добудь, иначе спрошу с тебя. Всё, свободен.
Выходивший из кабинета Синцов, только сейчас осознал, как его умудрённого опытом сыщика, только что завербовали, намертво привязав убийством девушки. Что теперь он в команде Лупекина, что теперь будет беспрекословно исполнять всё, что скажет Герман Антонович и, что выхода из этого тупика не существует.
***
Жёлто-зелёный туман размыл картину, а когда рассеялся, я находился в следственной комнате подвала на Литвинова.
***
Перед взором Матвея Фадеевича предстал арестованный Миронов. Сергей Платонович уже не был молодцеватым, сорокатрёхлетним половником. Перед ним находился постаревший, осунувшийся человек, недавно переживший горе утраты и потрясение от ареста. Но этот мужчина пока ещё оставался мужчиной, он не был сломлен, и был готов бороться за свою судьбу.
– Начальник 4-го отдела, лейтенант госбезопасности Синцов Матвей Фадеевич, – представился, Синцов, для солидности, пропустив приставку «врид».
– Что происходит товарищ лейтенант госбезопасности? – начал возмущаться полковник Миронов, – По какому праву я арестован? Немедленно прошу разобраться и освободить меня.
– Вам разве не разъяснили суть обвинений? – довольно сдержано спросил Матвей Фадеевич.
– Да, что там разъяснили, несли какую-то чушь. У меня горе, понимаете, горе! Девушка, которую я любил, погибла, её убили! А меня держат здесь, задают дурацкие вопросы: про зажигалку, про то где я был в период с 10 до 13 часов. Вы что издеваетесь надо мной? Я, между прочим, полковник Красной Армии, служу в штабе гарнизона. Я буду жаловаться вашему начальству.
Дав выговориться арестованному, Матвей Фадеевич продолжил.
– Так вот, суть обвинений, если Вы Сергей Платонович ещё ничего не поняли. Первое, Вы обвиняетесь в зверском убийстве Вашей любовницы Нины Поповой. Что можете сказать по данному обвинению?
– Это неслыханно, ты, что лейтенант себе позволяешь?! Да как ты смеешь, говорить мне такое?! Тебе это даром с рук не сойдёт.
– Тогда вернёмся к фактам, – совершено спокойно продолжил Синцов, – Факт номер один – Вы гражданин полковник имели интимные отношения с покойной, это Вы отрицать не будете?
– Не буду, и что?
– Факт номер два – На месте происшествия обнаружена именная зажигалка. Вот эта. Случайно не Ваша?
– Моя, но где вы её нашли, я потерял её несколько дней назад.
– Вы не поняли? Нашли её возле трупа гражданки Поповой.
– Но я.… Там же должны быть чьи-то отпечатки, ну того человека… того убийцы, который её уронил.
– И здесь Вы правы, действительно на зажигалке обнаружены отпечатки пальцев одного единственного человека, или как Вы верно заметили, убийцы. Это Ваши отпечатки, вот заключение экспертизы.
– Не может быть, но как же? Меня подставили.
– Кто Вас подставил, можете назвать имя, фамилию?
– Да я не знаю кто, да кто угодно, мало ли у меня недоброжелателей.
– Прошу перечислить этих людей. Их мотивы.
– Не буду я никого перечислять. Не знаю, кто меня подставил, не знаю.
– Ваше право. Но, продолжим дальше. Вам знакома гражданка Невельская?
– Да, я её знаю, она актриса театра, где работала Нина.
– Вам знакома гражданка Харитонова?
– Да, это подруга Невельской и Нины, она тоже актриса.
– Вы встречались с этими девушками, помимо театра, в более так сказать, домашней обстановке?
– Да, я часто бывал у Невельской, там собиралась хорошая компания из приличных людей. Там же я познакомился с Ниной.
– Кто ещё посещал вашу хорошую компанию? Перечислите всех приличных людей, что бывали там.
– Я бы не хотел этого делать, не хочу причинить людям неприятности.
– Вы забываетесь, полковник, мы с Вами не на базаре, хочу-не хочу. Вы под следствием и обязаны давать показания.
– Но, я не помню всех, там много кто был.
– А я Вам помогу. Второй секретарь райкома партии Волошин, инструктор того же райкома Семендяев. Профессор университета Рахальский. Зам. директора по снабжению ВСЖД Миловидов, дальше я, думаю, продолжите Вы, ну, я жду.
– Хорошо, хорошо, там бывали инженеры авиазавода Доренский и Мальцев… – Сергей Платонович назвал ещё, порядка пятнадцати человек. Но не то, что мы все разом собирались, кто-то приходил, кого-то не было, по-разному бывало.
– И, что же Вы в такой знатной компанией делали?
– Да ничего особенного, в основном отдыхали, веселились, пели.
– Разговоры разговаривали?
– Ну, конечно, как без этого, одними песнями сыт не будешь.
– Конечно-конечно, политика, международная обстановка, последний пленум.
– А, что пленум, – насторожился Миронов.
– Ну как же, сначала дискуссию по вопросу о деревне вели, вспоминаете? Ага, вижу, вспомнили. В другой раз, пленум обсуждали, особенно решение в отношении Бухарина и Рыкова, вспоминаете, ну как же, сами же говорили, что их арест чистой воды произвол.
– Да не я так говорил, это Рахальский, профессор, он же школу Бухарина еще в двадцать девятом посещал, хорошо его знает. Вот и посетовал, пожалел, но не так, чтобы уж осуждать решение Политбюро. Это Вы уж слишком.
– Разве, а вот Вы сами-то, что о линии партии по вопросу о деревне говорили?
– Я вообще сказал, что в этом вопросе полностью согласен с генеральной линией. Это Волошин и Семендяев теоретики, устроили дискуссию, не то, что против, просто чисто теоретически рассуждали. Они же с Казани, их Разумов, первый секретарь обкома в Иркутск кооптировал. Так у них там, в Татарии, свой особый взгляд был на крестьянский вопрос. А я в их дебрях, если честно, ни черта не понимаю.
– Замечательно, а что скажете на это, – и Синцов показал полковнику лист бумаги со сценарием захвата власти в одной империалистической стране.
– Так это Нина пьесу для театра писала, ну и попросила нас поучаствовать, чтобы всё правдоподобно было. Вот мы и написали, типа конкурса такого, как свергнуть тирана и установить диктатуру пролетариата. Это же просто творчество наше.
– И, ещё вопрос, Вы ведь лично знакомы с врагом народа Троцким?
– Ну, Вы вспомнили, это когда было-то, ещё в гражданскую, он тогда не был никаким врагом, а наоборот возглавлял всю рабоче-крестьянскую армию. Да и после гражданской, мы с ним ни разу не встречались.
– Ну что ж, тогда прочитайте и подпишите, вот Ваши показания.
Полковник прочитал, составленный помощником Синцова протокол, и поставил свою подпись.
– Переходим к факту номер три, – сообщил Матвей Фадеевич и зачитал медленно, но со вкусом два письма Нины Поповой в НКВД.
– Что скажете теперь? – Синцов посмотрел на, враз потерявшего весь свой настрой, полковника.
Сергей Платонович только пожимал плечами, что-то шептал себе под нос и качал головой.
Лейтенант госбезопасности выждал ещё минут десять, после чего хлопнул по столу, выводя полковника из ступора.
– Вы полностью изобличены и обвиняетесь в убийстве Повой Нины. Вы признаёте свою вину? – официально, с каким-то особым пафосом продекламировал Синцов.
Полковник Миронов только мычал и мотал головой.
– Вы, полностью изобличены, и обвиняетесь в создании объединённой правотроцкистской шпионской, террористической организации, ставившей целью организацию государственного переворота в стране, убийство товарища Сталина и членов Политбюро, реставрацию капитализма, продажу территории СССР японо-фашистским агрессорам. Вы признаёте себя виновным?
Ответа так же не поступило.
– Что ж не хотите по-хорошему, значит, найдём другие слова убеждения. Идите, подумайте, взвесьте всё. Дня Вам будет вполне достаточно, а ночью продолжим, но уже не со мной, вот с сержантом пообщаетесь. Я ему все необходимые протоколы оставлю. Если захотите во всём сознаться, милости прошу.
***
Туман поглотил следственный кабинет, а когда рассеялся…
***
Место действия и присутствующие персонажи были те же, за исключением сержанта ГБ, помощника моего героя. С предыдущего допроса минуло два дня.
Матвей Фадеевич встретил полковника Миронова, как старого доброго знакомого. На столе стоял дымящийся крепкий чай, лежали завёрнутые в газету медовые пряники.
– Сергей Платонович, добрый день! Как же давно мы не виделись, я уже скучать начал.
Миронов молчал, опасливо поглядывая на лейтенанта госбезопасности, и лишь слегка кивнул в ответ.
– Ну, проходите, проходите, что ж Вы, как не родной. Мне тут докладывают, что ведёте себя некультурно, материтесь на сотрудников, даже сопротивление оказать пытались, вину свою признавать не желаете. Это правда?
– Вы что издеваетесь?! – не в силах справиться с происходящим, сорвался арестованный, – Я уже двое суток не сплю, на «выстойке» был, так это у вас называется, в туалет не отпускали, обмочился вот, вы что же творите?! Спать не дают, мне плохо стало, упал, так этот сержант давай пинать меня сапогами, да больно-то как, по копчику, по коленям, по голени!
– Я в каком-то полуобмороке стоял, а эти ваши помощнички, через каждые пять минут орут: «Сознавайся сука троцкистская!» Я уже ничего не соображаю, – не унимался полковник, которого будто прорвало.
– Ну и сознались бы, делов-то, расписались бы, где следует, и шли бы себе спатеньки, – благодушно, с искренним изумлением от непонятливости Миронова, ответил Синцов.
– Да не виноват я ни в чём! Не виноват!!!
– Ну, что Вы заладили, не виноват, не виноват, давайте-ка лучше чайку сладенького попьём, с пряниками медовыми, ах, пахнут-то как, аж голова кружится.
Матвей Фадеич подошёл к арестованному полковнику, усадил на приставной табурет рядом со столом, приобнял за плечи и ласково прошептал: