Так вот. Умирающий Ленин в конце 1923 г. продиктовал: "Конечно, мы провалились. Мы думали осуществить новое коммунистическое общество по щучьему велению. Между тем, это вопрос десятилетий и поколений. Чтобы партия не потеряла душу, веру и волю к борьбе, мы должны изображать перед ней возврат к меновой экономике… как некоторое временное отступление. Но для себя мы должны ясно видеть, что попытка не удалась, что так вдруг переменить психологию людей, навыки их вековой жизни, нельзя. Можно попробовать загнать население в новый строй силой, но вопрос еще, сохранили бы мы власть в этой всероссийской мясорубке". Из этой выразительной и очень богатой мыслью диктовки (конечно, если она подлинна) В. Сироткин делает вывод: нэп не был "некой временной подменой "социалистического идеала", это была стратегическая смена взглядов в понимании социалистического общества. Социализм в предсмертном прозрении вождя предстает в виде общества со смешанной экономикой. Если бы это было действительно так, то переходному периоду от капитализма к новому обществу просто не остается места. Получается, сразу после революции была сделана попытка ввести социализм (по Марксу) административно-командной модели – это не удалось, а нэп означал переход к новой модели – социализму смешанной экономики. Сталинские же преобразования означали фактический возврат к ортодоксальным взглядам до нэповского Ленина.
Думается, что такой ход мыслей В. Сироткина все-таки ошибочен. Даже, если принять ленинское высказывание полностью подтвердившимся, то вывод из него напрашивается несколько другой. Ленин здесь указывает, что перейти к социализму непосредственно не удалось, и теперь необходим длительный период (по-современному) рыночной смешанной экономики, а это, по Марксу, и есть переходный период, который и приведет к "коммунистическому обществу". Поэтому в этой цитате нет нового взгляда на социализм, здесь лишь констатация, что к социализму придется двигаться через переходный период. Сами же представления о новом обществе как о единой фабрике не изменились. Об этом свидетельствует само развитие нашего общества в этот период. Таким образом, и эта точка зрения не доказывает появления с нэпом нового Ленина.
НЭП и альтернативные пути развития СССР
В научной и публицистической литературе периода перестройки периодически поднимался вопрос о потенциальных возможностях другой направленности развития нашего общества в конце 20-х годов, если бы не Сталин. То и дело можно было слышать: если бы Ленин прожил дольше, все в нашей стране было бы по-другому.
Конечно, неблагодарное дело анализировать то, что могло бы быть. Все равно проверить высказываемые предположения невозможно. Но все же проанализировать, возможно ли было развитие нашей страны на основах нэпа, т. е. смешанной экономики, без возврата к методам "военного коммунизма" – очень важно. А возможность такого анализа обусловливается учетом той объективной обстановки, которая сложилась в это время в обществе.
Анализ положения, сложившегося в народном хозяйстве страны; хотя и указывает на расширение сферы действия товарно-денежных отношений в начале 20-х годов, особенно во взаимоотношениях деревни и города, но все же свидетельствует, что командные высоты в экономике оставались под контролем административных методов управления. Наиболее важные предприятия и при нэпе находились на сметно-бюджетном финансировании. Внедрение хозяйственного расчета не избавило экономику от значительного количества убыточных предприятий. И такое положение считалось нормальным. Более того, как раз эта часть народного хозяйства страны считалась в порядке и не вызывала в общем-то опасений у политических руководителей. И наоборот, та часть экономики, которая давала прибыль, была наиболее жизнеспособной, которая собственно и вытянула страну из разрухи – считалась временной уступкой частнику и в будущем с неизбежностью планировалась к вытеснению. То есть военно-коммунистические основы сохранялись и, несмотря на их нежизнеспособность строжайше оберегались. В определенном смысле они даже усиливались политикой трестирования в промышленности, а затем и созданием синдикатов. Одновременно укреплялись централизованные начала экономики: учитывались все основные потребности предприятий, источники их удовлетворения, реализация продукции госпредприятий все более подчинялась установленным планам распределения. Все более широко применялись методы безвозвратного бюджетного финансирования госпредприятий. Даже в тех случаях, когда это финансирование облекалось в возвратную форму, на практике оно носило безвозвратный характер.
Но главное, что собственно определило судьбу страны – это было все-таки не состояние экономики. С 1917 года и до 1991 года определяющей силой в развитии нашего общества стала идеология и политика. Эйфория захвата власти в огромной стране маленькой по численности и, в общем-то, незначительной, по влиянию партией (после Февральской революции РСДРП насчитывала не более 40–45 тыс. членов) на десятилетия вперед создала в этой партии, особенно среди руководящего ряда, уверенность в возможности достижения любых поставленных перед обществом целей. Шагнув из "царства необходимости в царство свободы", новые властители посчитали, что они все могут. Теперь цели дальнейшего развития определялись идеологией и это более чем на 70 лет определило ее превалирующее влияние в стране. То есть партия, заявлявшая о своей материалистической основе, о главенствовании материализма, экономики над политикой и идеологией, на деле проповедовала элементарный идеализм, поставив во главу угла идею и загоняя, страну под эту примитивную схему.
Поэтому как бы не хотелось ограничиться рассмотрением чисто экономического пути советского общества, но в России это просто невозможно. Идеологическая догма и политика определяли все. Это делает необходимым уделить некоторое внимание той политической силе, которая и тогда и до начала 90-х определяла судьбу страны.
У нэпа не было ни малейшего шанса выжить и стать не временным отступлением, а долговременной и естественной основой общества, именно, по политическим причинам. Ученые, считающие, что смешанная экономика могла стать реальной альтернативой сталинизму в случае жизни Ленина, ошибаются. Они не учитывают именно политического фактора. Нэп с его многоукладностью, т. е. экономическим демократизмом, мог стать долговременным явлением только при условии развития демократизации общества в целом. Смешанная экономика и демократия в обществе – эти два явления связаны довольно жестко. Нэп можно было ввести в условиях диктатуры, но он с неизбежностью по мере развития различных укладов и интересов групп населения с ними связанных требовал плюрализма и в надстройке. Многоукладная экономика с неизбежностью должна была породить политическую многопартийность, выражающую взгляды различных экономических агентов производства. Но, зная партию, осуществлявшую безграничную власть в стране, разве может кто-либо сказать, что такой исход был возможен? Конечно, нет. Партийное руководство страны считало свою власть вечной, именно – поэтому у многоукладного нэпа не было и одного шанса, чтобы выжить.
Иллюзий по поводу демократии внутри самой коммунистической партии, которая могла дать простор в случае ее сохранения и для демократии экономической, не должно быть. Это с самого начала была партия диктатуры. Ни ее вожди, ни коммунистическая партия в целом изначально не были демократическими.
РСДРП возникла в начале века как орудие захвата власти и отнюдь не демократическим путем, а через насилие. Следствием такого захвата должна была стать диктатура, что так же далеко от демократии. Организация, поставившая такие недемократические цели, не могла сама быть демократической. И это вполне прослеживается в истории ее создания. Партия коммунистов в России возникла как организация, построенная на полувоенных организационных принципах, с жестко централизованной структурой подчинения центру. В самом начале, еще до П съезда РСДРП и на самом съезде В. И. Ленин выступал за жесткий централизм в построении партии. В работе "Что делать?" он писал: " "Только централизованная боевая организация, выдержанно проводящая социал-демократическую политику и удовлетворяющая, так сказать, все революционные инстинкты и стремления, в состоянии предохранить движение от необдуманной атаки и подготовить обещающую успех атаку"[20 - См.: В. И. Ленин. ПСС, т. 6, с. 137.]. Духом централизма пропитано "Письмо к товарищу о наших организационных задачах".[21 - См. В. И. Ленин. ПСС т. 7, с. 21] На II съезде этот вопрос прямо не обсуждался, но в п.6 Устава фактически прошел принцип, устанавливавший строго централизованный тип партии и подчинявший комитеты партии безусловной власти ЦК. Этот, же принцип возобладал и по отношению к другим рабочим организациям: "Что эти союзы (профсоюзы – В.Х.) должны работать "под контролем и руководством" социал-демократических организаций. Об этом не может быть двух мнений среди социал-демократов"[22 - Второй съезд РСДРП. Июль-август 1903 г. Протоколы, с. 249].
Можно сказать, все чего касалась эта вновь возникшая партия – все это, в конечном счете, должно было быть "под контролем и руководством" ее вождей. Ген тоталитаризма был внесен в ее организм в самый момент зарождения и, несмотря на все перипетии истории, этот ген неизменно определял главные черты лица партии российских коммунистов. Даже прибавка на 17 съезде РСДРП к термину «централизм» слова «демократический» ничего, по сути, не изменило, разве что давало возможность высказываться, правда, это было можно и до этого. Но как только государственная власть оказалась в руках большевиков внутренне присущие их партии принципы организации были распространены на государственное устройство огромной страны.
Из гражданской войны Россия вышла с жестко централизованным управлением в экономике и в политике, монополией одной партии на власть. Если с началом нэпа произошла некоторая демократизация в экономике, культурной жизни, то политику это никак не затронуло. Наоборот. диктатура пролетариата, возникшая сразу после революционного октябрьского переворота, за годы гражданской войны трансформировалась в диктатуру партии, а затем и в диктатуру ЦК. Этот факт был замечен и выражен в обращении восставших матросов Кронштадта. Восставшие указывали, что вся власть в стране фактически оказалась не у Советов, а у РКП(б), требовали свободы деятельности для всех социалистических партии. Уже в годы нэпа постепенно выковывалась диктатура первого лица в партии, диктатура вождя. Самое интересное, сценарий примерно такого развития событий был предсказан Троцким в работе "Наши политические задачи" в 1904 г.: "Аппарат партии замещает ЦК". То есть заложенные еще в колыбели компартии диктаторские начала просматривались наиболее дальновидными ее вождями уже тогда.
Либерализация экономической жизни в период нэпа, легализация смешанной экономики с неизбежностью порождали в обществе требования политической демократизации, и чем успешней развивалась смешанная экономика, тем настоятельней была потребность в последнем. Это не могли не понимать большевистские руководители. Возникала дилемма: либо привести политическую надстройку в соответствие с базисом многоукладной экономики, либо рано или поздно повернуть назад и привести экономику в соответствие с тоталитарной однопартийной системой. Путь многопартийной демократии был глубоко чужд большевистским лидерам, включая Ленина. Уже поэтому представления, о коренной перемене Лениным в последних работах взглядов на социализм как общество со смешанной экономикой – надуманны. Он не мог не понимать, что такая экономика потянет за собой и многопартийность, а при многопартийности и свободе выборов у его партии уже не будет гарантии на власть. На это вождь мирового пролетариата пойти никак не мог.
В последних работах Ленина нет даже намека на возможность политического плюрализма, хотя бы в будущем. У других большевистских лидеров отношение к демократии, многопартийности так же было однозначным – при Советской власти это недопустимо. Такое отношение к демократии в обществе предопределяло судьбу внутрипартийной демократии. Большевистские лидеры прекрасно осознавали: углубление демократии в партии, свобода фракций рано или поздно приведет к многопартийности в обществе. Это понимание отражено в одном из выступлений Каменева той поры: "Сегодня говорят: демократия в партии; завтра скажут: демократия в профсоюзах. Послезавтра беспартийные рабочие могут сказать: дайте нам такую же демократию… А разве крестьянское море не может сказать нам: дайте демократию!" Конечно, давать кому-либо демократию большевики не собирались, а значит, неизбежно обрекали на вымирание демократии и в собственной партии. Она превращалась в монолитную безжизненную глыбу, перестраивавшую по своему подобию всю остальную страну. У нэпа не было светлого будущего.
Оставался лишь второй путь – возврата к монолитной экономике с единой собственностью, единым управляющим центром, единым планом действий. Со второй половины 20-х годов страна постепенно начала перестраиваться на этот путь.
Забегая вперед можно сказать, что Китай, начиная свои реформы в 1979 году, на первом этапе фактически использовал опыт российского НЭПа, те методы, которые были использованы большевиками в России после 1921 года. Более конкретно содержание этих методов сводится к включению механизмов простого товарного производства, а именно к освобождению крестьян от команд сверху, передачи им земли в собственность или долгосрочную аренду, установление твердого налогообложения вместо продразверстки, когда отбирается практически весь урожай кроме самого необходимого, разрешения мелкого и среднего предпринимательства в городе и деревне. Эти в общем-то простые, естественные меры дали моментальный эффект как в советской России 20-х годов: к 1928 году уровень основных показателей экономического развития страны превышал уровень 1913 года по национальному доходу на 19 %, по промышленному производству на 32 %, по сельскохозяйственной продукции на 33 %. Такие успехи стали возможны благодаря тому, что среднегодовые темпы роста за период 1921–1928 годы составили 12,7 %, т. е. весьма высокие. Так и в Китае 80-х годов. Уже к 1985 году Китай, вечно голодавший, начал обеспечивать себя продовольствием и с тех пор забыл о том, что такое голод.
Китай смог сохранить достижения своей новой экономической политики и развил их в своих дальнейших преобразованиях. В результате это сделало Китай на начало XXI века второй экономической державой мира. Советская Россия отказалась от этого пути, свернула новую экономическую политику, стала на путь жесткой административно-командной экономики, которая через 70 лет привела к краху и этой системы и самого Советского Союза. Можно только предполагать каких высот могла достичь Россия не откажись она от НЭПа, продолжая и развивая его.
Глава 3. Возвращение к истокам или завершение создания административной системы
По точному выражению одного из западных исследователей нэпа – это была социал-демократическая политика минус демократия. Крайне левая, непримиримая к социал-демократии позиция большевистских руководителей наряду с объективными причинами предопределила крушение смешанной экономики первой половины 20-х годов.
1926 год был важной вехой в истории нашего народного хозяйства. С этого времени СССР вступил в период реконструкции экономики.
Период 1926–1928 гг. был временем, когда новые тенденции развития еще переплетались со старыми методами работы. Это был своеобразный переходный период. Реконструктивные процессы в промышленности обусловливали необходимость централизации технической политики, перестройки системы управления. Усиливались отраслевые методы управления: в аппарате ВСНХ создавались главные управления по отраслям промышленности. Реорганизация ВСНХ, начавшаяся в 1926 г. состояла в том, чтобы усилить всю планово-регулирующую роль в перспективном планировании будущей индустриализации страны.
В этот период еще существовали свободные экономические структуры в виде частных, арендных, кооперативных предприятий. На хозрасчетных началах функционировала трестированная государственная промышленность, которая достигла также определенных успехов, хотя именно в этой части народного хозяйства уже в то время наблюдались деформации, связанные о централизованными методами управления. Хотя планирование было лишь частичным, охватывало отдельные отрасли, но бюрократические тенденции проявились уже тогда в полной мере. Так, план треста союзного подчинения, прежде чем дойти до исполнителей, проходил минимум 8 инстанций, республиканского подчинения – 16, местного – значительно более 16.[23 - Ю. К. Авдаков, В. В. Бородин "Производственные объединения и их роль в организации управления советской промышленностью". М., 1973, с.] Или такой пример: по заказу Ленинградского судотреста Гомзы на 900000 руб., переговоры начались в сентябре 1925 г. и до февраля 1927 г. не были завершены из-за многочисленности инстанций (15 инстанций). Централизованные заказы НКПС на 1926/27 гг. обсуждались в НКПС 28 раз, в Главметалле – 6 раз и в Комитете госзаказов – 17 раз; по текстильной промышленности наблюдались случаи прохождений заказов через 33 инстанции и т. д. Эти случаи не были исключениями, скорее представляли нормальный порядок жестко централизованной экономики. (Эта картина похожа на обычную практику 70-х, 80-х годов.)
Такое положение в государственной экономике не было, в общем-то, тайной для партийных руководителей страны. Характерны в этом плане впервые опубликованные письма Ф. Дзержинского, написанные в 1926 г.
"Система управления нашим хозяйством от верху до низу должна быть в корне изменена.
Эта система (ВСНХ – В. Х.) ныне является пережитком, вреднейшей преградой дела. Она основана на формальной взаимозависимости формально равноправных, друг другу не подчиненных частей; она основана на полной безответственности; она основана на принципе постоянной проверки всех деталей работы и неслыханно разветвленных параллелизмом работ. ВСНХ не может распорядиться вверенными его наблюдению ни имуществом, ни деньгами, ни изделиями…"
"Каждое дело восходит в СТО, а затем и в Политбюро. Система снятия всякой ответственности находит, таким образом, свою санкцию и оформление. Людей, отвечающих за вверенное им дело, нет".
"Вопросы, возникающие на заводе, не могут быть быстро разрешены. Они должны пройти все стадии, все согласования и в случае разногласий дойти до СТО.
Отсюда – тысячи тысяч комиссий. При нашей системе они неизбежны какими бы ругательствами мы ни разражались.
Отсюда – у нас хорошие работники сходят с ума и занимаются «писаниями»… Отсюда – мы кормим сотни и сотни тысяч людей излишне, отсюда – неслыханные потери в народном хозяйстве. Отсюда – аппараты объедают рабочих и крестьян".[24 - ж. Коммунист, 1989, № 8.]
Председатель ВСНХ знал, о чем писал. Но если не знать, кем и когда это написано, то эта предельно откровенная и точная картина государственной централизованной экономики применима без малейших изъятий к любому периоду нашей 70-летней советской истории.
Между тем, эту бестолковщину и мертвечину, захватившую пока лишь часть народного хозяйства страны в обязательном порядке, предполагалось распространить на всю экономику. Большевистскими руководителями СССР двигал в данном случае не здравый смысл и прагматизм, а марксистская догма: "… понятие социалистического хозяйства предполагает строго проводимую планомерность всего хозяйственного процесса…"[25 - Н. И. Бухарин. XIV съезд ВКП(б). Стенограф, отчет. М.-Л., ГИЗ, 1926, с.106.] и ленинское предначертание.
Важным шагом в реорганизации системы управления промышленностью стало принятие "Положения о государственных промышленных трестах", утвержденное ВЦИК и СНК СССР 29 июня 1927 г. Оно отражало сужение рамок свободных рыночных отношений и быстрое усиление планового начала в экономической жизни. Здесь еще сохранялось указание, что трест действует на началах коммерческого расчета, но в соответствии с плановыми заданиями, утверждаемыми вышестоящим учреждением. В общем-то, эта двойственная формулировка, характеризующая функционирование предприятия, в последующем, так или иначе, за исключением военного времени сохранялась всегда. Но фактически до 1965 г. абсолютно превалировало плановое начало, так что от коммерческого (а, вернее, хозяйственного) расчета ничего не осталось. В учебниках в этот период он так и назван – формальный хозрасчет, т. е. одно название. В этом смысле символично такое признание: бывший министр финансов Б. Гостев с нескрываемым сожалением рассказывал, как в сталинские времена ежегодно 31 декабря у всех предприятий просто забирали деньги в бюджет. Одним махом.[26 - Известия, 1990, № 335 (– декабря). "Седьмая шкура неубитого медведя".] Как ни парадоксально, но в этом выражена вся суть хозрасчета – этого любимого дитя советского социализма. Как экономический центр решит (а, в конечном счете «хозяин» в партии), так и будет предприятие с деньгами или без них – от него самого это мало зависело. Но пока еще до этого абсурда дело не дошло. Все было впереди.
По мере укрепления планового начала рыночная самостоятельность трестов сужалась. Государство в плановом порядке стало определять размеры производства, себестоимость, ассортимент и цены продукции, размеры и источники снабжения предприятия. Тенденции на свертывание нэпа и усиление централизованного планового начала особенно усилилась с разработкой и осуществлением первого пятилетнего плана. Первый пятилетний план разрабатывался в нескольких вариантах: отправном и оптимальном. Кроме того, существовали наметки ХУ съезда партии, которые были наиболее умеренными. Их выполнение предполагало 16 % темп прироста промышленной продукции, отправной вариант предполагал – 18 % прирост, а оптимальный – 20–22 %. После некоторой борьбы XYI партконференция в 1929 г. высказалась за оптимальный вариант. В последующем задания по некоторым видам промышленной продукции (нефть, тракторы и др.) были еще более повышены.
Можно сказать, что, именно, курс, взятый на индустриализацию через пятилетние планы, стал детонатором, взорвавшим нэп. Для индустриализации нужны были финансовые средства, их можно было взять только в деревне путем изъятия у крестьян зерна, продажи его за рубеж и на вырученную валюту покупки техники. События по свертыванию нэпа начали развиваться стремительно. В 1928 г. для увеличения хлебозаготовок начинают применяться чрезвычайные меры: обходы дворов с целью конфискации хлебных «излишков», обыски, заградительные отряды. Страна фактически возвращается к разверстке. Официально это еще отрицается, и незаконные меры осуждаются, но на закрытых совещаниях Сталин требует применения против кулаков чрезвычайных мер и скорейшего создания колхозов. Очевидно, именно с этого времени получает широкое распространение и становится нормой система тотальной фальсификации, когда говорится одно, а делается прямо противоположное.
Против крестьянства, его лучшей части, развязывается настоящая война. Голытьбу, усиленную мощью государства, натравливают на тех, кто своей головой и руками смог достичь благополучия – в награду за разорение наиболее продуктивных хозяйств часть имущества отдается деревенской бедноте.
У различных исследователей события этого периода получили разные названия: "революция сверху"[27 - См.: С. Коэн. Бухарин. Политическая биография 1888–1938. М., 1988], контрреволюционный переворот. Предполагается, что Сталин изменил предначертаниям своего учителя и повел страну не в том направлении. Но это принципиально неверно. Выше приводились аргументы, доказывающие то, что начал делать Сталин – это не только не противоречило взглядам В. И. Ленина, но прямо являлось осуществлением ленинского плана построения социализма в СССР. В этом смысле бытовавшее в то время выражение: "Сталин – это Ленин сегодня" очень верно. Речь не идет, конечно, о различных деталях этих событий, на которых сказалась жестокая сущность "отца народов", но принципиальный план действий и устройства нового общества был определен В. И. Лениных. В 1928 г. и даже раньше партийным руководством было сочтено: время осуществления ленинского плана пришло. Недаром в речи на пленуме ЦК ВКП(б) 19 ноября 1928 г. "Об индустриализации страны и о правом уклоне в ВКП(б)" Сталин, обосновывая необходимость коллективизации, ссылается на ленинские слова: "Пока мы живем в мелкокрестьянской стране, для капитализма в России есть более прочная экономическая база, чем для коммунизма"[28 - И. Сталин. Сочинения. М., 1949, т. II, с. 254.]. Новым административным давлением на крестьянство, разворачиванием коллективизации Сталин решил ликвидировать эту "экономическую базу капитализма". В этом смысле нэп стал жертвой марксистко-ленинской теории.
Создание колхозно-совхозного строя в деревне явилось гениальным изобретением по беспрепятственному изъятию прибавочного и в значительной мере необходимого продукта у крестьянства почти задаром. Степень эксплуатации крестьян со стороны государства возросла гигантски: уже в 1929 г. заготовки, а вернее изъятие зерна у крестьянства, даже при несколько снизившемся производстве, возросли в сравнении с 1928 г. более чем в 1,5 раза, в 1930 г. – более чем в 2 раза, основная часть дополнительно изъятого хлеба пошла на экспорт.[29 - Н. Шмелев, Вл. Попов. "На переломе: экономическая перестройка в СССР". М., 1989, с. 67.] Колхозная система сделала ненужной проведение какой-то особой крестьянской политики, приспособления власти к интересам крестьянства. Теперь изымать сельскохозяйственную продукцию не составляло никакого труда, она ведь перестала быть собственностью кого-либо, а фактически назначаемые председатели колхозов были призваны проводить интересы партийного руководства. (В этом смысле – интересный факт. Во время Отечественной войны колхозы в своей массе уцелели, что дало возможность их апологетам говорить о их жизненной силе. Между тем, немцы не стали их разгонять т. к. их вполне устраивал сложившийся механизм изъятия сельскохозяйственного продукта. У свободного частного производителя задаром забрать продукт не так-то просто: он будет всеми возможными способами сопротивляться этому. В колхозе же достаточно сменить председателя, и продукция пойдёт в том направлении – какое нужно власти).
Реорганизация деревенского уклада нужна была не сама по себе, а лишь как источник индустриализации в промышленности. Это позволило резко увеличить норму накопления, которая в годы первой пятилетки достигла рекордного уровня: 38 % отношения валовых капиталовложений к национальному доходу.[30 - Мировая экономика и международные отношения. 1987, № II, с. 147.] Но как утверждается в ряде исследований такое раздувание производственного накопления не стало фактором ускорения экономического развития. Наоборот. В сельском хозяйстве объем производства в первой пятилетке упал на 20 %, в промышленности ежегодные темпы прироста по сравнению с годами нэпа упали по некоторым оценкам в 3 раза (с 25,5 до 9 %), национального дохода почти в 2 раза (о 14 до 8 %), по другим оценкам падение национального дохода составило более чем в 5 раз (с 18 до 3–4 %). В целом темпы роста по многим важнейшим видам продукции в 30-е годы оказались значительно более низкие в сравнении с годами нэпа.[31 - Н. Шмелев, Вл. Попов. "На переломе: экономическая перестройка в СССР". М., 1989, с. 75.]
Ускоренная индустриализация, сопровождаемая расширением административных методов хозяйствования, вела к значительному снижению эффективности использования всех факторов производства. Вслед за падением темпов роста экономики снижался уровень жизни населения. По подсчетам А. Н. Малафеева, номинальная заработная плата рабочих и служащих увеличилась за 1928–1932 гг. в 2,26 раза, а индекс цен государственной и кооперативной торговли вырос в 2,55 раза. В результате реальная заработная плата в 1932 г. составила 88,6 % уровня 1928 г.[32 - Малафеев А. Н. История ценообразования в СССР (1917–1963 гг.) М.,1964, с. 174.] Фактически индустриализация финансировалась за счет снижения уровня жизни населения. Ухудшилось качество жизни, особенно в деревне возросла смертность.[33 - Н. Шмелев, Вл. Попов. "На переломе: экономическая перестройка Б СССР". М., 1989, с. 77.] С 1928 г. и по 1935 г. в стране действовала карточная система.
Проведение индустриализации и коллективизации шло на фоне быстрого свертывания товарно-денежных отношений и расширения командных методов управления, которые при нэпе все-таки не были всеохватными. Важным шагом стало постановление ЦК ВКП(б) "О реорганизации управления промышленностью" в декабре 1929 г. Поэтому постановлению тресты упразднялись и основным хозяйственным звеном становились отдельные предприятия, переводимые на хозяйственный расчет. Тресты как промежуточное управленческое звено ограничивали воздействие центра на отдельное предприятие, поэтому они были упразднены. Подчинение предприятий воздействию центра усилилось. Кардинально были сменены цели его деятельности: вместо прибыли на первое место выдвигалось требование максимального увеличения выпуска продукции, оно закреплялось в плане, и снижения себестоимости. Поэтому насчет хозрасчета обманываться не стоит.
Одновременно с усилением административного подчинения центру первичного звена шла реорганизация и усиление самого экономического центра. Усиливалось отраслевое управление. Постановлением ЦК ВКП(б) от 25 декабря 1931 г. "О практической работе хозяйственных организаций" из ведения ВСНХ СССР были выделены легкая, лесная, деревообрабатывающая промышленность. А уже в январе 1932 г. ЦИК и СНК СССР было принято решение о преобразовании ВСНХ в общесоюзный Народный комиссариат тяжелой промышленности. В составе аппаратов созданных наркоматов были образованы главные управления (главки), руководившие предприятиями по соответствующим отраслям промышленности.
Таким образом, в основном было завершено создание отраслевой системы управления, ставшей скелетом административной системы, которая к этому времени фактически полностью вытеснила рыночные отношения. Эта система управления в своих основных элементах сохранялась неизменной до конца 80-х годов.
Нарастание планово-командных начал и одновременно свертывание коммерческих основ в деятельности предприятий особенно явственно проявилось в кредитной реформе 1930 г. В результате проведения реформы сложилось положение, когда Госбанк встал на путь огульного кредитования "под план" предприятий. Это создавало стимул у хозяйственных органов завышать плановую потребность в денежных средствах, все равно она покрывалась из кармана государства почти автоматически, без учета полученных реальных результатов. Автоматизм кредитования дополнялся вторым новшеством – автоматизмом в расчетах. Госбанк начал оплачивать счета поставщиков независимо от согласия покупателя, даже не уведомляя его. Это, конечно, создавало отличные условия для безалаберности и безответственности.
Не надо было заботиться ни о качестве, ни о комплектности поставок, достаточно было предъявить банку документ, подтверждающий факт отгрузки, чтобы деньги автоматически были переведены со счета покупателя. Такая практика не могла способствовать точному соблюдению договорных отношений, разрушала экономическую ткань единого народного хозяйства.
Как выражение полного пренебрежения какими-либо принципами хозрасчета, о которых и в это время продолжали печься официальные постановления, было введение для предприятий единого счета в банке, на которых уже не различалось где собственные средства, где заемные. Все едино и всем распоряжался Госбанк. Фактически государство через банк установило абсолютный контроль над всеми финансами предприятий и в любой момент могло распорядиться ими по своему произволу. Очевидно, именно с этих времен началась практика, о которой тосковал бывший министр финансов Б. Гостев, когда под Новый год государство просто конфисковывало у предприятия финансовые средства. Помешать этому не мог никто.
Установившийся в результате кредитной реформы порядок окончательно подорвал тот куцый хозрасчет, который еще оставался от нэпа. Эти новшества делали в принципе излишними и финансы, так как не нужно было уже зарабатывать и в своем движении они оторвались от реального производства.
Позже предпринимались попытки исправления этих явных несуразностей, но до конца изжить такую практику так до конца 80-х годов и не удалось. Это было и невозможно, т. к. такая практика по своей внутренней логике вполне соответствует системе командной экономики, в определенном смысле являлась одним из ее столпов.
Другим ярким примером наступления новых времен Административной Системы стало осуществление налоговой реформы, которая проводилась на основании постановления ЦИК и СНК СССР от 2 сентября 1930 г. В постановлении указывалось: “С ростом и укреплением обобществленного сектора народного хозяйства и резким сокращением частного сектора, с усилением планового начала в народном хозяйстве в целом и в отдельных предприятиях, действующая налоговая система перестала соответствовать состоянию и организации народного хозяйства”.[34 - Сборник законов и распоряжений Рабоче-крестьянского правительство Союза Советских Социалистических Республик, 1930, № 46 с.476]
Налоговая реформы упростила взимание налогов: подавляющая их часть для государственных предприятий была объединена в два платежа: налог с оборота и отчисления от прибыли. Но реформа не свелась лишь к упрощению системы платежей, она значительно увеличила размеры изымаемой прибыли у предприятий. Это хорошо видно из данных о распределении прибылей госпредприятий до и после реформы (в % к итогу).
