– Они говорят, что в Кенугарде умер твой дед Хельги! – решилась наконец Мальфрид и замолчала, давая мужу время осмыслить новость.
Теперь Олег понял, почему жена зашла так издалека.
Он потер лицо ладонями, пригладил темно-русые волосы. Весть была слишком важна, чтобы вот так сразу ее принять. То, о чем болтают рыбаки и жители прибрежных весей, еще не обязательно правда, это может быть пустой слух. Но все же… Чему дивиться: деду пошел седьмой десяток. А других прямых наследников у него нет, потому именно он, Олег-младший, и был увезен на другой край света еще подростком.
Единственный внук не видел его очень давно: шесть лет, почти треть всей своей жизни. Вещий не качал мальчика на коленях: ему хватало других забот. Поэтому сильнее скорби в душе Олега-младшего было смятение; взвился целый вихрь мыслей о переменах, которые эта смерть принесет ему, наследнику прославленного вождя и мудреца.
Он поднял глаза на молодую жену. Мальфрид смотрела на него: ждала, чтобы он сказал, как ей относиться к этой новости.
Мальфрид выросла у Олега на глазах, он с отрочества привык к мысли о браке с нею. Высокая, крепкая, ему под стать, дочь Олава обладала округлым скуластым лицом и настолько светлыми бровями и ресницами, что их почти не было видно на белой коже. Только весной, как выглянет солнце, кожа ее принимала ярко-розовый оттенок спеющей брусники, и тогда беловато-золотистые брови и тонкая полоска таких же волос, видная из-под покрывала надо лбом, сияли, будто солнечные блики. А глаза, обычно серо-голубые, становились ярко-синими, как цветущий лен.
Про нее не скажешь, что красавица, но Олег был не из тех, кто льстится на красоту. Он и сам был не красавцем; лицо у него было из тех, что называют костистым: выступающие скулы, надбровные дуги, жесткий подбородок, немного впалые виски, однако приветливый взгляд смягчал жесткие черты лица. Был он очень рослым, но соразмерного сложения; прямой сильный стан, крупные, красивые кисти рук с длинными пальцами, не слишком большие ступни придавали всему его облику благородный вид, как и должно быть при его высоком происхождении, и Мальфрид считала, что ей очень повезло с мужем. Почти с детства, едва узнав, что этот рослый неразговорчивый отрок – ее будущий супруг, она твердо решила во всем разделять его судьбу, будет она добра или зла. В первые годы они мало общались, хоть и виделись каждый день, но Олег всегда ощущал ее молчаливое сочувствие и был за это благодарен. Сам же он готов был в ответ во всем поддержать ее. Ни словом не попрекнул жену за то, что вот уже почти два года миновало после свадьбы, а о детях и намека нет. Мать ее отличалась плодовитостью, супруги были молоды, и Олег верил, что многочисленное потомство у них впереди.
– Что за люди, тот рыбак не сказал?
– Он же их не знает. Но он сделал такое лицо… – Мальфрид попыталась изобразить важность: выпучила глаза и подняла брови. – Надо думать, это знатные люди. Хёвдинги.
– Это у полян называется старейшины, – отрешенно поправил Олег, будто пытался вернуться мысленным взором на свою далекую теплую родину. – А еще – нарочитые мужи.
– Я знаю, – по-словенски ответила Мальфрид.
Словно хотела дать понять, что готова жить среди людей, говорящих только на словенском языке.
– Если это старейшины, то их, наверное, послало вече, – заметил Олег. – Только бы раздоров не случилось из-за наследства моего. У деда из мужчин в наследниках только я.
– А что если он там успел обзавестись еще ребенком? – Мальфрид подняла брови. – Говорят, у него было десять жен, и он брал по деве из каждой покоренной области, будто каган хазарский!
– Даже если и успел, это еще совсем дитя…
– Что бы там ни было, мой отец тебе поможет! – уверенно сказала Мальфрид.
– Само собой! – Олег усмехнулся, но его сдвинутые брови выдавали тайную тревогу. – Не зря же он меня кормил шесть лет – не чтобы в овраг метнуть!
Он откинул одеяло на беличьем меху и взял с приступки вязаные чулки.
– Я достану тебе одежду получше! – Мальфрид устремилась к ларю. – Вдруг эти люди уже сегодня будут здесь!
* * *
Большой обоз, пришедший по Ловати с юга, на Ильмене разделился: разошлись по своим местам люди из Будгоща, обоих варяжских городцов, из Словенска на речке Прости. Новость о том, что с обозом едут нарочитые мужи из Киева, имеющие дело до Олега, Предславова сына, Олегова внука, разлетелась по берегам быстрее птицы. Городцы и селения взволновалась: гордость мешала нарочитым мужам словен явиться к Олаву без приглашения, но сильнее было желание узнать, с чем приехали кияне и что будет дальше.
Когда обоз добрался до Хольмгарда, здесь все было готово к приему. Даже баню затопили, едва заметив вереницу саней на льду вдалеке. Никто не набрасывается на гостей с расспросами на пороге, поэтому Олав и его жена Сванхейд лишь приветствовали приехавших, а потом челядь отвела коней в конюшни, людей – в баню и гостевые избы.
Явились гости и в избу Олега-младшего. Выйдя к воротам посмотреть на приезжих, тот сразу увидел знакомые лица: кто-то помахал ему с лошади, еще кто-то – от саней.
– Яримка! – Олег устремился к всаднику. – И ты здесь! Остряга!
Сильно забилось сердце: ближайшие киевские родичи приехали не случайно. Значит, слухи были правдивы.
– Идемте все ко мне! – позвал он. – Много ваших здесь? Мала! Малоня! – Он огляделся, выискивая жену. – Смотри, кто здесь! Это родня моя киевская! Мы их к себе возьмем!
– Ну ты и здоровый вырос… – невольно охнул Ярим, щуплый молодец с хрящеватым носом, и только потом вспомнил, что надо поздороваться: – Будь жив!
Он запомнил Олега отроком, лишь чуть выше него, а теперь перед ним стоял великан с широкими плечами и темной, чуть рыжеватой бородкой, обрамлявшей подбородок, но оставлявшей пустое место под нижней губой – точно как у его отца, Предслава Святополковича. Разумеется, за шесть лет бывший отрок должен был сильно измениться, но такого удальца кияне увидеть не ожидали. Ярим, старше Олега на год, рядом с ним теперь казался отроком.
Вскоре гости уже топали на рогоже перед дверью, а челядь обметала снег с их одежды и обуви.
Мальфрид ждала в избе, держа перед собой чашу с пивом для приветствия. К приезду гостей она оделась в светло-зеленое платье и зеленый шерстяной хенгерок, отделанный сверху и снизу полосами огненного шелка. Между позолоченными застежками висели два ряда бус – стеклянных, тоже зеленых, и серебряных, покрытых тонкими узорами. На голове ее белело шелковое покрывало с очельем, вышитым золотой нитью. Впервые ей предстояло увидеть кого-то из родичей мужа – людей, что станут ее окружением на всю дальнейшую жизнь.
Вскоре Олег, довольный, оживленный и улыбающийся, уже знакомил ее с прибывшими. Хозяйка по старшинству подавала им чашу; выпив за здоровье хозяев, те снова наливали пива и передавали Олегу и жене, чтобы те выпили за них.
– Здравствуй, князюшка! – наперебой приветствовали Олега сватья, подмигивая: они не стали говорить о главном с порога, но и не пытались сохранить тайну, которая тайной уже не была.
– А ты молодец – княгиней обзавелся, да какой красавицей! – одобрил Честонег, глядя на разрумянившуюся Мальфрид.
Молодая хозяйка едва находила слова для гостей – помогала только выучка. А сердце билось, едва не выскакивая от волнения. Ей были приятны и похвалы незнакомой родни мужа, и то, что ее уже называли княгиней. Пусть всего лишь дома, почти в шутку, но эта шутка означала, что впереди именно то будущее, которое предвидел ее отец, отдавая дочь за внука Олега киевского.
* * *
Для всех собравшихся новость была объявлена вечером, на пиру.
Городец и посад перед ним были застроены обычными для словенских земель избами, но для дружины и приема гостей еще Тородд конунг выстроил грид: помещение длиной в полсотни шагов, с тремя очагами посередине и помостами вдоль стен, к которым приставлялись столы на козлах. На широких помостах хирдманы днем сидели, а ночью спали, в ларях под ними хранили свои пожитки. Оружие каждый вешал над своим личным местом – сообразно положению в дружине. На стенах висели звериные шкуры, знаменуя успехи хозяев на охоте и заодно уберегая от сквозняков. Между ними красовались старые изрубленные щиты с помятыми умбонами, оставленные на память о победоносных битвах. Длинные копья скрещивались над головой хозяина, придавая ему сходство с самим Одином. Помогали тому и две большие собаки, лежащие у ног.
Олав конунг занимал почетное сидение у длинной стены, по бокам сидели его брат Ветурлиди с сыновьями. Напротив, на втором почетном месте, устроился Олег в окружении киевской родни. В один день все изменилось: из заложника он превратился в ровню хозяина, столь же полноправного правителя державы. К тому же куда более обширной и могущественной.
Любому гостю этого дома сразу стало бы ясно, что хозяин держит в руках торговый путь, соединяющий весьма отдаленные земли. Тех, кто всю жизнь носил только полотно, сотканное руками своих женщин, и ел из глиняной посуды, вылепленной ими же, убранство грида поражало: будто на том свете очутился. По здешней посуде так сразу и не скажешь, что она из глины: большие и малые блюда, кувшины и чаши были покрыты многокрасочной глазурью – сине-зеленой, желтой, белой, – расписаны цветными птицами, быками, рыбами, оленями, крылатыми чудовищами. На столах перед хозяином, его родичами и почетными гостями сверкали кубки из серебра – с чеканкой, с самоцветами. Да и сами люди за столами своими нарядными одеждами напоминали ярких птиц: едва ли не на каждом был кафтан из шерсти, крашенной в яркие цвета, с отделкой из греческого или хвалынского шелка. В этом доме собрались сокровища из далеких стран, о каких жители обычных весей и не слышали. Недаром гостям Олава порой казалось, будто, войдя в этот дом, они разом перенеслись за тридевять земель.
Сам Олав конунг выглядел не слишком внушительно: невысокий ростом, хотя жилистый и сильный, с русыми волосами и рыжеватой бородой, он бы потерялся рядом с младшим братом Ветурлиди – крупным, полным, с буйными темными волосами и длинной бородой, – если бы не сидел выше всех. Его неприметная внешность обманывала: это был человек умный, предусмотрительный, упорный, умеющий во всех случаях защитить свою выгоду. Иной на этом бойком, прибыльном, но и опасном месте и не усидел бы; попробуй удержи в руках нити, что опутывали десятки словенских и чудских поселений до самого Белоозера.
– Послали нас люди рода полянского, – начал киевский боярин Честонег, после того как хозяин поднял кубок за богов и за здоровье прибывших, – объявить тебе, Улеб, что умер князь наш – Олег Вещий.
Он говорил по-словенски, но Олав, родившийся на Ильмене, разумеется, знал этот язык не хуже северного языка своих предков. И привык к тому, что старинное имя свейских конунгов – Олав – в устах словен звучит как Улеб.
– Весьма печальная новость, – Олав, уже знавший о важном событии, почтительно наклонил голову. – Это был достойный человек, мудрый и могучий правитель, прославленный воин. Велика была его удача! Мы выпьем сейчас за то, чтобы в палатах Одина он получил достойное место, а еще за то, чтобы потомки унаследовали удачу этого человека!
Рабы, в основном чудины, побежали вдоль столов, чтобы вновь наполнить кубки гостей. К самым почетным подошли с кувшинами сама Сванхейд, ее дочь и племянницы.
Все посмотрели на Олега-младшего – единственного наследника Олега Вещего, и каждый будто спрашивал мысленно: не посрамишь деда? Высокого роста, могучего сложения, с тяжеловатыми, хотя и вполне правильными чертам продолговатого лица, он казался старше своих двадцати лет. Высокий прямоугольный лоб говорил об уме и твердом нраве, но от волнения у Олега был сейчас мрачноватый вид. Уж он-то осознавал, какая тяжесть ложится на его плечи и как много от него теперь ждут!
Мальфрид с большим посеребренным рогом в руках подошла и встала возле мужа: то ли готовая услужить ему, то ли показывая, что у него есть все права взрослого женатого мужчины.
– И порешили нарочитые мужи киевские и вся лучшая чадь назвать новым князем нашим Олега, Предславова сына, Олегова внука, – продолжал Честонег. – Такова была воля покойного владыки нашего.
– Рад это слышать! – вслед за всеми Олав снова устремил взгляд на зятя. – Не сомневаюсь, Полянская земля не пожалеет об этом. Но чтобы все было по закону, мы должны услышать от тебя, Эльг, рассказ о твоем роде и предках.
Наследник поднялся, держа в руках рог.
Мальфрид пододвинулась и долила ему пива, чтобы выпить за предков.
