Двойной виски со снегом
Обед был прекрасен, а вот «разгрести дела» у Арата выходило пока не очень. Рычал, прикасаясь к сенсору наушника, что-то низко и уверенно говорил тем, кто его беспокоил, обжигая непривычно-ледяным тоном. Пару раз заперся в душе, рявкая на звонивших на простом и могучем, вполне-таки русском – доходчиво. Марина за час насчитала чуть меньше двадцати звонков на четырех языках.
Безумно хотелось спросить, кто он – ее этот загадочный гость, узкоглазый парнишка из темного проулка у Таймс-Сквер. Но чем дальше Марина украдкой за ним наблюдала, тем тверже себе говорила сама: история эта – сказка с очень быстрым концом, как танец дельфина и альбатроса в волнах. Красиво, завораживающе, чудо, но без продолжения. Просто короткая радость. Они совершенно не пара.
Скорее, вот, соболь и глупая окапи. Она – высоченная и невообразимо нескладная, неуклюжая. Счастье ещё, что для фотомодели грация, а точнее ее отсутствие, ничего не значит. На фото не видно того, как Марина путается в собственных ногах и руках. А вот манекенщицей ей становиться просто опасно для жизни – обязательно грохнулась бы прямо с подиума вверх ногами.
Он просто дружил с этим миром. И все те злобные тайные враги, что прятались за каждым углом табуретки и всеми косяками этого света, что норовили Марину уронить и ушибить, Арата не обижали. Спортивный, он передвигался с изумительной звериной грацией, точен и ловок – в каждом обычном движении. Он даже есть умудрялся красиво. Без вычурной патетики светского человека, просто, но очень изящно. Не роняя еду на стол, не промахиваясь вилкой мимо рта, как Марина.
Он помнил все ее слова, что были сказаны вслух. А сколько было всего внутри его головы, ей даже представить себе было страшно. Марина мнила себя если не знатоком изобразительных искусств и музыки, но уж точно не полным профаном. До недавнего времени. Среди американских студентов она точно была звездой.
Ох, лучше бы даже рот не пыталась открыть при Арате! Нет, он был готов разговаривать с ней на все темы. В разговоре о простом, прости Господи, чебуреке он засыпал ее таким ворохом фактов о жизни крымских греков, о искусстве древнего Неаполя (в Крыму был Неаполь!), что ей захотелось уползти под стол и больше вообще не произносить ни слова.
Уже не раз и не два она малодушно спрашивала себя, а надо ли было вообще затевать это приключение длиною в три дня? Ведь было бы куда легче распрощаться с Аратом тогда, еще утром, погоревать о нем и забыть? И себе признавалась – увы, не смогла бы. Она грелась рядом с ним, стараясь наобщаться впрок. Насладиться каждым часом. Ей нравилось в нем абсолютно все. Одна в этом натюрморте была только совершенно лишняя деталь – она сама.
Содержанка, обычная, дешевая, практически проститутка, человек низшего сорта. Статус обслуживающего персонала, не больше. Даже если этот парень просто клерк или работник порта – тут таких было множество всюду – пока она сама остается той, чем являлась последних три года, все безнадежно и зыбко.
А ведь Лиза ей многократно говорила, что о связи с Георгом она пожалеет. Но Марина не понимала, что тут такого – все так живут. Ну да, Георг женат. Но она и не претендует на его руку, даже сердце его ей, по сути, уже не нужно. Он – как яхта. Каково это – быть любовницей миллиардера? Человека, о котором даже в Википедии своя страничка есть? Да не какого-то там обрюзгшего пузатого дядьки, а подтянутого сорокалетнего красавца-мужчины! Статус! К тому же Георг, хоть и был совсем другим, на двести процентов нерусским, но был по-своему внимателен и щедр. Яхту ей подарил – не простую, а построенную специально для нее. Пытался даже дарить драгоценности на все праздники, а она не брала, чтобы не чувствовать, как продается. Иллюзия гордости. Ведь все равно – по контракту.
Вот только сейчас, лежа на плече Арата, Марине почему-то хотелось плакать от стыда.
Арат знал, что у Марины (или у яхты?) есть мужчина. Не мог не заметить ни электрическую бритву в душевой, ни домашнюю мужскую одежду на полке навесного шкафчика.
Но монгол упорно молчал, и Марина молчала. Все это понарошку, все мимолетно. Арат исчезнет, а Георг останется. Теперь у нее наступило самое настоящее похмелье. Страшно было до тошноты, до головокружения, а чего или кого она боялась – непонятно. Перемен, наверное, боялась. И себя. И словно для того, чтобы как можно больше взять от Арата, она становилась еще нежнее, еще ласковее, покрывала его сухое мускулистое тело торопливыми поцелуями, сама требуя все больше и больше ласк – и все равно не могла насытиться.
Три дня пролетели слишком быстро. Реальность ускользнула от них, как песчинки в струе песочных часов. Слишком хорошо было все, слишком сладко. Если бы Арат не сказал, что ему пора, да и ей, собственно говоря, тоже, она бы даже не поняла, что их время уже истекло.
После его слов мир сразу потускнел, стал серым и таким холодным (хотя за бортом ярко сверкало солнце), что девушка даже не нашла в себе смелости спросить, что будет с ними дальше. Он, наконец, оделся, почесал заросший подбородок, закинул на плечо потертый рюкзачок и спустил с палубы лодку. Марина тщательно прятала глаза.
Вчера вечером она наконец-то вспомнила про телефон и поставила его на зарядку, после чего он буквально взорвался уведомлениями. Ее потеряли все: Алекс, куратор в колледже, начальство на работе, сестра, муж сестры, отец…
Никого не хотелось слышать. Тяжко. Словно предавала сейчас кого-то. Да, именно так оно и было.
Арат терпеливо ждал ее в лодке, собранный, серьезный, и весь какой-то погасший. Разглядел он ее, оценил и все понял. Зачем ему такая пустышка, пусть и в профессионально отделанной обертке? Горько.
Украдкой снова она любовалась его руками на веслах, выверенными движениями, будто из камня вырезанным лицом, а сама пряталась от его взгляда за экраном телефона, делая вид, что читает одинаковые и скучные сообщения от всех родственников разом. Трусиха и лгунья.
Едва ступили на берег, как раздался звонок сестры. Арат был рядом: плотно швартовал лодку, разворачивал и крепил над ней чехол, проверял замки. Развернулась к нему спиной, нажала «ответить».
– Ты рехнулась?!
– Я тоже тебе рада, Лизун. Прости, потеряла зарядник.
– И все? Вот так просто? Мне звонил этот твой.. Алекс, да. Голубой этот твой или кто он там.
– Пангендер.
– Фиолетово. Перепугала ты нас до хомячкового поноса.
– Какого? – она услышала вдруг, что звуки у лодки затихли. Вполоборота повернулась, Арат стоял на причале спиной к ней и отчего-то пристально смотрел на море.
– Ядреного. У тебя все нормально? Где ты была вообще или с кем?
– Или с кем. Потом расскажу все, хорошо?
– Так, стой!
Голос сестры раздался вдруг на весь причал. Нервничающая Марина случайно нажала на включение громкой связи и судорожно пыталась понять, как ее отключить. Мужчина обернулся.
– Давай все потом, Лизун. Меня, кажется, ждут.
Он отрицательно покачал головой. Что это могло означать?
– Кто ждет? Что у тебя произошло? Отвечай!
– Я… – перевела взгляд на окаменевшего Арата. – Я не знаю.
И отключила звонок.
Вот так.
Несколько секунд стояли молча, напряженно смотря друг на друга. Марине отчетливо вдруг увиделось, что между ними растет прочная ледяная стена. Почти Китайская. Еще немного – и больше она его никогда не увидит. Это будет в высшей степени правильно и целесообразно, не так ли?
Шагнула навстречу, он отступил, снова покачав головой.
– Тебя подвезти? У меня тут недалеко машина.
– Нет, спасибо. Предпочитаю ногами. Большой мальчик уже, справлюсь.
– Ты уверен?
Вместо ответа порывисто отвернулся. Сделал шаг от нее. Вздрогнул, снова вернулся, подлетел, как сокол – стремительно, хищно. Поймал ее за плечи, словно мышь. Такое мужское движение, Марина вмиг ощутила себя трепещущей добычей. На секунду сцепился с ней взглядом и поймал рот губами. Властно, словно метку ставил. Выдохнул в распахнутые ему навстречу губы, не дав ответить, не дав снова сойти с ума:
– Прощай!
Снова развернулся порывом – как ветер. И улетел.
Просто «прощай». Как все просто… Как она и хотела, ведь так же?
Проклятье, как больно.
5. Послевкусие
Арат чувствовал такую пустоту внутри, словно его сердце осталось там, с ней на причале. Он не хотел уходить, не хотел ее оставлять и, испугавшись этих ощущений, силой оторвал себя от Марины.
Девочка поиграла с ним, хватит. Приложила к телу, словно пластырь на больное место, вылечилась и будет. При воспоминании о ее теле стало дурно. Он не был подростком, чтобы возбуждаться от одного вида длинных ног или красивой груди. Давно уже не был. У Арата хватало выдержки и на большие подвиги. Он давно считал себя разумным и хладнокровным. Ему даже нравилось отказывать особенно назойливым женщинам. Нравы Нью-Йорка продиктованы властью денег: плати и бери. Просто и без обязательств. Он мог себе позволить взять половину женщин этого города. Не хотел.
"Ты – последний романтик Запада, Арат!" – говорили ему друзья.
Пусть так. Он не обольщался.
Марина не из тех, кому нужны какие-то чувства и привязанности. К тому же у нее уже есть мужчина, и явно не какой-то убогий азиат ростом ниже ее на полголовы. Он, конечно же, обследовал и вторую каюту, в которой обнаружил пару рубашек и дорогой костюм. Монгол никогда не понимал этого пафоса: просто так носить дорогую одежду. Зачем? Можно подумать, костюм за пять тысяч долларов умеет сам одеваться, сам чистится и подсказывает хорошие шутки. Дичь. Нет ничего удобнее качественных джинсов и хорошо пошитой обуви. Конечно, на работе он был вынужден носить все эти маски статуса: и дорогие часы, и костюмы. Но дома, в кругу друзей, с любимой? Дикость. А электробритва с сапфировыми лезвиями и гарантией в пятьдесят лет? Этот сноб собирался передать бритву в наследство? Размер мужской одежды и домашней обуви, аккуратно расставленной во встроенном шкафу, одном на две спальни, совершенно недвусмысленно намекал ему: Арат, тебе здесь не место.
Ее мужчина был крепок, строен, высок, богат и аккуратен. Как же Арат его ненавидел!
Не допуская даже мысли о возможности конкурировать, он готов был задушить неведомого противника голыми руками. Забрать свою женщину и увезти домой. В предгорья и степь. Никому и никогда не отдавая.
Нужно было срочно выкинуть все это из головы, отравляющее его, растворяющее. Еще немного, и не останется на этом свете Арата, будут лишь жалкие головешки на пепелище его внезапной и неразделенной любви.
Кинул сообщение друзьям. Кратко и лаконично:
«Мне надо нажраться».
У него были отличные друзья. Самое главное его богатство. Лишь два встречных вопроса:
«Где?» и «Когда»?
И планы на вечер сложились в один плоский паззл.
Ему не задавали вопросов. Виски без льда, на закуску – дольки лимона с солью и красным перцем. Его личное изобретение. Пили молча в маленьком уютном баре с русским владельцем. Давно знакомый бармен лишь взглянул на Арата из-за стойки и молча выставил большую бутылку текилы: «утешительный подарок от заведения».
Видимо, нечто такое читалось на обычно невозмутимом восточном лице, что пора утешать.
– Ты как, Рат? – сокурсник и почти брат Кирюха тоже попал сюда «по работе» сразу после учебы.
– Тебе честно или цензурно?
– Второе, – Кир усмехнулся, наливая себе и всем, сидевшим рядом.
– Тогда молча и не чокаясь.
– Ага. Баба, значит.
Арат пожал плечами. Слишком они хорошо его знают.
– Судя по скорби на лице монгольского народа – красивая баба.
Наморщил нос. Ему не нравилось сочетание прекрасной и лучезарной Марины и плебейского слова «баба».
– Даже так? Ну так женись тогда. Фигня вопрос. Подумаешь, проблема.
– Так она меня и ждет. Не Пенелопа. Да и я – не Одиссей, как видишь.
Он вдруг стал словно еще меньше. Сидел за барной стойкой стремительно опьяневший, взъерошенный, словно воробей.
– Ага. Так укради ее тогда. Как там у вас в степи делают? За хвост и об забор… Не, на плечо и в кумыс или как там? Ну, разберешься. Слушай, я тебя не узнаю.
Друг снова по-хозяйски разлил по стаканам напиток. Бармен даже не пытался вмешаться в этот священный ритуал, лишь кивая головой, словно в согласие ко всему сказанному.
– Ты же совершенно недавно, отшив эту… как ее.. не помню, ну, не важно… нам тут вещал про любовь и про свои высокие идеалы. Получил? Так распишись и радуйся, Рат.
– Я рад.
– Оно и видно.
Выпили. Ему было достаточно. Обычно мало хмелеющий, устойчивый к алкоголю Арат стремительно терял контроль над сознанием. Как и хотел.
– Значит так, дорогой друг. Сейчас я вызываю такси, забираю тебя к себе, и не спорь, не хочу завтра вылавливать из Гудзона хладное тело неизвестного монгола. Ты валяешься на коврике всю ночь, можешь даже поблевать – тазик у меня есть. А завтра утром борешься с похмельем и, мучительно его побеждая, решаешь, что тебе делать с твоей долгожданной любовью.
– Угу.
– Так, ребятки, концерт окончен, всем спасибо, труппу я увожу на антракт. Созвонимся.
И больше Арат ничего не помнил. Зачем? Кто такая Марина? Обо всем подумает завтра.
Завтра настало.
– Вставай, боец невидимого фронта.
Кто давал право этому монстру орать прямо в ухо Арату? И где он?
Глаза не спешили открываться, голова распухла, конечности отказывались считать себя руками и ногами. Мироздание, за что ему эти муки! Впервые с ним такое. Даже думать не мог, что приобщится к великой культуре борьбы с похмельем. Бр-р-р!
– Ты там не умер? – Кир был бодр, весел и уже стоял на пороге комнаты с высоким стаканом томатного сока в руке. – Тебя ждут очистительные процедуры. И хотел бы напомнить, рабочий день по случаю похмелья отменить никто не позаботился.
– Лучше бы я умер. Который час?
– Шестой час утра. Ты успеешь принять душ, позавтракать, и не корчись – эта часть процедуры обязательна, поговорить со мной по душам и дождаться такси. Я сегодня тебе не водитель. Выползай давай из образа бренного тела, порушенного безответной любовью. Я жду на кухне, у тебя ровно тридцать минут.
– О!
Немыслимо трудно было стащить себя с постели. Голова оказалась пуста, словно воздушный шарик. И это было очень полезно для его душевного равновесия. Чего не скажешь о физическом. С трудом передвигая ноги, дополз до душа. Благо, все сантехнические удобства находились рядом – волочить тело в туалет было выше всех его сил и возможностей.
Минут десять тупо стоял под ледяным душем. Злился. На себя. Невозможно, неудержимо. Арат чуть было не сбежал от себя. При первой же возможности. Опять себе лгал. Так было проще. А теперь он стоит под холодным душем, маленький и жалкий, и отчетливо понимает – пора становиться мужчиной.
Мужчина должен уметь отвечать за слова и поступки. Перед собой, людьми и перед своей женщиной.
Аминь.
Своей. Эта мысль пришла в его голову так просто и так правильно, что мужчина выключил воду. Словно проснулся после долгого сна. Или прозрел. Все вдруг стало на свои места. Вышел из кабины, задумчиво вытираясь гостевым полотенцем. Из зеркала на него смотрел неказистого вида азиат с внушительной щетиной на впалых щеках, ввалившимися узкими глазами и кривой улыбкой. Зато взгляд его был необыкновенно решителен.
Его предки завоевывали мир, а он упустит из рук девушку, подаренную ему самой судьбой? И пусть он для нее – лишь лекарство от телесного одиночества. И пусть между ними пока только секс. Можно, конечно, отступить сейчас, поступить «чисто по-американски». Не создавать проблем ни себе, ни ей, а потом жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Нет. Так он не согласен. Слишком мало для него.
Обернутый в одно полотенце вышел на кухню.
– Ей, Арат, я не девонька твоя озабоченная, неземной красоты твоих голых коленок и пяток не оценю. Иди одевайся, время есть еще.
– У тебя есть рубашка свежая? Я новую верну.
– Ну… На галстук кулиску затянешь и рукава закатаешь? Смешно, не злись. Есть. Я как-то на размер не глянул, купил на два меньше, так и не выкинул. Погоди, сейчас дам. Кофе себе наливай – вон машина.
А и ничего, что он ростом ниже Марины. Зато как она его рассматривала! Как племенного, прости Господи, жеребца. Арат вдруг впервые нашел в себе смелость признаться тому суровому внутреннему монголу, что Марина не просто его возбуждала своей красотой и недосягаемостью. Она умудрилась влезть своими длинными ногами и руками ему в самую сердцевину души. Он не только думал все время о ней, он мысленно с ней разговаривал. Такое с мужчиной случилось впервые. Вот и ответ на всего его сомнения!
Кир пришел, принес рубашку, пару чистых носков, мужской дезодорант без запаха и «набор гуляки», как он его сам определил. Комплект из одноразовых расчески, зубной щетки, бритвы и прочих милых сердцу холостяка мелочей.
– Пользуйся. Ну, что ты имеешь мне сказать, мой потерянный друг?
– Уже ничего. Устаканил.
– Хм, ты уверен? И спросить не хочешь ничего у мудрого Кирилла?
– Ты когда надумаешь жениться, мудрый?
– О, как заговорил наш монгольский Одиссей. В мае. Какого-то года.
Арат поперхнулся кофе.
– Ты спросил – я ответил. А ты?
– Как заберу свою Пенелопу – так сразу. Или не заберу – так хоть будет, что вспомнить на кладбище.
– Она того стоит?
Задумался на несколько секунд. Вспомнил. Глаза ее, дыхание. Поцелуи. И горячую влагу ее, его так обнимавшую, словно жаждавшую принять его всего, целиком, без остатка. Видимо, на лице его, плоском и обычно холодном, отразилась такая буря чувств, что друг молча поставил перед ним груду горячих сэндвичей, яичницу с беконом и вздохнул:
– Эко тебя, мужик. Очевидно, что крепко.
Молча кивнул головой.
– Скажи мне, как можно найти контакты владелицы яхты? Мне быстро. У тебя же везде есть связи. Яхтклуб?
– Да. Там есть свой человечек. Вечером кину тебе. Название яхты и имя ее мне скажи, запишу.
– Яхта: «Крейсер Аврора». Девушку зовут Марина.
– Вот если бы я тебя не знал… – Кирилл откровенно заржал в полный голос, качая головой. – Ну ты даешь, Арат! Найти себе Марину на крейсере «Аврора»! Я на твоей свадьбе напьюсь и буду петь революционные песни. Все, я побежал, ты не спеша собирайся, чмоки-чмоки, дорогой, не забывай предохраняться.
И красавец Кирилл – гроза всех американок репродуктивного возраста – быстро сбежал по лестнице на встречу с водителем.
А Арат сидел за столом, медленно поглощал завтрак, любезно приготовленный другом, и думал о жизни. И о любви. То есть о Марине он думал. Кто знает, а вдруг это и есть – любовь всей его жизни?
6. Актерское мастерство
– Он просто ушел, Лизун, понимаешь? Взял и растворился в переулке. Вот что я сделала не так?
– Миллиарды придурков скрываются в переулках этого мира… Кто он-то хоть? Думаешь, я телепат?
– Арат. Монгол. Его зовут Арат. Мы с ним… – в голосе Марины вдруг звучит неслыханная доселе нежность, но тут же сменяется раздражением. – О Боже, Лизун, ну трахались мы. Как кролики. Три дня, понимаешь? – и жалобно добавляет в трубку, молчание в которой становится каким-то тягостным. – Ну, ты же сама говорила, найди… Вот, нашла…
– Вау! Впервые слышу придыхание в твоем голосе, Мариш. И как? Не виляй только и не оправдывайся, я не прокурор. Если ты вспомнишь мою историю… скорее, адвокат. И напрасно ты о кроликах. Их акт длится полторы минуты. Надеюсь, у вас было вовсе не так. Рассказывай, не томи.
– Так о чем рассказывать? Говорю же – ушел он. Сбежал от меня. Я, наверное, его до смерти напугала своим напором.
– Прям три дня вещи собирал, я так понимаю. Или ты плакала три дня, а он собирался? Не пыли, сестрен, от темпераментных девушек сбегают только импотенты. И то вон – твой три года сидит. Далеко не уйдет. Не реви. А что там за три-то дня? Ну чего я тяну-то из тебя как клещами, что, было так ужасно?
– Лиз… помнишь, ты говорила, что у тебя с Андреем прямо до криков, до стонов доходит, вообще до потери сознания? А я еще не верила, думала, ты преувеличиваешь. Теперь верю. Он… потрясающий, Лиз. И готов всегда. А еще он очень умный и меня все время кормил, сам, своими руками. Он ненастоящий, да? Приснился, таких не бывает?
– Ух ты! Марин, тебя рубануло. Ну наконец-то. Я уж было решила, что кровушка наша семейная на тебе иссякла. Нет, вижу – не вымрут Выгодские, весь мир еще вздрогнет. Это любовь, сестрен. Хоть ты в это еще и не веришь. Она может вот так – просто падать на голову. Как… снег. Просто поверь. И да, нам на мужиков точно везет. Если все так, как ты говоришь – жди, он вернется. Я же дождалась.
– Нет-нет-нет, даже не говори мне о любви! Не верю! Это ты – особенная. Тебя можно любить. А я так… недоразумение. Он даже номер телефона не попросил. Не нужна я ему. Просто случайность это все, понимаешь?
– Конечно. Я вот так и говорила тогда. Слово в слово. Интересно, у нас это тоже семейное – так вот вляпываться? Не буду повторяться, хвалить тебя тоже не буду, мне иногда кажется, что это ты так кокетничаешь, дескать, я мелочь. Но просто ты вспомни: для самца червяка его червячка – лучшая женщина в мире. Хоть его толще намного и в два раза длиннее, ага. Так и люди.
– А ты умеешь делать комплименты, – хмыкнула Марина. – Ничего я его не толще. Разве что немного повыше. Совсем чуть-чуть, правда! Но в постели это, знаешь ли, вообще незаметно.
В телефоне звучно хрюкнуло, раздался громкий стук.
– Прости, я так ржала, что уронила трубку на стол, эко я угадала с червями. Вообще-то они многополы. Но это неважно. Расслабься, детка. В твоей жизни уже это есть. И ты изменилась, я это слышу из-за океана. Будет что вспомнить. И поверь моей интуиции – это только начало. Еще сопли есть? А новости?
– Ну… снег растаял. Пожалуй, все.
– Ну и славно. Свое дело он сделал. У нас тоже все норм. Родители здоровы, мы даже счастливы. И ты там подтягивайся в эту группу лиц счастливых. У тебя диплом когда? Хоть бы фотки работ прислала. Ты вообще начинала? Я знаю тебя, будешь к финалу в режиме подвига все малевать.
– Э-э-э, Лизун, мне пора, у меня сегодня семинар в колледже. Некогда с тобой болтать, пока-пока. Позвоню потом. Может быть.
– Цем, сестренка.
Лиза вздохнула. Лучшим способом прервать разговор с Мариной всегда был вопрос о делах. Сердечные томления можно было мусолить часами. А вопрос о дипломе начисто лишал ее желания болтать. Не изменилась она в этом совершенно. Зато в остальном… Время покажет, хотя такого тона и таких характеристик мужчинам от сестры Лиза не слышала никогда. Любовь… Уж она-то знала.
А Марина, хмуря тонкие брови, и нервно прикусив губу, сунула телефон в сумку. Ну да, она как обычно вывалила все на сестру, забыв даже спросить, как там у всех дела. Получила вполне заслуженный выговор. Ну и ладно. Ей и в самом деле пора было спешить на учебу.
***
На парах Марина блистала, восхищая преподавателей и адски раздражая однокурсников, которые между собой считали ее выскочкой. Хоть какая-то радость. Впрочем, привычное ощущение превосходства над «тупыми американцами» сегодня было каким-то смазанным. Она уже знала, что есть люди гораздо умнее и образованнее ее, и не где-то в далекой России, а прямо здесь, в Нью-Йорке. Но то, что она ответила на каверзный вопрос преподавателя о легенде сатирического уличного искусства и граффити – Бэнкси, еще и перечислив все знаменитые работы последнего, вспомнив со смехом его Лондонского «Хорошо висящего любовника», настроение ей все же немного подняло, а ее однокурсникам существенно испортило.
Ничего нового, наоборот: в русской школе всегда творилось то же самое, только там в части прозвищ детки были куда более изобретательны. Оглобля. Каланча пожарная. Ее высокопреосвященство (пожалуй, Маринино любимое). Дальше уже неинтересно, глупо и пошло.
Никогда Марина не умела сходиться с людьми. Ей достаточно было общества самых близких: сестры, родителей, двоюродных братьев. Одиночка, к тому же вся «слишком». Слишком длинные руки и ноги, слишком ранимая, слишком остро переживающая любую, даже самую безобидную, неудачу. Пришлось учиться закрываться, и лучше – от всех. Актриса из нее вышла хорошая, оттого и на снимках Марина выходила красавицей – она играла роль красавицы, и это у нее отлично получалось.
В колледже играла роль заучки или, как говорят американцы, «nerd». С Георгом играла роль послушной куклы, которую можно одевать, раздевать и ставить в те позы, в которые хочется. Нет, не в плане секса – вот как раз здесь ее покровитель не требовал ничего особенного. Зато Марина регулярно сопровождала его на всяческие «светские» мероприятия. С самого памятного момента их встречи она являлась официальным лицом его компании и блистала бриллиантами на вполне законных основаниях.
Перед родителями в последнее время никаких ролей она не играла, просто спряталась от них, сбежала, отчаянно боясь не оправдать их ожиданий. В целом, и в колледж она пошла только потому, что так надо. Кому, для чего? Она не Лиза и всегда считала, что мозгов ей Бог отвесил строго по прейскуранту. Ровно столько, сколько нужно, чтобы сообразить: отказываться от покровительства миллиардера только из-за того, что твое тело… и твое сердце неожиданно отозвалось на фонтан обаяния почти незнакомого азиатского мальчишки – поступок самый что ни на есть идиотский. Ладно. Назвать Арата мальчишкой не получалось даже мысленно. Мужчина. Незнакомый мужчина, который просто воспользовался моментом, но при этом умудрился за эти несколько дней дать ей больше, чем Георг за последние три года.