– Если разрешите, я побуду еще немного, – взмолился Цзя Жуй. – Жестокая сестрица!
– Днем здесь постоянно люди, – осторожно продолжала Фын-цзе, – если вас заметят, будет неудобно. Лучше ждите меня вечером в западном проходном зале.
– Только не обманите! – торопливо произнес Цзя Жуй, которому казалось, будто он обрел драгоценную жемчужину. – А как там спрятаться? Ведь там тоже полно людей.
– Об этом можете не беспокоиться, – поспешила заверить его Фын-цзе. – Всех ночных слуг я отпущу, а двери с обеих сторон мы запрем, и никто ходить не будет.
Цзя Жуй пришел в восторг; он попрощался с Фын-цзе и ушел в полном убеждении, что одержал победу. Насилу дождавшись вечера, он украдкой проскользнул во дворец Жунго и, воспользовавшись тем, что двери еще не запирали, проник в проходной зал. Там стояла кромешная тьма и действительно не было ни души. Дверь, ведущая из зала в покои матушки Цзя, давно была заперта на замок, и открытой оставалась лишь дверь с восточной стороны. Цзя Жуй внимательно прислушался, но вокруг было тихо. Потом послышалось щелканье – это запирали на замок восточную дверь.
Цзя Жуй не осмелился издать ни звука, бесшумно вышел из своего укрытия и слегка толкнул дверь – она не поддавалась. Теперь, если бы он даже захотел выйти, это было невозможно: с севера и с юга высились глухие стены, через которые нельзя перелезть, ибо не за что было уцепиться.
По пустому залу свободно разгуливал ветер. Это было в двенадцатом месяце, когда ночи стояли самые длинные. Холодный северный ветер пронизывал Цзя Жуя до костей, и к утру он чуть не замерз.
Едва забрезжил рассвет, пришла старуха-служанка, отперла восточную дверь и прошла через зал, чтобы отпереть западную. Как только она повернулась спиной, Цзя Жуй, весь съежившись, молниеносно выскочил наружу. К счастью, в такую рань еще все спали, и он, беспрепятственно миновав задние ворота, со всех ног бросился домой.
Надо вам сказать, что родители Цзя Жуя давно умерли и его воспитывал дед – Цзя Дай-жу. Цзя Дай-жу строго присматривал за внуком, не позволял ему сделать лишнего шага, пуще смерти боялся, как бы Цзя Жуй не начал пить и играть в карты, ибо это могло отразиться на его занятиях. И сейчас, когда старик обнаружил, что внука всю ночь нет дома, первой его мыслью было, что тот пьет где-нибудь или играет в азартные игры, а может быть, и ночует с проститутками. Разве мог он додуматься до того, что произошло в действительности?
Всю ночь Цзя Дай-жу от возмущения не находил себе места. Видя деда в таком состоянии, Цзя Жуй, не успевший еще вытереть со лба пот, выступивший от быстрого бега, соврал ему:
– Я вчера пошел к дядюшке, но, так как стемнело, он оставил меня ночевать у себя.
– Сколько раз я тебя предупреждал, чтоб ты не смел уходить без моего разрешения! – загремел Цзя Дай-жу. – Почему ты у меня не спросился? Уже за одно это бить тебя надо, а ты еще и врешь!
Он сгреб внука в охапку, беспощадно отколотил палкой и, не дав даже поесть, велел ему встать на колени посреди двора и стоять до тех пор, пока тот не вызубрит уроки на десять дней вперед.
Бедный Цзя Жуй! Как невыносимы были его страдания! Целую ночь он дрожал от холода, перетерпел побои и вдобавок должен был на коленях стоять на открытом дворе и читать вслух на голодный желудок!
Однако и это нисколько не умерило страсть Цзя Жуя. Ему и в голову не приходило, что Фын-цзе издевается над ним. Через два дня он, улучив момент, как ни в чем не бывало вновь отправился к Фын-цзе. Она сделала вид, будто сердится на него за то, что он нарушил обещание, и взволнованный Цзя Жуй опять начал клясться. Видя, что он сам лезет в расставленные для него сети, Фын-цзе придумала другой план, чтобы заставить его исправиться.
– Сегодня вечером туда не ходите, – сказала она Цзя Жую. – Ждите меня в пустом домике у дорожки, что проходит за моим домом. Только смотрите, не подводите меня больше!
– Вы правду говорите? – недоверчиво спросил Цзя Жуй.
– Если сомневаетесь, можете не приходить!
– Обязательно приду, непременно! – поспешил заверить Цзя Жуй. – Приду, даже если мне будет грозить смерть!
– А сейчас уходите, – приказала Фын-цзе.
Цзя Жуй ушел, уверенный, что на этот раз все будет в порядке, а Фын-цзе, как говорится, «отобрала войска и назначила полководцев» и подготовила для него западню.
Цзя Жуй с нетерпением ждал вечера. Но тут, как назло, пришли родственники и засиделись до самого ужина. Уже после ужина, когда настало время зажигать лампы и дед лег отдыхать, Цзя Жуй осторожно пробрался во дворец Жунго, проник в домик возле дорожки и стал ждать, от нетерпения мечась по комнате, как муравей, попавший в раскаленный котелок. Вокруг не слышно было ни звука, не чувствовалось ни малейшего признака присутствия человека. Цзя Жуй встревожился и стал строить догадки: «Наверное, не придет. Неужели она решила проморозить меня еще одну ночь?»
Предаваясь таким размышлениям, Цзя Жуй неожиданно заметил кого-то в дверях. Уверенный, что это Фын-цзе, он даже не стал всматриваться и, как только фигура приблизилась, бросился на нее, как тигр на добычу или как кошка на мышь.
– Дорогая сестрица! – восклицал он. – Я совсем тебя заждался!
Целуя и лихорадочно шепча «милая», он повалил свою «любимую» на кан и сдернул с нее штаны. Она молчала. Цзя Жуй стал торопливо раздеваться. Возбужденный до предела и всецело поглощенный желанием, он ничего не замечал вокруг. Вдруг в дверях мелькнул свет, и на пороге появился Цзя Цян со свечой в руке.
– Эй, кто здесь?
С кана послышался смех:
– Это дядюшка Цзя Жуй собрался меня изнасиловать!
Цзя Жуй готов был сквозь землю провалиться от стыда. Как вы думаете, кто лежал перед ним?.. Цзя Жун!
Цзя Жуй хотел бежать, но Цзя Цян загородил ему дорогу.
– Стой! Вторая госпожа нынче рассказала старой госпоже, что ты с нею заигрываешь, и она заманила тебя сюда. Старая госпожа страшно рассердилась и послала меня за тобой. Идем!
От слов «старая госпожа» у Цзя Жуя душа ушла в пятки, и он смог только вымолвить:
– Дорогой племянник, скажи, что меня здесь нет! Я тебя завтра щедро вознагражу!
– Отпустить тебя мне ничего не стоит, но сколько ты мне дашь за это в награду? – спросил Цзя Цян. – Да и на устное обещание я не слишком полагаюсь, пиши расписку.
– Как писать?
– Очень просто, – сказал Цзя Цян. – Пиши, что проиграл и взял в долг столько-то лян серебра.
– Это не трудно, – согласился Цзя Жуй.
Цзя Цян вышел. Через минуту он появился с бумагой и кистью и велел Цзя Жую писать. Поторговавшись немного, они сошлись на пятидесяти лянах, и Цзя Жуй поставил свою подпись. Цзя Цян взял расписку и стал подтрунивать над Цзя Жуном. Цзя Жун вышел из себя и, скрежеща зубами от злости, твердил:
– Завтра же расскажу всем, пусть судят, как хотят!
Напуганный Цзя Жуй стал кланяться ему до земли. Цзя Цян сделал вид, что хочет уладить дело миром, и уговорил Цзя Жуя написать и на имя Цзя Жуна расписку на пятьдесят лян серебра. На этом все и кончилось.
Затем Цзя Цян обратился к Цзя Жую:
– Я буду виноват, если отпущу тебя. Ворота, ведущие на сторону старой госпожи, давно уже заперты, а в гостиной старый господин рассматривает недавно привезенные из Нанкина вещи, так что и той дорогой пройти невозможно. Лучше всего тебе пройти через заднюю калитку, но и там сейчас кто-нибудь может встретиться. Придется немного подождать, я посмотрю, а потом проведу тебя. Здесь оставаться нельзя, того и гляди, могут нагрянуть. Постой, сейчас я найду место!
С этими словами он погасил свечу и, увлекая за собой Цзя Жуя, вышел во двор. Они ощупью добрались до крыльца, и Цзя Цян сказал:
– Сядь под крыльцом и подожди моего возвращения. Только смотри, ни звука!
Цзя Цян и Цзя Жун удалились. Цзя Жую, который совсем лишился присутствия духа, не оставалось ничего иного, как забраться под крыльцо. Он начал обдумывать свое положение, как вдруг наверху послышался шум, и кто-то выплеснул ведро нечистот, да так ловко, что Цзя Жуй оказался облитым с головы до ног. Он невольно охнул, но тут же спохватился и зажал себе рот рукой. Облитый мочой, он всем телом дрожал от холода. Потом прибежал Цзя Цян.
– Идем, идем скорее!
Цзя Жуй кое-как выбрался из-под крыльца и опрометью бросился домой. Это было уже во время третьей стражи, и ему пришлось кричать, чтобы открыли дверь.
– Что случилось? – спрашивали люди, увидев Цзя Жуя в таком состоянии.
– Было очень темно, – солгал он, – я оступился и упал в отхожее место.
Добравшись до своей комнаты, Цзя Жуй умылся и переоделся. Только теперь он понял, что все это время Фын-цзе лишь играла с ним, и его охватила ярость. Но, вновь и вновь вспоминая красоту Фын-цзе, он чувствовал досаду, что не может заключить ее в свои объятия, и всю ночь не сомкнул глаз. Хотя он не мог забыть Фын-цзе, однако больше не осмеливался ходить во дворец Жунго.
