Тарзан из племени обезьян. Возвращение Тарзана. Тарзан и его звери (сборник)
Грохот барабанных ударов совсем опьянил участников обряда: полностью отдавшись дикому ритму и крикам, они потеряли всякий контроль над собой. Высоко подпрыгивая, они скалили клыки, с их губ клочьями слетала пена.
Жуткий танец продолжался не менее получаса. Наконец по знаку Керчака грохот барабана внезапно стих, и колотившие в него самки поспешили пройти через шеренгу танцоров во внешний круг, где сидели на корточках зрители. Затем все самцы как один кинулись на тело, которое их удары уже успели превратить в сплошное месиво.
Обезьянам нечасто удается заполучить в достаточном количестве мясную пищу, и потому в завершение дикого празднества они должны были отведать вкус свежего мяса. Они приступили к последней стадии обряда – поеданию врага. Огромные клыки вонзались в труп, отгрызая толстые куски. Самые сильные из обезьян получали все лучшее, а слабакам оставалось только вертеться позади дерущегося и рычащего стада, дожидаясь возможности пролезть вперед и урвать кусочек или стащить кость.
Тарзану мясо было нужнее, чем обезьянам. Он принадлежал к виду, который питается мясом, однако ни разу в жизни не смог как следует насытиться животной пищей. И теперь его проворное тельце кружилось в куче сражающихся и рвущих труп на части обезьян, пытаясь ловкостью заполучить долю, которую он не мог завоевать силой.
На боку у Тарзана висел охотничий нож, – мальчик спрятал его в самодельные ножны, скопированные с картинки из книжки. Наконец ему удалось протолкнуться поближе. Тарзан вынул нож и отхватил себе изрядную порцию – гораздо больше, чем рассчитывал. Ему досталось целое предплечье, которое он вытащил прямо из-под ног могучего Керчака. Вожак был так занят своей царственной трапезой, что не обратил внимания на этот оскорбительный поступок.
Маленький Тарзан выскользнул из круга борющихся, прижимая к груди добычу.
Среди тех, кто крутился за пределами массы пирующих, был и старый Тублат. Он одним из первых добрался до мяса, утащил в сторону большой кусок, а теперь, расправившись с ним, пробивался за добавкой. Тут он и заметил Тарзана: мальчик выскочил из царапающейся и толкающейся толпы, крепко прижимая к себе кусок мяса. Тублат увидел объект своей давней ненависти, и его близко посаженные, налитые кровью глазки засверкали злобой.
Однако и Тарзан сразу увидел своего главного врага и, догадавшись о его намерениях, молнией помчался вперед, туда, где оставались самки и детеныши, надеясь скрыться среди них. Тублат преградил ему путь. Понимая, что спрятаться не удастся, Тарзан попытался спастись бегством. Он побежал к деревьям и, подпрыгнув, уцепился одной рукой за нижнюю ветку. Затем он ухватил свою добычу зубами и быстро полез наверх, преследуемый Тублатом. Он поднимался все выше и выше на качающуюся вершину могучего дерева, куда его тяжеловесный преследователь уже не осмеливался забраться. Усевшись на ветку, Тарзан принялся выкрикивать насмешки и оскорбления в адрес разъяренного, покрытого пеной зверя, который остановился на пятьдесят футов ниже.
И тогда Тублат впал в неистовство. С ужасным ревом он обрушился на землю, прямо в толпу самок и детенышей, и начал кусать их, норовя запустить свои огромные клыки в тонкие детские шеи и вырывая куски плоти из тел тех, кого ему удавалось схватить.
При ярком лунном свете Тарзан видел все, что происходило во время этого торжества бешенства. Самки и детеныши в ужасе разбегались и забирались на деревья. Затем дошла очередь и до взрослых самцов испытать на себе силу зубов взбесившегося товарища. Тогда все обезьяны поспешно бежали, слившись с тенями окружающего леса.
На поляне осталась только одна самка: она изо всех сил мчалась к дереву, на котором устроился Тарзан, а за ней несся разъяренный Тублат. Это была Кала, и как только Тарзан понял, что Тублат уже почти настиг ее, то ринулся по ветвям вниз, чтобы в случае необходимости помочь своей матери.
Кала подбежала к свешивающимся до земли ветвям дерева. Над ней, на ветвях, притаился Тарзан: он ждал, чем кончится погоня. Кала подпрыгнула и схватилась за ветвь над самой головой Тублата. Казалось, она была уже в безопасности, но тут раздался треск, ветвь обломилась – и самка рухнула прямо на Тублата, сбив его с ног.
Оба мгновенно вскочили на ноги, но еще быстрее спрыгнул на землю Тарзан, и разъяренный зверь оказался лицом к лицу с подростком, заслонившим от него Калу.
Это как нельзя лучше устраивало Тублата. С победным ревом он прыгнул на юного лорда Грейстока. Однако его клыкам было не суждено впиться в загорелое тело. Тарзан выбросил вперед мускулистую руку и вцепился в покрытую шерстью шею зверя, а другой рукой стал наносить удары охотничьим ножом в его широкую грудь. Удары сыпались один за другим и прекратились только тогда, когда Тарзан почувствовал, что огромное тело Тублата обмякло.
Тублат упал бездыханный, и тогда Тарзан из племени обезьян поставил ногу на шею своего злейшего врага и, вскинув голову к луне, огласил джунгли победным криком.
Его соплеменники один за другим спускались с деревьев и садились вокруг Тарзана и его поверженного недруга. Когда все собрались, Тарзан обратился к ним.
– Я Тарзан, – выкрикнул он. – Я великий убийца. Пусть все уважают Тарзана из племени обезьян и Калу, его мать. Нет среди вас никого сильнее Тарзана. Пусть знают об этом его враги.
Взглянув в злобные красные глаза Керчака, юный лорд Грейсток ударил себя кулаком в грудь, и над джунглями еще раз разнесся его пронзительный победный клич.
Глава 8
Охотник на вершинах деревьев
Наутро после обряда Дум-Дум обезьянье племя неспешно двинулось через лес обратно к побережью океана. Тело Тублата осталось лежать там, где он был убит: племя Керчака не ело своих мертвецов.
Отыскивать пищу по пути было очень легко: здесь в изобилии росли и капустные пальмы, и серые сливы, и бананы, и ананасы. Временами удавалось добыть мелких животных, птиц и их яйца, рептилий и насекомых. Орехи обезьяны разгрызали мощными челюстями, а если не получалось, то разбивали двумя камнями.
Встретив однажды львицу, обезьяны тут же рассыпались по деревьям в поисках убежища на верхних ветвях. Сабор с уважением относилась к острым клыкам и многочисленности обезьян, а они, в свою очередь, не меньше уважали ее за силу и свирепость.
Тарзан сидел на невысокой ветке, наблюдая, как медленно, плавно и бесшумно львица продвигается сквозь заросли, гибкая и величественная. Он сорвал ананас и швырнул его в старого врага. Огромная кошка остановилась и, повернув голову, взглянула на того, кто ее дразнил. Она ударила хвостом и обнажила желтые клыки, показав десны. Морда Сабор собралась в складки, а сузившиеся глаза метнули в обидчика стрелы гнева и ненависти. Прижав уши, львица посмотрела прямо в глаза Тарзану из племени обезьян и издала яростное рычание. Сидя в безопасности на нависающей над ней ветке, мальчик ответил ей ужасным боевым воплем своего племени. Еще секунду они глядели друг на друга молча, а затем огромная кошка нырнула в джунгли, и они скрыли ее, как океан поглощает брошенный в него камень.
И в этот момент Тарзану пришел на ум план. Он убил свирепого Тублата – и разве не стал он после этого самым сильным воином? А теперь он должен выследить и убить хитроумную Сабор. Тогда он станет еще и лучшим охотником.
Сын английского лорда давно уже мечтал прикрыть свою наготу тем, что в книгах называлось словом «одежда», ибо он понял по картинкам, что все «люди» носят ее, в то время как «обезьяны» и прочие животные этого не делают. Одежда, следовательно, была знаком силы, она выражала превосходство человека над другими животными – а иначе зачем было носить такие отвратительные вещи?
Много лун тому назад, когда Тарзан был младше, он хотел заполучить шкуру львицы Сабор, или льва Нумы, или леопарда Шиты, чтобы прикрыть свое безволосое тело и больше не напоминать мерзкую змею Хисту. Но теперь-то он гордился своей гладкой кожей, потому что она указывала на принадлежность к могучему роду, и в душе его боролись два желания: ходить обнаженным, как звери, или же подчиниться обычаям того племени, от которого он произошел, и скрыть тело под противной и неудобной одеждой. Он никак не мог принять окончательное решение.
Пока племя обезьян после встречи с Сабор продолжало не спеша двигаться сквозь джунгли, Тарзан обдумывал свой великий план убийства врага, и еще много дней его не занимало ничто другое.
Однако вскоре его отвлекли новые события.
День вдруг превратился в ночь. Все шумы джунглей внезапно смолкли. Деревья стояли неподвижно, словно парализованные ожиданием какого-то великого и неизбежного несчастья. Все в природе замерло, но ждать пришлось недолго. Сначала издалека донесся низкий, печальный, слабый стон. Он постепенно приближался, становясь все громче и громче. Огромные деревья вдруг склонились, словно согнутые до земли могучей рукой. Они кренились все ниже и ниже, и по-прежнему не было слышно ничего, кроме низкого и страшного гудения ветра. Затем неожиданно гиганты джунглей распрямились, словно поднимая свои могучие вершины, чтобы выразить гневный и оглушительный протест. Живой ослепительный свет вспыхнул в быстро несущихся по небу черных облаках. Угрожающе прогремели раскаты грома, и хляби небесные разверзлись над джунглями: с неба полилась вода.
Обезьяны, дрожа от холодного ливня, сбились под кронами больших деревьев. Молнии, раздиравшие темноту, выхватывали яростно раскачивающиеся ветви, потоки воды и гнущиеся стволы. То там, то здесь древний патриарх лесов, разорванный ударом молнии, забрасывал землю бесчисленными ветвями и тяжело валился, увлекая за собой росшие поблизости деревья. Ветви, большие и маленькие, сломанные яростью урагана, проносившегося сквозь колышущееся море зелени, несли смерть и разрушение обитателям леса.
Буря продолжалась без перерыва несколько часов, и все это время обезьяны жались друг к другу и дрожали от страха. Опасаясь погибнуть под валящимися стволами и ветвями, парализованные блеском молний, оглушенные громом, они представляли собой совсем жалкое зрелище.
А потом гроза внезапно кончилась. Ветер прекратился, показались солнечные лучи, и природа снова засияла улыбкой. Капли стекали с ветвей, листьев, лепестков, все блистало и переливалось в свете возвращающегося дня. И как только мать-природа забыла о буре, забыли о ней и ее дети. Все вернулось на круги своя, как это было до наступления кромешной тьмы.
Именно эта гроза помогла Тарзану объяснить загадку одежды. Он подумал о том, как удобно было бы ему, если бы его тело покрывал толстый мех Сабор! И эта мысль стала еще одним стимулом для осуществления задуманного.
В течение нескольких месяцев племя блуждало в окрестностях бухты, неподалеку от которой находилась хижина Тарзана. Учеба поглощала значительную часть его времени, но, когда он бродил по окрестным лесам, у него наготове всегда была крепкая веревка, и множество мелких животных гибло, став жертвой быстро наброшенной петли.
Однажды эта петля обвилась вокруг короткой шеи кабана Хорты. Зверь рванулся, пытаясь обрести свободу, и Тарзан стремглав полетел вниз с той ветки, на которой сидел в засаде. Обладатель могучих клыков развернулся, заслышав шум, а когда увидел перед собой всего лишь молодую обезьяну, на мгновение приник головой к земле и вдруг яростно набросился на застигнутого врасплох Тарзана. Однако тот сумел с обезьяньим проворством снова оказаться в безопасности, на ветке, в то время как Хорта промчался мимо, не задев его.
Этот случай помог Тарзану понять недостатки его необычного оружия. Длинную веревку он потерял, но утешался той мыслью, что если бы на месте кабана оказалась Сабор и если бы это она сорвала его с ветки, то исход поединка был бы совсем другим: можно не сомневаться, что Тарзан потерял бы свою жизнь.
Много дней понадобилось для того, чтобы сплести новую веревку. Когда же она была готова, Тарзан снова вышел на охоту и спрятался на огромной ветви, нависавшей над хорошо утоптанной тропой, которая вела к водопою. Мелкие животные спокойно прошли по этой тропе: Тарзана не интересовала такая пустяковая добыча. Ему хотелось проверить свой замысел на самом сильном звере.
И вот наконец появилась та, кого он ждал. По тропе шла львица, огромная, лоснящаяся, ее гибкие мускулы перекатывались под блестящей шкурой. Она держала голову высоко, не теряя бдительности, а ее длинный хвост медленно и грациозно ходил из стороны в сторону. Все ближе подступала она к тому месту, где Тарзан из племени обезьян притаился на ветке с длинной, свернутой кольцами веревкой в руках.
Подобно бронзовому изваянию, неподвижный, как сама смерть, ждал Тарзан. Сабор показалась прямо под ним. Один шаг, второй, третий – и веревка, вылетев из рук мальчика, обвила львицу. На долю секунды петля задержалась у Сабор на голове, свисая, словно огромная змея, но затем, пока львица глядела вверх, пытаясь понять, откуда же донесся этот свистящий звук, петля опустилась ей на шею. Тарзан резко дернул, туго затягивая петлю на лоснящейся шее, а затем отпустил веревку и впился обеими руками в ветку, чтобы удержаться, если Сабор сделает рывок.
Сабор попала в западню.
Потревоженный зверь прыгнул в сторону зарослей, но тщетно: Тарзан не собирался терять вторую веревку, как потерял первую. Опыт с кабаном многому его научил. Взвившись, львица почувствовала, что петля еще сильнее впилась ей в шею; тело ее вдруг перевернулось в воздухе и тяжело обрушилось на спину: Тарзан еще раньше догадался, что надо прочно привязать свободный конец веревки к стволу того большого дерева, на котором он устроил засаду.
Следуя дальнейшему плану, Тарзан уперся ногами в развилку двух ветвей и принялся что есть мочи тащить аркан на себя. И тут он почувствовал, что ему не по силам сдвинуть это тяжелое, бьющееся, скребущее когтями землю, ревущее тело, состоявшее, казалось, только из железных мускулов и ярости. Он не смог бы, как задумал, поднять Сабор на воздух и повесить на дереве. Вес ее был огромен, и когда она упиралась в землю всеми четырьмя лапами, сдвинуть ее с места мог бы, наверное, только слон Тантор.
Львица снова оказалась на тропе, откуда ей было видно, кто именно посмел нанести такое оскорбление. Издав яростный рык, она высоко подпрыгнула, пытаясь достать Тарзана, но когда огромное тело коснулось ветви, где он сидел, мальчика там уже не было. Он легко вспорхнул на более тонкую ветку, находившуюся от разъяренной львицы не меньше чем в двадцати футах. Какое-то мгновение Сабор цеплялась за нижний сук, в то время как Тарзан смеялся над ней, швыряя сучки и веточки прямо ей в морду. Затем зверь обрушился на землю, и Тарзан снова быстро спустился на нижний сук, чтобы схватить веревку. Однако львица уже поняла, что ее держало – всего лишь какая-то тонкая лиана, – и она перекусила аркан своими огромными челюстями прежде, чем охотник повторно попытался затянуть петлю.
Тарзан был ужасно расстроен. Его хорошо продуманный план был сведен к нулю. Оставалось только кричать на ревущего внизу зверя и дразнить его насмешливыми гримасами.
Сабор расхаживала под деревом еще несколько часов. Четыре раза она пыталась запрыгнуть на дерево, чтобы достать это непонятное существо, танцующее там, наверху. Но с тем же успехом она могла бы поохотиться на неуловимый ветер, шумевший в вершинах деревьев.
В конце концов Тарзану надоело дразнить львицу. Издав на прощание боевой клич и швырнув спелый фрукт, испачкавший Сабор всю ее оскаленную морду, мальчик помчался прочь по ветвям деревьев, держась в сотне футов над землей, и вскоре оказался среди соплеменников.
Словами и жестами он поведал им о своем приключении, и его выпяченная грудь, его гордый вид произвели самое сильное впечатление даже на его заклятых врагов. Что касается Калы, то она даже пустилась в пляс от радости и гордости за сына.
Глава 9
Человек и человек
Тарзан из племени обезьян продолжал жить жизнью джунглей, и немногое менялось для него с годами: он только становился сильнее и мудрее, черпая из книг сведения о все более странных мирах, находящихся где-то вдали от знакомых ему первозданных лесов. Однако жизнь никогда не казалась ему однообразной и унылой. В ручьях и небольших озерах можно было ловить рыбу Пайсу. Не давала скучать и Сабор со своей свирепой родней: следовало держаться настороже, что придавало особый вкус любому мгновению, проведенному на земле, а не на деревьях.
Звери часто охотились на Тарзана, но чаще он сам охотился на зверей. Ни разу их острые когти не коснулись его, но много раз оказывались так близко, что от гладкой кожи Тарзана их отделяло расстояние меньше древесного листа. Быстра была львица Сабор, проворны лев Нума и леопард Шита, но Тарзан из племени обезьян – все равно быстрее.
Он подружился со слоном Тантором. Как это произошло? Кто знает… Но только обитатели леса не раз видели, как лунными ночами Тарзан из племени обезьян и слон Тантор прогуливались вместе и в тех местах, где путь был гладким, Тарзан ехал, восседая на могучей спине Тантора.
Много дней он провел в хижине, где по-прежнему лежали нетронутыми кости его родителей и скелет маленького сына Калы. В восемнадцать лет Тарзан хорошо читал и понимал многое из того, что было написано в книгах. Умел писать – быстро и четко, но только печатными буквами. Скоропись он не освоил, хотя среди других драгоценных вещей в хижине были и тетради. Ничего написанного от руки по-английски там не было, и потому он не видел проку в том, чтобы учиться этому.
Итак, в восемнадцать лет мы находим этого потомка английских лордов не говорящим по-английски, но зато способным читать и писать на этом языке. Ни разу в жизни ему не доводилось видеть хотя бы одного человека, кроме самого себя. По той небольшой территории, где кочевало его племя, не протекали крупные реки, и даже дикие туземцы не могли сюда приплыть. Высокие холмы огораживали это место с трех сторон, с четвертой простирался океан. Здесь водились и львы, и леопарды, и ядовитые змеи. В нетронутых лабиринтах густо заросших лесов пока еще не ступала нога отважного первопроходца из числа тех животных, которых называют людьми.
Но однажды, когда Тарзан из племени обезьян сидел в отцовской хижине, погруженный в тайны очередной книги, вечное спокойствие его лесов было нарушено навсегда.
С восточной стороны показалась странная процессия: люди шли один за другим по склону невысокого холма. Впереди выступали пятьдесят черных воинов, вооруженных легкими деревянными копьями, концы которых были обожжены на медленном огне костра и заострены. В руках у них были длинные луки, а в колчанах – отравленные стрелы. За спиной у каждого висел овальный щит, а в носы были продеты большие кольца. Кудрявые свалявшиеся шевелюры дикарей украшали пучки разноцветных перьев. На лбу у каждого имелись наколки в виде трех параллельных цветных линий, а на груди – в виде трех концентрических кругов. Их желтые зубы были остро отточены, а толстые, выдающиеся вперед губы придавали лицам еще более животное и грубое выражение. За воинами двигалось несколько сотен женщин и детей. Женщины несли на головах глиняные горшки, домашнюю утварь и слоновую кость. Позади, в арьергарде, шла еще сотня воинов, внешне ничем не отличавшихся от авангарда.
Порядок построения колонны говорил о том, что туземцы, по-видимому, больше опасались нападения сзади. И действительно это было так, ведь они бежали от солдат белого человека, которые так притесняли их, заставляя собирать каучук и слоновую кость, что однажды дикари взбунтовались и перебили небольшую военную часть – одного белого офицера и нескольких черных солдат. Много дней туземцы пировали, объедаясь их мясом, но затем куда более сильная группа военных напала на их деревню, чтобы отомстить за смерть своих товарищей. Той ночью черные солдаты белого человека тоже до отвала насытились мясом, и теперь жалкие остатки некогда могущественного племени бежали в глубину мрачных джунглей, предпочитая неизвестность рабству.
Однако то, что означало свободу и стремление к счастью для этих дикарей, одновременно представляло смертельную опасность для множества обитателей джунглей.
В течение трех дней процессия медленно продвигалась вглубь неведомого и непроходимого леса, пока наконец утром четвертого дня дикари не вышли на небольшую поляну на берегу речки. Здешние места показались им не столь заросшими, как те, что они видели до сих пор. Здесь они решили построить новую деревню, и уже через месяц была прорублена большая просека, возведены хижины и ограды, посажены ямс, маис и плантайн, и для туземцев началась привычная жизнь на новом месте. Тут не было белых людей, не было солдат, никто не принуждал их собирать каучук и слоновую кость для жестоких и неблагодарных надсмотрщиков.
Только несколько лун спустя новые жители решились выйти за пределы своей деревни. Двое сразу пали жертвами старой Сабор, и черные воины, убедившись, что джунгли просто кишат свирепыми и кровожадными хищниками, львами и леопардами, перестали отходить от своих безопасных ограждений.
Но как-то раз Кулонга, сын старого короля Мбонги, забрел далеко в джунгли на запад. Он продвигался вперед осторожно и держал наготове в правой руке копье, а левой крепко прижимал к своему лоснящемуся черному телу длинный овальный щит. За спиной у него был лук, а в колчане – множество тонких прямых стрел, обильно смоченных вязкой черной смолянистой жидкостью, которая делала смертельным укол их тончайших игольчатых наконечников.
Кулонга долго шел на запад, и ночь застала его далеко от изгородей отцовской деревни. Чтобы переночевать, он забрался в развилку стволов большого дерева и, устроив там себе что-то вроде гнезда, свернулся и заснул.
А в трех милях к западу от места его ночлега расположилось племя Керчака.
Рано утром обезьяны разбрелись по лесу в поисках пищи. Тарзан, как всегда, направился к своей хижине, надеясь добыть по пути необременительной охотой дневное пропитание еще прежде, чем он выйдет на берег.
Обезьяны разошлись по одному или по двое-трое, но никто из них не заходил слишком далеко – туда, где можно не услышать сигнала опасности.
Кала медленно брела в восточном направлении по тропе, протоптанной слонами, обыскивая попадавшиеся на пути полусгнившие стволы в поисках вкусных жучков и грибов. Вдруг она услышала странный, совсем тихий звук и насторожилась. Тропа, по которой она шла, не сворачивала никуда на протяжении примерно пятидесяти ярдов, и в конце этого естественного, покрытого листвой тоннеля Кала увидела фигуру странного существа, двигавшегося ей навстречу. Это был Кулонга.
Кала не стала долго ждать: она тут же развернулась и быстро двинулась в противоположном направлении по той же тропе. Она не бежала: просто все в ее племени предпочитали обойти возможную опасность стороной, если только не были сильно возбуждены.
Кулонга пошел за ней следом. Он почувствовал мясо. Если убить это животное, можно потом пировать весь день. И он поспешил вперед, готовый в любой момент метнуть копье. Тропа повернула, и Кулонга снова увидел Калу в конце еще одного прямого участка. Он поднял руку с копьем, его мускулы напряглись под гладкой кожей. Рука рванулась вперед, и копье полетело в Калу. Однако бросок был неточен: оружие только оцарапало ей бок.
Издав вопль гнева и боли, обезьяна обернулась к своему обидчику. И тут же затрещали деревья под весом ее соплеменников, спешивших на этот вопль. Кала ринулась на человека, и тогда Кулонга с невероятной быстротой сдернул с плеча свой лук и наложил на него стрелу. Оттянув тетиву, он пустил отравленное оружие в сердце огромной обезьяны.
С предсмертным криком Кала повалилась вперед прямо на глазах изумленных сородичей.
С ревом и визгом обезьяны кинулись за Кулонгой, но осторожный дикарь уже бежал по тропе со скоростью испуганной антилопы. Он знал о свирепости этих волосатых лесных людей, и его единственным желанием было удрать от них как можно дальше.
Обезьяны преследовали Кулонгу, перепрыгивая с дерева на дерево, довольно долго, но в конце концов постепенно отстали от него и вернулись к месту трагедии.
Тем временем Тарзан, сидевший на пляже неподалеку от своей хижины, услышал отдаленные звуки какого-то столкновения, он понял, что это голоса членов его племени, и поспешил на зов.
Добежав до места, он увидел, что все племя собралось вокруг тела его убитой матери.
Скорбь и гнев Тарзана были безмерны. Он снова и снова выкрикивал свой ужасный боевой клич. Он колотил себя в грудь кулаками, а потом упал на тело Калы и бурными рыданиями облегчил тяжесть своего оставшегося одиноким сердца. Он потерял единственное в мире создание, которое проявляло к нему любовь и привязанность.
Что из того, что Кала была свирепой и уродливой обезьяной? Для Тарзана она была и добра, и прекрасна. На нее он изливал, сам того не понимая, всю почтительную любовь, которую обычный английский мальчик адресовал бы своей матери. Но Тарзан не помнил и не знал другой матери, и Кале досталась та любовь, которая по праву принадлежала бы прекрасной леди Элис, будь та жива.