Священный цветок. Чудовище по имени Хоу-Хоу. Она и Аллан. Сокровище озера

Глава II

Аукционный зал

Мне помнится, что разговор о понго, почитателях гориллы и Священного цветка, не возобновлялся вплоть до нашего приезда в мой дом в Дурбане. Туда я взял, конечно, с собою Чарльза Скрупа, туда же переехал и Брат Джон, который, за неимением свободных комнат у меня в доме, разбил палатку в саду.

Однажды вечером мы с ним сидели на крыльце и курили. Единственной слабостью Брата Джона было пристрастие к табаку. Он совершенно не пил вина, ел мясо только тогда, когда был принужден к этому обстоятельствами, но с удовольствием сообщаю, что при всяком удобном случае он, как и большинство американцев, курил сигары.

– Джон, – сказал я, – я думал о вашем рассказе и сделал несколько выводов.

– Какие, Аллан?

– Во-первых, вы порядком сглупили, не расспросив Калуби как следует. У вас был для этого удобный случай.

– Согласен с вами, Аллан, но ведь я доктор, и тогда меня главным образом занимала операция.

– Во-вторых, я уверен: Калуби подвергся нападению своего бога-обезьяны, и обезьяна эта – горилла.

– Почему вы так думаете?

– Потому что я слышал об обезьянах соко, живущих в Центральной Африке, которые откусывают у людей пальцы на руках и ногах. Говорят, они очень похожи на горилл.

– Я тоже знаю этих обезьян, Аллан. Однажды я видел соко, огромную коричневую обезьяну, которая стояла на задних лапах, а передними барабанила в грудь. Я не успел хорошенько рассмотреть эту громадину, потому что пришлось уносить ноги.

– В-третьих, желтая орхидея может принести много денег тому, кто выкопает растение и перевезет в Англию.

– Я, кажется, говорил вам, Аллан, что такая орхидея стоит около двадцати тысяч фунтов. Таким образом, ваш вывод не новость.

– В-четвертых, я не прочь пуститься на поиски этой редкости и получить свою долю от двадцати тысяч фунтов.

К этим словам Брат Джон проявил чрезвычайный интерес.

– Ага! – воскликнул он. – Теперь мы наконец дошли до самой сути дела. Я все ждал, когда вы скажете это, Аллан. У вас во всем так – медленно, но верно.

– В-пятых, – продолжал я, – для организации такой экспедиции потребуется значительно больше денег, чем есть у нас с вами вместе. Нам нужны компаньоны, активные или пассивные, но непременно с деньгами.

Брат Джон бросил взгляд на окно комнаты Чарли Скрупа, который, еще не окрепнув после болезни, спать ложился рано.

– Нет, – сказал я, – с него довольно Африки. Да и вы сами говорили, что он окончательно оправится не раньше чем через два года. Кроме того, тут замешана леди. Я послал ей письмо от своего имени. Ее адрес назвал Скруп; правда, он в тот момент не понимал, что говорит. Я написал ей, что он все время бредил только ею и что он герой. Ох! Что скажет Чарли Скруп, когда узнает, как я расписал его! Письмо ушло с последней почтой, и я надеюсь, скоро дойдет по назначению. Теперь слушайте дальше. Скруп желает, чтобы я сопровождал его в поездке домой. Он, по-видимому, надеется, что я замолвлю за него словечко, если мне случится встретиться с той леди. Он берет на себя все расходы по путешествию и предлагает уплатить мне за потраченное время. В последний раз я был в Англии в трехлетнем возрасте, поэтому мне не хотелось бы упускать такой случай.

Брат Джон помрачнел.

– А как же экспедиция? – спросил он.

– Сегодня первое ноября, – ответил я. – В тех местах начинается сезон дождей, который длится до апреля. Раньше не стоит и пытаться посетить ваших приятелей понго. Я же тем временем успею съездить в Англию и вернуться обратно. Если вы доверите мне ваш цветок, я возьму его с собой. Быть может, мне удастся найти человека, который согласится дать денег на организацию поисков этого растения. Если хотите, можете жить у меня и располагать моим домом как своим.

– Благодарю вас, Аллан, но несколько месяцев кряду мне на одном месте не усидеть. Я отправлюсь куда-нибудь, потом вернусь.

Брат Джон остановился, задумчиво устремив глаза в темноту. Потом предложил:

– Видите ли, брат, меня тянет бродить и бродить по этой земле, пока…

– Пока – что? – с нажимом спросил я.

Джон сделал над собой усилие и ответил с деланой беззаботностью:

– Пока не изучу каждый дюйм ее. Есть еще очень много племен, которых я не посетил.

– Включая понго, – сказал я. – Кстати, если я достану денег на экспедицию, то, полагаю, вы тоже отправитесь со мной? Ведь только с вашей помощью удастся пробраться к понго через земли ваших друзей мазиту.

– Конечно, я отправлюсь с вами. Более того, если вы не составите мне компанию, я пойду один. Я намерен исследовать страну понго, невзирая на смертельную опасность.

Я пристально посмотрел на него и произнес:

– Ради цветка вы, Джон, готовы рисковать многим. Или вы ищете что-то еще, кроме орхидеи? Если так, надеюсь услышать правду. – Я сказал это, памятуя, что Брат Джон не приемлет лжи даже по мелочи.

– Хорошо, Аллан. Если вы так настаиваете, скажу вам всю правду. О понго я слышал больше, чем рассказал вам. Это было после того, как я оперировал Калуби, или после того, как я попытался пробраться к понго один. Последнее, насколько вам известно, мне не удалось.

– Что же вы узнали?

– У понго, наряду с белым богом, есть и белая богиня.

– И что с того? Полагаю, это горилла-самка.

– Ничего, за исключением того, что богини всегда интересовали меня. Спокойной ночи!

«Старый чудак, – подумал я, – ты что-то скрываешь от меня. Хорошо. В один прекрасный день я узнаю, не ложь и не бред ли все это. Хотя вряд ли, существует же орхидея… Странный народ эти понго со своей белой богиней и Священным цветком. Поистине Африка страна необыкновенных людей и богов!»

Теперь место действия переносится в Англию. (Но не бойся, отважный читатель! Через несколько страниц мы снова окажемся в Африке.) Мистер Чарльз Скруп и я покинули Дурбан через день или два после моего последнего разговора с Братом Джоном. В Кейптауне мы сели на почтовый пароход, утлое суденышко, которое после долгого и утомительного плавания доставило нас в Плимут целыми и невредимыми. Попутчиками нашими оказались люди скучные и неинтересные. Большинство из них я забыл, но одну леди помню хорошо. Судя по вульгарной внешности, в молодости она служила официанткой, а теперь стала женой богатого виноторговца из Кейптауна. На нашу беду, после обеда у нее неизменно развязывался язык, а меня она особенно невзлюбила. Помню, как она сидела в салоне, освещенном керосиновой лампой, которая качалась над ее головой (эта леди всегда садилась под лампой, чтобы всем были видны ее бриллианты), и говорила: «Вы же не на охоте, мистер Аллан (с ударением на Аллан) Квотермейн. Вульгарным не место в приличном обществе. Пойдите причешитесь!» А ведь мои жесткие волосы не пригладишь! Ее маленький супруг испуганно бормотал: «Перестань, дорогая! Ты ведь можешь обидеть».

Но к чему ворошить все это по прошествии стольких лет, ведь даже имена тех людей забылись? Наверное, тот эпизод застрял в памяти занозой. Еще вспоминается остров Вознесения, который мы посетили, – буруны, хлещущие берег, обнаженный пик, увенчанный зеленью, водяные черепахи. Мы захватили с собой пару, и я часто смотрел, как они лежат на баке на спинах, слабо шевеля конечностями. Одна сдохла, и я велел мяснику очистить для меня ее панцирь. Его обработали, отполировали, и впоследствии я преподнес панцирь мистеру Скрупу и невесте в качестве свадебного подарка. Я предполагал, что это будет корзинка для рукоделия, и был весьма смущен, когда одна глупая леди во всеуслышание объявила на свадьбе, что никогда не видела столь красивой колыбели. Я, конечно, пытался объяснить ей назначение подарка, но все кругом посмеивались.

Только к чему я пишу о пустяках, не имеющих прямого отношения к моей истории?!

Я уже упоминал, что рискнул отправить письмо мисс Маннерз относительно мистера Скрупа и в этом послании, между прочим, сообщил, что «если герой останется в живых, то я, вероятно, привезу его домой со следующим почтовым пароходом». Мы прибыли в Плимут тихим ноябрьским утром, часов в восемь. Тут же подошел буксир за пассажирами, почтой и частью груза. Я смотрел, как судно подходит к нам, и увидел на его палубе полную леди, закутанную в меха, а рядом с ней молодую красивую блондинку в опрятном саржевом костюме и в круглой шляпе с плоской тульей и загнутыми кверху полями. Немного спустя ко мне подошел стюард и сказал, что меня просят в салон. Я отправился туда и нашел там двух упомянутых дам, стоявших рядом.

– Мистер Аллан Квотермейн? – осведомилась полная леди. – Скажите поскорее, где мистер Скруп, которого вы везете домой?

Что-то в ней и в ее манере обращения так встревожило меня, что я едва мог ответить:

– Внизу, мадам, внизу…

– Моя дорогая, – обратилась полная леди к своей спутнице, – я предупреждала: тебе нужно готовиться к худшему. Соберись с духом и не устраивай сцены перед всеми этими людьми. Пути Провидения неисповедимы. Не следовало отпускать бедного юношу в страну язычников. – Потом, обернувшись ко мне, она прибавила: – Я полагаю, он набальзамирован? Мы хотели бы похоронить его в Эссексе.

– Набальзамирован! – вскричал я. – Набальзамирован?! Да он в ванне или был в ней всего лишь несколько минут тому назад!

В следующую секунду молоденькая леди рыдала от радости у меня на плече.

– Маргарет! – воскликнула компаньонка, которая приходилась молодой особе кем-то вроде тетки. – Я просила тебя не устраивать публичных сцен. Мистер Квотермейн, ввиду того, что мистер Скруп жив, будьте добры попросить его сюда.

Я немедленно притащил Скрупа, не успевшего как следует побриться. Дальнейшую сцену несложно себе представить.

Хорошо быть героем. Благодаря мне Чарльз Скруп прослыл человеком отчаянной храбрости. Теперь у него есть внуки, и они уверены: дед в молодости только и делал, что совершал подвиги. Более того, Скруп этого не отрицает.

Потом я отправился в Эссекс к молодой леди, в ее имение с красивым домом. Я попал на большой званый обед на двадцать четыре персоны. Мне пришлось произнести речь о Чарльзе Скрупе и леопарде. По-моему, она удалась на славу. По крайней мере, все рукоплескали, включая слуг, собравшихся в глубине парадного зала.

Помню, что для украшения рассказа я добавил в него еще нескольких леопардов (самку и трех подросших детенышей) и раненого буйвола. Мол, всех их поочередно мистер Скруп прикончил охотничьим ножом. До чего интересно было смотреть на него во время этого рассказа. К счастью, Скруп сидел рядом со мной, и я мог пинать его под столом. Я очень веселился и радовался за молодых, ведь они действительно любили друг друга. Хвала Всевышнему, что мне с помощью Брата Джона удалось их воссоединить.

Во время своего пребывания в Эссексе я впервые встретился с лордом Рэгноллом и очаровательной мисс Холмс, с которыми мне впоследствии суждено было пережить очень странные приключения.

После небольшой передышки я взялся за дело. Мне сказали, что в Сити есть фирма, занимающаяся аукционной продажей орхидей, которые в то время входили в моду у богатых садоводов. «Вот подходящее место, где мне следует показать свое сокровище, – подумал я. – Вне сомнений, господа из „Мэй и Примроуз“, – (так называлась эта всемирно известная фирма), – познакомят меня с богатыми орхидистами, которые пожелают вложить пару тысяч фунтов в поиски цветка, сто́ящего, по словам Брата Джона, неслыханных денег. По крайней мере, я попробую».

И вот в пятницу, около двенадцати часов дня, я направился в контору «Мэй и Примроуз», захватив золотистую орхидею циприпедиум, которая лежала теперь в плоской жестяной коробке. Для своего посещения я выбрал неудачное время, так как на вопрос, можно ли увидеть мистера Мэя, получил ответ, что он на выезде, оценивает растения.

– В таком случае я хотел бы видеть мистера Примроуза, – сказал я.

– Мистер Примроуз в аукционном зале, – бросил клерк, казавшийся очень занятым.

– А где это? – спросил я.

– За дверью налево, потом опять налево и под часы, – буркнул клерк, захлопывая окошечко.

Раздраженный такой грубостью, я едва не отказался от своей затеи. Впрочем, одумавшись, я все же пошел в указанном направлении и через пару минут попал в узкий коридор, ведущий в большой зал. Новичков этот зал удивлял до глубины души. Первое, что бросилось мне в глаза, было объявление на стене, запрещающее посетителям курить трубку. «Странные растения эти орхидеи, если отличают сигарный дым от трубочного», – подумал я, переступая порог. Длинный стол слева заставили горшками с самыми красивыми цветами, какие я когда-либо видел, – они поражали своим разнообразием. Столы вдоль стен завалили сухими корневищами, тоже, по-видимому, орхидейными. Моему неопытному глазу все эти корни казались не стоящими и пяти шиллингов: сухие же, мертвые.

Посреди зала высилась трибуна, за которой восседал джентльмен с очень приветливым лицом. Он так быстро вел аукцион, что клерк рядом с ним едва успевал записывать покупателей. Перед трибуной за столом в виде подковы сидели покупатели. Край стола никто не занял, так что носильщики могли выставлять цветы для каждого нового лота. На столике у самой трибуны уместили еще горшков двадцать с орхидеями; цветы были еще красивее, чем на большом столе. Судя по объявлению, их намеревались продавать ровно в половине второго. По всему залу тут и там стояли группы мужчин (всех дам усадили), большинство с орхидеями в петлице. Это, как я впоследствии выяснил, были продавцы и любители орхидей. Доброжелательные на вид орхидисты очень мне понравились.

Зал тоже казался чрезвычайно уютным, особенно по контрасту с улицами, тонувшими в ужасном лондонском тумане. Я пробрался в угол, чтобы никому не мешать, и наблюдал за аукционом. Вдруг чей-то приятный голос спросил, не желаю ли я заглянуть в каталог. Я посмотрел на говорившего и сразу почувствовал к нему чрезвычайную симпатию (я уже говорил, что принадлежу к людям, для которых первое впечатление очень важно). Рядом со мной сидел невысокий джентльмен, хорошо сложенный, крепкий с виду. Его трудно было назвать красавцем – обычный англичанин, лет двадцати четырех или двадцати пяти, светловолосый, голубоглазый, обаятельный. Я сразу понял, что передо мной милейший человек и добрая душа. В петлице его поношенного твидового костюма красовалась орхидея – знак принадлежности ко всей этой компании. Как ни странно, грубый костюм шел к румянцу и взъерошенным волосам незнакомца. По правде говоря, я видел его растрепанную шевелюру, потому что он сидел на своей шляпе.

– Благодарю вас, но я пришел сюда не покупать. Я мало смыслю в орхидеях, – пояснил я, – за исключением некоторых видов, встречавшихся мне в Африке, и вот этой. – Я похлопал по жестяному ящику, который держал в руках.

– Африканские орхидеи меня очень интересуют, – сказал молодой человек. – Что у вас в этом ящике, растение целиком или только цветы?

– Всего один цветок. Он принадлежит не мне. Мой африканский друг просил меня… впрочем, это длинная история, которая вряд ли вас увлечет.

– Напротив. Судя по величине, у вас там стебель или бутон цимбидиума.

Я отрицательно покачал головой:

– Мой друг называл его иначе – циприпедиумом.

Молодой человек чрезвычайно удивился.

– Один цветок циприпедиума в целом ящике? Настолько крупный?

– Да, по словам моего друга, это самый крупный циприпедиум на свете из всех, что когда-либо были найдены. Около двадцати четырех дюймов от края одного бокового лепестка, – кажется, так он их называл, – до края другого, ширина чашечки около фута.

– Двадцать четыре дюйма в поперечнике и фут в чашелистике! – потрясенно воскликнул молодой человек. – И это циприпедиум! Сэр, вы шутите?!

– Ничего подобного, сэр! – возмутился я. – Ваши слова равнозначны обвинению во лжи. Впрочем, может действительно оказаться, что эта орхидея другого рода.

– Во имя богини Флоры, покажите мне ее скорее!

Я успел открыть ящик наполовину, когда к нам подошли двое джентльменов, которые либо слышали наш разговор, либо заметили волнение моего собеседника. В петлицах у них тоже были орхидеи.

– Ба, Сомерс! – начал один из них с фальшивой доброжелательностью. – Что там у вас?

– Что это у твоего друга? – вторил ему другой.

– Ничего, – ответил молодой человек, которого назвали Сомерсом. – В ящике у него… тропические бабочки.

– Ах бабочки… – отозвался номер один и пошел прочь.

А вот от господина номер два, напористого, с ястребиным взглядом, так легко было не отделаться.

– Давайте посмотрим на этих бабочек, – обратился он ко мне.

– Исключено! – воскликнул молодой человек. – Мой друг опасается, что сырость испортит их окрас, верно, Браун?

– Верно, Сомерс, – подыграл ему я и захлопнул ящик.

Мужчина с ястребиными глазами удалился, ворча, что сказки про бабочек уже встали ему поперек горла.

– Орхидист! – прошептал молодой человек. – Орхидисты народ ужасный. Оба этих джентльмена весьма богаты, мистер Браун… Простите, могу лишь надеяться, что угадал ваше имя, хотя, конечно, шанс невелик.

– Да уж, – усмехнулся я. – Меня зовут Аллан Квотермейн.

– А! Это лучше, чем Браун. Вот что, мистер Аллан Квотермейн. Здесь есть отдельная комната, и у меня имеется ключ от нее. Давайте переберемся туда с вашими… бабочками!

В этот момент мимо нас прошествовал господин с ястребиным взором.

– С удовольствием, – ответил я.

Мы вышли из аукционного зала, спустились по лестнице и в конце концов попали в комнатушку, по стенам которой стояли полки, уставленные книгами и гроссбухами.

Сомерс тщательно запер за собой дверь.

– Ну-с, – произнес он тоном романтического злодея, оставшегося наедине с добродетельной героиней, – теперь мы одни. Мистер Квотермейн, показывайте… ваших бабочек.

Я поставил ящик на сосновый стол у окна и открыл его. Под крышкой лежал слой ваты, а под ним, между двумя стеклами, – золотистый цветок с широким зеленым листом, невредимый после долгих путешествий, прекрасный даже в засушенном виде.

Сомерс не мог оторвать от него глаз. Один раз он обернулся, пробормотал что-то, потом снова принялся рассматривать его.

– О Небо! Возможно ли, чтобы в нашем несовершенном мире существовал такой цветок? Ведь вы не подделали его, мистер Квотермейн?

– Сэр, – сказал я, – я во второй раз слышу оскорбительные намеки. Прощайте!

– Не обижайтесь! – воскликнул он. – Сжальтесь над слабостью бедного грешника! Вы не понимаете меня?

– Будь я неладен, если понимаю!

– Поймете это только тогда, когда начнете собирать орхидеи. Во всем, что не касается их, я человек абсолютно здравомыслящий. Мистер Квотермейн, – взволнованно продолжал он, понизив голос, – ваш друг прав. Это чудесная орхидея циприпедиум, и она стоит целой золотой копи.

– Охотно верю, учитывая мой опыт на золотых копях, – заявил я колко и, как оказалось, пророчески.

– О золотой копи я говорил образно, а не буквально, не как участник кампании. Я имел в виду не один цветок, а растение, на котором он распустился. Где его можно найти, мистер Квотермейн?

– На юго-востоке Африки, – ответил я. – Место могу указать приблизительно, с точностью до трехсот миль.

– Это очень неопределенно, мистер Квотермейн. Конечно, расспрашивать вас я не вправе, мы же совсем незнакомы… Но уверяю вас, человек я порядочный. Может, вкратце расскажете мне историю этого цветка?

– Вряд ли мне следует это делать, – произнес я с некоторым колебанием.

Но все же, опустив имена и точные обозначения местности, я в общих чертах пересказал историю цветка и объяснил, что ищу тех, кто готов финансировать экспедицию в далекое место, где, вероятно, растет эта необыкновенная орхидея циприпедиум. Едва я закончил рассказ, как в дверь заколотили.