Костер в ночи. Мой брат Майкл. Башня из слоновой кости (сборник)

Примерно через минуту вслед за ними появилась пожилая пара, оба высокие, тощие, слегка сутулые, со спокойными благовоспитанными лицами и в весьма потрепанных шляпах. Они торжественно пронесли вверх по лестнице пустую корзину для рыбы, и тут же по их пятам с трудом протащилась еще одна женщина, глубоко засунувшая руки в карманы пальто. Я не разглядела ее лица, но поникшие плечи и безжизненная походка поведали о судьбе, полной разочарований и усталости.

Зевнув, я вытянула ноги к огню и глотнула еще хереса. Лениво перелистала страницы старого светского еженедельника, лежащего у моего локтя. С глянцевых страниц, выхваченные безжалостной вспышкой, смотрели привычные лица, застигнутые на охотничьих ужинах и благотворительных балах… красивые лошади, некрасивые женщины, разодетые мужчины… Лондонский телефонный справочник был бы куда интереснее. Мне попалась моя фотография, достаточно ординарная: я позировала на фоне камина работы Адама в вечернем платье – наиболее вдохновенном творении Хьюго Монтефиора… Прелестное платье, я хорошо его помню. А вот страницы, посвященные театральной хронике: Алек Гиннес с немыслимой бородой; Вивьен Ли, близ которой меркнут все женщины; Марша Малинг одаряет камеру знаменитой треугольной улыбкой, глядя в пустоту своими поразительными глазами…

Дверь в гостиную распахнулась и вновь закрылась со свистящим звуком. Вошла Марша Малинг, села напротив меня и позвонила в колокольчик, чтобы ей принесли выпить.

При виде ее я замигала. Ошибки быть не могло. Эти гладкие волосы цвета золотистой меди, широкие очаровательные глаза, аристократический носик и, безусловно, аристократический рот. Это была она, звезда серий романтических спектаклей, которые шли с таким успехом, что один из самых больших лондонских театров был постоянно переполнен в первые годы войны, да и поныне публика толпами стекалась туда.

Официант выполнил заказ. Марша Малинг сделала глоток, встретилась со мной взглядом и рассеянно улыбнулась. Затем улыбка сменилась внимательным взглядом.

– Простите, – прозвучал знакомый хриплый голос, – мы не встречались прежде? Мы ведь знакомы?

Я улыбнулась:

– Смело с вашей стороны заявлять такое, мисс Малинг. Полагаю, вы привыкли избегать людей, претендующих на знакомство с вами. Но нет, мы с вами раньше не встречались.

– И все же я уверена, что видела вас где-то.

Я перелистала страницы журнала кончиками ногтей.

– Возможно. Я манекенщица.

Узнавание озарило ее лицо.

– Так вот оно что! Вот откуда! Вы работаете у Монтефиора, если не ошибаюсь!

– В общем, да… но временами я работаю на стороне. Меня зовут Друри. Джанетта Друри. Как зовут вас, мне, естественно, известно. И конечно же, я была на вашем спектакле, и на предыдущем, и на том, который был до него…

– И так до сотворения мира, милочка моя. Я знаю. Но вы крайне любезны. Должно быть, вы еще ходили с косичками, когда я играла в «Диких красотках».

Я рассмеялась:

– Я рано их обрезала. Мне пришлось зарабатывать на жизнь.

– Вот как? – Марша сделала глоток джина, разглядывая меня. – Но я вспомнила, где я вас видела. Это было не на фотографии, а на зимнем шоу Ледюка в прошлом году. Я приобрела то божественное платье для коктейлей…

– Из бархата цвета топаза. Я помню его. Действительно божественное платье.

Она скорчила гримасу.

– Вероятно. Но это было ошибкой. Вам, так же как и мне, прекрасно известно, что блондинкам оно не идет.

– Когда вы его покупали, вы не были блондинкой, – не подумав, брякнула я. – Простите, – добавила я поспешно. – Я…

Но она засмеялась веселым журчащим смехом:

– Действительно. Я забыла. Мне пришлось стать шатенкой для «Мицци». Это мне не шло, к тому же «Мицци» провалилась.

Марша вытянула вперед изящные ноги и одарила меня своей знаменитой треугольной улыбкой.

– Я рада, что вы приехали. Я здесь всего три дня и уже скучаю по городу. Впервые с момента моего отъезда у меня появилась потребность подумать о таком цивилизованном предмете, как одежда. Я просто обожаю ее, а вы?

– Естественно. Но поскольку это моя работа…

– Я знаю, – сказала она. – Но здесь говорят лишь о горах да о рыбалке, а подобные занятия мне представляются невероятно скучными.

– Тогда что вы тут делаете?

Этот вопрос вырвался у меня помимо воли и прозвучал грубовато, однако Марша ответила без всякой обиды:

– Отдыхаю, милочка моя.

– А, понимаю, – произнесла я, стараясь не выказывать любопытства.

Марша Малинг подняла бровь и снова рассмеялась.

– Да нет же, – ответила она, – я и в самом деле отдыхаю, а не просто нахожусь без работы. Спектакль сошел неделю назад. Адриан объявил, что я обязательно должна прийти в себя, а я как раз прочитала божественную книгу о Скае, и вот я здесь.

– И как, соответствует Скай книге?

– Местами. Горы ужасно прелестные, и все остальное тоже, и вчера я видела оленя с очаровательнейшим олененком, но вся беда в том, что здесь совершенно невозможно передвигаться. Вы любите прогулки, долгие пешие прогулки?

– Да.

– А я не люблю. А Фергус просто-напросто отказывается водить машину по некоторым из этих дорог.

– Фергус? Значит, вы здесь со своим мужем?

Я безуспешно попыталась вспомнить, кто на сей раз является мужем Марши Малинг.

– Милочка! Я вообще не замужем в данный момент. Правда, блаженство? Ради разнообразия. – Она издала розовыми губками очаровательный смешок, и я непроизвольно улыбнулась. Ее очарование было осязаемо, словно нечто ослепительное и полное жизни, ее наиглупейшие банальные фразы и устаревшая манера преувеличивать грели душу, как и пылающий огонь в гостиной. – Нет, Фергус мой шофер.

– Марша! – Я назвала ее по имени, не успев осознать этого; по сути, с моей стороны это было данью ее очарованию. – Неужели вы привезли сюда машину с шофером? И это вы называете прийти в себя?

– Но я очень не люблю ходить пешком, – рассудительно ответила она, – да мы и не собираемся проводить здесь весь отпуск. Я как бы совершаю турне по горной Шотландии и островам. Давайте выпьем еще. Нет, я и впрямь попала в тяжелое положение. – Она протянула руку и позвонила в колокольчик. – Отчасти мы попали сюда из-за Фергуса. Он родом из этих мест. Не то чтобы его волнуют стародавние времена, просто нам показалось, что здесь может быть неплохо.

Я уставилась на нее. Не смогла удержаться.

– Какая вы… внимательная. Ваши служащие…

Она взглянула на меня. На этот раз знаменитая улыбка была определенно заимствована из очень озорного спектакля «Да, моя дорогая».

– Разве я не праведница? Но Фергус… ах да, херес, правильно? И еще одну порцию розового джина. – Сделав заказ, она повернулась ко мне. – Знаете, если бы я стала разговаривать подобным образом с каким-нибудь другим постояльцем гостиницы, он бы застыл на месте, как… как чучело.

– А кто еще отдыхает здесь?

– Так, давайте вспомним… Полковник и миссис Каудрей-Симпсон. Они скучные, но милые. Они все время ловят рыбу, и днем и ночью, и поверьте, ни разу ничего не поймали.

– Кажется, я их видела. Пожилая пара с пустой корзиной.

– Ну да, это они. Потом, если и дальше продолжать о рыбе, мистер и миссис Корриган и мистер Брейн.

– Случайно не Аластер Брейн?

– Кажется, да… – Она посмотрела на меня с любопытством. – Ваш друг?

– Знакомый. Он занимается рекламой.

– Да, он отдыхает вместе с Корриганами. И знаете, – задумчиво добавила она, – если бы я была способна найти в себе жалость к женщине, вышедшей замуж за привлекательного мужчину, такого как Хартли Корриган, то пожалела бы именно эту.

– Почему? – удивилась я.

Взгляды Марши Малинг на брак, высказанные лично, стоило выслушать.

– Рыба, – просто ответила она.

– Рыба? А, понимаю. Вы имеете в виду рыбалку?

– Совершенно верно. Он и Аластер Брейн такие же, как Каудрей-Симпсоны. Утром, днем и ночью они ловят рыбу. А она не делает ничего, совсем ничего, чтобы бороться с этим, хотя явно пребывает в ужасном состоянии, причем уже давно. Она слоняется с несчастным видом совершенно одна, засунув руки в карманы.

Я вспомнила унылую женщину, протащившуюся вверх по лестнице в кильватере Каудрей-Симпсонов.

– По-моему, я видела ее. Она действительно не похожа на счастливицу. Но я вообще сомневаюсь, – задумчиво произнесла я, – что есть на свете такая женщина, которая могла бы соперничать с рыбалкой, если мужчина по-настоящему увлечен этим занятием.

Марша Малинг поглубже уселась в кресло и произнесла:

– Вот как?

– Ладно, – ответила я. – Ну, может, только вы. Да еще Рита Хейворт. И все.

– Но она даже не пытается! – возмутилась Марша. – А он… Ну хорошо, кто там дальше?

– Я видела двух женщин… – начала я.

– Ах да, две… как это называется?.. Schwärmerinen[3], – произнесла Марша своим красивым, хорошо поставленным голосом. – Они…

– Марша, нет! Не нужно этого говорить!

Но дух обличения оказался неожиданно силен в мисс Малинг. Ее прекрасные глаза засверкали.

– Эта девочка! – воскликнула она. – Ей, наверное, еще и девятнадцати нет, а она повсюду таскается с этой невозможной усатой женщиной! Ах, дорогая, она ее наверняка запугивает!

– Если эта женщина ей не по нраву, – резонно заметила я, – зачем же она приехала с ней?

– Я же сказала. Они…

– Нет, Марша. Это явная клевета. Не забывайте, мы находимся в шотландской рыбацкой гостинице, а не на театральной вечеринке с коктейлями.

– Наверное, вы правы, – вздохнула она. – На самом деле они, кажется, работают в одной и той же школе. Малышка только-только начала преподавать, а другая ведет там ПК, или РТ, или что-то в этом роде. Я слышала, как она сама призналась.

– Призналась в чем? – изумилась я.

– Что обучает этому самому РТ или как его там. Что это такое, кстати?

– По-видимому, «мускулистые христиане»[4].

– Совершенно верно, – мрачно ответила Марша.

– Кто еще здесь отдыхает? Я познакомилась по пути из Элгола с мужчиной…

– Это, наверное, Родерик Грант. Он практически живет здесь. Высокий, привлекательный, с пышной шевелюрой?

– Он самый. С голубыми глазами.

– И с какими! – пылко воскликнула Марша. – Он определенно представляет интерес, вот только…

Она запнулась и сделала глоток джина.

Чувствуя, что неизвестный Фергус вызывает у меня все большее любопытство, я сказала равнодушным тоном:

– Судя по всему, Родерик Грант тоже рыболов.

– Что? О, они все тут рыболовы, – с горечью произнесла Марша. – Но надо признать, он занимается этим нерегулярно. Большую часть времени он гуляет или что-то в этом роде. Его никогда нет в гостинице.

– Значит, он альпинист, – сказала я с улыбкой.

– Возможно. Здесь есть еще один скалолаз, по имени Бигл.

– Роналд Бигл?

– Кажется. Еще один ваш знакомый?

– Нет. Мы с ним никогда не встречались, но я слышала о нем. Он – знаменитый альпинист.

Марша выказала некоторый интерес:

– Вот как? Да, теперь, когда вы сказали… Он действительно проводит все ночи, изучая какие-то карты, или сидит как приклеенный у радиоприемника, слушая о восхождении на Эверест.

– Тогда это точно он. Он написал книгу о Нангапарбате[5].

– Да? – произнесла Марша, поскучнев. – Так вот, он повсюду бродит с другим мужчиной, забавным коротышкой, которого зовут Хьюберт Хэй. Кажется, они приехали не вместе, но, по-моему, Хьюберт тоже писатель. Он маленький, кругленький и совершеннейшее сорбо.

– Сорбо?

– Да. Не ущипнешь.

– Понятно. Но какое странное слово! Сорбо… это по-итальянски?

Она очаровательно хмыкнула:

– О боже, ведь таким образом можно вычислить, сколько мне лет, правда? Надо за собой следить. Нет, милочка, это не по-итальянски. Когда-то давно, в тридцатые годы, когда вас еще возили в коляске, продавались твердые резиновые мячики для детей. Они назывались «сорбо-попрыгунчики».

– И вы в них играли?

– Милочка, – повторила Марша, – вы так добры… Все равно, этот коротышка – явное сорбо по характеру и по внешности и носит фантастические жилеты. Здесь есть еще один мужчина, не знаю, как его зовут, он приехал вчера вечером. Но у меня такое чувство, что он тоже писатель.

– О господи!

– Я понимаю. Настоящая плеяда талантов, да? Хотя, скорее всего, они ничего не стоят. Сорбо так наверняка. Но этот парень выглядит, словно он действительно… весь такой темный и роковой, – мечтательно произнесла Марша, а потом нахмурилась своему джину. – Только… он тоже рыбачит.

– Создается впечатление, что здесь собралась интригующая компания, – высказалась я.

– Не правда ли? – откликнулась она без особой убежденности. – Да, еще пожилая дама, которая, по-моему, является матерью Каудрей-Симпсона, она все время вяжет, милочка, причем нитками ужасных цветов. И еще три юнца с голыми коленками, они живут в палатках около реки, ходят сюда питаться и постоянно бродят с молотками, серпами и тому подобной ерундой.

– Вероятно, студенты-геологи, – догадалась я. – Однако я очень сомневаюсь насчет серпов. По-моему, из всего этого есть только один выход: вам самой следует начать ходить на рыбалку. Я, к примеру, собираюсь. Мне говорили, что это успокаивает нервы.

Марша бросила на меня взгляд, полный ужаса, смешанного с восхищением.

– Боже мой! Вы поразительный человек! Но… – Она перевела глаза на мою левую руку и кивнула. – Я должна была догадаться. Вы замужем. Наверное, он вас заставляет. Так вот, эта несчастная миссис Корриган…

– Я не замужем, – вставила я.

Она на мгновение замолчала.

– О, простите, я…

– Я разведена.

– А!.. – Почувствовав облегчение, Марша ослепительно улыбнулась мне. – Вы тоже? Дорогая, и я разведена.

– Я знаю.

– Трижды, радость моя. Ужасно утомительно, доложу я вам. Ну разве они не подонки?

– Прошу прощения?

– Мужчины, дорогая. Подонки.

– А, понимаю.

– Только не говорите, что ваш не был подонком.

– Был, – ответила я. – Совершенно точно.

– Так я и знала, – обрадовалась Марша. Я подумала, что впервые вижу, какое действие могут произвести две порции розового джина. – Как его звали?

– Николас.

– Животное, – кровожадно произнесла она. Было очевидно, что в ней снова проснулся инстинкт обличения. – Выпьем еще, Жанетта, дорогая, и расскажите мне все.

– За мой счет, – твердо сказала я и позвонила в колокольчик. – И мое имя Джанетта. Джанетта. Итальянского происхождения, как и сорбо.

– Очень мило, – согласилась она. – Откуда у вас итальянское имя?

– О, это старая история. – Я заказала напитки, радуясь возможности переменить тему. – Мою прабабушку звали Джанеттой. Она относится к типу предков, чье существование стараются спрятать в наглухо закрытом фамильном буфете, только моя прабабушка не из тех, кто позволит себя спрятать даже на секунду.

– Чем она занималась? – спросила заинтригованная Марша.

– О, она пошла обычным путем, чтобы погубить свою репутацию. Натурщица, любовница художников, потом вышла замуж за баронета и…

– Я тоже как-то раз была замужем за баронетом, – оживилась Марша. – Хотя я его бросила. А она?

– Естественно. Она убежала с молодым многообещающим художником в Париж, где сколотила изрядное состояние – не спрашивайте меня как, – а потом умерла в монастыре в прекрасном возрасте восьмидесяти семи лет.

– Да, были времена… – В голосе Марши прозвучал легкий оттенок сожаления. – Я имею в виду не монастырь, а все остальное. Как мудро иметь достойную прабабушку, особенно с состоянием и титулом.

Я засмеялась:

– Ничего не сохранилось. Мама была единственной внучкой, и Джанетта завещала все свои деньги монастырю, чтобы застраховать его от пожара, по-моему. – Я поставила пустой стакан. – Таким образом, в отличие от моей прабабушки я, чтобы заработать себе на жизнь, ношу одежду.

Сквозь стеклянные двери мне были видны спускающиеся вниз по лестнице Каудрей-Симпсоны. Через холл по направлению к столовой промчалась горничная. Снаружи, между крутыми склонами полумесяца Сгурр-на-Стри, красное небо стало цвета меди, на его ярком фоне зубчатые скалы приняли форму возвышающегося рельефа. Я увидела троих молодых людей, без сомнения геологов, идущих от реки; они прошествовали мимо окон гостиной, и через миг я услышала, как открылась и хлопнула входная дверь.

Где-то часы пробили семь.

– Есть хочется, – сказала я. – Слава богу, наступило время обеда.

Поднявшись, я подошла к окну, выходившему на восток. Напротив гостиницы простиралась вдаль широкая равнина – почти миля ровного, объеденного овцами дерна, нарушаемого лишь торфяными струйками, которые, извиваясь, тянулись к морю. Через равнину петляла узкая и неровная дорога, потом она шла вдоль береговой линии, а затем поднималась вверх через вереск и исчезала из виду. Справа бормотало море, теперь оно было цвета темного олова и тусклое, так как на него падала тень гор. Вдали слева у подножия Блейвена блеск воды отливал медью небес.

Запоздавший тетерев крикнул: «Вернись!» – и замолк. Чайка на берегу расправила крылья и сложила их. Море, казалось, замерло. Вид был довольно диким и безотрадным; ни звука, лишь птичий зов да стенания овец; ни движения, лишь дрожь крыла чайки да широкие шаги запоздавшего постояльца, торопливо идущего по траве.

Потом его шаги раздались на гравийной дорожке. Скрип ботинок нарушил тишину. Рядом с ним вспорхнула бекасиха с гнезда и, словно молния, полетела зигзагами в горную долину. Лишь дважды вдали, на фоне грозной выси Блейвена, блеснули серебряным отливом ее крылья, потом я потеряла ее из виду.

– Блейвен, – задумчиво сказала я. – Интересно…

За моей спиной Марша произнесла резким, прерывистым голосом:

– Больше ни слова об этом, прошу вас. Вы не против?

Я удивленно обернулась.

Она допивала свой третий джин и довольно странно глядела на меня поверх бокала. Смутившись и слегка расстроившись, как всегда при проявлении грубости, я пристально посмотрела на нее. Я понимала, что, переведя разговор на Джанетту и ее деяния, поступила достаточно своевольно, но мне не хотелось говорить о Николасе. К тому же Марша вроде бы проявила интерес. Если бы ей было скучно… но, судя по ее виду, она не скучала, совсем наоборот.

Она виновато улыбнулась:

– Ничего не могу с собой поделать. Но давайте не будем. Пожалуйста.

– Как пожелаете, – ответила я сухо. – Извините.

Я снова повернулась к окну. Моим глазам предстала огромная и грозная гора. И тут меня вдруг озарило. Блейвен! Это мое упоминание о Блейвене, а вовсе не Джанетта вынудило Маршу укрыться в стакан с джином, как улитку в раковину. Родерик Грант, и Мурдо, и вот теперь Марша Малинг… или у меня разыгралось воображение? Я уставилась в сгущающиеся сумерки, в которых запоздавший гость как раз проходил последние двадцать ярдов до входной двери. Мой взгляд сосредоточился на нем. Я замерла, потом снова посмотрела на него…

– О господи! – воскликнула я и отпрянула от окна, как камень, пущенный из пращи.

Остановившись на коврике у камина прямо напротив вытаращившей глаза Марши, я сделала глубокий-глубокий вдох и повторила:

– О господи!

– Что случилось? Это потому что я…

– Вы тут совершенно ни при чем, – устало произнесла я. – Это все человек, который только что подошел к входной двери.

– Человек? – в замешательстве повторила Марша.

– Да. Полагаю, это и есть ваш безымянный, темный, роковой писатель… вот только для меня он совсем не безымянный. Его зовут Николас Друри.

Она раскрыла рот:

– Не может быть! Неужели…

Я кивнула:

– Именно. Мой муж.

– По… подонок?

Я грустно улыбнулась:

– Совершенно верно. Как вы и сказали. Отпуск обещает быть весьма забавным, – добавила я совершенно неубедительно.