Добравшись до подножия холма Ан’т-Срон, мы стали подниматься по вересковому склону. Из-под ног выпорхнул самец куропатки и, возмущенно вереща, спланировал к реке. День угасал на глазах. Над долиной, напоминая огромную тучу, проступал Блейвен, близ его гигантского хребта повисла призрачная белая луна.
Родерик Грант на секунду остановился и задумчиво посмотрел на грозные вершины, подпиравшие небо.
– Неужели эти две глупые женщины и впрямь полезут завтра туда?
– Это очень опасно?
– Нет, если знаешь дорогу. Можно пройти вверх по южному гребню, но и там есть неприятные участки.
– Мисс Брэдфорд сказала, что знает дорогу, – напомнила я.
Он слабо улыбнулся:
– Так она сказала? Что ж, нам тут делать нечего.
– Полагаю, что так.
Мы прошли уже больше половины пути вверх по холму. Склон становился все круче и бугристее.
– Мистер Грант, – обратилась я к нему, чуточку запыхавшись.
– Да?
Помявшись, я чистосердечно спросила:
– Что такое говорила мисс Брэдфорд о чарах на Блейвене? Что в нем плохого?
Он остановился и удивленно, почти озадаченно взглянул на меня.
– Что в нем плохого? – почти механически повторил он.
– Да. Почему все смущаются при упоминании о Блейвене? Уверена, что не ошибаюсь. И уж если мы коснулись этой темы, что происходит с людьми в гостинице? Потому что что-то происходит, и если вы этого не заметили…
– Так вы не знаете?
– Да откуда мне знать! – возмутилась я. – Я только что приехала. Но даже мне ситуация кажется неуютной, как в начале пьесы с запутанной ситуацией.
– Вы не слишком заблуждаетесь, – ответил Родерик Грант. – Только мы сейчас находимся в середине пьесы, и похоже, что ситуация не будет разрешена.
Он замолчал, мрачно глядя на меня в сгущающейся тьме.
– К тому же ситуация отвратительная, – выговорил он. – Наиотвратительнейшая из всех. Убийство.
Я сделала резкий вдох:
– Убийство?
Он кивнул. При вечернем освещении его голубые глаза под нахмуренными бровями казались темными.
– Это произошло две с половиной недели назад, тридцатого мая. На Блейвене убили девушку, родом из этих мест.
– Понятно… – Я с недоверием взглянула на огромную гору, возвышающуюся впереди. Потом вздрогнула и двинулась дальше. – Давайте дойдем до вершины холма, – предложила я, – и там, если не возражаете, вы мне все расскажете.
Усевшись на камень, мы закурили.
Далеко внизу в багровой впадине покоилось, словно в люльке, озеро Лох-на-Крейтеах, оно переливалось подобно отполированному серебру. Над ним летели две утки, примерно в футе от собственных отражений.
– Кто была эта девушка? – спросила я. – И кто убийца?
Сначала он ответил на последний вопрос.
– До сих пор неизвестно, кто убийца. Именно это я и имел в виду, говоря, что ситуация отвратительная. Полиция… – Он, нахмурясь, посмотрел на свою сигарету. – Лучше я начну сначала.
– Да, пожалуйста.
– Девушку звали Хизер Макри. Ее отец – фермер, он иногда продает молоко отдыхающим в отеле. Возможно, вы с ним познакомитесь. Его ферма находится в трех-четырех милях вверх по Страт-на-Крейтеах, реке, что впадает в дальнюю часть озера… Так вот, ходили слухи, что Хизер Макри водит компанию с парнем из деревни, Джеймси Фарлейном, и поэтому, когда долгими весенними вечерами ее подолгу не было дома, родители не волновались. Они считали, что знают, с кем она.
– А это в результате оказался не Джеймси?
– Джеймси говорит, что нет. Он объявил об этом громко и ясно. Но в конце концов, – произнес Родерик Грант, – что еще он мог сказать?
– Если это не Джеймси, то кто тогда?
– Джеймси говорит, что они с Хизер поссорились… да, он открыто в этом признался. Он говорит, что она стала избегать его, а когда он потребовал от нее ответа, она взорвалась и сказала, что гуляет с парнем получше. С джентльменом – так она сказала Джеймси. – Грант взглянул на меня. – С джентльменом из отеля.
– Не может быть! – воскликнула я.
– Боюсь, что так.
– Но… это же не значит, что человек из отеля и был…
– Убийцей? Может, и так, но есть сильное подозрение, что его вообще не существовало. Об этом имеются только показания самого Джеймси Фарлейна. Известно лишь то, что вечером тридцатого мая Хизер Макри пошла на свидание. Она сказала родителям, что у нее «свиданка».
– И… на Блейвене, вы сказали?
Голос его погрустнел.
– Дальнейшая часть моего рассказа не очень приятна, но лучше я расскажу вам все. Около полуночи несколько человек, которые находились на озере Лох-Скавайг – подозреваю, что они браконьерствовали, – увидели на полпути к вершине Блейвена яркое пламя. Они были озадачены, но, естественно, не забеспокоились. Блейвен – голая скала, и огонь не мог распространиться дальше. Они занялись своим делом, каким бы там оно ни было, и продолжали поглядывать на огонь. Один из них посмотрел туда в ночной бинокль и сообщил, что видит, как из-за крутой скалы поднимается столб огня, похожий на огромный костер.
Он сделал паузу.
– Ну вот, они удивлялись все больше и больше. Кому пришло в голову зажечь костер на вершине горы и что там может гореть? Не знаю, поумнели ли они после происшедшего или нет, но один из них, Родри Макдауэлл, говорит, что, наблюдая за столбом огня, вздымающимся там, где огню быть не положено, они постепенно стали волноваться, потом забеспокоились, потом прямо-таки испугались. И когда парень с биноклем объявил, что видит темную фигуру на фоне пламени, они решили пойти проверить.
Грант хмуро взглянул на мерцающее внизу озеро.
– К тому времени, когда они туда добрались, огонь, естественно, погас, лишь дым лизал скалу, служившую им ориентиром. Они обнаружили широкую площадку, на которую достаточно легко забраться, с остатками обгорелого и почерневшего сплавного леса, березы и вереска – они были как будто специально разбросаны по скале. В центре почерневшего пятна лежало на спине тело Хизер. – Он глубоко затянулся сигаретой, и его голос стал ровным и бесстрастным. – Она не сильно обгорела. Убийца положил ее в костер уже мертвой. Она вся была покрыта пеплом, а горло у нее было перерезано.
– О боже, – выговорила я.
– Полностью одетая, – продолжал Родерик все тем же ровным, равнодушным голосом, – она спокойно лежала, сложив руки на груди. Самым странным было то, что она была босиком, а ее драгоценности были сняты с нее.
– Драгоценности? – поразилась я. – Но ради всего святого…
– Да нет, их не украли, – быстро ответил он. – У бедняжки не имелось ничего такого, из-за чего ее стоило убивать. Все ее вещи были сложены в кучку на краю площадки. Туфли, кожаный ремень и все украшения: кольцо, дешевые браслет и брошка, серьги… даже заколки для волос. Правда, странно?
Но я не думала о том, странно это или нет. Меня душил гнев.
– Бедняжка надела для него все самое лучшее!
Грант бросил на меня взгляд:
– Да, все это крайне неприятно.
– Не то слово. – Я взглянула на возвышающийся гребень на юге Блейвена. – А что полиция? Какую версию они поддерживают: Джеймси или джентльмена из отеля?
Он пожал плечами и кинул окурок на землю:
– Бог его знает. С тех пор они время от времени посещают нас, всех допросили, спокойно и ненавязчиво, но тем не менее скрупулезно. Теперь вам понятно, почему все на грани срыва?
– Понятно, – мрачно ответила я. – И все же мне кажется странным, что майор Персимон не предупреждает новых гостей о том, что здесь происходит. Возможно, они предпочли бы не приезжать сюда.
– Вы правы, – согласился Родерик Грант. – Но он, естественно, считает, что Джеймси городит чепуху, чтобы спасти себя, и отель здесь совершенно ни при чем. Тяжкие допросы окончились, и полиция ведет себя спокойно. Едва ли можно ожидать от Билла – майора Персимона, – что он погубит свой сезон и, возможно, даже отель.
– Да, наверное.
Потушив сигарету, я встала. Грант тоже поднялся и стоял, глядя на меня.
– Надеюсь, вы не очень расстроились? – спросил он как-то неловко.
– Даже если и расстроилась, – сказала я, – разве это имеет значение? Главное – эта бедняжка, которая отправилась в горы навстречу своей смерти, нарядившись, как только могла…
Я закусила губу, пнула ногой вереск, потом подняла голову и взглянула в глаза Родерику Гранту.
– Ответьте мне, – попросила я, – кто из «джентльменов» находился в гостинице тридцатого мая?
Голубые глаза спокойно смотрели на меня.
– Все, кто и сейчас, – ответил он бесстрастно, – за исключением шофера мисс Малинг.
– И у кого из вас есть алиби? – упрямо продолжала я, чувствуя себя одновременно несчастной и смешной.
– Ни у кого, насколько мне известно. – Ничто в его голосе не выдало, что он почувствовал, как употребление местоимения «вас» придало разговору ужасную прямоту. – Двое из этих ребят, что живут у реки, клянутся, что были вместе, третий отсутствовал. За полковника Каудрей-Симпсона и Билла Персимона поручились их жены, но это, само собой, не считается. Корриган и Брейн рыбачили вместе на озере Лох-на-Атаин.
– В полночь?!
– Многие ночью рыбачат. В это время года ночью не темно.
– Значит, они были вместе?
– Нет. Они разошлись где-то после одиннадцати и вернулись в гостиницу поодиночке. Миссис Корриган говорит, что ее муж явился до полуночи.
В его голосе звучала странная нотка, и я тут же спросила:
– Вы ей не верите?
– Я этого не говорил. Я только думаю, что для того, чтобы вернуться в «Камасунари» до полуночи, нужно нестись на огромной скорости. Лох-на-Атаин в миле пути от конечности Крейтеаха, и дорога трудная.
– И он смог войти в отель?
– Гостиница открыта всю ночь.
– Как удобно, – заметила я. – А мистер Хэй?
– Спал. Подобное алиби трудно опровергнуть.
– Или доказать.
– Как скажете. У меня, кстати, такое же алиби.
– П-простите. – Внезапно я почувствовала себя беспомощной. – Это… чудовищно, да? Никому нельзя доверять… и все же я не имею никакого права расспрашивать вас так, словно вы подозреваемый номер один. Простите, очень вас прошу.
Он усмехнулся:
– Ничего. Вас это тоже касается, если вы хотите здесь остаться. Вам придется решать, с кем вы будете чувствовать себя в безопасности – если такой человек вообще найдется.
Я схватилась за щеку и вскрикнула:
– Боже мой! Действительно. Я… я не подумала об этом.
Грант произнес голосом, полным раскаяния:
– А я сделал глупость, что заговорил об этом до того, как мы вернулись к свету и людям… Пойдемте. – Он взял меня за руку и повел, помогая ступать по камням и вереску. – Нам пора возвращаться в гостиницу. В конце концов, все, что вам обо мне известно, это то, что я могу быть подозреваемым номер один. Сюда, здесь есть тропинка вдоль гребня. Немножко пройдем по ней, потом спустимся.
Я последовала за ним, испытывая смятение оттого, что у меня сильно колотится сердце. Тьма становилась все ощутимее. За нашими спинами светлел запад, а перед нами призрачная луна плыла в потемневшем небе, где, ссутулившись, словно гора Фауста, громадный Блейвен готовился упасть на нас.
И его угрожающий контур загадочно повторила тень, чьи очертания вырисовывались прямо перед нами на тропинке, – какая-то высокая куча, сложенная на вереске словно для того, чтобы специально обозначить вершину холма. Родерик Грант провел меня мимо, даже не взглянув на нее, но я невольно обернулась:
– Что это? Пирамида?
Он бросил небрежный взгляд через плечо:
– Это? Нет. Костер.
Я замерла и вырвала руку из его руки. Он с удивлением повернулся ко мне. Я тут же обратила внимание, как тихо в долине, тихо и пустынно. Огни гостиницы сияли где-то очень далеко.
– Ко… костер? – хрипло произнесла я.
Грант посмотрел на меня.
– Да. А что? – Но тут его голос изменился. – О господи, опять я… Я не думал, не хотел вас напугать. Я дурак… – Шагнув ко мне, он положил руки мне на плечи. – Мисс… Джанет… – Мы оба даже не заметили, что он обратился ко мне просто по имени. – Не бойтесь. Это всего лишь местное празднование коронации. Топливо для костра собирали несколько недель! Ничего страшного! – Он осторожно потряс меня. – И клянусь вам, я не убийца!
– Я и не думала, что вы убийца, – сказала я дрожащим голосом. – Это я дура. Простите.
Родерик Грант опустил руки, и в темноте я увидела его улыбку.
– Тогда пойдем в гостиницу? – предложил он.
И мы двинулись к огням отеля «Камасунари».
Оказалось, что еще не так уж и поздно. В отеле было светло, тепло и безопасно, и еще не все отправились наверх. Сквозь дверь гостиной мне были видны Хартли Корриган и Аластер, принимающие стаканчик на ночь, а поблизости безмятежно читал Роналд Бигл.
И мысль о том, что любой мужчина, с которым я встречалась, может быть виновником преступления, в ту же минуту стала казаться столь отталкивающей, столь эксцентричной, столь фантастичной, что граничила с умопомешательством. С легким оттенком стыда я пожелала Родерику Гранту спокойной ночи и пошла наверх, в свою комнату.
Верхняя площадка лестницы выходила в центр главного верхнего коридора, построенного в виде большой буквы Е, чьи ответвления кончались окнами, выходящими на восток. Моя комната располагалась в дальнем южном углу нижнего ответвления Е. Обнаружив, что ванная поблизости занята, я закуталась в белый бархатный халат и отправилась на поиски другой ванной, которую и обнаружила в дальнем конце главного коридора. Я мылась долго, и к тому времени, как я закончила, весь отель уже погрузился в ночной сон. Я тихо вышла из ванной и пошла по темному коридору.
Неслышно ступая, я пересекала лестничную площадку и вдруг заметила, что на противоположном ее конце кто-то стоит. На фоне плохо различимого окна вырисовывался чей-то силуэт. Я чуть не вздрогнула.
Их было двое. Они меня не видели, и на это была своя причина. Обнявшись, они страстно целовались.
Женщиной была Марша Малинг, я узнала ее светлые волосы еще до того, как запах ее духов достиг моего носа. «Фергус?» – рассеянно подумала я и тут по развороту плеч и по форме головы узнала и мужчину.
Не Фергус. Николас.
Поспешно отвернувшись, я беззвучно двинулась по коридору в свою комнату.
Где-то позади меня, на другом конце коридора, тихо закрылась дверь.
Глава 6
Камасунари (2)
Было без двенадцати два, когда я окончательно решила, что не в состоянии заснуть. Я села и стала на ощупь искать выключатель. Крошечный светящийся циферблат моих дорожных часов неумолимо смотрел на меня с тумбочки. Один час сорок восемь минут. Сердито поглядев на часы, я нажала на выключатель. Ничего не произошло. Тогда я вспомнила, что в отеле своя электрическая станция, которая на ночь отключается. Ах да, в комнате есть свеча… Я протянула руку и тотчас же наткнулась на нее. Чиркнув спичкой, я зажгла свечу.
Бросив еще один сердитый взгляд на часы, я выскользнула из кровати. Меня охватили усталость и уныние, так как я понимала, что перевозбудилась, сильно мечтая о сне, и сон стал невозможным. Хуже того, мне было прекрасно известно, что я нахожусь на грани ослепляющей мигрени, которая так часто изматывала меня последние три-четыре года. Я ощущала ее предвестие: казалось, что перед глазами вибрирует тоненькая электрическая проволочка. Слабая боль грозила перейти в сильную.
Усевшись на край кровати, я сильно потерла лоб, пытаясь укротить боль, пульсирующую в голове. Кружились и толклись видения, которые сговорились не подпускать ко мне сон и болезненно колотили по нервам. Костер в ночи… костер на Блейвене… и джентльмен из гостиницы. Корриган? Родерик? Аластер? Николас?
Меня передернуло от боли, и я поднялась с постели: не стоит и пробовать выходить из этого положения собственными силами, нужно немедленно принять лекарство. Спасительные таблетки лежали в сумке. Я нерешительно стала на ощупь передвигаться по комнате, чьи очертания были искажены гротескными тенями. На туалетном столике сумки не оказалось. Не было ее ни на камине, ни на полу около раковины, ни возле кровати, ни под кроватью, куда я полезла от отчаяния. Сумки вообще не было в комнате.
Я снова села на кровать, пытаясь вспомнить, где я ее оставила. На прогулку с Родериком Грантом я ее не брала. Значит, бросила ее в гостиной. Я вспомнила, что сумка лежала на полу рядом со стулом, а в ней драгоценные таблетки, столь далекие от меня, как если бы я оказалась на плоту посреди Красного моря. Потому что ничто, твердо сказала я себе, морщась от нового приступа боли, ничто не заставит меня выйти из комнаты в эту ночь. Если кто-то и готов совершить классическую глупость и отправиться на ночную прогулку по набитой кровожадными джентльменами гостинице, то это не я.
На этой в высшей степени здравой мысли я залезла в кровать, задула свечу и устроилась поудобнее, приготовившись заснуть.
Через семнадцать минут я села, снова зажгла свечу, вылезла из кровати и схватила халат. За семнадцать минут боли я пришла к еще более здравому решению. Насколько оно было результатом размышления и насколько – отчаяния, теперь можно судить гораздо определеннее, чем тогда. Решение было простым и крайне убедительным. Я пришла к выводу, что Хизер Макри убил Джеймси Фарлейн. А так как Джеймси Фарлейн в гостинице не живет, я могу идти за таблетками в полной безопасности.
В полной безопасности, уверяла я себя, засовывая ноги в шлепанцы и завязывая пояс халата, если только я буду идти очень быстро и очень тихо и начну неистово вопить, как только что-нибудь увижу или услышу.
Даже не задумываясь над тем, сколь логичен мой вывод, я взяла свечу, открыла дверь и двинулась в путь.
В ту же минуту стало ясно, что классическая прогулка по дому, населенному убийцами, мне не грозит: хотя свет в коридоре, разумеется, не горел, слабого света из восточных окон было вполне достаточно, чтобы осветить дорогу и подчеркнуть спокойную и ободряющую пустоту коридоров, по стенам которых располагались закрытые двери. Я тихо ступала по главному коридору, прикрывая рукой свечу, пока не дошла до лестничной площадки.
Площадка была погружена во тьму, и я на секунду остановилась, невольно бросив взгляд на окно, возле которого я видела Маршу с Николасом. На этот раз там никого не было; продолговатое окно обрамляло бледную ночь. На фоне туманного, почти светлого неба отчетливо вырисовывались очертания отрога Блейвена. Луна скрылась.
И тут я услышала шепот. Должно быть, я неосознанно слышала его все те несколько секунд, которые провела здесь, так как, когда мое сознание внезапно восприняло тот факт, что за дверью справа шепчутся двое, я тут же поняла, что шепот продолжается давно.
Я должна была обрадоваться тому, что кто-то не спит, и, конечно, не должна была волноваться или пугаться, но со мной произошло именно это. Действительно, не было ничего странного в том, что кому-то тоже не спалось, как и мне. Если полковник Каудрей-Симпсон со своей женой или Корриганы проснулись и решили поболтать, им, разумеется, приходится говорить тихо, чтобы не потревожить остальных отдыхающих. Но что-то в этом шепоте вызывало тревогу. Тихий, почти беззвучный шелест, в котором сквозило отчаяние, вызванное то ли гневом, то ли страхом, то ли страстью, внушал и мне тревогу, доносясь через дверь из темноты, и шевелил волоски на руках, словно порыв промозглого ветра пробрался сквозь трещину в двери.
Я двинулась дальше, и под моей ногой скрипнула половица. Шепот прекратился.
Он прекратился так резко, словно двигатель перестал спускать пары. Тишина нависла наподобие дымовой завесы. Через несколько секунд мне стало казаться, что шепот всего лишь приснился, а сама тишина вибрирует миллионами несуществующих звуков. Но чувство отчаяния все так же пронизывало тишину. Мнилось, что безмолвие только затаило дыхание и в любую минуту может издать вопль.
Я быстро пошла прочь и споткнулась о пару туфель, стоявших в коридоре в ожидании утренней чистки. Я ступала по толстому ковру, но даже этот чуть слышный звук в такой тишине произвел эффект, подобный грому. За дверью раздалось приглушенное восклицание, перешедшее в стаккато, шипение, недоуменное бормотание. Более глубокий голос что-то произнес в ответ.
Пара туфель принадлежала женщине. Поспешно схватив туфлю, о которую я споткнулась, я поставила ее на место. Туфли были ручной работы Лафорга, изысканные до нелепости, на каблуках в четыре дюйма. Туфли Марши Малинг.
За дверью наступила тишина. Почти бегом я понеслась вниз по лестнице, не обращая внимания на струящееся пламя свечи и погружаясь во все более темные глубины коридора. Я испытывала злость, стыд и тошноту, будто меня застали за сомнительным занятием. Бог знает, горько размышляла я, проходя через холл и открывая стеклянную дверь гостиной, меня это не касается, но все же… В конце концов, она только сегодня вечером познакомилась с Николасом. И где тогда Фергус? Я уверена, что не ошиблась в отношении тех намеков, которые она бросала насчет Фергуса. И куда делся Хартли Корриган, гадала я, вспомнив выражение его глаз и куда более определенное выражение глаз его жены.
Тут я поплатилась за свою поспешность и беспечность, так как вертящаяся дверь хлопнула за моей спиной и пламя свечи превратилось в длинную струйку дыма с резким запахом. Нахлынувшие тени бросились ко мне из углов сумрачной гостиной. Я споткнулась и остановилась, положив руку на дверную ручку, готовая бежать назад в свою безопасную комнату. Но гостиная благодаря этим теням казалась безобидной и необитаемой; она ясно просматривалась при почти погаснувшем огне в камине. Затравленно оглянувшись на холл за стеклянной дверью, я медленно пошла к тому месту, где должна была находиться сумка.
Марша и Николас… Эти два имени снова всплыли у меня в голове. Самое странное во всем этом то, что Марша Малинг не вызывала неприязни, хотя, по идее, я должна была, как и миссис Корриган, думать иначе, ведь у меня отнимают мужчину. Предположим (я осторожно обогнула кофейный столик)… предположим, что она не в состоянии удержаться. Для такого типа женщин существует длинное и отвратительное название, но, вспомнив, как она сидела напротив меня в этой комнате, такая живая и прекрасная, я не смогла взрастить в себе чувство ненависти к ней. Она была невозможной, распутной, но веселой и очаровательной и, по-моему, доброй. Возможно, таким своеобразным способом она проявляла ко мне доброту, переключив внимание Николаса на себя, потому что поняла, что я избегаю его… но, вероятно, я чересчур уж доверяю бескорыстному энтузиазму мисс Малинг.
Криво усмехнувшись, я наклонилась и стала на ощупь искать драгоценную сумку. Пальцы мои наткнулись на пустоту. В растерянности я стала шарить по полу, от отчаяния описывая руками все более и более широкие круги… и тут я заметила слабое поблескивание металлического замка моей сумки, но не на полу, а на уровне глаз. Кто-то поднял ее и поставил на книжный шкаф. Схватив сумку, я выдернула вместе с ней несколько журналов и книг и понеслась обратно с такой скоростью, что полы халата развевались вокруг меня.
Я как раз толкала плечом стеклянную дверь, когда услышала, что входная дверь на веранду тихо раскрылась. Я застыла, прижав к внезапно застучавшему сердцу сумку, книги и погасшую свечу.
Кто-то крадучись вышел на веранду. Я услышала скрип его ботинок и шорох, когда человек пробирался сквозь висящие в беспорядке туристские и рыболовные снасти. Я ждала. Родерик Грант говорил, что отель открыт всю ночь. Это наверняка – не стоит и сомневаться – всего лишь рыбак, берущий свои снасти. И все.
Тем не менее я не собиралась выходить в холл и подниматься по лестнице у него на виду, кем бы он ни был. Поэтому я ждала, стараясь успокоиться, только отпрянула от стеклянной двери, вспомнив, что я в белом халате.
Затем входная дверь снова раскрылась и закрылась так же тихо, как и прежде, и в безмолвной ночи я отчетливо услышала, как дважды проскрипели по гравию его ботинки. Секунду поколебавшись, я толкнула плечом стеклянную дверь и, пулей пролетев через холл, выскочила на веранду и выглянула из окна.
По долине стелился туман, сквозь который проступали лишь неясные очертания, но его я увидела. Перейдя с гравийной дорожки на траву, человек быстро шел, пригнув голову, вдоль дороги, ведущей к Стратэйрду. Он был тонким, высоким и слегка раскачивался при ходьбе. Один раз он остановился и оглянулся, но лицо его плохо было видно. Потом он растворился во мраке.
Отойдя от окна, я оглядела веранду. Глаза уже привыкли к темноте. На веранде стоял стол с весами и белыми эмалированными подносами для рыбы; на плетеных стульях лежали рюкзаки, горные ботинки и рыболовные сети; с крючков свешивались светлые круги веревок; плащи и макинтоши, шарфы и кепки, палки для ходьбы…
Позади беззвучно распахнулась дверь, и из ночи тихо вышел человек.
Все-таки я не закричала. Очевидно, не смогла. Я просто уронила все, что держала в руках, с грохотом, от которого, казалось, содрогнулся весь отель. Онемев, я застыла, словно парализованная, и раскрыла рот.