Простая правда

– На какое время назначена встреча? – улыбнулась я.

Чуть позже, извинившись, я вышла в дамскую комнату. Рядом с подносом бесплатной косметики, лака для волос и духов безропотно сидела служительница. Я зашла в кабинку и расплакалась – из-за этих шести девочек, из-за свидетельств, успешно мной замалчиваемых, из-за того, что много лет назад, окончив юридический факультет, хотела стать честным адвокатом, который ни за что не взялся бы за это дело и тем более не старался бы изо всех сил выиграть его.

Я вышла из кабинки и включила воду, чтобы вымыть руки. Закатав рукава шелкового жакета, я долго намыливала и отмывала руки. Кто-то тронул меня за плечо. Обернувшись, я увидела служительницу, которая протягивала мне полотняное полотенце. У нее были жесткие и темные, как каштаны, глаза.

– Милая, – сказала она, – некоторые пятна ни за что не ототрешь.

В моих ночных кошмарах возникал еще один ребенок, но я никогда не видела его лица. Это был мой не родившийся малыш, и, судя по всему, ему не суждено было родиться. Люди подшучивают над биологическими часами, но они присутствуют у женщин, подобных мне, хотя сама я никогда не воспринимала их тиканье как звонок-напоминание, а скорее как предупреждение о бомбе. Сомневаешься, сомневаешься, а потом – бах! – все возможности упущены.

Я упоминала о том, что мы со Стивеном живем вместе восемь лет?

На следующий день после того, как его оправдали, директор школы Святого Амвросия прислал мне два десятка красных роз. Я как раз запихивала их в мусорное ведро, когда в кухню вошел Стивен.

– Зачем ты это делаешь?

Я медленно повернулась к нему:

– Ты когда-нибудь задумывался над этим? Что, однажды перейдя черту, не сможешь вернуться назад?

– Боже правый, ты опять говоришь, как Конфуций! Элли, просто скажи, в чем дело.

– Ладно. Я всего лишь хотела узнать, болит ли у тебя вот здесь. – Я указала на свое сердце. – Ты когда-нибудь смотришь на людей, сидящих в зале суда, – тех самых, чья жизнь была разрушена человеком, как тебе известно, адски виновным?

Стивен взял в руки кофейную кружку:

– Кто-то должен их защищать. Так работает наше законодательство. Если ты такой филантроп, иди работать в окружную прокуратуру. – Он вытащил из мусорного ведра розу, оторвал от нее стебель и заткнул цветок мне за ухо. – Тебе надо отвлечься. Что, если нам отправиться в Рехобот-Бич и заняться бодисерфингом? – Наклонившись ко мне, он добавил: – Голышом.

– Стивен, секс – не пластырь.

– Извини, если забыл. – Он отступил назад. – Это было так давно.

– Не хочу сейчас ничего обсуждать.

– Да и нечего обсуждать, Эл. У меня уже есть дочь двадцати одного года.

– А у меня нет. – (Эти слова, робкие и подкупающие, повисли в воздухе наподобие мыльного пузыря, готового лопнуть.) – Послушай, я в состоянии понять, почему ты не хочешь делать обратную вазэктомию. Но есть же другие способы…

– Других нет. Не хочу смотреть, как ты вечерами изучаешь каталог доноров спермы. И не хочу, чтобы социальный работник шарил повсюду, начиная с моей налоговой отчетности и кончая ящиком для нижнего белья, в попытке определить, гожусь ли я для воспитания какого-нибудь китайчонка, оставленного умирать на вершине горы…

– Стивен, сейчас же прекрати! Ты потерял над собой контроль.

К моему удивлению, он немедленно успокоился, но сел, сжав губы и пыхтя от злости.

– Не стоило этого говорить, – наконец произнес он. – Знаешь, Элли, как мне обидно.

– Почему?

– Ты только что сказала… назвала меня долбаным троллем!

Я встретилась с его взглядом:

– Я сказала, ты потерял над собой контроль.

Стивен заморгал, потом расхохотался:

– «Потерял контроль» – о господи! Я тебя не услышал.

«А когда ты в последний раз меня слышал?» – подумала я, но сдержалась и ничего не сказала.

Юридическая фирма «Пфистер, Краун и Дюпре» разместилась в деловом районе Филадельфии, расползлась по трем этажам современного небоскреба из стекла и стали. Я не один час выбирала одежду для встречи с партнерами, забраковав четыре костюма, пока не нашла тот, в котором, как мне казалось, выглядела более уверенной в себе. Воспользовалась сильным антиперспирантом, выпила чашку кофе без кофеина, опасаясь, что от натурального кофе у меня будут дрожать руки. Потом мысленно наметила путь к зданию, запланировав на поездку почти час, хотя до него было всего лишь пятнадцать миль.

Ровно в одиннадцать я скользнула за руль своей «хонды».

– Старший партнер, – глядя в зеркало заднего вида, пробормотала я. – Сумма меньше трехсот тысяч долларов в год неприемлема.

Надев солнцезащитные очки, я направилась к шоссе.

Стивен оставил у меня в машине свою кассету с записями, как он любил говорить, офигенной музыкой, которую слушал по пути на судебные процессы. Чуть улыбнувшись, я включила кассету, и машину заполнил грохот барабанов бас-гитарного бэк-бита. Я сделала звук громким, таким громким, что едва услышала сердитый сигнал пикапа, который я подрезала, когда стремительно перестраивалась.

– Опля! – похлопывая по баранке, бормотала я.

Почти сразу же руль дернулся и попытался выскользнуть у меня из рук. Я крепче взялась за баранку, но это, казалось, заставило машину взбрыкнуться, как мустанга. Меня до самого нутра окатило волной страха. Такая мгновенная паника наступает, когда понимаешь, что происходит нечто ужасное и ничего уже не поправить. В зеркале заднего вида я увидела приближающийся грузовик, отчаянно сигналивший, а мой автомобиль, мощно содрогнувшись, остановился как вкопанный посреди трассы с ограничением по скорости движения шестьдесят миль в час.

Я закрыла глаза и приготовилась к удару, но его не последовало.

Полчаса спустя я продолжала трястись, стоя рядом с Бобом из «Автосервиса Боба», пока он пытался объяснить, что именно произошло с моей машиной.

– По сути дела, она расплавилась, – вытирая руки о комбинезон, произнес он. – Маслосборник треснул, двигатель заклинило, и внутренние части спаялись вместе.

– Спаялись вместе… – медленно повторила я. – А как же их разъединить?

– Никак. Надо покупать новый двигатель. Цена вопроса пять или шесть тысяч.

– Пять или шесть… – (Механик пошел прочь от меня.) – Эй! А что мне до тех пор делать?

Боб окинул взглядом мой костюм, мой портфель, мои туфли на высоком каблуке:

– Купите себе «Рибок».

Зазвонил телефон.

– Не будете отвечать на звонок? – спросил механик, и я поняла, что звук исходит из моего портфеля.

Вспомнив о назначенной в юридическом офисе встрече, я застонала. Я уже опоздала на пятнадцать минут.

– Где ты, черт побери?! – прорычал Стивен, когда я ответила.

– У меня сломалась машина. Посередине трассы. Перед приближающимся грузовиком.

– Господи, Элли, вот зачем нужны такси!

От неожиданности я не нашлась что сказать. Никаких слов вроде: «Господи, с тобой все в порядке?» или «Хочешь, я приеду и помогу?». Я смотрела, как Боб качает головой, глядя на искореженные внутренности того, что было двигателем, и чувствовала, что на меня нисходит странное умиротворение.

– Вряд ли я смогу приехать сегодня, – сказала я.

Стивен тяжело вздохнул:

– Что ж, полагаю, я смогу убедить Джона и Стэнли перенести встречу. Перезвоню тебе.

Линия замолчала. Я рассеянно отключила телефон, потом вновь подошла к машине.

– А вот хорошая новость, – сообщил Боб. – После замены двигателя у вас фактически будет совершенно новая машина.

– Мне нравилась моя старая.

Он пожал плечами:

– Тогда представьте себе, что это ваша старая машина. Но с новым сердцем.

Я вдруг воочию увидела грузовик, ехавший за мной по трассе, который вихлял и гудел, увидела другие автомобили, обтекающие меня, как камень в реке. Ощутила запах горячего размякшего асфальта, в нем вязли мои каблуки, когда я, пошатываясь, переходила трассу. Я не из тех, кто безоговорочно верит в судьбу, но это был слишком внятный зов, явный знак, словно необходимо было, чтобы кто-то остановил меня, не дожидаясь, пока я пойму, что бегу не в ту сторону. После того как сломалась моя машина, я позвонила в полицию штата и на несколько сервисных станций, но даже не подумала позвонить Стивену. Почему-то я поняла: если меня надо спасать, то сделаю это я сама.

Снова зазвонил телефон.

– Хорошая новость, – не дав мне вставить слово, сообщил Стивен. – Важные парни хотят встретиться с тобой сегодня в шесть часов.

В тот самый момент я поняла, что уеду.

Стивен помог погрузить мои вещи в багажник машины.

– Я вполне понимаю… – начал он, хотя ничего не понимал. – Тебе надо сделать передышку, перед тем как приняться за следующее большое дело.

Я хотела сделать передышку, перед тем как решить, захочу ли когда-нибудь взяться за другое дело, но это было выше понимания Стивена. Не для того посещаешь юридический колледж, составляешь обзоры по законодательству и работаешь не покладая рук, добиваясь судебного процесса всей жизни, чтобы подвергнуть сомнению выбор карьеры. Но, с другой стороны, Стивен не мог смириться с тем, что я ухожу навсегда. Я знала это, потому что сама чувствовала то же самое. За восемь наших совместных лет мы не поженились, но и не расстались.

– Позвонишь, когда доберешься туда? – спросил Стивен и, не дав мне ответить, поцеловал меня.

Мы резко оторвались друг от друга, я села в машину и уехала.

Полагаю, другие женщины в моей ситуации – я имею в виду разбитое сердце, сумбур в голове и недавно полученную значительную сумму денег – могли выбрать иное место. Большой Кайман, Париж, даже медитативный поход по Скалистым горам. Для меня представлялось несомненным, что, пожелай я заняться зализыванием своих ран, то оказалась бы в Парадайсе, Пенсильвания, где у моего двоюродного деда была ферма. В детстве я каждое лето проводила там неделю. Дед до самой своей смерти постепенно продавал участки и клочки земли, после чего в усадебный дом переехал его сын Фрэнк, посадил газонную траву на месте кукурузного поля и открыл деревообрабатывающую мастерскую. Фрэнк был ровесником моего отца и женился на Леде задолго до моего рождения.

Не могу рассказать вам, чем я занималась в эти летние каникулы в Парадайсе, но на все последующие годы со мной остался покой, наполнявший их дом, и неторопливая деловитость, с какой там все происходило. Поначалу я думала – это оттого, что у Леды с Фрэнком не было детей. Позже я осознала, что дело в самой Леде, в том факте, что она выросла в общине амишей.

Невозможно было провести лето в Парадайсе и не встретить амишей-староверов, неотъемлемую часть округа Ланкастер. «Простые люди», как они себя называли, разъезжали в своих багги в гуще автомобильного потока, облаченные в старомодную одежду, стояли в очереди в бакалейный магазин, застенчиво улыбались из-за прилавков фермерских киосков, куда мы приходили покупать свежие овощи. Вот так я и узнала о прошлом Леды. Мы собирались купить охапку сладкой кукурузы, когда Леда завязала разговор – на пенсильвано-немецком диалекте! – с женщиной-продавщицей. Мне было одиннадцать, и, услышав, как Леда – такая же американка, как и я, – перешла вдруг на немецкий, я очень удивилась. Потом Леда вручила мне десятидолларовую купюру.

– Элли, отдай это даме, – сказала она, несмотря на то что стояла рядом и могла сделать это сама.

В машине по пути домой Леда объяснила мне, что была «простой», пока не вышла замуж за Фрэнка, который не принадлежал к «простым». По законам их религии на нее был наложен запрет, ограничивающий социальные контакты с амишами. Она могла разговаривать с амишскими друзьями и родными, но не могла есть с ними за одним столом. Она могла сидеть рядом с ними в автобусе, но не могла подвозить их на своей машине. Могла покупать у них, но нуждалась в третьей стороне – в данном случае во мне – для осуществления купли.

Ее родители, сестры и братья жили менее чем в десяти милях от нас.

– Тебе разрешают с ними видеться? – спрашивала я.

– Да, но это случается редко, – отвечала Леда. – Когда-нибудь поймешь, Элли. Я сторонюсь их не потому, что это неудобно мне. Я держу дистанцию потому, что это неудобно для них.

Леда ждала поезд, прибывающий на железнодорожную станцию Страсбург. Я вышла из вагона с двумя сумками, и она протянула ко мне руки.

– Элли, Элли! – запела она.

От Леды пахло апельсинами и стеклоочистителем. На ее широкое плечо так приятно было положить голову. Мне было тридцать девять, но в объятиях Леды я почувствовала себя снова одиннадцатилетней.

Она привела меня на небольшую автомобильную стоянку.

– Расскажешь мне, что случилось на этот раз?

– Ничего не случилось. Просто захотелось тебя навестить.

– Обычно ты навещаешь меня только на грани нервного срыва, – фыркнула Леда. – Что-то произошло со Стивеном? – Я не ответила, и она прищурила глаза. – Или, может, со Стивеном ничего не произошло – и проблема в этом?

– Стивен тут ни при чем, – вздохнула я. – Я закончила очень трудное дело, и… мне нужно расслабиться.

– Но ты выиграла это дело. Я видела в новостях.

– Угу, но выиграть – не самое главное.

К моему удивлению, Леда ничего не сказала в ответ. Как только она выехала на трассу, я уснула и резко проснулась, когда мы въехали на ее подъездную дорожку.

– Прости, – смущенно сказала я. – Не ожидала, что сразу вырублюсь.

Леда с улыбкой похлопала меня по руке:

– Можешь отдыхать у нас столько, сколько захочешь.

– О, я ненадолго.

Я достала с заднего сиденья чемоданы и вслед за Ледой поднялась по ступеням крыльца.

– Что ж, мы рады принять тебя на две ночи или на два десятка ночей. – Она наклонила голову. – Телефон звонит, – сказала она, толкнув дверь и бросившись к телефону. – Алло?

Я поставила чемоданы и потянулась, чтобы размять затекшую спину. Кухня Леды была, как всегда, чистенькой и выглядела в точности, как я ее помнила: на стене вышивка в рамке, банка для печенья в форме свинки, черно-белые квадраты линолеума. Закрыв глаза, я с легкостью представила себе, что никогда отсюда не уезжала, что самым трудным решением, которое мне пришлось принять в тот день, был выбор между садовым креслом на лужайке и скрипучими качелями на террасе с навесом. Леда, стоящая на другом конце кухни, была явно удивлена, услышав голос позвонившего человека.

– Сара, Сара, тише… – успокаивала она. – Was ist letz? – Я улавливала лишь обрывки незнакомых слов. – …an Kind… er hat an Kind gfuna… es Kind va dodt.

Опустившись на табурет у столешницы, я ждала, когда Леда закончит разговор.

Но и после окончания разговора Леда долго держала трубку в руках, а потом, бледная и потрясенная, повернулась ко мне:

– Элли, прости, но мне придется поехать в одно место.

– Хочешь, чтобы я…

– Оставайся здесь, – твердо произнесла Леда. – Ты приехала отдыхать.

Я смотрела, как отъезжает ее машина. Какой бы трудной ни оказалась проблема, Леда все уладит. Ей всегда это удавалось. Положив ноги на второй табурет, я улыбнулась. Я пробыла в Парадайсе каких-то пятнадцать минут, а мне уже стало лучше.