Простая правда

Кэти подняла глаза. Засунув палец в Библию, она с шуршанием страниц закрыла книгу и кивнула.

– Когда я говорила с тобой вчера, ты сказала мне, что не рожала ребенка. – Лиззи глубоко вздохнула. – Я вот думаю, почему ты это сказала.

– Потому что у меня не было ребенка.

Лиззи недоверчиво покачала головой:

– Тогда почему у тебя открылось кровотечение?

Поднимаясь от ворота больничной рубашки, лицо Кэти залил темный румянец.

– У меня месячные, – тихо сказала она, но, смутившись, отвернулась. – Хоть я из «простых», детектив, но я не глупая. Неужели вы думаете, что я не поняла бы, если бы у меня родился ребенок?

Реакция была такой открытой, такой искренней, что Лиззи мысленно отступила назад. «Что я делаю не так?» Она допрашивала сотни людей, сотни лжецов – и все же Кэти Фишер единственная, кто запал ей в душу. Она посмотрела в окно на тлеющий красным сиянием горизонт и поняла, в чем состоит разница. Здесь не было притворства. Кэти Фишер верила в то, что говорила.

Лиззи откашлялась, приготовившись атаковать с другой стороны.

– Хочу задать тебе один неловкий вопрос, Кэти… У тебя были с кем-нибудь сексуальные отношения?

Если такое было возможно, щеки Кэти запылали еще ярче.

– Нет.

– А твой белокурый друг скажет то же самое?

– Идите и спросите его! – дерзко ответила Кэти.

– Ты видела ребенка вчера утром, – с плохо скрываемым разочарованием сказала Лиззи. – Как он туда попал?

– Не имею понятия.

– Хорошо. – Лиззи потерла виски. – Он не твой.

Лицо Кэти осветилось широкой улыбкой.

– Именно это я и пыталась вам сказать.

– Она единственная подозреваемая. – Лиззи смотрела, как Джордж запихивает в рот полную вилку картофельных оладий; они встречались в кафе, находящемся на полпути между офисом окружного прокурора и Ист-Парадайсом, – в том самом, где, по отзывам публики, подавали лишь блюда, удваивающие уровень холестерина. – Заработаешь себе сердечный приступ, если будешь таким прожорливым, – хмурясь, предупредила она.

Джордж отмахнулся от ее замечания:

– При первых признаках аритмии попрошу у Бога отсрочку.

Отломив кусочек от кекса, Лиззи опустила взгляд на свои записи:

– У нас есть окровавленная ночная сорочка, отпечаток ступни ее размера, заключение врача о том, что она была первородящей, заключение судмедэксперта о том, что ребенок задышал, плюс то, что ее кровь соответствует крови, обнаруженной на коже ребенка. – Лиззи положила кусочек себе в рот. – Ставлю пятьсот долларов за то, что по результатам теста ДНК она будет связана с ребенком.

Джордж вытер рот салфеткой:

– Это важные сведения, Лиззи, но не знаю, сводится ли все это к непредумышленному убийству.

– Я не дошла еще до решающего аргумента, – сказала Лиззи. – Судмедэксперт обнаружил синяки на губах ребенка и волокна на деснах и в глотке.

– Волокна от чего?

– От рубашки, в которую он был завернут. Предполагается, что эти два факта вместе говорят об удушении.

– Удушение? Лиззи, это не какая-нибудь девчонка из Джерси, которая родила в туалете в «Парамус-молл», а затем снова пошла по магазинам. Амиши не убивают даже мух, клянусь тебе!

– Когда в прошлом году два амишских паренька торговали вразнос кокаином, газеты вынесли это на первые полосы, – возразила Лиззи. – Что скажут об убийстве «60 минут»? – Она заметила искру в глазах Джорджа, оценивающего свое отношение к обвинению амишской девушки в противовес перспективе какого-нибудь громкого дела с убийством. – В амишском коровнике есть мертвый младенец, и есть дитя, которое произвело его на свет, – мягко произнесла она. – Подумай сам, Джордж. Не я виновата в том, что случилось, но даже я понимаю, что нам придется предъявить ей обвинение, и сделать это быстро. Завтра ее выпишут из больницы.

Джордж педантично разрезал на небольшие квадратики поджаренную с одной стороны яичницу, потом, не съев ни кусочка, положил нож и вилку на край тарелки.

– Если мы докажем удушение, то ей может быть предъявлено обвинение в убийстве первой степени. Сознательное, умышленное и спланированное. Она скрыла беременность, родила ребенка и избавилась от него. – Джордж поднял глаза. – Ты допрашивала ее?

– Ага.

– И?..

Лиззи скривила губы:

– Она по-прежнему считает, что не рожала ребенка.

– Что это значит, черт побери?!

– Она придерживается своей версии.

Джордж нахмурился:

– Она не показалась тебе помешанной?

Есть большая разница между сумасшедшим с юридической точки зрения и сумасшедшим в разговорной речи, но в этом случае, по мнению Лиззи, Джордж различий не делал.

– Она похожа на обыкновенную соседскую девчонку, которая читает Библию вместо Вирджинии Эндрюс[4].

– О да, – вздохнул Джордж. – Эту придется привлечь к суду.

Сара Фишер закрепила капп на голове дочери:

– Ну вот. Теперь ты готова.

Кэти откинулась на подушку в ожидании, когда придет девушка-волонтер с креслом-каталкой и отвезет ее в вестибюль. Врач только что выписал Кэти и дал матери таблетки на случай, если у дочери возобновятся боли. Кэти пошевелилась, сложив руки на животе.

Тетя Леда обняла ее:

– Можешь пожить у меня, если еще не готова вернуться домой.

– Спасибо. Но мне надо вернуться, – покачала головой Кэти. – Я хочу вернуться. – Она робко улыбнулась. – Понимаю, что это не имеет смысла.

Леда сжала ее плечи:

– Возможно, для меня это имеет смысл больше, чем для кого-либо другого.

Как только дверь распахнулась, Кэти вскочила на ноги, сгорая от желания поскорее отсюда уйти. Но вместо молодого волонтера, которого она ждала, в палату вошли двое полицейских в форме. Сара отступила назад, заняв место рядом с Ледой и Кэти. Они стояли, прижавшись друг к другу от страха.

– Кэти Фишер?

Девушка почувствовала, как под юбкой у нее задрожали колени.

– Это я.

– У нас ордер на ваш арест. – Один из полицейских осторожно взял ее за плечо. – Вы обвиняетесь в убийстве ребенка, обнаруженного в коровнике вашего отца.

Второй полицейский тоже подошел к ней. Кэти испуганно посмотрела поверх его плеча, пытаясь поймать взгляд матери.

– Вы имеете право хранить молчание, – сказал он. – Все, сказанное вами, в суде может быть и будет направлено против вас. Вы имеете право взять адвоката…

– Нет! – пронзительно закричала Сара, устремившись к дочери, которую полицейские подводили к двери.

Она побежала за ними, не обращая внимания на любопытные взгляды медицинского персонала и крики своей сестры.

Наконец у выхода из больницы Леда догнала Сару. Кэти плакала, простирая руки к матери, когда полицейский, положив ладонь на капп и пригнув ей голову, усаживал девушку в патрульный автомобиль.

– Можете встретиться с нами в окружном суде, мэм, – вежливо сказал он Саре, после чего уселся на переднее сиденье.

Когда машина уехала, Леда обняла сестру.

– Они забрали мою малышку! – рыдала Сара. – Забрали мою малышку.

Леда понимала, насколько неловко Саре ехать в ее машине, но экстренные обстоятельства требовали компромисса. Езда на машине с опальным членом общины несла в себе гораздо меньше угроз, чем пребывание в суде, предъявляющем дочери обвинение в убийстве, а именно это Саре предстояло в ближайшем будущем.

– Подожди здесь, – сказала Леда, выруливая на подъездную дорожку. – Дай поговорить с Фрэнком.

Оставив Сару на пассажирском сиденье, она побежала к дому.

Фрэнк сидел в гостиной, смотрел по телевизору повторный показ какого-то ситкома. Одного взгляда на лицо жены было достаточно, чтобы поднять его с кресла и в тревоге схватить ее за руки.

– С тобой все хорошо?

– Дело в Кэти. Ее повезли в окружной суд. Ее обвиняют в убийстве. – Леда с трудом выдавила из себя эти слова, а потом вдруг потеряла самообладание, дав волю чувствам в объятиях мужа, чего не могла позволить себе с Сарой. – Эфрам Стольцфус собрал двадцать тысяч долларов у амишских бизнесменов на адвоката для Кэти, но Аарон не возьмет и пенни.

– Ей дадут государственного защитника, милая.

– Нет. Аарон ожидает, что она подставит другую щеку. И после того, что он сделал с Джейкобом, Кэти не станет ему перечить. – Леда зарылась лицом в рубашку мужа. – Она не сможет выиграть дело. Девочка не совершала этого, но в любом случае ее посадят в тюрьму.

– Подумай о Давиде и Голиафе, – сказал Фрэнк и большим пальцем смахнул слезы с лица Леды. – Где Сара?

– В машине. Ждет.

Он обхватил ее рукой за талию:

– Тогда пошли.

Через минуту после их ухода в гостиную вошла Элли. На ней были шорты для бега и майка на лямках. Когда Леда вернулась домой, Элли была в чулане при кухне, где зашнуровывала кроссовки для пробежки, и слышала каждое слово. С непроницаемым лицом Элли подошла к венецианскому окну и следила за машиной, пока та не пропала из виду.

Кэти пришлось спрятать руки под столом, чтобы никто не увидел, как сильно они дрожат. Она как-то умудрилась потерять в полицейской машине шпильку от своего каппа, и теперь он соскальзывал с головы. Но Кэти не собиралась его снимать, особенно сейчас, поскольку молиться следовало с покрытой головой, и она молилась с того самого момента, как машина отъехала от здания больницы.

Чуть поодаль от Кэти за другим столом сидел мужчина и, нахмурившись, смотрел на нее, хотя Кэти понятия не имела, что она такого сделала, чтобы так сильно его расстроить. Напротив Кэти, за столом на возвышении, сидел другой мужчина в черной накидке; в руке он держал деревянный молоток, которым стукнул по столу в тот момент, когда Кэти увидела проскользнувших в зал суда мать, тетю и дядю.

Мужчина с молотком прищурил глаза:

– Вы говорите по-английски?

– Ja, – ответила Кэти и покраснела. – Да.

– В соответствии законом штата Пенсильвания вам предъявляется обвинение в убийстве первой степени, так как вы, Кэти Фишер, одиннадцатого июля тысяча девятьсот девяносто восьмого года предумышленно причинили смерть младенцу Фишеру на ферме Фишеров в городке Ист-Парадайс округа Ланкастер. Вам также предъявляется обвинение в менее тяжком убийстве третьей степени…

Слова лились на нее подобно ливню – чересчур много английского сразу, мешанина из всех этих звуков. Кэти закрыла глаза и слегка покачнулась.

– Вы понимаете суть этих обвинений?

Она не поняла первого предложения. Но мужчина, казалось, ждал ответа, а еще ребенком Кэти узнала, что Englischers любят, когда с ними соглашаются.

– Да.

– У вас есть адвокат?

Кэти знала, что ее родители, как все амиши, не доверяют судебным искам. В редких случаях амишей вызывали в суд повесткой для дачи показаний… но никогда они не делали этого по собственному желанию. Через плечо Кэти бросила взгляд на мать, отчего сбился ее капп.

– Не хочу адвоката, – тихо сказала она.

– Вы знаете, что это означает, мисс Фишер? Это вам посоветовали родители? – (Кэти опустила глаза вниз.) – Это очень серьезное обвинение, юная леди, и полагаю, вам нужно взять адвоката. Если вы получите право на государственного защитника…

– В этом не будет необходимости.

Как и все находившиеся в зале суда, Кэти повернулась к двери, откуда исходил этот уверенный голос. К столу энергичной походкой подошла женщина с коротко остриженными, как у мужчины, волосами, в ладно сшитом синем костюме и на высоких каблуках. Не глядя на Кэти, женщина положила свой портфель и кивнула судье:

– Я Элеонор Хэтэуэй, адвокат обвиняемой. Мисс Фишер не нужен государственный защитник. Прошу прощения за опоздание, судья Горман. Разрешите мне пять минут поговорить с моей клиенткой.

Судья махнул в знак согласия, и, не дав Кэти разобраться в происходящем, эта незнакомая Элеонор Хэтэуэй подняла ее со стула. Придерживая на голове капп, Кэти пошла рядом с адвокатом по центральному проходу зала суда. Она увидела плачущую тетю Леду, которая махнула ей рукой, и подняла руку, чтобы махнуть в ответ, не сразу поняв, что это приветствие было обращено к Элеонор Хэтэуэй, а вовсе не к ней, Кэти.

Адвокат привела Кэти в небольшую комнату, забитую канцелярскими товарами, закрыла за собой дверь, прислонилась к ней и сложила руки на груди:

– Извини за неожиданное появление, я Элли Хэтэуэй и не сомневаюсь, что ты – Кэти. Потом у нас будет много времени на разговоры, но сейчас я хочу знать, почему ты отказалась от адвоката.

Кэти то открывала, то закрывала рот, однако наконец совладала с голосом:

– Мой папа не хочет, чтобы у меня был адвокат.

Элли закатила глаза, явно не в восторге от услышанного:

– Сегодня ты сделаешь заявление о своей невиновности, а потом мы поболтаем. Сейчас важно другое: при таких обвинениях тебя не выпустят под залог, если только мы не сможем обойти пункт закона о «доказательстве и презумпции».

– Я… я не понимаю.

Не поднимая глаз от листов бумаги, которые она просматривала, Элли ответила:

– Это означает, что, если тебя обвиняют в убийстве и доказательство очевидно или презумпция обоснованна, тебя не выпустят под залог. Будешь год сидеть в тюрьме, пока не придет время суда. Понимаешь? – (Сглотнув, Кэти кивнула.) – Значит, нам надо найти лазейку.

Кэти уставилась на эту женщину, которая пришла с острыми, как нож, словами, намереваясь спасти ее.

– Я не рожала ребенка.

– Понимаю. Даже несмотря на то, что два врача и вся больница, не считая местных копов, – все говорят другое?

– У меня не было ребенка.

– Что ж… – Элли медленно подняла взгляд. – Видимо, мне самой придется искать эту лазейку.

Когда Элли и Кэти вернулись в зал суда, судья Горман стриг ногти. Потом смахнул обрезки на пол.

– Думаю, мы как раз подошли к вопросу: «Каким образом вы намерены ответить на обвинение?»

– Моя клиентка сделает заявление о своей невиновности, Ваша честь, – встав, сказала Элли.

– Мистер Каллахэн, – повернулся судья к прокурору, – каковы рекомендации штата относительно поручительства?

Джордж медленно поднялся:

– Полагаю, Ваша честь, что по закону штата Пенсильвания подсудимым, которым предъявлено обвинение в убийстве первой степени, в поручительстве отказано. В данном случае штат также рекомендует это.

– Ваша честь, – возразила Элли, – при всем уважении, в формулировке закона сказано, что в поручительстве может быть отказано только в случаях, когда «доказательство очевидно или презумпция обоснованна». Это не просто утверждение. В частности, в этом конкретном случае доказательство не очевидно, а допущение о том, что это было убийством первой степени, необоснованно. Есть ряд косвенных доказательств, собранных окружным прокурором, в частности медицинское свидетельство о том, что мисс Фишер родила, и тот факт, что на территории фермы был обнаружен мертвый младенец, однако нет очевидцев того, что произошло между рождением и смертью ребенка. До тех пор пока моя клиентка не предстанет перед справедливым судом, мы не узнаем, почему эта смерть произошла. – Она натянуто улыбнулась судье. – По сути дела, Ваша честь, есть четыре основные причины, по которым для этого случая следует разрешить поручительство. Первое – девушка из амишей обвиняется в преступлении, связанном с насилием над личностью, хотя в амишской общине насилие исторически не существует. Второе – поскольку она из амишей, то гораздо теснее связана с общиной, чем большинство других обвиняемых. Ее религия и воспитание исключают любую возможность побега. Третье – ей чуть больше восемнадцати, и она не располагает собственными финансовыми средствами для побега. И наконец, у нее нет судимости – это не только ее первое привлечение к суду, но и первое знакомство с законодательством в любом его виде или форме. Я предлагаю, Ваша честь, чтобы ее выпустили под залог на строгих условиях.

Судья Горман задумчиво кивнул:

– Не желаете изложить нам эти условия?

Элли глубоко вдохнула. Она бы с радостью, просто еще не успела это обдумать. Она мельком взглянула на Леду, Фрэнка и сидящих между ними амишских женщин, и вдруг все стало ясным.

– Ваша честь, мы почтительно просим выпустить обвиняемую под залог на следующих условиях: Кэти Фишер не разрешается уезжать из городка Ист-Парадайс, но разрешается жить дома на ферме родителей. В свою очередь, она должна находиться под постоянным наблюдением одного члена семьи. Что касается залога, то я считаю, что двадцати тысяч долларов было бы достаточно.

– Ваша честь, это нелепо! – рассмеялся прокурор. – Закон о залоге – это закон о залоге, а убийство первой степени – это убийство первой степени. Так же было в необычных делах с тяжкими преступлениями в Филадельфии, так что мисс Хэтэуэй не может ссылаться на незнание. Не будь доказательство очевидным, мы не предъявляли бы подобное обвинение. Ясно, что Кэти Фишер нельзя освобождать ни под какой залог.

Судья скользнул взглядом по прокурору, адвокату защиты и затем Кэти.

– Знаете, еще утром я не собирался делать того, что сделаю сейчас. Но даже если я приму ваши условия, мисс Хэтэуэй, мне необходимо знать, что кто-то согласен нести ответственность за Кэти Фишер. Хочу услышать уверения ее отца в том, что она будет под присмотром двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. – Он повернулся к галерее. – Мистер Фишер, покажитесь, пожалуйста.

Поднялась Леда, откашлялась:

– Его здесь нет, Ваша честь. – Она сильно потянула сестру за руку, чтобы та тоже встала. – Это мать Кэти.

– Хорошо, миссис Фишер. Вы готовы взять на себя полную правовую ответственность за вашу дочь?

Сара опустила глаза в пол и очень тихо произнесла слово, с трудом услышанное судьей:

– Нет.

– Прошу прощения? – заморгал судья Горман.

– Не могу. – Сара подняла заплаканное лицо.

– Я могу, Ваша честь, – сказала Леда.

– Вы живете с их семьей?

Она помолчала:

– Я могу к ним переехать.

Сара вновь покачала головой и порывисто прошептала:

– Аарон тебе не позволит!

Судья в нетерпении застучал пальцами по столу:

– Найдется ли здесь родственник мисс Фишер, желающий взять на себя ответственность по круглосуточному наблюдению за ней и не имеющий проблем с Церковью или ее отцом?

– Я это сделаю.

Судья Горман повернулся к Элли, которая, произнеся эти слова, похоже, была удивлена не менее, чем он, когда их услышал.

– Это, безусловно, самоотверженно с вашей стороны, советник, но мы ищем члена семьи.

– Знаю, – с трудом сглотнув, сказала Элли. – Я ее кузина.