Чайная роза

– А другие? Они разделяют ваши чувства? У них есть решимость бороться?

Вопрос задел Пэдди.

– Решимости, приятель, у них хоть отбавляй. Но их так долго били, что свою решимость они загнали поглубже. И теперь ее надо растормошить. Если бы вы только знали, сколько всего вынесли эти люди… Можете не сомневаться, есть у них решимость, – уже тише договорил Пэдди.

– И вы…

– Само собой… Больно много вопросов вы задаете. – Пэдди прикусил язык.

Хозяева складов и причалов щедро платили за сведения о рабочем союзе.

– Вас-то как звать? – спросил он.

– Тиллет. Бенджамин Тиллет, – ответил собеседник, протягивая руку. – А вас?

У Пэдди округлились глаза.

– Боженька милостивый! – растерянно пробормотал он. – Неужто тот самый Бен Тиллет?

– Как видите.

– Это что ж, пока я тут разглагольствовал, вы сидели и слушали? Извините, дружище. Я у вас время отнял.

Тиллет громко рассмеялся:

– Извинить вас? За что? Союз – моя любимая тема. Мне понравились ваши слова. Вам было о чем сказать, и сказали вы хорошо. Но вы так и не назвали своего имени.

– Финнеган. Пэдди Финнеган.

– Послушайте, Пэдди. Конечно, мне следовало самому начать эту встречу, но вы правильно сказали: у нас сплошной разнобой. Нам нужны руководители местного уровня. Люди, способные вдохновить товарищей по работе и воодушевлять их, когда союз терпит неудачи. Что вы на это скажете?

– Кого в руководители? Меня, что ли?

– Да.

– Я… не знаю. Отродясь никем не руководил. Справлюсь ли?

– Справитесь. У вас получится, – ответил Тиллет и, допив пиво, поставил кружку на стойку. – Поначалу, когда ваши друзья колебались, вы предложили им подумать. Теперь я прошу вас о том же. Вы же выполните мою скромную просьбу?

– Ясно дело, – ответил ошеломленный Пэдди.

– Вот и хорошо. Мы потом еще поговорим.

Тиллет стал пробираться на середину зала.

«Ну и ну, чтоб меня разорвало!» – думал Пэдди. Что лукавить: предложение Тиллета возглавить местный союз льстило его самолюбию. Но выслушать хвалебные слова и взяться за то, о чем тебя просят, – вещи разные. Потянет ли он? Да и хочет ли он вообще взваливать это на свои плечи?

– Братья-рабочие… – Тиллет начал выступление.

Он умело подогревал слушателей, рассказывая, как нагло обманули рабочих склада Оливера, пообещав и не заплатив премиальные. Потом заговорил об угрозах снизить жалованье рабочим чайного склада на Катлер-стрит. Все более воодушевляясь, Тиллет приводил пример за примером, описывая нищету и бесправие жизни грузчиков, после чего обрушивался на тех, по чьей вине это происходит. Разговоры за столиками смолкли. Люди слушали, позабыв о пиве. Тихий, скромный человек превратился в пламенного трибуна.

Пока Тиллет обличал алчных капиталистов, Пэдди продолжал думать над его предложением. С чего начать? Пэдди смотрел на лица собравшихся – сплошь складских и причальных грузчиков. Не лица – наковальни, закаленные постоянными ударами молота жизни. Только крепкий портер был способен на время прогнать заботы и тревоги с их лиц. Пинта за пинтой. Пиво уносило крики и ругань распорядителя работ, требовавшего шевелиться быстрее. Исчезали печальные глаза жены и вечно недоедающих детей. Переставало грызть тягостное сознание, что ты живешь на дне и тебе не подняться. Сколько бы ты ни корячился, как бы ни рвал жилы, ты был и останешься грузчиком и тебе по-прежнему будет не хватать денег на уголь и мясо… Но сегодня собравшихся разгорячило не пиво. Их лица светились надеждой. Тиллет заставил их поверить в возможность победы.

Пэдди думал о своей семье. Ему выпал шанс бороться за их благополучие. В первых рядах. Не только за повышение жалованья. За что-то большее. За перемены и право быть услышанными. До сих пор грузчики не имели голоса. Если он отклонит предложение Тиллета, как ему жить дальше, сознавая, что не до конца выложился ради своих детей?

Зал взорвался приветственными криками и рукоплесканиями. Пэдди взглянул на Тиллета, сумевшего с такой силой зажечь и взбудоражить собравшихся. Лицо Бена пылало, и отсветы этого огня Пэдди видел на десятках лиц. Он больше не сомневался. Когда Тиллет подошел к нему за ответом, Пэдди знал, что́ скажет.

Эй, Джек Дагган, сдавайся; нас трое, ты один.Именем королевы, сдавайся, сукин сын!

Фиону разбудило пение, доносящееся с задворок дома. Она открыла глаза. В комнате было темно. Чарли и Шейми крепко спали, о чем говорило их дыхание. «Глубокая ночь на дворе», – сонно подумала она. С чего это па распевает в отхожем месте?

Она села на постели, нащупав лампу и коробок спичек «Веста». Сонные пальцы не желали подчиняться. Фиона несколько раз чиркнула спичкой по коробку, прежде чем та вспыхнула. Лампа тускло осветила комнатку, которая днем была гостиной, а ночью – спальней для Фионы и братьев. Ширмой, отделявшей ее постель от постелей мальчишек, служила старая простыня на веревке. Фиона отодвинула простыню и прошла на кухню.

Два пистолета выхватил Джек и гордо ими взмахнул…

Шумно захлопнулась дверь сортира, после чего послышались завершающие слова известной песни:

«Сдаваться? Нет, сражаться буду я», —сказал Отчаянный Колонист.

– Па! – сердито прошипела Фиона, выходя на темный двор. – Так шумишь, что весь дом разбудишь. Иди внутрь!

– Иду, мой цветочек! – зычно отозвался Пэдди.

– Тише ты, па!

Вернувшись на кухню, Фиона поставила лампу на стол и наполнила водой чайник. Потом раздула огонь от углей, тлеющих под решеткой очага.

Пэдди вошел на кухню. Он виновато улыбался:

– Ох, Фи, перебрал я пива.

– Да уж. Проходи, садись. Я чайник поставила. Может, тебе хлебца поджарить? Пивом сыт не будешь.

– Сделай милость.

Пэдди сел перед очагом, вытянул ноги и закрыл глаза.

Фиона отрезала толстый ломоть и насадила на вилку для поджаривания хлеба.

– Не спи, па, – сказала она, расталкивая задремавшего отца. – Так недолго и в огонь свалиться.

Зафырчал вскипевший чайник. Фиона заварила чай. Выдвинув из-под стола второй стул, она села рядом с отцом. Фиона уперла ноги в теплую чугунную решетку. Пэдди жарил хлеб, поворачивая вилку над углями.

Взглянув на отца, Фиона улыбнулась. Если бы ма и Родди не спали, она бы не стала требовать тишины. Она любила слушать отцовское пение. И колыбельные в детстве ей пела не мать, а он. Пэдди всегда пел, возвращаясь с работы или из паба. Его было слышно еще за улицу. Пел он и по вечерам, если оставался дома. Расположившись на кухне, он латал их обувь или вырезал игрушку для Шейми. И пел. Сколько раз Фиона, свернувшись калачиком, засыпала под его голос, становящийся то громче, то тише? Столько, что не счесть.

– Девонька, рассказать тебе новость? – спросил Пэдди, успевая при этом жевать.

– Какую новость?

– А такую. Сегодня ты пьешь чай не с какой-нибудь старой портовой крысой.

– Да? А с кем же?

– С руководителем новой Ассоциации работников чайных фабрик и разнорабочих Уоппинга.

У Фионы округлились глаза.

– Па, ты шутишь!

– Ни в коем разе.

– И когда ты им стал?

– Нынче вечером. В пабе, – ответил Пэдди, вытирая рот тыльной стороной ладони. – Перед встречей мы малость поговорили с Беном Тиллетом. Послушал он меня. Должно быть, понравились мои слова, потому и предложил возглавить местное отделение.

– Так это ж здорово! – воскликнула сияющая Фиона. – Мой па теперь в начальниках! Я такая гордая! – Она по-детски захихикала. – Ма завтра в обморок упадет, когда узнает! Отец Диган называет членов союза сворой безбожных социалистов. Вступить в союз – все равно что заиметь рога и остроконечный хвост. Ма теперь вдвое дольше молиться будет.

– Диган и не такое скажет. Особенно когда Уильям Бертон отвалил ему шестьсот фунтов на починку церковной крыши.

– И как ты будешь руководить?

– Постараюсь, чтобы как можно больше наших вступило в союз. Собрания буду проводить, взносы собирать. На собрания стану ходить с Тиллетом и другими руководителями. – Пэдди отхлебнул чая. – Может, и дочку свою в союз вовлеку.

– Хватит, па, – вздохнула Фиона. – Не начинай опять. Ты же знаешь: я деньги коплю на магазин. Нет у меня лишних пенсов на взносы.

– Поначалу могла бы просто ходить на собрания. За это денег не берут.

«Сейчас пустится рассуждать о необходимости объединяться», – подумала Фиона. Она решила пресечь отцовские поползновения.

– Послушай, па. Я не собираюсь всю жизнь корячиться на фабрике. Помнишь, что́ ты говорил, когда мы с Чарли были маленькими? «Надо мечтать» – вот что ты говорил. «Если мечты исчезнут – сразу топайте к гробовщику. Без них вы все равно что покойники». Союз – твоя мечта. Он для тебя много значит. А моя мечта – открыть магазин. И для меня это тоже много значит. Чего нам делить? Ты идешь своим путем, я – своим… Договорились?

Пэдди выразительно посмотрел на дочь, затем накрыл ее руку своей:

– Договорились, упрямая ты девка. Чай еще остался?

– Ага. – Фиона налила отцу вторую кружку, радуясь, что его не потянуло на возражения. – Ой, забыла сказать! Мы получили письмо от дяди Майкла. Тетя Молли ждет ребенка! Пишет, дела с магазином идут в гору. Хочешь прочесть?

– Не сейчас, Фи. Утром прочту. А то после пива глаза в разные стороны глядят.

– Нью-Йорк. Звучит потрясающе, – сказала Фиона, думая о ее дяде в Америке, его жене и их небольшом, но таком симпатичном магазине.

В прошлом году дядя Майкл прислал фотографию: они с женой перед магазином. «М. ФИННЕГАН. БАКАЛЕЙНЫЕ ТОВАРЫ» – значилось на вывеске. Фиону вдохновляла сама мысль, что ее родной дядя владеет магазином. Может, способности к торговле у них в крови?

– Па, а могу я написать дяде и расспросить про торговое дело? – поинтересовалась она.

– Чего ж не написать? Ему приятно будет. Поди, ответ тебе напишет на двадцати страницах. Любит он писанину разводить, наш Майкл.

– Тогда отложу несколько пенсов на бумагу и марку… – зевая, сказала Фиона.

Боязнь, что отец разбудит всю улицу, вышибла из нее весь сон. Но сейчас, согревшись изнутри и снаружи, она вновь почувствовала усталость. Если она немедленно не ляжет, то не выспится. А мать поднимется рано, чтобы пойти к мессе и разбудить домочадцев на работу.

Ее ма ходила к мессе не только по воскресеньям, но и почти каждое утро, беря с собой Шейми и Айлин. Отец вообще не ходил; даже по воскресеньям, когда Фиона и Чарли посещали церковь. Па не скрывал своей неприязни к церкви. Он не ходил даже на крещение своих детей, вынуждая дядю Родди ходить вместо него. Удивительно, как ма сумела убедить его пойти венчаться с ней.

– Па, – сонно произнесла Фиона, крутя на пальце завиток волос.

– Чего? – спросил Пэдди, вновь набив рот поджаренным хлебом.

– Почему ты никогда не ходишь с нами в церковь?

Пэдди прожевал и теперь смотрел на угли:

– Тяжеленький вопрос. Знаешь, мне никогда не нравилась кучка стариков в длинных одеждах, которые долдонят, как людям жить и что делать. Но это часть ответа. Есть еще кое-что, о чем я не рассказывал ни тебе, ни Чарли.

Фиона бросила на отца удивленный взгляд, почувствовав легкое волнение.

– Ты же знаешь, мы с дядей Майклом выросли в Дублине. Нас растила тетушка Эви, сестра нашей матери. Это ты помнишь?

Фиона кивнула. Она знала, что отец потерял родителей в раннем детстве. Мать умерла в родах, а вскоре умер и отец. Однажды она спросила, от чего умер ее дед. «От горя», – ответил па. Он вообще мало говорил о своих родителях. Фиона и не приставала, решив, что отец был слишком мал и почти не помнил их.

– А до Дублина мы с Майклом жили с нашими ма и па на маленькой ферме в Скибберине, на побережье графства Корк.

Фиона слушала с широко распахнутыми от любопытства глазами. Она застала деда и бабушку с материнской стороны, но ничего не знала об отцовской.

– Мои родители поженились в пятидесятом, – продолжал отец, глотая остывший чай. – Через год, как был последний неурожай из-за картофельной гнили. Мой па хотел жениться раньше, но голод мешал. Погано было жить тогда… Ты слышала предостаточно историй. Па сам жил впроголодь. Какая тут семья, если ее не прокормить? У него и у ма родители померли от голода. Сами чуть концы не отдали. Па часто говорил: если бы не надежда жениться на ма, он бы точно не выжил. – Пэдди отставил кружку и подался вперед, упершись локтями в колени; на губах мелькнула печальная улыбка. – Мой па любил ма до безумия. Обожал ее. Они были знакомы с раннего детства. Он всегда приносил ей разные странные штучки. По весне – дикие фиалки. Пустые голубые скорлупки яиц зарянки. Гладкие камешки с берега и птичьи гнездышки. Денег у моего па не было, а эти штучки ничего не стоили. Но для ма они были бесценными сокровищами. Она берегла каждый подарок. Поженившись, па и ма трудились, не щадя себя. Знали, насколько страшен голод, и не хотели, чтобы он снова вломился в их жизнь. Я был первенцем. Потом родился Майкл. Он моложе меня на четыре года. А когда мне стукнуло шесть, ма снова забеременела. Беременность давалась ей тяжко. Я хоть и маленьким был, но запомнил.

Пэдди рассказывал о детстве, и лицо у него менялось. Грустная улыбка потухла; глаза потемнели, выражение лица тревожное. Едва заметные морщины на лбу и щеках вдруг проступили с пугающей отчетливостью.

– Когда ма настало время рожать, па отправился за повитухой. Я остался с ней и братом. Как па ушел, у ма начались схватки. Она вертелась на кровати, за стенки хваталась. Губы сжимала, только бы не кричать. Наверное, нас напугать боялась. Я старался помочь, чем мог. Бегал к насосу, мочил отцовские носовые платки и прикладывал ей ко лбу. Наконец па привел повитуху. Она лишь глянула на ма и тут же велела па идти за священником. Па не хотел оставлять ма. Стоял, точно к полу прирос, пока повитуха его не выгнала. «Иди, не мешкай! – кричала она. – Не стой столбом! Твоей жене священник нужен!» Священник жил неподалеку, и вскоре па его привел. Священника звали отец Макмагон. Был он длинным и тощим как палка. Мы с Майклом сидели за кухонным столом. Повитуха выгнала нас из спальни. Отец со священником прошли в спальню, но повитуха выгнала и па. Он сел у огня и сидел не шевелясь. Смотрел на пламя и молчал.

«Как ты сейчас сидишь, па», – подумала Фиона, и у нее сжалось сердце от боли за отца.

Пэдди сидел, ссутулив широкие плечи и сцепив пальцы своих больших, сильных рук.

– Я находился к двери спальни ближе всех и слышал разговор повитухи и священника. Миссис Рейли – так ее звали. Она говорила отцу Макмагону, что у ма сильное кровотечение и что ма очень слаба. В таких случаях спасают либо мать, либо ребенка. «Спасайте ребенка», – ответил священник. «Но, святой отец, – говорила ему повитуха, – у нее ж тогда двое детей без матери останутся и муж овдовеет. Нельзя же…» – «Вы меня слышали, миссис Рейли, – перебил он повитуху. – Младенец не крещен. Своим промедлением вы лишь губите его бессмертную душу, а заодно и свою».

Один Бог знает, как миссис Рейли сумела вытащить ребенка из ма. Новорожденные младенцы должны орать, а этот едва пискнул. Через несколько минут я учуял запах горящих свечей. Священник что-то бормотал на латыни. Па тоже услышал и кинулся в спальню. Я за ним. Па оттолкнул священника, подхватил ма на руки и стал качать как маленькую. Качал и шептал ей на ухо. А она умирала… – Пэдди тяжело сглотнул. – Младенца крестили. Священник назвал его Шон Джозеф, как нашего па. Наш младший брат прожил всего час и тоже умер.

Па еще долго держал мертвую ма на руках. Только в сумерки опустил на кровать. Священник ушел к Макгвайрам ужинать. Они жили по соседству. Сказал, что попросит миссис Макгвайр присмотреть за нами. Миссис Рейли запеленала младенца, приготовив к погребению. Па надел рабочую куртку, велев мне приглядывать за братом. Я удивился отцовскому спокойствию. Даже испугался. Если бы он гневался, плакал или мебель ломал, может, ему бы и полегче стало. Выгнал бы часть горя из себя. Но он не мог. Я увидел глаза па. Они были мертвыми. Погасшими. Никакой надежды. – Пэдди снова сглотнул. – Па сказал миссис Рейли, что сходит проведать скотину. Он ушел в хлев и не возвращался. Стемнело, а его все нет. Миссис Рейли пошла за ним в хлев. Видит, вся скотина накормлена и напоена, а па нет. Тогда она помчалась через поле к соседям и позвала отца Макмагона и мистера Макгвайра на поиски па… Его нашли рано поутру, у подножия утеса. Они с ма любили там гулять, когда еще не поженились. Па лежал со сломанной спиной. Волны бились о его искалеченную голову.

Глаза Пэдди совсем потускнели. Он потянулся за кружкой.

«Чай совсем остыл, – подумала Фиона. – Надо согреть и поджарить ему еще хлеба». Но она не сдвинулась с места.

– Священник отправился в Дублин, за нашей теткой. Мы с Майклом два дня прожили у Макгвайров. Ма и младенца похоронили в день приезда тетки. Я и сейчас помню, как все было. Каждую мелочь: открытый гроб, мессу, сами похороны. Я смотрел, как гроб с телом ма опускают в могилу. Туда же опустили и младенца в маленьком ящике. Я на кладбище ни слезинки не проронил. Знаешь почему? – Пэдди вдруг засмеялся. – Думал: а вдруг их души меня видят? Я хотел быть стойким и не плакать, чтобы ма и брат гордились мной. А на следующий день священник устроил похороны нашего отца… если это можно назвать похоронами. Его закопали в зарослях крапивы, возле утеса, с которого он прыгнул. Вот тогда-то, девонька, слезы хлынули у меня ручьем. Я плакал навзрыд и не понимал: почему па не похоронили на кладбище, рядом с ма и маленьким Шоном Джозефом? Никто из взрослых мне не растолковал, что самоубийц запрещено хоронить на кладбищах. Этого я не знал и только думал, как одиноко будет па лежать здесь, где только волны, и больше никого. Одиноко… холодно… и далеко от ма…

Из потухших глаз Пэдди хлынули слезы и покатились по щекам. Он опустил голову и плакал, не стесняясь дочери.

– Да… миленький! – воскликнула Фиона, сама борясь с подступающими слезами, затем встала на колени рядом со стулом, положив голову на отцовское плечо. – Не плачь, па, – шептала она. – Не плачь.

– Этот паршивый Макмагон не имел права решать. Никакого права, – прохрипел Пэдди. – Жизнь моих родителей… она была во сто крат святее, чем любые святыни в его ублюдочной Церкви!

Сердце Фионы переполняло сострадание к мальчишке, каким был тогда ее отец. Она вообще не видела своего отца плачущим. Правда, его глаза были подозрительно влажными во время родов жены. Айлин и Шейми достались Кейт тяжело. А перед Шейми у нее было два выкидыша. Теперь Фиона знала причину странного поведения отца. В отличие от большинства мужей, он не отходил от рожающей жены и не торопился в паб.

Пэдди поднял голову.

– Ты меня извини, Фи, – сказал он, вытирая глаза. – Должно быть, это я из-за пива раскис.

– Не надо извиняться, па, – ответила Фиона, обрадованная тем, что отец больше не плачет.

– Спросишь, зачем я тебе все это рассказал? Когда я подрос, то крепко задумался над случившимся. Если бы не священник, мои родители, быть может, и сейчас еще бы жили. Не прикажи он повитухе спасать ребенка, ма осталась бы жива, а па не бросился бы с утеса. Я до сих пор так считаю. Потому-то я и не хожу в церковь. – (Фиона кивала, обдумывая услышанное.) – Конечно, твоя ма ни за что не согласится с моими доводами, – сказал Пэдди, глядя на дочь. – Лучше, если ты умолчишь о нашем разговоре. Для нее Церковь много значит.

– Я ей ничего не скажу.

О таком лучше матери не говорить. Кейт Финнеган была очень набожной женщиной, никогда не пропускала мессу и читала молитвы по утрам и вечерам. Она верила в безупречность священников и в то, что они угодны Богу, поскольку несут людям Его слово. Фиона никогда не задумывалась о правильности материнских суждений; они казались ей столь же естественными, как небеса, солнце и существование самого Господа Бога.

– Па… – нерешительно произнесла Фиона, захваченная пугающей мыслью.

– Слушаю, Фи.

– Ты хоть и не любишь священников и Церковь, но в Бога-то ты веришь?

Пэдди задумался.

– Знаешь, девонька, во что я верю? В то, что из трех фунтов мяса получается отличное жаркое. – Увидев ошеломленное лицо дочери, он усмехнулся. – А еще я верю, что тебе пора в постель, мой цветочек. Иначе завтра будешь носом клевать на работе. Иди ложись. Я сам ополосну кружку.

Фионе не хотелось ложиться. Она хотела получить от отца разъяснения насчет трех фунтов мяса, но он уже понес кружку к раковине. Вид у Пэдди был слишком усталый, чтобы продолжать разговор. Фиона поцеловала отца, пожелав ему спокойной ночи, и вернулась в кровать.

Уснула она быстро, но спала беспокойно. Вертелась с боку на бок, находясь во власти тревожного сна. Фионе снилось, что она со всех ног бежит к церкви Святого Патрика, опаздывая на мессу. Но церковная дверь закрыта. Фиона обежала вокруг, крича в окно, чтобы ее впустили. Когда это не помогло, она принялась колотить кулаками по двери, сбивая их в кровь. Неожиданно дверь приоткрылась. На пороге стоял отец Диган, держа в руках большую чугунную кастрюлю. Фиона полезла в карман юбки за четками и зачем-то отдала священнику. Тот протянул ей кастрюлю и ушел, заперев дверь изнутри. Кастрюля была настолько тяжелой, что Фиона с трудом спустилась с ней по ступеням крыльца. Оказавшись внизу, она решилась поднять крышку. В лицо ударил пар, вкусно пахнущий тушеной бараниной, морковью и картошкой. Кастрюля была полна жаркого.

Глава 3

Вокруг газовых фонарей на Хай-стрит клубился густой туман, отчего они светили тусклее. Дейви О’Нил следовал за Томасом Керраном на склад Оливера. Ходить в такие ночи по причалам опасно: один неверный шаг – и угодишь в реку. Кричи не кричи – никто не услышит. Но Дейви согласился на риск. Распорядитель предложил ему работенку на стороне. Наверняка понадобилось перетаскивать краденое. В иное время Дейви не стал бы впутываться в сомнительные дела, но сейчас у него не было выбора. Лиззи продолжала болеть, и он нуждался в деньгах.

На склад они зашли со стороны улицы. Керран зажег керосиновый фонарь. В неярком свете проступили штабеля ящиков с чаем, тянущиеся до самого выхода на причал. Распорядитель молча двинулся туда. Туман полностью скрывал Темзу и бо́льшую часть причала. Как вообще можно заметить в такой мгле причал Оливера, не говоря уже о том, чтобы туда пристать? Дейви ждал указаний Керрана, однако тот молча закурил сигарету и встал, прислонившись к двери. Если Дейви вдруг передумает и решит уйти, Керран его попросту не выпустит. От этой мысли грузчику стало не по себе.

– Мистер Керран, мы еще кого-то ждем? – (Керран покачал головой.) – Мне взять со склада крючья? Или стропы?

– Нет.

– Тогда что мне надо делать? – растерянно улыбнулся Дейви.

– Ответить на несколько вопросов, мистер О’Нил, – послышалось у него за спиной.

Дейви резко обернулся. Никого. Казалось, это говорил туман. Дейви ждал, рассчитывая услышать звук шагов, но до него доносился лишь плеск речных волн, бьющихся о сваи.

Дейви вновь повернулся к Керрану. Ему стало страшно.

– Мистер Керран, сэр… что происходит… Я…

– Дейви, познакомься со своим хозяином, – ответил Керран, кивком указав куда-то вправо от грузчика.

Теперь Дейви увидел темную фигуру, появившуюся из тумана. Человек этот был среднего роста и крепкого телосложения. Черные волосы, зачесанные назад, тяжелый лоб и черные хищные глаза. Дейви прикинул его возраст. Лет сорок с лишним. Одет как джентльмен. Черное кашемировое пальто, наброшенное на серый шерстяной костюм. Из жилета свешивается тяжелая золотая цепочка часов. Но в его облике не было ничего джентльменского. Походка и выражение лица говорили о сдерживаемой жестокости. Чувствовалось, он способен на насилие.

Дейви поспешил снять шапку и теперь мял ее в руках, чтобы унять дрожь.

– Как… как поживать изволите, мистер Бертон, сэр?

– Скажите, мистер О’Нил, вы прислушиваетесь к словам мистера Керрана?

Беспокойно взглянув на Бертона, Дейви повернулся к Керрану, затем еще раз посмотрел на хозяина:

– Сэр, я не понимаю…

Бертон отошел от них к краю причала и убрал руки за спину.

– Или вам больше по нраву слова Бена Тиллета?

У Дейви сердце ушло в пятки.

– Мистер Б-бертон, сэр, – запинаясь, прошептал он, – пожалуйста, не увольняйте меня. Я всего на одно собрание сходил. Больше в жизнь не пойду. Пожалуйста, сэр. Я дорожу своей работой.

Бертон повернулся к нему лицом, которое абсолютно ничего не выражало.

– Так о чем Тиллет говорит вам и таким, как вы, мистер О’Нил? Подбивает на забастовку? А что надобно его союзу? – Бертон буквально выплюнул это слово. – Свалить меня? Оставить мой чай гнить на баржах?

– Нет, сэр…

Бертон стал медленно ходить вокруг Дейви.

– А я думаю, да. Я думаю, Тиллет хочет меня уничтожить. Разрушить мое дело. Я прав?

– Нет, сэр, – ответил Дейви.

– Тогда чего же добивается этот союз?

Дейви, успевший вспотеть, взглянул на Бертона, на причал и пробубнил ответ.