Вычеркнутый из жизни. Северный свет
Чем ближе он подходил к мрачной крепости, тем сильнее билось его сердце. Во рту у него пересохло, грудь сдавило, в желудке было пусто, и противно сосало под ложечкой, так как за весь день он проглотил лишь сэндвич и чашку чая. Дорожка пошла под уклон, и Пол, остановившись, прислонился к чахлой березе, чтобы перевести дух. На западе образовался разрыв в облаках и проглянул кусочек зеленовато-молочного неба, на фоне которого проступили очертания тюрьмы, достаточно хорошо различимые отсюда, с вершины холма. Она вздымалась огромным глухим массивом, прорезанным лишь низкими воротами со сторожевыми башнями по углам, похожими на нахохлившихся орлов, – вздымалась отвесно, как скала, мрачная, будто средневековый форт. Возле нее в два ряда выстроились домики тюремщиков, сараи и мастерские, а вокруг простиралась голая вересковая пустошь. Неприступная стена, утыканная шипами, окружала всю территорию, на которой, подобно огромным разверстым ранам, зияли три каменоломни. В одной из них работало несколько команд арестантов, издали похожих на серых муравьев; их охраняли четверо тюремщиков в синем, медленно и грозно шагавших с винтовкой на плече. Пол не сводил глаз с бурых фигурок, которые усердно трудились, то сгибаясь, то разгибаясь, а вокруг стояла первозданная тишина.
В эту минуту позади раздались шаги. Пол вздрогнул и стремительно обернулся. На вершину холма поднимался пастух в сопровождении косматой овчарки. Вид у него был суровый и неприветливый. Казалось, эта дикая, мрачная природа наложила на него свой отпечаток. Он остановился рядом с Полом и, опершись на посох, с врожденной подозрительностью оглядел незнакомца.
– Не слишком приятное зрелище, – произнес он после долгого молчания.
– Да, – с трудом выговорил Пол.
Тот медленно кивнул:
– Вот проклятое место – другого такого не сыщешь. Я-то уж знаю: сорок лет здесь прожил. – Он помолчал. – У них там в прошлом месяце бунт был. Погибли пять арестантов и двое тюремщиков, а с виду будто ничего и не случилось. Так же было тихо и спокойно, как сейчас. Шито-крыто! Вот мы с вами тут стоим, разговариваем, а часовой на той вон башне уже наставил на нас бинокль и следит за каждым нашим движением.
Пол вздрогнул, но тотчас взял себя в руки, решив выяснить то, что так интересовало его:
– А когда там у них дни свиданий?
– Дни свиданий? – Пастух посмотрел на него с явным недоумением. – Таких дней там нет.
У Пола захолонуло сердце.
– Но ведь есть же… – вырвалось у него, – конечно, есть такие дни… когда родственникам разрешают видеться с арестантами?!
– Им никого видеть не разрешают, – отрубил пастух. – Никогда. – Его обветренное лицо, не знающее улыбки, исказила кривая усмешка. – Нам так же трудно попасть туда, как им – оттуда выйти. А теперь – до свидания, молодой сэр.
Он свистнул собаке и, еще раз кивнув, пошел своей дорогой.
Оставшись снова один среди воцарившейся тишины, Пол долго стоял неподвижно: надеяться было не на что. Никаких посетителей… Никогда! Он не может увидеть отца… не может хотя бы словом обменяться с ним… То, ради чего он приехал сюда, неосуществимо. Столкнувшись с холодной реальностью тюрьмы, он понял, что его надежды тщетны, как тщетно и путешествие, предпринятое в это проклятое место под влиянием сентиментального порыва.
Начало смеркаться, а он все стоял, не решаясь уйти. В тюрьме медленно, тягуче зазвонил колокол, нарушая вечную тишину своим погребальным звоном. Пол увидел, как арестанты прекратили работу и под конвоем вереницей потянулись в тюрьму. Ворота поднялись, поглотили их и снова опустились. В эту минуту последний клочок зеленоватого неба снова заволокло тучами.
Что-то надломилось в душе Пола. И из его груди вырвался крик, исполненный горя, боли, ужасного сознания своего бессилия. Горячие слезы брызнули из глаз и побежали по щекам. Он повернулся спиной к проклятой пустоши и, как слепой, побрел на станцию.
Глава 6
На окраине города Уортли, на углу Эйрс-стрит и Элдон-авеню, находится табачная лавка с выцветшей вывеской: «А. Прасти. Торговля бирманскими сигарами». Предприятие это, старомодное с виду, однако солидное и процветающее, занимает помещение с двумя окнами. В одном из них чинно разложены сигары, нюхательные табаки, пенковые трубки и лучшие сорта рубленого табака, другое – матовое стекло с глазком, окруженным золотой каймой. Глазок приходится как раз над столиком, за которым владелец оного предприятия изготовляет вручную сигареты «Робин Гуд, нарезные», прославившие его на всю округу.
В этот июльский день, часов около двенадцати, мистер Прасти сидел за столиком, в переднике, без пиджака, и быстрыми, ловкими движениями набивал свои знаменитые сигареты. Это был сухонький человечек лет за шестьдесят, с коротким угреватым носом и желчным лицом, совсем лысый, если не считать одной-единственной пряди седых волос, с крупным, как слива, жировиком на блестящей макушке. Лохматые седые усы пожелтели от никотина, как и кончики пальцев. На носу красовалось пенсне в стальной оправе. Восседая на своем стуле и время от времени поглядывая в глазок, мистер Прасти заметил молодого человека без шляпы, чье поведение показалось ему подозрительным: этот юноша вот уже несколько минут прогуливался взад-вперед возле лавки, раза два-три подходил к двери, словно хотел войти, но в последний момент поворачивал обратно. Наконец он, как видно, собрался с духом, – бледный, исполненный решимости, он быстро вошел в лавку. Мистер Прасти, не державший помощника, медленно поднялся со стула.
– Да? – не очень любезно произнес он.
– Я хотел бы видеть мистера Альберта Прасти. Если… если, конечно, он еще жив.
Табачник кисло улыбнулся:
– Насколько мне известно, он жив. Я и есть Альберт Прасти.
Молодой человек, точно пловец перед тем, как нырнуть в ледяную воду, сделал глубокий вдох.
– Меня зовут Пол Мэтри. – (Ну вот, наконец-то! Стоило ему произнести эту фамилию, как сразу стало легче, и язык уже не прилипает к гортани.) – Ну да, Мэтри. По буквам: эм-э-тэ-эр-и. Не совсем обычная фамилия. Она вам ничего не говорит?
Лицо табачника даже не дрогнуло.
– А что, собственно, она должна мне говорить? – раздраженно переспросил он. – Если вы имеете в виду дело Мэтри, то я его помню. Мало кто способен забыть самую неприятную пору своей жизни. Но к вам-то, черт побери, какое это имеет отношение?!
– Я сын Риза Мэтри.
В низенькой лавке воцарилась звенящая тишина. Старик оглядел Пола с головы до ног, взял из банки, стоявшей перед ним на столике, понюшку табаку и медленно вдохнул едкую пыль.
– А зачем вы пришли ко мне?
– Я не сумею этого объяснить… Просто не мог поступить иначе. – В нескольких кратких, отрывистых фразах Пол попытался изложить обстоятельства, побудившие его предпринять поездку в Стоунхис, и добавил: – Я приехал сюда сегодня утром… В девять вечера идет поезд, с которого я могу попасть на пароход, отходящий в двенадцать ночи в Белфаст. Мне казалось, что, если бы я что-нибудь узнал… Даже сам толком не знаю, что именно… Возможно, какие-то смягчающие обстоятельства… Мне стало бы легче. А к вам я пришел потому… что вы были единственным свидетелем, выступившим в пользу отца.
– Что значит «в пользу»? – сердито переспросил Прасти. – Не понимаю.
– В таком случае… В таком случае вы, значит, ничего не можете мне сказать?
– А что, черт побери, я могу вам сказать?!
– Я… Я не знаю. – Пол вздохнул, постоял немного, потом выпрямился и направился к двери. – Что ж, я пошел. – Голос его уже не дрожал. – Извините, что побеспокоил. Спасибо за то, что не выставили.
– Подождите! – остановил его резкий окрик, когда он был уже за дверью.
Пол медленно вернулся в лавку. Прасти снова оглядел его с головы до ног – от молодого взволнованного лица до испачканных грязью брюк – и снова взял понюшку табаку.
– И куда это вы торопитесь! Свалились, как с неба, когда я и думать обо всей этой истории забыл, влетели в магазин и выскочили, будто коробок спичек зашли купить. Черт бы вас всех побрал! Не могу же я вернуться на пятнадцать лет назад за какие-то пятнадцать минут.
Но прежде чем Пол успел что-либо сказать, звякнул колокольчик и в лавку вошел покупатель. Когда, получив унцию флотского табаку, он уже собрался уходить, появился новый клиент – один из постоянных покупателей Прасти, дородный мужчина, который, выбрав себе сигару, закурил ее с явным намерением задержаться и поболтать. Тогда табачник подошел к Полу и тихо сказал:
– Сейчас время ланча – у меня самая горячая пора. Нам не удастся поговорить. Рассказать мне вам, собственно, нечего, но, поскольку я закрываю магазин в семь, а ваш поезд отходит только в девять, вы могли бы зайти ко мне домой этак в половине восьмого. Я попотчую вас чашечкой кофе на дорогу.
– Благодарю вас! – Глаза у Пола загорелись. – К вам на квартиру?
Прасти кивнул с какой-то странной усмешкой, прищурив близорукие глаза:
– Адрес прежний: Ошо-стрит, пятьдесят два. Дом стоит все на том же месте. И я живу все там же.
Он вернулся к покупателю, а Пол вышел из лавки. Едва волоча ноги от голода и усталости – всю предыдущую ночь он провел на жесткой скамье в зале ожидания на вокзале, – Пол вдруг вспомнил, что по пути из центра проезжал мимо здания с вывеской «Христианская ассоциация молодых людей», и, сев на желтый трамвай, через пять минут уже был в гостинице, принадлежащей этой ассоциации. Приняв горячую ванну, он почистил одежду и привел себя в порядок, затем съел сытный обед, состоявший из супа, отбивной и рисового пудинга.
Было всего два часа. Основательно подкрепившись, Пол вышел из столовой. А дальше что делать, как убить время до встречи с Прасти? И вдруг его осенило. Он справился у клерка и, пройдя минут десять по людной Леонард-сквер, вышел на Кентон-стрит и там свернул в подъезд городской публичной библиотеки. В высоком зале, где гулко отдавались шаги, он нашел отдел газетных подшивок.
– Не могли бы вы сказать мне, какая газета в Уортли пользуется наиболее почтенной репутацией?
Молодой человек, стоявший за столиком, насмешливо спросил:
– А разве есть почтенные газеты? – И тотчас тоном человека, на обязанности которого лежит выдача справок чужеземцам, добавил: – Пожалуй, самой лучшей будет «Курьер». Вполне солидная газета.
– Спасибо. Можно посмотреть ее подшивку за тысяча девятьсот двадцать первый год?
– За весь год?
– Ну нет. – Несмотря на напускную самоуверенность, Пол покраснел. – Меня вполне устроят последние четыре месяца двадцать первого года.
– Заполните, пожалуйста, формуляр.
– Извольте.
Карандашом, прикрепленным цепочкой к столику, Пол заполнил бланк и вручил его библиотекарю.
– Вы житель Уортли?
– Нет.
Библиотекарь колебался, щелкая по бланку ногтем:
– Строго говоря, вы не имеете права пользоваться читальным залом.
У Пола вытянулось лицо, но парень тут бодро предположил:
– Может, у вас в городе есть родственники?
– Нет.
– А вы можете дать какой-нибудь адрес?
– Ну, – сказал Пол, – я остановился в гостинице Христианской ассоциации молодых людей на Леонард-стрит.
– Это хорошо. – Библиотекарь приветливо улыбнулся. – Сейчас вам принесут.
Молодой человек нажал кнопку вделанного в стол звонка. Через несколько минут служитель принес толстую кожаную папку и положил ее на соседний столик.
Волнуясь, Пол принялся перелистывать сухие пожелтевшие страницы и затрепетал, когда ему на глаза попалось первое упоминание о преступлении. Да, вот оно, перед ним:
ПОДЛОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ В ЭЛДОНЕ. ЗВЕРСКИ УБИТА МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА.
Пол взял себя в руки и, стиснув зубы, принялся читать. Он читал не отрываясь, низко склонившись над текстом, а стрелки больших часов над его головой неуклонно совершали свой бег. Так прочел он все, от начала и до конца. В основном это была та же история, которую он уже знал, только изложенная более драматично. Когда Пол дошел до описания ареста, пот выступил у него на лбу. Слово за словом развертывалась перед ним трагедия, разыгравшаяся на суде. Он застонал. Речь прокурора Мэтью Спротта, королевского адвоката, обожгла его, как удар хлыстом.
«Это зверское убийство, – читал он, – хладнокровно совершенное прожженным мерзавцем, по своей дикой, неописуемой жестокости не имеет себе равного в анналах криминалистики. Такое преступление мог совершить лишь вконец опустившийся негодяй, гнусный подонок! Для него мало виселицы, господа присяжные!»
Затем в специальном приложении к последней странице Пол увидел фотографии: жертва преступления – хорошенькая, глупо улыбающаяся женщина с высоко взбитыми волосами, в блузке с бантиком. Доказательства: свидетельство презренного доносчика Рокки, слабовольного тощего субъекта с прилизанными волосами, разделенными прямым пробором; открытка, сыгравшая роковую роль в обвинении, с начертанной на ней дурацкой фразой: «В разлуке сердце полнится любовью»; орудие убийства – немецкая бритва фирмы «Брасс». Ничто не было забыто – даже рассекающий волны корабль «Восточная звезда», на котором намеревался бежать преступник. А в центре страницы – сам осужденный между двумя блюстителями закона, снятый в тот момент, когда его вводили в суд для слушания приговора. Пол с болью смотрел на этот снимок: лицо отца, испуганное и в то же время покорное, обреченное, как у загнанного зверя, преисполнило его безмерной муки. Пол поспешно захлопнул подшивку. Последняя надежда, за которую он вопреки всему так цеплялся, исчезла. «Виновен! Виновен! – прошептал он про себя. – В этом нет сомнения!»
Взглянув на часы, он даже удивился: оказывается, стрелка уже приблизилась к восьми. Он встал и отнес подшивку. Библиотекарь, который выдавал ему газеты, по-прежнему стоял за своим столиком.
– Вам это еще понадобится? – спросил он. – Если да, то мы не будем убирать.
Несмотря на свое смятение, Пол заметил, что молодой человек смотрит на него с дружеским интересом. Библиотекарь был малый лет девятнадцати, худенький, невысокого роста, с большим насмешливым ртом, серыми умными глазами и курносым носом, который придавал его лицу живое, веселое выражение. Полу стало неприятно, что он не сумел совладать с собой и молодой человек, наверное, заметил его волнение.
– Нет, не понадобится.
Он постоял с минуту, словно ждал какой-то реплики, но библиотекарь лишь молча смотрел на него. Пол повернулся и вышел на шумную улицу.
Глава 7
Теперь, когда Пол знал все, первой его мыслью было отказаться от свидания с Альбертом Прасти. К чему лишний раз мучить себя? И все же он направился в Элдон. Шел он медленно. Уже начали сгущаться сумерки, когда он ступил на каменные плиты Ошо-стрит. Это была узкая улочка, по обеим сторонам которой вздымались высокие оштукатуренные дома с подъездами и воротами – некогда, видимо, обиталища аристократических семейств. Хотя район был вполне респектабельный, однако сейчас эти бывшие особняки, превращенные в многоквартирные дома, выглядели отнюдь не величественными, а жалкими и даже мрачными. Пол невольно вздрогнул, подойдя к дому, где было совершено убийство, но упрямо сжал зубы и заставил себя войти в подъезд. Затем поднялся по каменной лестнице, насквозь пропахшей сыростью, и позвонил у двери на втором этаже.
Ждать пришлось недолго; мистер Прасти открыл ему, и они прошли через темную переднюю в захламленную гостиную, где на крошечной газовой плитке булькал кофе, испуская чудесный аромат.
Маленький табачник встретил Пола в теплых домашних туфлях и в старой бархатной куртке; на голове у него, как бы подчеркивая эксцентричность, красовалась потрепанная феска. Желая быть гостеприимным хозяином, он засуетился, быстро налил Полу чашку кофе и, положив в нее желтого сахарного песку, поставил перед ним.
Пол отхлебнул черного, сладковато-горького, полного гущи напитка. Горячий кофе приободрил его. Тем временем табачник снял соломинку с длинной сигары, понюхал ее с видом знатока, потер об ухо и закурил.
– Я сам себя обслуживаю, – заметил он, с удовольствием вдыхая сигарный дым. – Жена умерла шесть лет назад. Надеюсь, вам понравился кофе… Я выписываю его из-за границы.
Пол пробормотал что-то в ответ. Ему вдруг стало неловко: зачем, собственно, он сюда пришел? Он растерянно оглядел комнату, обставленную потертой мебелью красного дерева, заметил красивую бронзовую люстру, и взор его надолго приковался к потолку.
– Да-да, – сказал Прасти, поняв по выражению лица Пола, о чем тот думает. – Я сидел на этом самом месте, когда услышал стук, какое там стук – страшный грохот, и бросился наверх. Боже мой! Никогда не забуду ее… Она лежала полуобнаженная, такая аппетитная… Только горло у нее было перерезано от уха до уха… – Он запнулся. – Не надо пугаться. Там сейчас никого нет… Квартира пустая. У меня есть ключ… Хозяин дал мне… Если хотите посмотреть…
Пол отрицательно покачал головой и сжал виски руками:
– Я сегодня столько всего узнал, что ум мутится. Я весь день читал судебные отчеты в «Курьере».
– О да, – задумчиво произнес Прасти, – там все было описано как надо. Даже мне воздали должное. А я ведь не очень-то отличился. Спротт сделал из меня настоящего дурака. А все потому, что я не мог подтвердить под присягой, что человек, который вышел из этой квартиры… – он откинул голову и затянулся сигарой, – был Риз Мэтри.
– Вы не признали в нем… моего отца?
– На площадке было темно. И у меня не было при себе очков. Возможно, я ошибся… Эд – парень из прачечной – да и все остальные были уверены, что это он. Но… – Прасти не без гордости расправил плечи, – я человек упрямый. Я не был убежден, и, сколько бы надо мной ни глумился этот выскочка Спротт, не мог я поклясться, что человек, попавшийся мне на лестнице, был ваш отец. Вы когда-нибудь выступали свидетелем на суде?
– Нет.
– Так вот: стоит этим судейским вытащить человека на свидетельское место, они тут же опутают его по рукам и ногам. Сначала ты сам не знаешь, что говоришь. Потом тебе не дают сказать то, что ты хочешь. А ведь было одно любопытное обстоятельство, о котором мне так и не дали сказать. Мы столько раз вспоминали об этом с женой и с доктором Тьюком – я его позвал тогда осмотреть тело. На суде он не выступал, нет, у них были свои медицинские эксперты, да и не только медицинские, но и его тоже заинтересовало упомянутое мной обстоятельство, и мы частенько с ним толковали об этом. – Табачник затянулся сигарой и задумчиво помешал ложечкой кофе. – Когда я вошел к Сперлинг в гостиную и увидел, что она убита, то инстинктивно бросился к окну и распахнул его. Мне хотелось еще раз взглянуть на человека, который пробежал мимо нас. И ей-богу, я его видел. При свете, падавшем из окна, я увидел, как он схватил велосипед, стоявший у подъезда, вскочил на него и умчался, будто сумасшедший. Так вот: велосипед этот был зеленый… Могу поклясться, что зеленый. Странно, а? – И Прасти, который, видимо, любил немножко порисоваться, многозначительно замолчал. – Особенно если учесть, что у Мэтри за всю его жизнь не было даже самого обыкновенного велосипеда. – Он неодобрительно развел руками. – Конечно, они там заявили, что он схватил первый попавшийся велосипед, чтобы побыстрее удрать. Но если так, то кому же принадлежал этот зеленый велосипед и куда, черт побери, этот человек скрылся?! Они даже обыскали канал, но трупа там не нашли.
В комнате воцарилось напряженное молчание.
– И еще одно, – задумчиво продолжил Прасти, – этот кожаный кошелек, который валялся возле тела. Он не принадлежал убитой. И Мэтри не принадлежал. Тогда чей же он? Вот в чем загвоздка… И эта загвоздка заставила немало поломать голову человека поумнее меня. Того, кто вел расследование, – Сванна.
– Сванна? – машинально повторил Пол.
Прасти кивнул с неожиданной серьезностью:
– Инспектора уголовной полиции Джеймса Сванна. – Табачник инстинктивно оглянулся и, словно боясь, как бы кто-нибудь не подслушал, придвинулся к Полу. – Я не такой уж человеколюбец. И отнюдь не намерен ставить себя под удар из-за кого бы то ни было. Но на вашем месте… Я считаю, что вам надо бы разузнать насчет Сванна.
Перемена, происшедшая в собеседнике, вывела Пола из апатии. Он насторожился, а Прасти приглушенным голосом, с опаской продолжил:
– Сванн был славный малый и хороший работник. Но не в этом дело. Если, скажем, во время дежурства по городу он замечал, что какие-нибудь парни безобразничают, он не отправлял их в каталажку, а начинал увещевать, как добрый дядюшка… Словом, это был человек порядочный. К несчастью только, имел он одну слабость, и притом прескверную: пил. – Прасти посмотрел на тлеющий кончик сигары и покачал головой. – Странно это все получилось, ей-богу, странно.
У Пола по спине пробежали мурашки. Он весь превратился в слух.
– Я хорошо его знал: два раза в неделю он приходил ко мне в магазин за пол-унцией табаку. Ну и конечно, мы часто встречались, пока шло разбирательство. И вот, когда все закончилось и жизнь вошла в свою колею, я заметил в нем перемену. Начать с того, что он стал чаще прикладываться к бутылке. Он и всегда-то был не очень разговорчив, а тут из него слова нельзя было вытянуть. Ходил мрачнее тучи. Видно, что-то его мучило. Я частенько подтрунивал над ним, спрашивал: может, он влюбился и тому подобное, но он пропускал мои шуточки мимо ушей. И вот однажды, этак через год, пришел ко мне совсем уж в мрачном настроении, может быть даже и под хмельком. «Я хочу сделать один серьезный шаг, Альберт, – сказал он мне. – Пойду посоветуюсь с Уолтером Джилеттом». – Прасти помолчал и глотнул кофе. – А Уолтер Джилетт, адвокат с отличной репутацией, много работал в полицейских судах. И естественно, я спросил Сванна, что это он вздумал к нему обращаться. Но Джимми только головой покачал. «Сейчас я ничего не могу сказать, – загадочно ответил он. – Но возможно, скоро вы обо всем узнаете».
Табачник снова взял чашку и отхлебнул кофе. Пол с трудом сдерживал нетерпение.
– Ну так вот, – угрюмо продолжил Прасти, – скоро я и вправду кое-что услышал. На следующий же день Сванн явился на дежурство пьяный в стельку. Устроил на улице пробку, потом свернул не на тот свет, и получилась неприятность: какую-то женщину сбил машиной, ее чуть не убило. Ну конечно, поднялся страшный шум. Сванна судили, выгнали из полиции и – наверное, так уж положено – приговорили к шести месяцам принудительных работ.
– Посадили в тюрьму! – воскликнул Пол. – И… что же с ним сталось?
– Сломали они его, – сказал Прасти. – Выйдя из тюрьмы, Сванн перепробовал немало занятий: работал и частным сыщиком, и носильщиком в гостинице, и рассыльным в кино, но нигде подолгу не задерживался. Он стал совсем другим. Честно вам говорю: вино и все эти неприятности сгубили его. Где он сейчас и что с ним – не знаю. Последние два года я потерял его из виду.
– Но почему? – вырвалось у Пола. – Почему это случилось? Виделся он с Джилеттом?
– Ах! – многозначительно произнес Прасти. – Лучше не спрашивайте! – Он допил кофе и еще тише продолжил: – Я всего несколько раз видел Сванна после того, как он вышел из тюрьмы. Но однажды вечером он явился в мой магазин. Он, видно, пил несколько дней подряд и был изрядно под мухой. Войдя, он постоял у двери, раскачиваясь из стороны в сторону и не раскрывая рта. Потом вдруг говорит: «Знаешь что?» – «Нет, Джимми», – ответил я в тон ему. «Так вот, – сказал он. – Никогда не пытайся учить ученого». Да как захохочет! Так, не переставая хохотать, он и вышел из магазина. Страшно даже вспомнить этот хохот.
– А что он еще сказал? – вырвалось у Пола.
– Ничего… Ни тогда, ни потом… Ни единого слова. Ей-богу, не знаю, прав я или нет, а только кажется мне, что он стал таким из-за дела Мэтри.
Наступила долгая тишина. К горлу Пола подкатил комок. Он не шевелясь сидел на стуле, потом запрокинул голову и устремил взгляд в потолок. Все было туманно, мрак сгустился сильнее прежнего, и тем не менее, несмотря на эту тьму, он чувствовал, как в груди его что-то ширится и растет, побуждая к действию.
– Уже поздно. – Прасти бросил окурок сигары в камин и посмотрел на часы. – Я не хочу вас торопить, но если вы не поспешите, то опоздаете на поезд.
Пол поднялся и твердым голосом сказал:
– Я не могу сегодня уехать. Я должен узнать… что могут сообщить мне Сванн и Джилетт.
Глава 8
Утро настало свежее и ясное. Пол проснулся рано. Ночевал он в гостинице Христианской ассоциации молодых людей, где еще накануне днем, выйдя из лавки Прасти, снял номер. Позавтракав, он написал и отнес на почту коротенькое письмо к матери, в котором просил ее не беспокоиться, затем деловито зашагал к центру города. Табачник, давно уже почти не выходивший за пределы своего квартала, понятия не имел, где живут Сванн и Джилетт, однако, порывшись в бумагах, нашел адрес конторы адвоката, помещавшейся на Темпл-лейн, а также номер дома возле Хлебного рынка, в котором, насколько ему известно, Сванн жил года два назад.
Около половины десятого Пол подошел к дому номер пятнадцать по Темпл-лейн и, на свое счастье, увидел мужчину в сером бязевом переднике. Тот, должно быть, как раз открыл помещение конторы и старательно начищал медную табличку у двери.