Дремлющий демон Декстера

Глава 6

Пятница. Вечер. Пятница в Майами – вечер свиданий. Верите или нет, но для Декстера это тоже Вечер Свидания. Как ни странно, я тоже кое-кого нашел. Что-что? Глубоко мертвый Декстер назначает свидание девкам-дебютанткам? Секс среди живых? Неужели моя потребность в имитации жизни зашла так далеко, чтобы фальсифицировать оргазмы?

Дышите спокойно. Секс тут ни при чем. После многих лет чудовищных проб и ошибок, застенчивых попыток выглядеть нормальным я наконец подцепил того, кто мне нужен.

В жизни Рите досталось почти столько же, сколько и мне. Слишком молодой вышла замуж, десять лет пыталась сделать так, чтобы брак заработал, но заработала только двоих детей. У ее очаровательного дружка было несколько легких проблем. Сначала алкоголь, потом героин, верите или нет, и наконец, крэк. Скотина, он избивал ее. Ломал мебель, орал, выбрасывал вещи из окна, угрожал. Насиловал ее. Заражал жуткими наркоманскими болезнями. И все это на регулярной основе, а Рита терпела, работала, дважды вытаскивала его с того света. А потом он начал преследовать детей, и Рита наконец решила: хватит.

Конечно, теперь ее лицо зажило, а сломанные руки и ребра – рутинное дело для всех травматологов Майами. Сейчас Рита вполне презентабельна, прямо то, что монстр заказал.

Развод был окончательным, скотину посадили. И что же дальше? О эти тайны человеческого разума! Как-то, почему-то милая Рита решила снова с кем-нибудь познакомиться. Она была абсолютно уверена, что поступает правильно, но в результате частых побоев, которые ей наносил любимый, бедняжка полностью потеряла интерес к сексу. Так, если только какая-нибудь мужская компания время от времени.

И она искала того самого, правильного парня: чувственного, нежного и готового ждать. Разумеется, поиск был долгим. И нужен-то ей был этакий воображаемый мужчина, которому важнее поговорить или сходить в кино, чем заняться сексом, – для этого она была просто не готова.

Я сказал «воображаемый»? Ну конечно. У реальных мужчин таких свойств нет. Большинство женщин, у кого за плечами двое детей и один развод, знают об этом отлично. Чтобы выучить сей бесценный урок, бедняжке Рите надо было выйти замуж слишком рано и слишком неудачно. И в качестве побочного продукта ее реанимации от ужасного замужества, вместо того чтобы осознать, что все мужики – звери, она нарисовала себе милый романтичный портрет совершенного джентльмена, готового бесконечно ждать, пока она, как нежный цветок, постепенно не раскроется.

Вот так. Серьезно. Допускаю, что такого мужчину и можно было найти в викторианской Англии с публичными домами на каждом углу, где в перерывах между цветистыми торжественными тирадами о любви он мог выпустить пар. Но насколько я знаю, не сейчас, не в двадцать первом веке и не в Майами.

И все же я прекрасно имитирую все эти штуки. Нет, правда, мне на самом деле даже нравится. К сексуальным отношениям интерес у меня отсутствует. Мне нужна маскировка, а для этой цели Рита подходит идеально.

Как я уже сказал, она вполне презентабельна. Небольшого роста, изящная и дерзкая, стройная атлетическая фигура, светлые волосы и голубые глаза. Она фанат фитнеса, все свободное время проводит в беге, езде на велосипеде и тому подобное. На самом деле попотеть – одно из ее любимых занятий. Мне приходилось проезжать с ней на велосипеде весь парк Эверглейдс, бегать по пять миль и даже тягать железо в тренажерном зале.

Но лучшее из всего – это ее двое детишек. Астор восемь лет, Коди – пять, оба очень тихие ребята. А как же иначе? Дети, родители которых так часто пытались убить друг друга с помощью разных предметов обстановки, должны быть немного замкнутыми. Все дети, выросшие в зоне ужаса, такие. Но они могут воспитываться и вне этой зоны, в конце концов, посмотрите на меня. Ребенком я перенес массу безымянных и безвестных ужасов, и тем не менее вот он я: полезный гражданин, опора общества.

Может быть, этим частично и объясняется моя странная любовь к Коди и Астор. Они мне и правда нравятся, и сей факт кажется нелогичным. Мне прекрасно известно, что я собой представляю, я многое в себе понимаю. Однако одна из черт моего характера, которая действительно меня озадачивает, – это отношение к детям.

Я их люблю.

Они важны для меня. Небезразличны.

И я в самом деле не могу этого понять. Мне действительно наплевать, если вдруг все существа во Вселенной неожиданно испустят последний вздох, может быть, только за исключением меня самого и, наверное, Деборы. Остальные люди представляют для меня еще меньший интерес, чем садовая мебель. Как красиво говорят психиатры, у меня напрочь отсутствует чувство реальности по отношению к другим. И сия истина меня как-то совсем не тяготит.

Но дети… дети – это другое.

Я «встречаюсь» с Ритой уже почти полтора года, и за это время я постепенно завоевал расположение Астор и Коди. Я всегда веду себя спокойно. Не причиняю им никаких неприятностей. Помню их дни рождения, дни, когда надо подписывать дневники, праздники. Я прихожу к ним домой, и они уверены, что с ними ничего не случится. Мне можно верить.

Звучит иронично. Хотя так оно и есть.

Я единственный мужчина, которому они могут верить. Рита думает, что это часть процесса продолжительного и постепенного ухаживания. Докажи ей, что дети любят тебя, и кто знает?.. Но на самом деле они значат для меня намного больше, чем она сама. Надеюсь, что еще не поздно: я бы не хотел видеть, что они растут похожими на меня.

Дверь открыла Астор. Свисающая до колен футболка с надписью «Озорники» ей явно велика. Рыжие волосы убраны в два поросячьих хвостика, а на спокойном детском лице вообще никакого выражения.

– Привет, Декстер, – так же без эмоций произнесла она.

Два слова для нее – уже длинный разговор.

– Добрый вечер, прекрасная юная леди, – сказал я голосом лорда Маунтбеттена. – Позвольте заметить, что вы прекрасно выглядите сегодня вечером.

– О’кей, – ответила она, придерживая дверь. – Он здесь, – сообщила она через плечо в темноту комнаты.

Я зашел внутрь. Коди стоял прямо у нее за спиной, как будто страхуя – на всякий случай.

– Коди, – сказал я и протянул ему упаковку вафель «Некко».

Он принял ее, не отводя от меня глаз, и опустил руку со сладостями, даже не взглянув на них. Он откроет упаковку только после того, как я уйду, поделит пополам с сестрой.

– Декстер? – крикнула Рита из соседней комнаты.

– Я. Ты когда-нибудь научишь детей манерам?

– Нет, – тихо ответил Коди.

Шутка. Я уставился на него. Что дальше? Может быть, в один прекрасный день он запоет? Будет танцевать чечетку на улице? Обратится в национальный комитет Демократический партии?

Поправляя серьгу в виде обруча, влетела Рита. Вид у нее довольно провоцирующий. Практически невесомое светло-голубое шелковое платье до середины бедра и, конечно, ее лучшие кроссовки. Я раньше никогда не встречал, да и не слышал вовсе, чтобы женщина надевала на свидание удобную обувь. Очаровательное создание.

– Привет, красавчик! – крикнула Рита. – Я сейчас поговорю с няней, и мы уходим.

Она пошла в кухню, откуда было слышно, как она инструктирует соседскую девушку, которая время от времени оставалась с детьми. Время сна. Домашняя работа. Телевизор – что можно, что нельзя. Номер сотового. Номер службы спасения. Что делать при случайном отравлении или обезглавливании.

Коди и Астор все еще смотрели на меня.

– Вы идете в кино? – спросила Астор.

Я кивнул:

– Если только найдем такой фильм, чтобы не стошнило.

– Фу, – сказала она и скорчила такую кислую гримаску, что я понял: попал в точку.

– Тебя тошнит в кино? – Это уже Коди.

– Коди, – укоризненно произнесла Астор.

– Правда тошнит? – настаивал он.

– Нет, – ответил я. – Но иногда хотелось бы.

– Пошли, – сказала Рита, чмокнув каждого в щечку. – Слушайтесь Алису. В девять часов – в постель.

– Ты вернешься? – спросил Коди.

– Коди!.. Конечно вернусь, – ответила Рита.

– Я имею в виду Декстера.

– Ты уже будешь спать. Но я помашу тебе, ладно? – пообещал я.

– Я не буду спать, – хмуро ответил он.

– Тогда я останусь, и мы поиграем в карты.

– Правда?

– Чтоб мне провалиться! В покер с крупными ставками. Победителю достаются все лошади.

– Декстер! – Рита слегка раздражена, но продолжает улыбаться. – Ты будешь спать, Коди. Все, спокойной ночи, дети. Ведите себя хорошо.

Она берет меня под руку, и мы выходим.

– Слушай, – мурлычет она, – да ты просто приручил эту парочку.

Фильм оказался так себе. Не то чтобы меня действительно тошнило, но я практически забыл, о чем он, как только мы остановились, чтобы выпить в небольшом заведении в Саут-Биче. Идея Риты. Несмотря на то что бо́льшую часть жизни она провела в Майами, Саут-Бич казался ей верхом гламура. Может, из-за обилия народа на роликовых коньках? Или она считает, что любое место с таким количеством народа с плохими манерами должно быть гламурным?

Так или иначе, мы прождали двадцать минут, пока не освободится столик, и еще двадцать, пока нас не обслужили. Мне, в общем-то, все равно. Я получал удовольствие, наблюдая за добропорядочными идиотами, поглядывающими друг на друга. Классный спорт для любителя понаблюдать.

Потом мы прогулялись по бульвару Оушен, болтая ни о чем – искусство, в котором мне нет равных. Чудный вечер. Кто-то отгрыз угол от лунного диска, если сравнивать с той луной, которая светила, когда я развлекал отца Донована.

Возвращаясь после нашего стандартного вечернего выхода в Южный Майами, где жила Рита, мы проезжали перекресток в менее престижном районе Коконат-Гроув. Красная мигалка привлекла внимание, и я повернулся в ту сторону. Преступление: уже натянута желтая лента, несколько патрульных машин сгрудились на перекрестке.

Снова он, подумал я и еще до того, как осознал, что делаю, развернул машину в ту сторону.

– Куда мы едем? – задала Рита совершенно разумный вопрос.

– Так, надо проверить, не нужен ли я им, – ответил я.

– У тебя разве нет пейджера?

– Они не всегда понимают, что им без меня не обойтись.

Я одарил ее своей лучшей пятничной улыбкой.

Так или иначе, туда стоит заехать, чтобы продемонстрировать Риту. Сама идея маскировки в том, чтобы тебя с ней увидели. Но, по правде, тонкий настойчивый голосок так и вопил мне в ухо, чтобы я обязательно остановился. Это снова он. И я должен видеть, на что он оказался способен на сей раз. Я оставил Риту в машине и поспешил к месту.

Ни на что хорошее этот негодяй не оказался способен. Та же груда аккуратно упакованных частей тела. Эйнджел-не-родственник стоял над ними почти в такой же позе, в какой я оставил его на месте предпоследней находки.

– Hijo de puta[14], – произнес он, когда я приблизился.

– Надеюсь, ты не обо мне?

– Все, кроме тебя, плачутся, что приходится работать в пятницу вечером. А ты появляешься здесь с девушкой. И тем не менее для тебя работы так и нет.

– Тот же парень, тот же шаблон?

– Да, – ответил он, приоткрывая карандашом пластиковый мешок. – Опять сухая кость. Ни капли крови.

Его слова вызвали у меня легкое головокружение. Я заглянул в мешок. И снова части тела были удивительно чистыми и сухими. Они даже имели голубоватый оттенок, будто законсервированы на отведенный им момент времени. Прекрасно.

– Разрезы несколько отличаются, – заметил Эйнджел. – В четырех местах, – показал он. – Здесь очень грубо, почти эмоционально. Здесь уже не так. Здесь и здесь. А?

– Очень мило, – отреагировал я.

– А теперь смотри сюда.

Карандашом он сдвинул в сторону обескровленный обрубок. Под ним белел другой фрагмент. Плоть с него была аккуратнейшим образом удалена по всей длине кости.

– Зачем бы ему так делать? – тихо спросил Эйнджел.

Я вздохнул:

– Он экспериментирует. Пытается найти идеал. – И я уставился на аккуратный и сухой разрез, пока не осознал, что Эйнджел смотрит на меня уже довольно долго.

– Как будто ребенок играет с едой, – так я описал картину Рите, после того как вернулся к машине.

– О боже! Ужасно, – только и смогла сказать она.

– Я думаю, правильный термин здесь – противно.

– Как ты можешь шутить, Декстер?

Я успокаивающе улыбнулся:

– К таким вещам привыкаешь. Работа… Мы все шутим, чтобы скрыть боль.

– О господи! Надеюсь, этого маньяка скоро поймают.

А я думал об аккуратно сложенных частях человеческого тела, разнообразии разрезов и восхитительном отсутствии крови.

– Не думаю, что очень скоро, – ответил я.

– Что ты сказал?

– Я говорю, не думаю, что это будет скоро. Убийца исключительно умен, а детективу, ведущему дело, интереснее играть в политику, чем раскрывать убийства.

Рита посмотрела на меня, как бы желая понять, не шучу ли я. Потом некоторое время, пока мы выезжали на федеральное шоссе 1, сидела молча. Она не произнесла ни слова, пока мы не въехали в Южный Майами.

– Я никогда не смогла бы привыкнуть видеть… Не знаю, как сказать… изнанку? Вещи, как они есть? В общем, так, как это видишь ты, – наконец сформулировала она.

Она застала меня врасплох. Я воспользовался тишиной, чтобы еще раз вспомнить аккуратно уложенные части тела, которые только что видел. Мысли с жадностью кружились над чисто и без крови разделенными конечностями, как орел в поисках дичи. Замечание Риты оказалось настолько неожиданным, что с минуту я даже не мог ничего сказать.

– Что ты имеешь в виду? – наконец удалось мне произнести.

Она нахмурилась:

– Я… я не совсем уверена. Просто… мы все полагаем, что существует… какой-то определенный порядок вещей, то есть как все должно быть. А на самом деле все наоборот… Не знаю… Более темное? Более приземленное? Что-то вроде этого. Конечно, я думаю, что детектив хочет поймать убийцу. Разве не этим должны заниматься детективы? И раньше мне в голову не могло прийти, что вокруг убийства может быть что-то политическое.

– Практически все, – сказал я, поворачивая на улицу Риты и замедляя ход перед ее чистеньким, неприметным домом.

– Но ты… – продолжала она, не замечая ни где мы находимся, ни что я только что сказал. – Вот где твое начало. Большинству людей не дано видеть так глубоко, как тебе.

– Я не настолько глубокая личность, Рита, – резко остановив машину, ответил я.

– То есть на самом деле все имеет два лица: одно – когда мы притворяемся, и другое – когда на самом деле? А тебе уже все известно, и для тебя это просто игра.

Понятия не имею, что она пыталась сказать. По правде, пока она говорила, я бросил все попытки что-либо понять и мысленно вернулся к сцене последнего убийства. Чистота плоти, качество разрезов, безукоризненная чистота, без единого пятнышка, и полное отсутствие крови…

– Декстер! – Рита положила мне на плечо руку.

Я поцеловал Риту.

Не знаю, кто из нас больше удивился. На самом деле я и не думал приступать к этому раньше времени. И духи ее здесь совершенно ни при чем. Я довольно надолго прижался губами к ее губам.

Она отстранилась.

– Нет. Я… Нет, Декстер.

– Хорошо, – ответил я, все еще потрясенный тем, что сделал.

– Не думаю, что я хочу… Я не готова… Черт, Декстер! – Рита отстегнула ремень безопасности, открыла дверь машины и побежала в дом.

О боже! – подумал я. И что это я, скажите на милость, сделал?

Знаю, что еще долго буду удивляться, может быть, даже почувствую разочарование оттого, что только что уничтожил свою маскировку – после почти двух лет идеальной эксплуатации!

Но все, о чем я сейчас могу думать, – это опрятная кучка частей человеческого тела.

Никакой крови.

Ни капли.

Глава 7

Тело растянуто именно так, как я люблю. Руки и ноги привязаны, рот заклеен клейкой лентой: в рабочей зоне не будет ни шума, ни движения. Моя рука твердо держит нож, и я совершенно уверен, что в этот раз все будет хорошо, я получу огромное удовлетворение…

Только это не нож, а что-то вроде…

И рука не моя. Хотя моя рука двигается вместе с этой, лезвие лежит не в моей руке. И комната маленькая, такая узкая, что смысл появляется только тогда, когда понимаешь, что это не комната, а… что?

А вот и я парю над этим безукоризненным, хотя и ограниченным рабочим пространством, над этим соблазнительным телом. Чувствую холодное дуновение вокруг себя и каким-то образом даже сквозь себя. Если бы я мог чувствовать свои зубы, уверен, что они бы стучали. И моя рука в унисоне с той, другой рукой поднимается и мягкой дугой опускается для безупречного рассечения…

Конечно, я просыпаюсь в своей квартире. Почему-то стоя у входной двери, совершенно голый. Могу еще понять, когда ходят во сне, но раздеваться во сне? Спотыкаясь, я возвращаюсь к небольшой кровати на колесиках. Скомканное постельное белье лежит на полу. Кондиционер понизил температуру почти до шестидесяти градусов. Это было уместно вчера, чтобы слегка охладиться после того, что произошло между мной и Ритой.

Абсурд! Как такое вообще могло случиться? Декстер, бандит-любовник, ворующий поцелуи. После возвращения домой я долго стоял под горячим душем и, прежде чем забраться в постель, повернул термостат на минимум. В самые темные моменты жизни мне кажется, что холод очищает. Не стану притворяться, будто понимаю почему.

А было холодно. Даже сейчас, все еще среди последних клочьев ночного сна, слишком холодно для кофе и начала нового дня.

Как правило, я не запоминаю сны, а если все же они остаются в памяти, не придаю им значения. Поэтому так нелепо, что этот сон все еще со мной.

Я парю над безукоризненным, хотя и ограниченным рабочим пространством – моя рука в унисоне с той, другой рукой поднимается и мягкой дугой опускается для безупречного рассечения…

Я читал книги. Мне никогда не стать человеком. Может быть, поэтому люди всегда интересовали меня. Благодаря этому я понимаю весь символизм: парение – одна из форм полета, означающая секс. А нож…

Ja, herr Doktor. Нож – это означает Mutter, ja?

Хватит, Декстер! Глупый, бессмысленный сон.

Зазвонил телефон, и я почти выпрыгнул из своей шкуры.

– Как насчет завтрака в «Уолфи»? – Это была Дебора. – Я плачу.

– Сейчас субботнее утро, – ответил я. – Нам туда никак не попасть.

– Я приеду раньше тебя и займу столик. Встретимся там.

Ресторанчик «Уолфи» в Майами-Бич – это традиция Майами. А поскольку Морганы – семья из Майами, мы всю жизнь ели там по всяким особым случаям. Почему Дебора решила, что сегодня один из них, выше моего понимания. Наверняка она в свое время прольет на это свет. Так что я принял душ, оделся в лучший субботний повседневный костюм и поехал в сторону побережья. Транспорта на новом перестроенном мосту Макартура было немного, и вскоре я уже вежливо проталкивался сквозь плотную толпу возле «Уолфи».

Верная слову, Дебора застолбила угловой столик. Она болтала с древней официанткой, женщиной, которую узнал бы даже я.

– Роза, любовь моя. – Я наклонился поцеловать ее морщинистую щеку, и Роза посмотрела на меня своим вечно хмурым взглядом. – Моя дикая ирландская Роза.

– Декстер, – проскрежетала она с сильным среднеевропейским акцентом. – Хорош целоваться, как какой-то faigelah.

– Faigelah? Это, наверное, «жених» по-ирландски? – спросил я, садясь в кресло.

– Feh[15], – кивнув, ответила она и направилась в сторону кухни.

– По-моему, я ей нравлюсь, – сказал я Деборе.

– Кому-то ты должен нравиться. Как твое свидание вчера?

– Отлично. Ты не хочешь как-нибудь попробовать?

– Feh, – ответила Дебора.

– Нельзя все ночи напролет торчать в нижнем белье на Тамиами-Трейл, Деб. Должна же у тебя быть своя жизнь.

– Мне нужно перевестись! – прорычала она. – В отдел убийств. А тогда подумаем насчет жизни.

– Понимаю. Конечно, малышам будет ловчее отвечать, что их мамочка работает в убойном отделе.

– Декстер, ради бога!

– А что, Дебора, естественная мысль. Племянники и племянницы. Еще несколько маленьких Морганов. Почему бы и нет? Так ведь говорила мама?

Деб сделала глубокий вдох и медленный выдох. Ее секретный способ восстановления контроля.

– Мамы давно уже нет, – произнесла она.

– Я общаюсь с ней по своим каналам.

– Ну тогда смени канал. Что ты знаешь о кристаллизации клеток?

Я обалдел.

– Ух ты! Ты только что выиграла чемпионат по смене темы разговора.

– Я серьезно.

– Тогда я правда на лопатках, Деб. Что ты имеешь в виду под кристаллизацией клеток?

– От холода. Клетки кристаллизуются под воздействием холода.

Свет вспыхнул у меня в голове.

– Конечно, – отвечаю я. – Прекрасно.

И где-то глубоко начинают звенеть маленькие колокольчики.

Холод… Чистый, без примесей, и прохладный нож почти шипит, врезаясь в теплую плоть. Антисептическая, чистая прохлада, кровь замедленна и бессильна; абсолютно правилен и тотально необходим: холод…

– Почему же я не… – начал я и заткнулся, увидев лицо Деборы.

– Что? Что «конечно»? – требовала она.

Я покачал головой:

– Сначала скажи, зачем тебе нужно это знать.

Деб посмотрела на меня долгим взглядом и сделала еще один вдох-выдох.

– Полагаю, ты в курсе, – наконец произнесла она. – Случилось еще одно убийство.

– В курсе. Я проезжал мимо вчера вечером.

– А я слышала, что не просто проезжал.

Я поежился. Полиция Майами-Дейд – такая маленькая семья.

– Так что же значит это твое «конечно»?

– Ничего. – Я начал постепенно раздражаться. – Просто ткани трупа выглядели немного не так. Как будто они подверглись воздействию холода… – Я развел руками. – А насколько холодно?

– Как на мясокомбинате. Зачем это ему понадобилось?

Потому что это прекрасно, подумал я.

– Холод замедляет кровоток, – был мой ответ.

– А это так важно? – Деб изучающе смотрела на меня.

Мой вздох был глубоким и несколько неуверенным. Я не мог ей этого объяснить, она тут же приперла бы меня к стенке.

– Очень важно.

По какой-то причине я почувствовал себя растерянным.

– Почему очень важно?

– Мм… Полагаю, у него пунктик насчет крови, Деб. Это просто ощущение, понимаешь, у меня нет никаких доказательств.

Она посмотрела на меня тем же взглядом. Я пытался придумать что-нибудь, что сказать, но не мог. Остроумный, красноречивый Декстер – и вдруг с пересохшим горлом и проглоченным языком.

– Черт! – наконец произнесла она. – Так в чем же дело? Холод замедляет кровоток, и это очень важно? Давай, Декстер. Что тут, черт возьми, хорошего?!

– Я ничего «хорошего» не делаю до кофе, – предпринял я героическую попытку восстановить равновесие. – Просто аккуратно.

– Черт! – снова воскликнула Дебора и, когда Роза принесла кофе, сделала глоток. – Вчера вечером меня пригласили на семидесятидвухчасовой брифинг.

Я зааплодировал:

– Отлично. Ты в обойме. Только зачем тебе нужен я?

В Майами-Дейд принято собирать всю убойную команду примерно через семьдесят два часа после убийства. Следователь и ее команда обсуждают дело с экспертом-медиком, а иногда и с представителем прокуратуры. В результате вырабатывается единое направление.

Она нахмурилась:

– Я не сильна в политике, Декстер. Чувствую, что Лагуэрта оттирает меня, но ничего не могу поделать.

– Она все еще ищет своего мистического свидетеля?

– Ага, – кивнула Дебора. – Особенно после вчерашнего убийства. Мол, оно еще раз доказывает ее правоту. Потому что тело расчленено полностью.