Офицеры и джентльмены

Лондон пока не растерял роскоши мирного времени. Этого города Гай чурался всю сознательную жизнь, историю его считал гнусной, колорит – серым. И вот теперь Лондон предстал Гаю в новом свете, как столица, как королевская резиденция. Гай изменился. Он хромал по лондонским улицам, и видел то, чего раньше не замечал, и чувствовал то, к чему раньше сердце было глухо.

Клуб «Беллами», помнившийся Гаю укромными столиками, за которыми он строчил прошения, нынче показался заведением с непринужденною обстановкой и текучкой у барной стойки. Гай пил много и с готовностью, с готовностью говорил «Ваше здоровье» и «Будем!» и не рефлектировал, видя, что фразы эти вызывают у знакомых разные степени замешательства.

Однажды вечером Гай пошел в театр, и вдруг за спиной у него раздался голос:

– О вещая моя душа! Мой дядя?[13]

Гай подпрыгнул и прямо за собой увидел Фрэнка де Сузу. Де Суза был в штатском; впрочем, среди самих штатских тогда ходило экзотическое словечко, специально для обозначения военных на отдыхе – «муфтий». Действительно, де Суза оделся с претензией на экзотику – коричневый костюм, зеленая шелковая сорочка, оранжевый галстук. Подле де Сузы сидела молодая особа. В полку Гай почти не общался с ним, знал только, что смуглый темноволосый де Суза – замкнутый, организованный молодой человек со специфическим чувством юмора. Гаю помнилось также, что у де Сузы в Лондоне девушка и он ездит к ней на выходные.

– Пэт, познакомься – это мой дядя Краучбек.

Девушка натянула улыбку и съязвила:

– Что, обязательно из всего спектакль устраивать?

– Вам здесь нравится? – спросил Гай. Смотрели так называемое откровенное шоу.

– Ничего.

Гай находил шоу в высшей степени жизнеутверждающим.

– Вы все время в Лондоне были?

– У меня квартира на Эрл-Корт, – встряла девушка. – Он живет со мной.

– Славно, должно быть, – заметил Гай.

– Ничего, – подтвердила девушка.

Разговор был прерван возвращением соседей из бара и поднятием занавеса. Второе действие Гаю понравилось значительно меньше – он буквально спиной ощущал присутствие мрачной парочки. Представление кончилось.

– Не хотите ли со мной поужинать? – предложил Гай.

– Мы отсюда идем в кафе, – отвечала девушка.

– Это далеко?

– «Кафе Рояль», – пояснил Фрэнк. – Пойдем с нами, дядя.

– Джейн сказала, они с Константом будут нас ждать, – возразила девушка.

– Знаю я их: не будут, – заверил Фрэнк.

– Пойдемте – я вас устрицами угощу, – настаивал Гай. – Тут близко, в соседнем доме.

– Терпеть не могу устриц, – отрезала девушка.

– Мы, пожалуй, воздержимся. Спасибо, – произнес Фрэнк.

– Ну, тогда до скорой встречи.

– У Филипп[14], – уточнил Фрэнк.

– Господи, ну сколько можно, – скривилась девушка.

В последний свой свободный вечер, в канун Нового года, после ужина Гай направился в «Беллами», где завис возле барной стойки. Обернулся на фразу: «Привет, Томми! Ну как ты там, в штабе? Геморрой еще не нажил?» – и увидел майора Колдстримского полка.

В каковом майоре узнал Томми Блэкхауса. Последний раз Гай видел Томми из окна гостиницы «Линкольн». Туда его, вместе с Блэкхаусовым денщиком, пригласил адвокат по бракоразводным делам для официального опознания прелюбодеев. Томми с Вирджинией, веселые, оживленные, прошли по площади и задержались у двери. Как было условлено, оба показали лица – Вирджиния выглянула из-под прелестной новенькой шляпки, Томми – из-под котелка. И сразу же скрылись – даже не взглянули вверх, хотя знали, что за ними наблюдают. Гай подтвердил: «Это моя жена». Денщик сказал: «Это капитан Блэк-хаус, а леди я видел у него в квартире утром четырнадцатого числа». Оба, Гай и денщик, подписали что следовало. Гай попытался дать денщику десять шиллингов за услуги, но был остановлен адвокатом: «Мистер Краучбек, это строжайше запрещено. Предлагая вознаграждение, вы ставите под сомнение законность своих действий».

Из гвардейцев Томми пришлось уйти. Он не мыслил себя без армии и потому стал пехотинцем. А теперь, кажется, опять пробился в Колдстримский полк. Прежде Гай с Томми Блэкхаусом почти не общались. Теперь они сказали едва ли не одновременно:

– Привет, Гай.

– Привет, Томми.

– Я смотрю, ты теперь алебардщик. Говорят, у вас там подготовка на уровне.

– Пожалуй, для меня этот уровень высоковат. Мне на днях чуть ногу не сломали. А ты что же, в Колдстрим вернулся?

– Пока не пойму. Меня Военное министерство и командир никак не поделят. Летаю туда-сюда, что твой волан. В прошлом году вернулся в полк – на адюльтер, оказывается, в военное время сквозь пальцы смотрят. Зато перед этим битых три года пришлось оттрубить в военном училище, будто я мальчик какой-нибудь. Ну ничего, выпустился с грехом пополам. Теперь называюсь разведчиком-инструктором, а в свободное время тщусь пролезть на командный пост. Кстати, я с одним из ваших в училище был. Славный парень. Усищи у него еще огромные. Забыл, как звать.

– У наших у всех усищи огромные.

– По-моему, алебардщикам предстоит интереснейшая операция. Буквально сегодня видел приказ.

– Мы пока не в курсе.

– Ну, война затяжная будет. Каждому даст возможность себя показать.

Разговор получался непринужденный. Через полчаса стали расходиться. В холле Томми заметил:

– Э, дружище, да ты и впрямь хромаешь. Давай я тебя подвезу.

По Пиккадилли ехали молча. Наконец Томми произнес:

– Вирджиния в Англию вернулась.

Гай понятия не имел, что Томми думает о Вирджинии. Он не знал даже, при каких обстоятельствах они расстались.

– А она разве уезжала?

– Уезжала, причем надолго. В Америку. А теперь, когда война началась, вздумала вернуться.

– Вполне в духе Вирджинии – делать все наоборот. Нормальные люди от войны бегством спасаются.

– Она отлично выглядит. Не далее как сегодня видел ее в «Клэридже». Она спрашивала о тебе, да я не знал, где ты обретаешься.

– Вирджиния спрашивала обо мне?

– Ну, по правде говоря, она спрашивала обо всех своих прежних приятелях мужского пола, но о тебе – с особыми интонациями. Сходил бы ты, повидался с ней. Если, конечно, не занят. Надо держаться вместе – время такое.

– Где, говоришь, она остановилась?

– Да в «Клэридже» же.

– Наверно, она просто так спросила, из вежливости. Вряд ли она действительно хочет меня видеть.

– Мне показалось, она всякому будет рада. Меня, например, не знала, куда и усадить.

Тут они подъехали к Гаевой гостинице и расстались. Гай, по усвоенной у алебардщиков привычке, четко отсалютовал старшему по званию, невзирая на непроглядную темень.

На следующее, новогоднее утро Гай проснулся, опять же по усвоенной привычке, в ту самую минуту, когда в полку трубили побудку; первая мысль его была о Вирджинии. Его мучило нетерпение, но прошло восемь лет, он столько пережил и столько похоронил в душе, что просто не мог снять телефонную трубку. В то же время Гай не сомневался: знай Вирджиния, где он остановился, у нее бы рука не дрогнула набрать его номер. Гай не стал звонить; он оделся, упаковал вещи и заплатил по счету; мысли о Вирджинии не отпускали ни на миг. До четырех, когда алебардщиков отправляли в новый пункт назначения, Гай был совершенно свободен.

Он поехал в «Клэридж», обратился к портье, выяснил, что миссис Трой еще не спускалась, и уселся в холле так, чтобы видеть одновременно оба лифта и лестницу. Проходили знакомые, здоровались, приглашали отобедать; Гай оставался на посту. Двери лифта в очередной раз раскрылись, и Вирджиния – конечно, Вирджиния! – возникла в проеме, и выпорхнула, и стремительно пересекла холл. Портье указал в сторону Гая. Вирджиния обернулась и просияла. Гай похромал к ней; она бросилась ему на шею.

– Гай, солнышко! Вот так встреча! Глазам не верю! Как славно в Лондоне! – Она крепче обняла его, затем отстранилась и окинула оценивающим взглядом. – Очень, очень славно. А я ведь только вчера о тебе справлялась.

– Знаю. Томми сказал.

– Я справлялась у каждого встречного и поперечного.

– Тем более странно, что я узнал от Томми.

– Да, пожалуй, действительно странно, если подумать. Я бы даже сказала, тут мистикой попахивает. Кстати, почему у тебя форма не цвета хаки? У всех хаки, а у тебя не хаки.

– Хаки не у всех.

– Как не у всех? У Томми, и вон у того военного, – Вирджиния кивнула направо, – и вон у того.

– Они в гвардейской пехоте служат.

– Ну, твоя-то получше. Да что там получше – просто шикарная. Тебе этот цвет очень к лицу. Смотри-ка, ты и усы отращиваешь? Какая прелесть. Они будут тебя молодить.

– Ты тоже очень молодо выглядишь.

– Еще бы. Все мои сверстницы уже как развалюхи. А мне война на пользу. До чего же славно знать, что от мистера Троя меня отделяет целый океан.

– Так ты без мужа приехала?

– Милый, строго между нами: вряд ли я вернусь к мистеру Трою. Он в последнее время прескверно себя вел.

О мистере Трое, этом новом Гекторе, Гай ничего не знал, кроме имени. Впрочем, ему было известно, что в течение восьми лет Вирджиния меняла мужчин как перчатки. Нет, Гай не желал ей зла, но ее популярность и благосостояние немало способствовали загустению раствора, скрепляющего стену, что выросла меж ними. Прозябай Вирджиния в нищете, опустись на дно – в Гае она нашла бы самого ретивого заступника. Но Вирджиния как сыр в масле каталась, вот Гай и уходил все дальше, все безвозвратнее в пустыню собственной души. Взять хотя бы сегодняшнюю ситуацию: война в разгаре, а Вирджиния цветет и пахнет, и с Гаем на милости не скупится. Как, вероятно, и со всеми прочими.

– Ты, наверно, обедаешь не одна?

– Да. То есть уже нет. То есть я обедаю с тобой. Пойдем. Ох, да ты хромаешь! Неужели ранен в бою?

– Какое там. Ты не поверишь: я играл в футбол мусорной корзиной.

– Да ладно.

– Честное слово.

– Милый, это совсем не в твоем стиле.

– Кстати, ты первая не удивилась, что я пошел в армию.

– Чему же тут удивляться? Где тебе и быть в войну, как не в армии. Я-то всегда знала: ты храбрый как лев.

Они вместе пообедали, поднялись к Вирджинии в номер и разговаривали до самого Гаева поезда.

– Гай, ну а ферма-то в Элдорете за тобой сохранилась?

– Нет, я сразу ее продал. Разве ты не в курсе?

– Наверно, мне говорили, но, знаешь ли, мне тогда было не до фермы. Развод, замужество, опять развод. Только после второго развода я смогла передохнуть да по сторонам оглядеться. Томми надолго не хватило. Этакий мерзавец. Зря я вообще с ним связалась. Надеюсь, за ферму хорошую цену дали?

– Какое там! Год был кризисный, столько народу разорилось.

– Да, верно. Как я забыла – ведь отчасти из-за этого мы с Томми расстались. Главное – в полку стало ужасно скучно. Куда что девалось. Нам пришлось уехать из Лондона. Жили в настоящей дыре, население – сплошные зануды. Томми даже об Индии поговаривал. Этого я уже вынести не могла. А ведь я его любила, не меньше, чем тебя. Кстати, ты, случайно, не женился?

– Разве я мог?

– Милый, только не говори, что я разбила тебе сердце.

– Мое сердце здесь ни при чем. Я католик, а католикам нельзя жениться вторично. Сама ведь знаешь.

– Вот оно что. Значит, ты до сих пор принципов придерживаешься?

– Придерживаюсь. Жестче, чем прежде.

– Бедняжка Гай, вот влип. Денежки утекли, жена ушла, короче, полный крах. В старые времена родственники сказали бы, что я тебе жизнь сломала.

– И были бы недалеки от истины.

– Гай, а много у тебя было хорошеньких женщин?

– Не много и не слишком хорошеньких.

– Ну, значит, будут. Лично займусь. Подыщу тебе настоящую куколку, вот увидишь.

Еще Вирджиния спросила об отце:

– Знаешь, мне одна мысль покоя не дает. Как твой отец наше расставание воспринял? Он всегда был такой душка.

– Папа сказал только: «Бедный Гай, какая дрянь его окрутила».

– Что, так и выразился – «дрянь»? Нет, это никуда не годится. Обидно, честное слово.

Через минуту мистер Краучбек был забыт.

– Но ты же чем-то занимался? Не может быть, чтобы за целых восемь лет ты ничего не сделал.

А ведь Гай действительно ничего не сделал. Рассказать было не о чем. Он вернулся из Кении в Санта-Дульчину и по инерции попытался продолжить трудиться на земле, в частности занялся виноградарством. Он подрезал строптивые лозы, внедрял новый французский пресс, для которого требовалось сортировать гроздья. Сборщики винограда сортировать не хотели. Вино, производимое в Санта-Дульчине, имело вкус дивный, но неизменно скисало при транспортировке, даже непродолжительной. Гай подошел к процессу бутилирования с научной точки зрения. И потерпел фиаско.

Гай взялся за перо. Первые две главы романа написал на одном дыхании, дальше дело застопорилось.

Один Гаев приятель вздумал открыть туристическое агентство. Гай вложил в эту затею энное количество денег и немало сил. Предполагалось, что агентство будет обеспечивать туристам обслуживание по высшему разряду, а наиболее достойным открывать нехоженые районы и двери древних палаццо, для простых смертных запертые. Но грянул абиссинский кризис, и поток туристов, как наиболее, так и наименее достойных, иссяк.

– Абсолютно ничего, – вздохнул Гай.

– Бедняжечка, – пропела Вирджиния. – Мне так тебя жалко, просто до слез. Ни работы, ни денег, женщины по праздникам, да и те дурнушки. Ну да ты по крайней мере не облысел. Томми вот лыс, как мяч. Я, когда увидела его, чуть в обморок не упала. А еще ты стройный, прямо юноша. Огастас, к примеру, растолстел до неприличия.

– Какой еще Огастас?

– Ты не знаешь – мы в свое время с Огастасом не общались. Он был после Томми. Только не подумай: я за него не выходила. Потому что он уже тогда начал набирать вес.

И так три часа.

На прощание Вирджиния сказала:

– Надо держаться вместе. Не знаю, сколько здесь пробуду. Наверно, долго. Так что ты давай, заходи.

На вокзал Гай прибыл уже в полной темноте. Под тусклым голубоватым фонарем топталось с полдюжины алебардщиков.

– А вот и наш дядюшка-ревматик, – воскликнули при виде Гая. – Ну, что слышно о новом назначении? Ты же всегда все знаешь.

Но познания Гая не шли дальше напечатанного в предварительном приказе. Тайна пункта назначения была покрыта мраком.