– Матерь Божия, вот упрямый осел!
– Тамми открыла дверь и сказала, что меня нет дома. Он приказал мне в течение двух дней явиться для принятия присяги. Если я не приду, меня сочтут дезертиром.
– Тебе пора убираться из Лондона, – строгим тоном произнес я. – Не важно куда.
– Даже если я и уеду, Гудрик не оставит меня в покое. В наши дни за дезертирство можно запросто попасть на виселицу.
Прежде чем я успел ответить, к моему локтю кто-то прикоснулся. Это была Бесс Кафхилл, вновь облачившаяся в черное платье. Она явно волновалась.
– Я не опоздала? – спросила старая служанка. – Я уж боялась, что заблужусь среди этих домов и переулков…
– Нет, миссис Кафхилл. Пойдемте, нам уже пора. А о твоих делах, Джек, мы переговорим после слушания, – сказал я.
Мы поднялись по лестнице и прошли под гербом. Я с облегчением увидел преподобного Бротона, сидевшего на скамье в своей сутане, невозмутимого и решительного. Находившийся немного дальше Винсент Дирик, увидев меня, чуть качнул головой, словно удивляясь абсурдности всей ситуации. Расположившийся возле него молодой Сэмюель Фиверйир перекладывал бумаги в большой папке.
– Доброе утро, – поздоровался я с ними, возможно не самым приветливым образом, так как почти всю ночь не спал, переживая из-за Барака и Эллен.
Бесс встревоженно посмотрела на Дирика.
– Где будет происходить слушание, сэр? – осторожно спросила она.
Мой оппонент кивнул на дверь суда:
– Здесь, мадам. Но не беспокойтесь, – добавил он с пренебрежением, – долго мы там не задержимся.
– Вот что, брат Дирик, – произнес я с укором. – Как защитник, вы не имеете права разговаривать с подателем иска.
Мой коллега фыркнул:
– Вы хотите сказать: с личным представителем скончавшегося подателя иска.
Барак тем временем подошел к Фиверйиру:
– Ну и груду бумаг ты понаписал, приятель!
– Да уж поболее твоей будет, – самоуверенно согласился клерк, обратив взгляд к узенькой стопке документов, принесенной моим помощником.
– Ну, я за количеством не гонюсь, – парировал Джек. – Зато у меня вся суть схвачена. Вот так-то.
Уязвленный Фиверйир ехидно указал тонким пальцем на принесенные им документы:
– Они перевязаны красной лентой. А в Суде по делам опеки используется черная. – И он кивнул на свои собственные бумаги.
Дирик оживился:
– Бумаги подателя иска перевязаны лентой не того цвета? – Он посмотрел на меня. – Мне приходилось слышать о делах, которые отказывались принимать к рассмотрению в суде и за меньшие ошибки.
Винсент расплылся в хищной улыбке, а я в душе обругал себя за допущенную в спешке оплошность.
Тут дверь суда отворилась, и в ней появился одетый в черное пристав, которого я видел в конторе Миллинга.
– Прошу войти всех лиц, заинтересованных делом об опеке Хью Кертиса, – нараспев проговорил он.
Бесс испуганно вздрогнула и поперхнулась. Поднявшийся с места Дирик, шелестя облачением, направился к двери.
Зал суда оказался самым маленьким из всех, в которых мне когда-либо приходилось присутствовать. Простые, ничем не украшенные стены едва освещали узкие арочные окна, расположенные в высоком алькове. Сэр Уильям Паулит, возглавлявший Суд по делам опеки, восседал во главе застланного зеленой тканью длинного стола. На деревянной перегородке у него за спиной красовался королевский герб. Возле него, опустив голову, сидел Гервасий Миллинг. Пристав указал мне и Дирику места за столом лицом к председательствующему. Барак и Фиверйир разместились возле нас. Бесс Кафхилл и преподобного Бротона усадили на сиденья, отделенные от суда невысокой деревянной преградой.
Паулит был облачен в красную судейскую мантию, а шею его украшала золотая цепь, знак особых полномочий. Этому человеку уже перевалило за шестьдесят, и его морщинистое лицо окружала короткая седая борода, подчеркивавшая узкие губы. Большие синие глаза сэра Уильяма светились умом и властью, однако чувства в них не было. Я знал, что он председательствовал в этом суде уже пять лет, с момента его основания. В свое время он был судьей на процессе над Томасом Мором, a за девять лет до того командовал королевскими войсками, направленными против мятежников на север страны.
Он начал с того, что обратился ко мне с едва заметной улыбкой:
– Сержант Шардлейк, с мастером Дириком я знаком, но вы впервые посещаете наш суд.
– Да, сэр, – ответил я.
Судья смерил меня взглядом и слегка нахмурился. Я понял, что его смущает вмешательство королевы. Коротко кивнув в сторону разложенных перед ним бумаг, Паулит произнес:
– Я вижу тут довольно странные утверждения. Прошу изложить дело.
Винсент привстал на своем месте:
– Если мне будет позволительно обратиться к тонкостям процедуры, сэр, то замечу, что бумаги персонального представителя истца перевязаны красной лентой, а не черной. А это является нарушением правил…
– Не надо говорить глупостей, брат Дирик, – невозмутимо ответил Паулит. – Садитесь.
Мой противник покраснел, но остался стоять:
– Кроме того, документы в том виде, в каком они есть, были представлены позже срока…
– Садитесь же, – повторил председатель суда.
Дирик, хмурясь, опустился на место. Он-то надеялся хотя бы на укоризненное слово в мой адрес со стороны судьи!
А Паулит тем временем повернулся ко мне:
– Итак, сержант Шардлейк?
Я сделал все, что мог, располагая столь слабыми свидетельствами. Заскрипели перья: Барак, Фиверйир и Миллинг начали записывать. Я рассказал о долгой дружбе Майкла с детьми Кертисов, о его добром нраве и репутации хорошего учителя, а также о том, что он серьезно встревожился за Хью после недавнего визита в Хэмпшир. Отметил, что, по мнению матери Майкла, поданный им иск заслуживает срочного расследования.
Когда я договорил, Паулит повернулся к Бесс и с полминуты внимательно изучал ее. Покраснев, пожилая женщина неловко ерзала на своем месте, но не отводила глаз. Преподобный Бротон опустил свою ладонь на ее руку, заслужив тем самым неодобрительный взгляд судьи. Наконец Паулит вновь переключился на меня.
– Итак, весь иск основывается лишь на показаниях матери, – проговорил он.
– Именно так, сэр Уильям.
– Смерть истца представляется мне достаточно странной. Самоубийство… должно быть, он повредился в уме.
Бесс коротко всхлипнула, однако Паулит оставил сие без внимания.
