Китай

Но мне это мало чем поможет, подумал он. Моя единственная надежда даже не на британское правительство, а на будущую войну против огромной империи, которой может и не случиться и в исходе которой, что бы там себе ни считал Эллиот, нельзя быть уверенным.

– У меня последний вопрос, – сказал он. – Вы знаете, что эмиссар Линь написал письмо королеве. Оно написано на корявом английском, но его аргументы достаточно ясны. Что, если ее величество согласится и встанет на сторону Китая?

Эллиот пристально посмотрел на него и улыбнулся.

– Мой дорогой Трейдер, ради всего святого, что заставляет вас думать, что письмо ей покажут?! – мягко спросил он.

В начале мая войска и полиция покинули набережную. Но Мэтисон, Дент, Одсток и большинство английских торговцев все еще оставались заложниками до тех пор, пока весь обещанный опиум не сдали китайцам. Только на последней неделе мая пришло известие: «Линь получил свои двадцать тысяч ящиков».

Но все же эмиссар на этом не успокоился, у него появилось еще одно требование.

– Этот проклятый Линь хочет, чтобы мы подписали обязательство, что ни в одном грузе, который в будущем мы ввезем на территорию Китая, не будет опиума. Любой экипаж, у которого обнаружат опиум, арестуют, – сказал Талли.

– Это логично, – отозвался Трейдер, – после того, с каким трудом он уничтожил весь опиум в этом сезоне.

– Будь я проклят! – пробурчал Талли. – Насколько я знаю, он использовал бы это основание, чтобы арестовать меня. Осмелюсь предположить, что меня бы даже казнили. Он потребовал, чтобы Эллиот подписал обязательство, выступив таким образом гарантом всех требований Линя. А Эллиот отказывается даже смотреть на бумаги.

Настоящим сюрпризом стало то, что через два дня Мэтисон как бы невзначай сообщил, что он подписал обязательство.

– Какого черта?! – возмутился Талли.

– Чтобы выбраться отсюда, Одсток.

– И вы намерены сдержать слово?

– Определенно, нет, – улыбнулся Мэтисон. – Лично я подписал обязательство исключительно под принуждением, так что это не в счет.

– Черт возьми! – протянул Талли с невольным восхищением.

Еще несколько человек подписали обязательство. Однако Эллиот так и не подписал. Но больше никаких требований не выдвигалось. Возможно, Линя это не беспокоило, ведь в глазах императора, что немаловажно, Линь уже победил.

Британские купцы начали уезжать. Однажды Трейдер стал свидетелем того, как портрет бывшего короля упаковали и унесли на набережную. В другой день он видел, как один торговец погрузил свои запасы – сорок ящиков вина – в лодку и отправился в путь. Однако, когда Талли сказал, что они уезжают следующим утром, Трейдер сообщил, что присоединится к своему партнеру в Макао несколько позже.

– Рид и кое-кто из американцев задержатся тут еще на пару дней. Я приеду с ними.

Талли выглядел слегка удивленным, но не стал возражать.

По правде говоря, Джон не мог заставить себя уехать. Ему было где остановиться в Макао. Талли предложил Трейдеру комнату в своем доме. Это не проблема.

Джона Трейдера сдерживала смутно маячившая перспектива банкротства. Как он мог позволить себе даже самую скромную светскую жизнь в Макао? Что он мог сказать о себе женам и семьям торговцев, чтобы не соврать? Дело в том, что он предпочел бы прятаться от мира, чем вращаться в нем.

Если бы я мог, то лучше провел бы все лето в одиночестве в фактории, подумал он.

Поскольку это было невозможно, Трейдер начал предаваться другой мечте. Что, если он сбежит? Можно написать кредиторам, сказать, чтобы они потребовали вернуть долги из государственной компенсации, когда ее выдадут, а затем с чистой совестью он возьмет все наличные деньги, что у него были, и исчезнет.

Мир огромен. Письма, отправленные из Индии на самых быстрых судах, по-прежнему добирались до Англии несколько месяцев. Если бы его кто-нибудь и попытался искать, на это ушли бы годы.

Но куда податься? Скитаться по свету, как Рид? Можно было бы устраиваться на работу тут и там. Или даже отправиться в Америку. Кто знает, не исключено, что он сколотит там состояние.

Так странно! Еще совсем недавно Трейдер мечтал поселиться с Агнес в шотландском поместье. Теперь мысль о том, чтобы жить как перекати-поле, без корней, без связей, почти без идентичности, внезапно показалась привлекательной. Освободиться от обязательств. Делать то, что душе угодно. Свободно заводить женщин в любом уголке мира. Мечта многих молодых людей.

Рид, похоже, любил подобную жизнь. Возможно, они могли бы какое-то время путешествовать вместе.

Прошло несколько дней. Все британцы уехали. Миссионер доктор Паркер пока оставался в своей импровизированной больнице, но фактории закрывались. Наконец Рид сказал Трейдеру, что он тоже уезжает в Макао и Трейдеру стоит отправиться вместе с ним.

– Но для начала, мой юный друг, вы присоединитесь ко мне и еще нескольким друзьям в увеселительной поездке.

– Хорошо. А куда мы поедем?

– Сами все увидите.

Солнце сияло над водами залива, когда Шижун гордо стоял рядом с эмиссаром Линем, наблюдая за уничтожением опиума.

С каждым днем его восхищение эмиссаром росло. Дело было не только в его моральной силе, поскольку Линь определенно оправдал свою репутацию благопристойного конфуцианца. В одиночку, не пролив ни капли крови, он заставил варваров сдаться. Но не менее впечатляющей была и его скрупулезность. Манера его управления внушала трепет.

– Остановить торговцев наркотиками – только первый шаг, – объяснил он Шижуну. – Мы должны избавить наш народ от дурной привычки.

По всей провинции проводились облавы на опиумные притоны. В самом Гуанчжоу были конфискованы горы трубок с опиумом высотой более десяти футов.

– Даже этого недостаточно, – заявил Линь. – Мы должны найти способы помочь наркоманам избавиться от тяги к наркотику. Говорят, есть какие-то эффективные снадобья из слив или цветов ивы и персика. Поспрашивайте, – приказал он, – не сможете ли узнать, что они собой представляют. Если лекарства не помогут, наркоманов можно запереть за решеткой и запретить принимать наркотики до полного излечения.

Слухи о впечатляющих результатах Линя уже достигли ушей императора. Однажды на глазах Шижуна эмиссару доставили подарок из Пекина. Он прибыл в великолепном футляре, и Линь сначала девять раз исполнил коутоу перед этим футляром, поскольку его касалась рука Сына Неба, затем открыл и радостно ахнул.

– Это мясо! Оленина! – воскликнул он. – Вы же понимаете, что это означает?

Китайцы писали иероглифами, которые выражали идею, а не звучание, но в речи очень многие слова произносились похоже, что давало пищу для игры слов. На разговорном мандаринском слово «олень» звучало так же, как слово, обозначающее успешную карьеру.

– Поздравляю, господин эмиссар, – тихо произнес Шижун. – Повышение по службе вам обеспечено.

Линь кивнул. Он был слишком переполнен эмоциями, чтобы говорить.

План Линя по уничтожению двадцати тысяч ящиков с опиумом был настоящим шедевром. С этой целью он выбрал место, где небольшая река впадала в Жемчужную. Там уже был огромный склад, в котором ящики с опиумом стояли длинными рядами. Ближе к берегу Линь начал строить, вернее, копать.

Он распорядился вырыть огромную яму – двадцать пять ярдов на пятьдесят. Потом вторую и третью. Ямы были всего несколько футов глубиной. День за днем небольшая армия рабочих укладывала каменные плиты на дно каждой ямы. Затем они обшивали стены бревнами и устанавливали трубы для подачи пресной воды из речушки и шлюзы, чтобы содержимое каждой ямы вытекало в реку, откуда прилив уносил его ежедневно в море. Через каждую яму Линь распорядился перебросить широкие деревянные мостки.

В то же время на телегах доставили мешки с солью и известью и сложили под навесами. А еще Линь приказал соорудить небольшую приподнятую платформу, с которой можно было наблюдать за происходящим. К началу июня все было готово.

Но прежде чем приступить, нужно было выполнить одну важную обязанность, которая послужила для Шижуна еще одним доказательством благочестия его начальника. Вместе со своими подчиненными Линь отправился в местный храм, где молились рыбаки. Сделав подношения, он с глубокими извинениями предупредил морское божество, что вынужден сбросить большое количество опиумных отходов в океан, и умолял приказать всем рыбам уплыть подальше от опасного места.

В то утро они уже час как трудились, когда к ним явились американцы. Они попросили об аудиенции пару дней назад, и их просьбу удовлетворили.

– Американские варвары могут прийти, – заявил Линь. – За исключением некоторых, типа Делано, они, в отличие от английских варваров, почти не промышляют контрабандой опиума и представляют меньшее из зол.

Шижун привел с собой господина Сингапура на случай, если эмиссар пожелает поговорить с посетителями.

Они стояли на платформе с видом на выкопанные ямы. Линь был одет в простой халат, без знаков чиновничьего ранга, и в обычную коническую шляпу. Слуга держал высоко над его головой зонтик на длинном шесте.

На мостках рабочие растаптывали черные шарики опиума в порошок, чтобы затем сбросить получившуюся массу в воду. Они уже избавились от содержимого двадцати ящиков, а Линь намеревался уничтожить в восемь раз больше только за сегодня.

Пока американцы пробирались через обломки ящиков, которыми была завалена вся прилегающая территория, эмиссар Линь нахмурился.

– Я дал разрешение на трех посетителей. А пришли четверо, – резко сказал он.

Шижун посмотрел на варваров. Какое-то время их лица было трудно разглядеть из-за слишком яркого света, но потом он узнал Трейдера.

– Господин эмиссар, четвертый – английский ученый, о котором я вам говорил. Велите его отослать?

– Ученый? – задумчиво переспросил Линь. – Пусть подойдет.

Все четверо низко поклонились, им разрешили встать в нескольких футах от эмиссара, чтобы наблюдать за работой. Рабочие сбросили опиум в ближайшую огромную яму и добавили известь и соль. После этого другие рабочие спрыгнули в яму и начали перемешивать это месиво веслами. Вокруг распространился едкий запах. Шижун с удовольствием наблюдал, как посетители закрывали нос и морщились. Даже эмиссар позволил себе криво улыбнуться. Он и его люди привыкли к этой вони.

– Варвары пожалели, что пришли, – хмыкнул он, но, когда варвары более или менее пришли в себя, распорядился: – Приведите английского ученого.

Господин Сингапур перевел. Шижун наблюдал за происходящим. Эмиссар был очень добр.

– Эмиссар Линь слышал о вас. Хотя вы и торговец, но сдавали у себя в стране экзамены. Вы ученый. Даже слышали о Конфуции.

– Это правда, – ответил Трейдер с вежливым поклоном.

– Эмиссар верит, что вы не лишены моральных принципов. Как видите, мы уничтожаем наркотик, который ваши соотечественники привезли, чтобы отравить наш народ, и господин эмиссар надеется, что они усвоили урок. Эмиссар спрашивает, не стыдно ли вам того, что они сделали.

Трейдер ответил не сразу, он выглядел задумчивым.

– Стыдно, – наконец произнес он.

– Эмиссар рад слышать это. Ваш ответ доказывает, что у вас доброе сердце и высокие нравственные принципы. Он спрашивает, помните ли вы письмо, которое он написал вашей королеве.

– Да.

– Письмо стало даже лучше. Эмиссар отправил две копии, но не знает, передадут ли их вашей королеве. У него нет доверия.

– Я думаю, она их увидит, но откуда я могу знать.

– Эмиссар спрашивает, знакомы ли вам честные ученые в вашей стране.

– Определенно. Мои учителя в Оксфорде – честные люди.

– Эмиссар желает, чтобы вы взяли копию его письма и отправили своим знакомым честным ученым, чтобы передать королеве. Вы это сделаете?

И снова Трейдер замялся, а потом твердо ответил:

– Это большая честь, и я сделаю все возможное, чтобы письмо доставили королеве. – Он склонил голову. – Даю слово.

Эмиссар Линь выглядел очень довольным и велел Шижуну дать Трейдеру копию письма.

Через некоторое время варвары ушли.

– Как думаете, он действительно раскаялся? – спросил Линь Шижуна.

– Трудно сказать, господин эмиссар, но, кажется, да.

Линь кивнул. Шижун видел, что его начальник тронут, и это ему в нем нравилось.

– Похоже, – задумчиво сказал Линь, – что Владыка десяти тысяч лет[29] может научить добродетели даже варваров.

На следующий день, когда Трейдер и Рид отправились в Макао. Их лодка проплывала то место, где опиумные отходы смывали в залив. Рид повернулся к своему юному другу и тихо заметил:

– Вы понимаете, что дали Линю слово, что доставите письмо?

– Я перепугался, что он не выпустит меня из Кантона, пока я не соглашусь со всем, что он скажет, – признался Трейдер.

– Допустим. Но как бы то ни было, вы дали слово.

Через час ребенок появился на свет. Деревенская повитуха находилась в доме Лунов с прошлой ночи. Ива долго не могла разродиться. Мэйлин и Матушка помогали. Когда наконец все случилось, акушерка передала младенца Матушке. Ребенок плакал, но тихонько. Все молчали. Усталая Ива посмотрела на свекровь, а потом запрокинула голову; ее глаза ничего не выражали.

Она родила вторую девочку.

В тот день в доме было очень тихо. Никто даже мимо шмыгнуть не смел. Все в деревне, конечно, знали новости. Те, кто мог бы зайти по делам, боялись встретить гневное лицо хозяйки дома. Слуги с головой ушли в работу. Никто не обсуждал, удачный день или нет, и не делал предсказаний относительно характера новорожденной.

Мэйлин вымоталась и попросила Матушку отпустить ее отдохнуть ненадолго. Та ответила согласием. За последний месяц живот стал просто огромным, а Матушка была более заботливой, чем когда-либо, почти не позволяла ей работать и даже не ругала, если Мэйлин делала что-то не так.

Немного переведя дух, Мэйлин зашла к Иве. Та не спала, но выглядела бледной и подавленной. Малышка, завернутая по традиции в белую ткань, которую прислала мать Ивы, лежала в бамбуковой колыбельке рядом с кроватью матери. Мэйлин рассмотрела ребенка. У девочки на головке был небольшой пушок. Возможно, она похожа на Иву. Трудно судить.

– У тебя пара дней на отдых, сестрица, – улыбнулась Мэйлин.

После этого должна была приехать мать Ивы с одеждой для малышки и подарками.

Ива, казалось, даже не слышала.

– Теперь я знаю, каково это – быть тобой, – наконец сказала она.

– О чем ты?

– Когда я вышла за сына Лунов, со мной тут обращались со всеми почестями, поскольку мой отец богат, а с тобой не были так милы.

– Ничего другого я и не ожидала. Мне повезло выйти за Младшего Сына. Он ко мне очень хорошо относится.

– Я была добра к тебе?

– Очень.

– А я уверена, что не была достаточно добра. Прости, сестрица. – Ива вздохнула. – Ну а теперь я испытала то же самое на собственной шкуре. У меня нет сына, зато родились две девочки. Матушка недавно заходила и почти со мной не разговаривала. Она смотрела на меня как на грязь. Как только я приду в себя, то в следующий раз, когда сделаю что-то не так, она мне всыплет. Вот увидишь.

Через некоторое время Ива сказала, что устала, и Мэйлин ушла.

Но то, что Мэйлин увидела в тот вечер, заставило ее подумать, что Ива может ошибаться насчет Матушки. Солнце уже садилось, когда ребенок проснулся и начал попискивать. Мэйлин сидела в тени за невысоким апельсиновым деревом, когда свекровь вышла с младенцем. Она ходила взад-вперед по двору, нежно покачивая малышку, и Мэйлин слышала, как свекровь приговаривала:

– Вот, моя красавица. Спи, бедняжка.

Мэйлин показалось, что голос Матушки, обращенный к крошечной внучке, настолько полон нежности, что не пройдет много времени и она простит Иву за то, что родилась еще одна девочка. Младенец вскоре заснул, и свекровь вернулась в комнату Ивы. А затем и Мэйлин отправилась к себе, легла рядом с мужем и сама погрузилась в сон.

Утром она проснулась и с удивлением увидела, что Младший Сын стоит рядом с трагичным лицом.

– Девочка умерла ночью, – сообщил он.

– Умерла? Что ты имеешь в виду?

– Должно быть, перестала дышать. Такое иногда случается.

Мэйлин вскочила и побежала к Иве. Ребенка не было. По щекам Ивы струились слезы.

– Что случилось?! – воскликнула Мэйлин. – Как это произошло?

Взгляд, которым одарила ее Ива, был ужасен. В нем смешались гнев, горечь и беспомощность.

– Может, теперь Матушка простит меня, – глухо произнесла она, – раз ребенок умер.

В тот день Мэйлин изначально собиралась к родителям. Она засомневалась, стоит ли идти, но Матушка сказала:

– Если хочешь, иди!

Мэйлин пришла к родителям в полдень и пробыла у них пару часов, а когда вернулась, Матушка сидела в одиночестве посреди пустого двора под апельсиновым деревом. Она выглядела мрачной. Жестом велев Мэйлин сесть на скамеечку напротив, Матушка какое-то время молча смотрела на нее, а потом наконец попросила:

– Расскажи, какие слухи ходят в деревне. – Мэйлин замялась, но Матушка приказала: – Говори правду! Выкладывай все.

– Говорят, что мы убили ребенка.

– Мы?

– Наша семья.

До Мэйлин и раньше доходили истории про девочек, рожденных в бедных семьях, которые не могли их прокормить или у которых и так уже было слишком много девочек. О новорожденных, которые незаметно исчезли. Утонули они, задушены или просто умерли внезапно естественной смертью, как часто случается с младенцами? Кто знает. И она предположила, что те, кто знал, вероятно, не говорили. Она никогда не слышала, чтобы подобное происходило в их родной деревне. Такие вещи творятся в другой деревне или даже в провинции, а не в вашей собственной. Но люди все равно об этом судачат.

– То есть они говорят, что это я сделала, – категорично заявила Матушка.

Мэйлин не ответила. Этого и не требовалось. Матушка вздохнула:

– Они меня боятся. А ты думаешь, что это сделала я?

Мэйлин вспомнила выражение лица свекрови, когда та укачивала малышку.

– Нет, Матушка.

– Хорошо, – кивнула свекровь. – Я этого не делала.

Это должен был быть конец истории.

Однако на следующую ночь Мэйлин внезапно проснулась и так резко села в постели, что разбудила Младшего Сына.

– Что такое? – пробормотал он.

– Мне приснился кошмар. Просто ужас!

– Расскажи.

– У меня родился ребенок, но не мальчик, а девочка. – Она смотрела в отчаянии прямо перед собой. – А потом Матушка взяла его и… – Она прижала руки к животу, словно могла защитить ребенка в своем чреве. – Взяла и убила.

– Она ни за что бы так не сделала. Ты же знаешь.

– Да, знаю. – Мэйлин покачала головой.

Но на самом деле она не знала. В этом-то вся проблема.

– Людям снятся кошмары, – сказал Младший Сын. – Зачастую это просто самое ужасное, что они могут представить. Это естественно. Но кошмар не становится от этого реальностью.

– Все в деревне думают…

– Я знаю. Это глупо. Они просто боятся ее.

– И я тоже.

Младший Сын обнял ее за плечи:

– Я не позволю, чтобы с нашим ребенком что-нибудь случилось. Обещаю. А теперь ложись-ка спать.

Но ей было не уснуть.