Китай

Ему нужно осчастливить жену, уговорив этого юного дурня не сбегать в большой город и не ввязываться в неприятности. Это будет непросто. Но он не боялся сложностей. При мысли о том, как лицо Мэйлин озарится от радости, если он справится со своей миссией, Младший Сын с легкой душой пустился в путь. Всю дорогу он репетировал мудрые увещевания.

Проходя мимо маленького алтаря у входа в деревню, он потянулся через плечо, чтобы стряхнуть пыль со своей косички, затем одернул куртку. Ему следует сохранять спокойную властность, которая должна исходить от него сегодня. Идя по переулку, он вежливо поприветствовал нескольких жителей деревни, следя за тем, чтобы они с уважением отвечали на приветствия.

Младший Сын подошел к дому родителей Мэйлин и постучался. Дверь тут же открыл ее отец и поклонился низко и почему-то встревоженно.

– Я пришел увидеться с этим юношей, Ньо, – объяснил Младший Сын. – Мэйлин просила поговорить с ним.

– Ох! – Тесть выглядел огорченным. – Мне очень жаль. Очень-очень. – Он снова склонил голову. – Ньо тут нет.

– Он скоро вернется?

– Он уехал еще до полудня. – Теперь отец Мэйлин качал головой. – Уехал в большой город. Не вернется. – Он с грустью взглянул на зятя. – Думаю, возможно, мы его больше никогда не увидим.

Красное солнце висело в вечернем небе. Опираясь на палку из черного дерева, старый господин Цзян смотрел, стоя у старинного родового особняка, вниз, где у подножия склона раскинулась долина, по которой протекала Хуанхэ, Желтая река, шириной почти милю, напоминавшая огромный золотой поток лавы.

Желтая река. Ее воды были чистыми у истока. Но затем река текла через регион, куда в течение многих лет ветры из пустыни Гоби приносили песчаную почву, известную как лёсс, в результате чего образовалось обширное оранжево-коричневое плато и воды реки, перемешиваясь с песком, приобретали желтый цвет. Здесь, в провинции Хэнань, в самом сердце старого Китая, вода все еще оставалась желтой и была такой еще сотни миль на пути к морю.

Четыре тысячи лет назад легендарный император Юй научил свой народ, как управлять могучей рекой, углублять русло и орошать землю. Это было истинным началом величия Китая, подумал старик.

Конечно, как и во всем, нужна бдительность. Дело в том, что из-за огромных отложений ила Хуанхэ постоянно образовывала новое русло. Невооруженным глазом это незаметно, потому что с сезонным подъемом и спадом уровня воды с обеих сторон образовывались новые берега. Фактически поток сейчас был выше, чем окружающая местность. Каждые десять лет требовалось углублять дно и поддерживать реку. Очередные работы предстояли через пару лет.

Но его уже не будет, подумал старик и улыбнулся.

Он радовался, что в последний вечер жизни – по крайней мере, в этом воплощении – так красиво.

План весьма прост. Он дождется темноты и, когда все в доме уснут, примет яд. Яд спрятан в спальне в миниатюрной коробочке, которую только он умеет открывать. Отравляющее вещество подобрано со всей тщательностью. Смерть должна выглядеть естественно.

Старик облегчит жизнь своей сестре и сыну Шижуну. В пятидесяти футах позади виднелись узкие ворота семейного особняка с изящно изогнутой, расширявшейся книзу черепичной крышей в традиционном стиле. Казалось, ворота готовы распахнуться и впустить нового наследника в охраняемые ими внутренние дворы. Чуть выше на холме деревянные крестьянские хижины жались друг к другу вдоль дороги, ведущей к ущелью мимо небольших пещер на склоне холма – одни использовались как склады, другие как жилища. Затем дорога переходила в более крутую тропу, наподобие лестницы, и поднималась к высокому хребту, где среди деревьев стоял маленький буддийский храм, а потом подходила прямо к краю обрыва.

Господин Цзян повернулся на запад взглянуть на солнце, прятавшееся за холмами, и пожалел лишь об одном. Хотел бы я уметь летать, подумал старик. Хотя бы один разок. Этим вечером.

До великого Тибетского плато, той огромной Крыши Мира, окаймленной Гималаями, над которой сейчас, казалось, парило солнце, больше тысячи миль. Это место ближе к вечно синим небесам, чем какое-либо на Земле. Там, на небесных высотах, брали начало величайшие реки Азии: Ганг, Инд, Иравади, Брахмапутра и Меконг, текущие на юг, а на восток несли свои воды две могучие реки Китая: Янцзы, делающая огромную петлю по долинам и рисовым полям Южного Китая, и Желтая река, ползущая, как огромная змея, по засаженным зерном равнинам в центре и на севере.

Тибетское плато – тихий край замерзших озер и ледников, бесконечная равнина на месте стыка небосвода и воды, откуда произошла вся жизнь.

Однажды, еще в юности, он был там. Ах, как хотелось снова оказаться там! Он завидовал красному солнцу, которое могло видеть плато каждый день. Он кивнул самому себе. Сегодня вечером, подумал старик, погружаясь в смертельный сон, он будет держать в памяти только это плато.

Сестра сидела за маленьким столиком. Она все еще была красива, несмотря на седину. Поскольку его жена и дочь покинули этот мир, то старику повезло, что сестра могла составить ему общество.

Перед сестрой на столе лежала груда бирок для гадания по «Ицзину»[17]. Не поднимая головы, женщина проговорила:

– Я знаю про яд.

Старик нахмурился:

– Это «Ицзин» тебе сказал?

– Нет, я открыла коробочку.

Он ахнул и смиренно покивал. Сестра всегда была умной.

Их отец это понял еще тогда, когда сестра была маленькой. Он нанял учителя, чтобы тот учил их читать и писать, а вместе с ними и проявлявшего незаурядный талант крестьянского мальчика из деревни.

Тот мальчик стал уважаемым учителем в Чжэнчжоу, а его сын сдал экзамены на провинциальном уровне. Прекрасной чертой империи было то, что крестьяне могли подняться по карьерной лестнице до самых высоких должностей через экзаменационную систему кэцзюй, если кто-то помогал, оплачивая их учебу. Поддерживая того мальчика, отец, ревностный буддист, без сомнения, заработал хорошую карму.

Сестра все схватывала на лету. Если бы девочкам разрешили сдавать имперские экзамены, подумал старик с иронией, она справилась бы гораздо лучше меня. Как бы то ни было, сестра стала одной из немногих грамотных женщин – таких в провинции можно по пальцам одной руки пересчитать, – которые пользовались большим уважением даже среди ученых.

– Ты почти ничего не ешь, брат, – сказала она, – и прячешь яд. Пожалуйста, скажи почему.

Он замялся, не желая говорить сестре. Ему хотелось угаснуть быстро и просто.

– Помнишь, как умирал наш отец? – тихо спросил он.

– А как такое забудешь?

– Мне кажется, у меня такое же состояние. В прошлом месяце, когда ездил в Чжэнчжоу, я ходил к аптекарю. По слухам, он лучший. Он обнаружил, что моя энергия ци[18] крайне неуравновешенна. Поставил мне иголки. На какое-то время мне стало лучше, но с тех пор… – Он покачал головой. – Не хотелось бы страдать так, как отец. Чтобы за моими мучениями наблюдала ты или мой сын.

– Ты боишься смерти? – спросила сестра.

– В юности я посещал буддийский храм, а заодно изучал даосских мудрецов, но прежде всего стремился подчиняться заповедям Конфуция. Я размышлял о труде, семейном долге, о правильных поступках. В зрелом возрасте я все больше находил утешение в буддизме и чаще думал о том, что нас ждет после смерти, надеясь, что хорошо прожитая жизнь приведет к лучшему перевоплощению. Но по мере того как я старею, меня все больше тянет к вещам, у которых нет собственного имени, но которые мы называем Дао. Путь. – Он кивнул сам себе. – Я не стремлюсь ни к этой жизни, ни к следующей, но желаю подчиниться великому потоку всего сущего. – Старик добродушно посмотрел на сестру и добавил: – Кроме того, каждый неграмотный крестьянин знает, что мы продолжаемся в наших детях.

– Не принимай пока яд, – попросила сестра. – Возможно, сын приедет повидаться с тобой.

– Это «Ицзин» тебе сказал? – Он посмотрел на нее с подозрением; женщина кивнула, но старика не проведешь. – Ты написала ему. Ты знаешь, что он приедет?

– Приедет, если сможет. Он почтительный сын.

Старик кивнул и сел. Через пару минут он прикрыл глаза, а сестра уставилась на лежавшие перед ней гексаграммы «Ицзина».

Сгущались сумерки, когда тишину прервал старый слуга, ворвавшийся в дом с криком:

– Господин Цзян! Господин Цзян, ваш сын приехал!

Шижун упал на колени перед отцом и стукнулся лбом об пол. Коутоу[19]. Знак уважения к отцу и главе семьи. Как сильно исхудал старик! Однако появление сына и вести, которые он привез, казалось, вдохнули новую жизнь в господина Цзяна. Он с воодушевлением закивал, когда Шижун поделился своими надеждами на будущее.

– Это отлично! – согласился господин Цзян. – Я много слышал о князе Лине. Достойный человек. Незаурядный! – Он опять покивал. – Разумеется, тебе снова нужно участвовать в экзаменах, но ты прав, что воспользовался этой возможностью. Сам император…

– Он услышит обо мне только хорошее, – заверил отца Шижун.

– Приготовлю твое любимое кушанье, пока ты тут, – с улыбкой сказала тетя.

Из всей кухни провинции Хэнань Шижун с детства больше всего любил рыбу, а именно карпа из Желтой реки, приготовленного тремя способами: суп, жареное филе и карп в кисло-сладком соусе. Никто не умел готовить карпа лучше тети. Но подготовка была сложной и занимала три дня.

– Мне придется уехать уже утром, – пришлось признаться Шижуну.

Он заметил, что тетя поникла, как от удара, а отец напрягся. Но что ему оставалось делать?

– Нельзя заставлять князя Линя ждать! – воскликнул отец чуть хрипло, но быстро совладал со своими эмоциями. – Мне жаль, что тебе придется отправиться к южанам, сынок.

Шижун улыбнулся. Даже сейчас отец считал ханьцев, населявших берега Желтой реки и великие равнины, где выращивали зерно, единственными настоящими китайцами.

– Все еще недолюбливаешь жителей рисовых полей, отец?

– Эти люди думают только о деньгах, – презрительно процедил господин Цзян.

– Ты сказал, что князь Линь остановит варваров-контрабандистов, – встревожилась его тетя. – Значит ли это, что тебе придется выйти в море?

– Да, если прикажет князь Линь, – резко перебил отец и добавил: – Он, наверное, проголодался.

Пока тетя хлопотала на кухне, отец расспросил Шижуна про будущую миссию.

– Те контрабандисты – рыжеволосые варвары или другие бородатые дьяволы? – допытывался он.

– Я точно не знаю, – ответил Шижун. – Господин Вэнь сказал, что, по словам Линя, туда уже отправляли миссию. Еще, по слухам, они очень волосатые и у них не гнутся ноги, так что они все время падают.

– Это кажется маловероятным, – заметил господин Цзян. – Помнится, когда я был молод, ко двору деда нынешнего императора прибыло посольство. Я слышал подробности от служивших при дворе людей. Варвары приплыли на корабле из далекой западной страны. Их посол принес подарки, но отказался встать на колени и исполнить коутоу перед императором. Раньше такого не было. Император понимал, что перед ним невежественный и глупый человек, но все же подарил ему великолепный кусок нефрита, хотя посол явно не имел представления о его ценности. Затем варвар, желая произвести впечатление, показал товары из своей страны: часы, телескопы и какие-то неведомые приспособления. Император объяснил, что мы не нуждаемся в вещах, которые он привез, но был слишком вежлив, чтобы указать, что они хуже аналогичных вещей, уже подаренных посольствами из других западных стран. В конце концов варвар попросил разрешения его народу торговать с другими портами, а не только с Гуанчжоу, хотя остальные иностранные купцы вполне довольны тем, что им позволено, и выдвинул множество других глупых требований. Вздор! – Он покивал. – Возможно, контрабандисты, торгующие опиумом, приезжают из того же края.

– Я почти ничего не знаю о далеких странах за морями, – заметил Шижун.

– Никто не знает, – ответил отец. – Но так было не всегда. Примерно четыре столетия назад, во времена правления династии Мин, у нас имелся великолепный флот, который торговал со многими западными странами. Но это стало невыгодно. Теперь корабли приходят к нам. Империя такая огромная… Нет ничего такого, что мы не могли бы производить сами. Это варвары нуждаются в наших товарах, а не наоборот.

– Определенно, они хотят закупать у нас чай, – согласился Шижун. – А еще я слышал, что без достаточного количества нашего ревеня они умрут.

– Может, и так, – сказал отец и добавил: – Как я понимаю, тетя приготовила нам поесть.

Суп, пельмени со свининой, лапша с бараниной и овощами, посыпанная кориандром. Только теперь, когда в нос ударили насыщенные ароматы, Шижун понял, насколько проголодался. К радости тети, отец тоже положил себе немного еды, чтобы составить сыну компанию.

Во время еды Шижун осмелился спросить отца о здоровье.

– Я старею, мой мальчик, – ответил господин Цзян. – Это вполне ожидаемо. Но даже если вдруг я умру завтра, хотя этого не случится, то буду счастлив знать, что наш родовой особняк перейдет по наследству к достойному сыну.

– Умоляю, живи еще много лет, – отозвался Шижун. – Позволь мне показать тебе свои успехи и подарить тебе внуков.

Он заметил, что тетя с одобрением закивала при этих словах.

– Я постараюсь, – пообещал отец с улыбкой.

– Ему нужно есть побольше, – посетовала тетя, а Шижун с нежностью положил еще один пельмешек в тарелку отца.

В конце трапезы, видя, что отец устал, Шижун спросил, не нужно ли тому отдохнуть.

– Когда ты завтра уезжаешь? – поинтересовался господин Цзян. – На рассвете?

– Утром, но не на рассвете.

– Я пока не готов отправиться спать. Пожелай спокойной ночи тете. Она уже хочет прилечь, а мы с тобой немного побеседуем. Мне нужно кое-что тебе сказать.

После того как тетя отправилась к себе, пару минут они сидели молча, а потом господин Цзян заговорил:

– Твоя тетушка слишком волнуется. Но никто из нас не знает, когда мы умрем, и сейчас пришло время дать тебе мои последние наставления. – Он серьезно посмотрел на сына, и Шижун склонил голову. – Первое достаточно простое. Во всех действиях помни о заповедях Конфуция. Чти семью, императора и традиции. Несоблюдение этого правила приведет только к беспорядку.

– Я всегда стараюсь поступать именно так, отец, и впредь продолжу.

– Я никогда не сомневался. Но когда ты станешь старше, особенно если добьешься успеха в карьере, тебя ожидают на пути великие искушения. Возникнет соблазн брать взятки. Так делают почти все чиновники. Вот почему они уходят на покой с большим состоянием. Линь взяток не берет. Он редкое исключение, и я рад, что ты работаешь на него. Но когда искушение действительно возникает, не нужно поддаваться ему. Если ты честный и успешный, то и так сможешь разбогатеть. Обещаешь?

– Разумеется, папа. Обещаю.

– Остается еще кое-что. Это касается императора. – Отец замолчал. – Не забывай, что император Китая сидит в самом сердце мира и правит, обладая Небесным Мандатом[20]. Да, на протяжении тысячелетий правящая династия время от времени менялась. Когда приходило время перемен, Небо всегда давало нам множество знамений. К тому времени, как последний император династии Мин повесился от отчаяния два столетия назад, всем стало ясно, что маньчжурская династия является ответом на наши нужды.

– Ну не всем, – не удержался и возразил сын.

– Остаются только сторонники династии Мин, бежавшие на Тайвань. Да повстанцы типа бандитов из «Белого лотоса»… – Отец пожал плечами. – Служа императору, сын мой, ты всегда должен помнить, что подчиняешься Небесному Мандату. И это подводит меня к последнему наставлению. Ты должен пообещать мне никогда не лгать императору.

– Ну разумеется, отец. С чего бы я стал лгать ему?

– Потому что многие именно так и поступают. Чиновникам предписано что-то сделать. Нужно отчитаться. Они хотят доставить удовольствие императору, получить повышение или, по крайней мере, избежать неприятностей. В итоге они говорят императору то, что он хочет услышать. Что-то идет не так, они не выполняют норму, и чиновники отправляют фальшивые отчеты. Это противоречит конфуцианскому принципу, и, если их поймают, император рассердится даже сильнее, чем если бы они изначально сказали правду. Но они это делают. И так по всей империи. – Он вздохнул. – Это наш главный грех.

– Я на такое не пойду.

– Будь правдив просто ради правды. Тогда у тебя будет чистая совесть. Но даже это поможет. Если ты заработаешь репутацию честного чиновника, император будет знать, что тебе можно доверять, и станет продвигать по службе.

– Обещаю, отец.

– Тогда это все.

Шижун взглянул на отца. Неудивительно, что старик одобрил Линя. Оба они были честными людьми одного склада. Миссия наполнила Шижуна тайным страхом перед врагами, которые у него могут появиться. Бесполезно надеяться на какой-либо совет отца относительно того, как преодолеть опасный бюрократический лабиринт. Его отец все это время поддерживал Линя. Что ж, ему остается только надеяться на успех и одобрение императора.

Его отец устал. Он вдруг показался Шижуну дряхлым. Неужели Шижун в последний раз застал отца живым? Его переполняло чувство благодарности и привязанности к старику. А еще чувство вины. Он о многом спросил бы отца, будь у него такая возможность.

– Мы еще побеседуем утром, – пообещал старик и добавил: – Мне нужно кое-что показать тебе, перед тем как ты отправишься в путь.

Шижун проснулся рано. Отец, как он и ожидал, еще спал, а тетя хлопотала на кухне.

– А теперь расскажи, как на самом деле чувствует себя отец, – тихо попросил Шижун.

– Он считает, что болен. Возможно, он ошибается, но готовится умереть. Хочет уйти тихо и быстро. Ничего не ест.

– Чем я могу помочь?

– Ты не можешь вернуть ему жажду жизни. Никто больше не может.

– Но я хочу, чтобы он жил. Мне нужно, чтобы он жил.

– Тогда, может, ты и преуспеешь.

– А ты сама? Ты в порядке?

– Я проживу еще очень долго, – коротко ответила тетя.

Похоже, эта мысль не доставляла ей особого удовольствия.

Появившийся наконец господин Цзян пребывал в восхитительном настроении. Он немного поел вместе с ними, а потом поманил за собой Шижуна:

– Небольшое испытание.

Все детство Шижуна, с тех пор как отец начал обучать его, было полно «небольших испытаний»: диковинки, заумные высказывания, древние мелодии – головоломки, чтобы поддразнить ум и научить Шижуна чему-то неожиданному. На самом деле эти испытания больше напоминали игры. И ни один визит домой не обходился без чего-то подобного.

Господин Цзян вытащил какой-то мешочек из ящика и высыпал содержимое на стол. Раздалось бряцание, и Шижун увидел небольшую кучку обломков костей и черепаховых панцирей.

– Когда в прошлом месяце я ездил в Чжэнчжоу, – сказал отец, – то делал покупки у аптекаря, и тут какой-то крестьянин принес это. – Он улыбнулся. – Хотел продать аптекарю, чтобы их стерли в порошок, а потом продавали снадобье за бешеные деньги. Наверное, это что-то магическое. У крестьянина поля где-то к северу от реки. Сказал, что находит эти кости в земле и там есть еще. Я так понимаю, крестьянин надеялся, что аптекарь сможет продать порошок из костей и заплатит, чтобы он принес еще. Но аптекарь не захотел ничего покупать, и я уговорил его продать кости мне.

– А зачем ты их купил, отец?

– Это твоя загадка. Ты мне скажи. Посмотри на них.

Сначала Шижун не видел ничего интересного. Просто обломки костей, перепачканные землей. Два фрагмента панциря, казалось, подходили друг к другу, однако когда он сложил их, то заметил крошечные царапинки на поверхности. Он поискал и нашел другие отметины. Царапинки были очень аккуратными.

– На костях какие-то письмена. Выглядят немного примитивно.

– Можешь прочесть?

– Не особо.

– Это китайские иероглифы. Я не сомневаюсь. Вот смотри… – Отец ткнул пальцем. – Вот иероглиф «человек», вот «лошадь», а это, должно быть, «вода».

– Думаю, ты прав.

– Это образцы какого-то полностью оформленного письма древнейшего периода[21]. Полагаю, этим костям четыре тысячи лет, а то и больше.

Внезапно Шижуну пришла в голову великолепная идея.

– Ты должен купить еще таких костей, пап. Надо расшифровать их. Ты прославишься!

– То есть мне придется протянуть еще несколько лет? – хихикнул господин Цзян.

– Определенно! Ты должен увидеть, как я завоевал расположение императора, а сам прославиться среди всех ученых. Это твой долг перед предками, – хитро добавил он.

Отец посмотрел на Шижуна с нежностью. Любовь молодых всегда немного эгоистична. Иначе и быть не может. Но его тронула привязанность сына.

– Что ж, – пробормотал он без особой уверенности, – я попробую.

А теперь, как он знал, сыну пора ехать. Шижуну предстоял долгий путь сначала по долине реки до Кайфына, затем по древней дороге до могучей реки Янцзы в трехстах милях к югу. Оттуда еще семьсот миль вниз по течению до побережья. Шижуну повезет, если он доберется до места за пятьдесят дней.

Когда они прощались у ворот дома, Шижун взмолился:

– Пожалуйста, доживи до моего возвращения.

Отец в ответ приказал ему:

– Соблюдай мои заповеди!

Затем господин Цзян и его сестра смотрели вслед Шижуну, пока тот не скрылся из виду.

Через два часа после того, как Шижун уехал, его тетя села за свой письменный стол. Ее брат после короткой прогулки прилег отдохнуть, и теперь она вернулась к делу, которое занимало ее мысли несколько дней до прибытия племянника.

На столе перед ней на большом листе бумаги была изображена сетка гексаграмм. Как и много раз раньше, она попыталась расшифровать их послание.

В этом вся проблема с «Ицзином». Великая книга редко дает четкие ответы. Загадочные слова, пророческие выражения, тайны, которые предстоит разгадать. Все в руках толкователя. Иногда сообщение казалось ясным, но зачастую это не так. Было ли ее толкование относительно будущего племянника последовательным? Ей так казалось. Вот признаки опасности, но не близко. Вот предположения о смерти, неожиданной, но неизбежной. Смерть от воды.

Все так расплывчато.

Она ничего не сказала брату. Или Шижуну. А смысл?

Вечеринка в честь Трейдера проходила просто великолепно. Для начала ему вручили подарок.

– Мы не могли придумать, что тебе подарить, – сказали ему. – А потом кто-то предложил подарить тебе картину. Но какую именно? После дальнейших обсуждений мы решили, что раз ты такой потрясающе красивый парень, то лучше всего подарить тебе твой же портрет!

– Чтобы послать твоей даме сердца! – раздался чей-то голос.

– Надо бы сразу несколько, чтобы хватило для всех девиц, – присоединился еще кто-то. – Но мы не можем себе этого позволить!

– Так что держи! – с гордостью воскликнули друзья.

Разумеется, это была миниатюра. Портреты обычно дарят пожилым, чтобы повесить на стену после ухода на покой, а не молодым парням, у которых жизнь только начинается. Но тем не менее Трейдер был горд. Они выбрали обычную овальную форму. Такие портреты нравятся дамам. Выполнен маслом, рама из слоновой кости. Портрет был написан с такой поразительной реалистичностью и богатством красок, что мог бы принадлежать кисти прославленного Эндрю Робертсона. Не принадлежал, но мог бы. Все сошлись во мнении, что с его бледным лицом и мрачной задумчивостью Трейдер – Байрон китайской торговли.

– Помнишь того художника, которого мы наняли, чтобы сделать зарисовки всех нас для группового портрета? – спросили друзья. – Это был художник-миниатюрист. На самом деле он тогда все время рисовал исключительно тебя.

Трейдер торжественно их поблагодарил. Он и правда был в восторге от подарка. Сказал, что будет хранить портрет всю жизнь в память о хороших днях, проведенных в их компании. Он мог бы и дальше разглагольствовать, но друзья перебили:

– Замолчи уже! Пришло время для песни.

Юный Кросби, маленький рыжеволосый шотландец, сел за рояль.

Он сочинил песню. Ну, если быть точным, в этом ему помогала вся остальная честная компания. Гарстин, Стэндиш, Суон, Джайлз, Хамфрис – балагуры из всех торговых домов. Разумеется, и Чарли Фарли.

Эрнест Рид улыбнулся и неторопливо затянулся сигарой. Американец был крепко сбитым обладателем коротко стриженных волос и густых каштановых усов. Двадцативосьмилетний молодой человек с мудростью сорокалетнего. Отличный гребец. Душа компании. А еще ловелас. Он взглянул на Джона Трейдера:

– Масштабные проводы, Трейдер. Когда уезжаете?

– Через три дня.

– Тогда мы можем увидеться снова. Я собираюсь в Макао, перед тем как отправиться домой.

– Всегда рад хорошей компании, – ответил Джон.

Он не стал расспрашивать американца, чем занимается его контора. Рид из тех людей, которые дозируют сведения о себе, рассказывая что-то, если только захочет и когда захочет.

– Значит, займетесь торговлей с Китаем, – продолжил Рид. – И как вы относитесь к торговле опиумом?