Поначалу они опасались, что мать развалится, как карточный домик. Или растает, как сахарная вата. Так думала Беверли.
Тонкая паутина. Такая красивая и такая непрочная. То ли по невежеству, то ли из тщеславия они полагали, что им удастся ее утешить.
В первые дни она только и делала, что прижимала их к себе. При этом говорила мало. Никаких привычных слов вроде Мы все снова увидимся в раю, хотя чего-то такого они от нее ждали. Так маленький ребенок ждет в утешение привычных слов, лишенных всякого смысла.
Но ее хватало только на то, чтобы пробормотать: Я знаю, я знаю. И еще крепче прижать их к себе.
Думать об Уайти пока рано. Он же где-то рядом с ней. Пока не может ее оставить. Если он при жизни вел себя как босс (эта мысль вызывает у Джессалин улыбку), то он и на том свете останется боссом. Те, кто близко знал Уайти Маккларена, не могут представить его себе другим. Не станет же он пассивно стоять в стороне, пока его обсуждают!
Они всего несколько лет были женаты, когда умер отец Уайти, что стало для него страшным ударом. И молодой жене пришлось приводить его в чувство.
Она сама была в шоке от того, как он горевал, как в нем перемешались печаль и протест.
Любой взрослый превращается в ребенка, когда умирает родитель.
В те дни она убедилась в том, о чем раньше догадывалась: ее муж совсем не такой сильный, каким кажется окружающим, и абсолютно уверенным в себе его не назовешь. Он похож на большое дерево с неглубоко залегающими корнями в мягкой почве – мощные порывы ветра делают его весьма уязвимым.
Уайти держался где-то подле нее. Ему всегда была необходима физическая близость.
Порой это вызывало у нее (легкий) дискомфорт. Но она понимала: такая подсознательная привычка.
Вот и сейчас он отирается рядом. Конечно, он не оставит любимую жену.
Ты же знаешь, как я тебя люблю. И пока мы вместе, я в порядке.
Джон Эрл Маккларен. Родился 19 февраля 1943-го. Умер 29 октября 2010-го.
Свидетельство о смерти. Плотная бумага, одна страница, печать штата Нью-Йорк.
– Вам предстоит неоднократно делать с него копию, миссис Маккларен.
Это станет рефлексом: всякий раз при виде полного имени – Джон Эрл Маккларен – Джессалин вся сжималась.
Каждый сопроводительный документ она должна была заполнить и подписать: «Джессалин Маккларен, супруга».
Сморгнула слезу так, чтобы никто не увидел.
Это ее тайна: все происходящее она не воспринимает как реальность.
Человека, которого она близко знала, звали Уайти, а не Джон Эрл Маккларен.
Никакого Джона Эрла Маккларена не существовало. Родители и родственники называли его Джонни. И в школе так же. А когда волосы у него начали выцветать и приобретать необычный белый оттенок, один из спортивных тренеров окрестил его Уайти, и эта кличка закрепилась среди друзей. И сохранилась на десятилетия.
Джессалин подозревала, что ему самому не очень-то нравилась эта кличка. Он из нее в какой-то момент вырос, как вырос из школьных толстовок и университетских свитерков. Эй, Уайти! – подобный выкрик из проезжающего автомобиля должен был восприниматься скорее как принижающий.
В эру расовой напряженности не самая подходящая кличка для белого человека.
Как, впрочем, и Джонни Эрл.
Уж лучше так: дорогой, дорогуша. Папа, папочка.
Еще долго после его смерти она все никак не могла заставить себя говорить о нем в прошедшем времени. Не могла произнести ушел от нас и тем более умер. В логике ребенка или не до конца проснувшегося человека, которому приснился путаный сон, она стала думать о покойном муже так: его сейчас с нами нет.
Попробуем расшифровать: Уайти сейчас где-то, но (похоже) не здесь.
Она передвигается, как ребенок, который учится ходить. Шажок, остановилась. Ухватилась за что-то.
При этом продолжает успокаивать детей. Они так вымахали, что она с трудом может их обнять. Ребятки, как их называл Уайти.
Они до сих пор не могут понять, как так получилось, что после всех бдений в больнице, после героических усилий больного, после их сплочения в одну команду из-за страхов перед возможным летальным исходом и (преждевременной) радости, что Уайти выздоравливает, их дорогой отец все-таки умер: губительная стафилококковая инфекция поразила сильно ослабленное тело, температура подскочила, все выше и выше, кровяное давление резко упало, аритмия, остановка сердца.
Все произошло ранним вечером на двенадцатый день пребывания Уайти в больнице. В тот самый день, когда уже планировалось переводить его в реабилитационную клинику в Рочестере.
Изменения происходили с необыкновенной быстротой. Горячка охватила больного, как языки пламени. От кожи шел ощутимый жар. Он слабел на глазах. Джессалин взывала о помощи. Он впал в беспамятство, затем потерял сознание.
В тот момент рядом с ним были только жена и Беверли. Но их быстро увели из палаты.
Остальных ждали к вечеру, но когда они приехали, в живых отца уже не застали.
Ей так и не удалось подержать его за руку в момент ухода. В тот момент она не осознала, что Уайти умер. Ей казалось, что это временный кризис.
Глубокий сон. Кома. Так ее заверяли.
Он и не знал, что остался один. Не понимал, что с ним происходит. Ввели трубку. Сердце снова забилось, но жены рядом нет.
Стафилококк так быстро проник в легкие и в кровь, что ни доктор Фридленд, ни главврач Мортон Каплан не успели приехать в больницу.
Даже любимые медсестры, льстившие ему, что такого красавца-пациента у них еще не было, в последние минуты не оказались рядом.
Джессалин заверили, что ее муж не успел понять, что же с ним произошло.
Стафилококк. Пожирающие плоть бактерии. Проникают в легкие. Эффективного антибиотика нет. Остановить их невозможно.
Она гадает, где теперь Уайти. Съежился до размеров булавочной головки, до световой точки в собственном мозгу, а затем и она погасла?
Но что, если она не гаснет, а переходит в какое-то другое состояние, невидимое человеческому глазу?
Отошел в мир иной. Во сне.
Легкая смерть.
Но постойте, ведь ему стало лучше? Его же собирались перевести в терапевтический центр в Рочестере?
Так что, черт побери, произошло с Уайти Макклареном?
Похоже, отец умер, как раз когда Том вернулся домой.
Разворачивайся и поезжай обратно. Других вариантов нет.
