В разговор вмешалась Лорен:
– Что он там делает? Стоит на мелководье?
Все уставились на темный силуэт в пятидесяти футах от них. Не знай они, что там человек, решили бы, что это стервятник или гриф подошел к воде.
– Сегодня он весь вечер вел себя как призрак Гамлета, вы заметили?
– Ты это уже говорила. Разве у Гамлета был призрак? Ты, кажется, путаешь Гамлета с его отцом.
– Он не отходил от мамы. Никому не давал к ней подойти.
– Бедный Вирджил! Для него это стало настоящим ударом…
– Можно подумать, для нас не стало!
– И почему это он «бедный»? Он не любил отца. Просто прилип к маме.
– Вот именно. Прилип к маме. Он будет тянуть из нее все папины деньги, чтобы потом их раздать разным дурацким благотворительным фондам.
– Неправда. Он ничего такого не сделает.
– Но мама такая…
– …глупости…
– …твердая. Настоящий кремень.
– Она его поощряет. Он же как наркоман. Хиппарь-наркоман. А мама его поощряет.
– Нам надо с ней поговорить. Проявить твердость. Надо ей четко объяснить, чего хотел Уайти.
София стояла поодаль, не желая присоединяться к их приватному разговору. А хотелось возразить: Я могла бы снова жить с мамой. И Вирджил тоже. Почему нет?
Вскоре Вирджил бодро к ним вернулся, как тренированная гончая. Глаза его блестели, но прямого контакта он избегал. Возбужденным голосом объявил:
– Я, можно сказать, встретился с духом нашего отца… Он называл эту речку «ручьем». Какое прекрасное тихое место…
На Вирджиле была застегнутая на шее длиннополая кожаная куртка темного цвета, вся мятая, потрескавшаяся, придававшая ему вид православного священника времен Достоевского, столь же страстного, сколь и наивного. Весь его наряд выглядел вызывающе глупо. Как будто все это было приобретено на барахолке.
Не эти ли коричневые вельветовые джинсы он носил еще в школе? Беверли с отвращением поглядела на его ноги в сандалиях: большие пальцы уже почти проделали дырки в темных носках.
Все старались его игнорировать.
– Кто-то останется ночевать с мамой? Могу я.
– И я могу.
– Она не желает, чтобы мы ее «нянчили», сама сказала.
– Переночевать в доме еще не значит «нянчить». Она даже не узнает, поскольку уже наверняка легла.
– Да, но сможет ли она уснуть?
Вопрос бесшумно порхал между ними, как бабочка. Никто из них толком не спал все это время, пока отец лежал в больнице.
– Кажется, она принимает снотворное.
– Еще раз: она не хочет, чтобы мы ее нянчили.
– Для нее это реально?
– По-моему, нет.
Беверли подавила всхлип.
– О господи. Как мама будет дальше жить? Они были женаты сорок лет…
– Послушай… – неуверенно начала София. – Люди умирают каждый день, а их семьи продолжают жить. Как-то.
Вышло не то, о чем она подумала и что хотела сказать.
– Ну, то есть… у мамы много овдовевших подруг. Все они как-то выжили.
Опять не то. София продолжила, стараясь на этот раз быть точной:
– Просто это случилось раньше, чем мы ожидали. И мы оказались… не готовы. В процессе лабораторных экспериментов над животными, которых подвергают стрессу, одни не выдерживают и сразу сдаются, зато другие (срабатывает генетика, и в этом суть экспериментов) постепенно приспосабливаются и выживают… до поры до времени. – София осеклась. Что она такое несет? Похоже, на нее смотрят с ужасом и отвращением. И она закончила, вслепую нащупывая правильный вывод. – У нас не было времени на притирку. И у мамы тоже. Все произошло слишком быстро. Мы-то ждали, что папа поправится.
Прозвучало на редкость разумно! Даже удивительно, что ей удалось так сформулировать, притом что голова шла кругом. Как же ей хотелось, чтобы ее вечно недовольные братья и сестры наконец-то восприняли ее всерьез, а не отмахнулись как от малышки.
(Была ли София девственницей? Беверли и Лорен часто обсуждали эту тему. Первая считала, что да, а вторая, что нет. У каждой были весомые аргументы, только они не убеждали другую сторону.)
(У братьев не было мнения по этому поводу, и они ни с кем не стали бы это обсуждать.)
– Стресс убивает, – мрачно заключила Лорен.
– А Диоген? – подал голос Вирджил, по-прежнему отводя поблескивающие глаза.
– Что – Диоген?
Все надеялись, что он уже забыл, о чем хотел им рассказать. Как бы не так!
Невероятно, но он по глупости произнес слова жестокие, оскорбительные, непростительные, тяжело ранившие старшего брата и сестер:
– У Диогена было правильное отношение к смерти. Мы к ней относимся слишком серьезно. Суетимся без надобности. А ведь тело – всего лишь «материал», который отбрасывается за ненадобностью. В сущности, человеческое тело – это мусор. Диоген объявил: когда он умрет, пусть его тело сбросят с городской стены на съедение падальщикам. – Его неожиданная улыбка хлестнула по лицам, точно холодный влажный ветер.
– Вирджил, побойся Бога…
– Козел. А ну проваливай.
