– Что плохо, Семёнов?
– Плохо, что просто выгнали. Так они при деле были, а сейчас это готовый контингент для организации новых бесчинств. Таких надо на несколько месяцев помещать в исправительное учреждение при городе, определяя на тяжёлые общественные работы от рассвета и до заката, чтобы некогда было дурью заниматься.
– Может быть, ты и прав. Что ещё хотелось сказать. Ситуация нестабильная, с 30 октября 1905 года в губернии введено положение усиленной охраны, а с декабря – военное положение. Войсками заняты вокзалы и телеграф, приостановлено издание оппозиционных газет. Все это тоже повлияло на активность масс. И последнее, самое опасное на сегодняшний момент явление – это крестьянские «беспорядки». Как вы знаете, у крестьян долгие годы накапливалась злоба на помещиков, особенно, если те самодуры. Нужен был толчок, чтобы эта ненависть к «барам» вырвалась наружу. Смелость крестьянам придали волнения учащихся и рабочих в городах. Особые крестьянские «беспорядки» имеют место в Борисоглебском уезде. Здесь было разграблено и сожжено несколько помещичьих имений. Сейчас крестьянские «бунты» перекинулись на всю Тамбовскую губернию. Крестьяне жгут усадьбы помещиков, захватывают их земли, вырубают лес. Уже в губернии разгромлено порядка 300 усадеб.
– Жертвы есть среди помещиков?
– По сообщению полиции больших жертв нет. Крестьяне не убивают, а выкуривают помещиков из деревень – нехай в город переезжают. Конечно, дворяне, покидая свои владения, кричат о помощи и защите их собственности.
Господа жандармы, думайте, как с этим бороться! Я бы всех расстрелял к чёртовой матери, но нельзя. Либеральная общественность поднимет большой шум.
После совещания Дедюлин задержал Ерофеева и меня.
– Алексей Николаевич, я знаю, что ты сторонник решительных мер. Будь объективным, лишней крови не лей.
– Владимир Александрович, я уничтожаю только невменяемых. В губернии российские граждане, причём, доведённые до отчаяния. Так что буду разбираться со всей ответственностью.
– Только не перемудри, до отчаяния там особо никто не доведён. С властью будь осторожнее и обходительнее, помещики – основа порядка в государстве. Иван Борисович, а ты будь любезен, держи руку на пульсе. Помните, это дело на контроле у самого государя.
Батальон в полном составе готовился убыть в Тамбовскую губернию.
– Как будем действовать, Сэм?
– По обстоятельствам, Серж.
В начале февраля 1906 года в губернские правоохранительные органы из столицы пришёл циркуляр о прибытии особого отряда жандармов. Градоначальник собрал своих силовиков на совещание.
– Господа, правительственные войска подавляют восстания, но они вспыхивают снова. Пока от действий армии толку мало, крестьяне уходят в леса, а затем всё начинается с новой силой. К нам присылают жандармский отряд особого назначения. Ничего не могу сказать о нём, и чем он сможет помочь тоже. Говорят, сущие звери. Может быть, они смогут что-то сделать своими варварскими методами. Одним словом, господа, нам приказано обеспечить им полное содействие.
– Когда прибывают?
– Через две недели.
Естественно, в народ просочилась информация о том, что в город прибудет расстрельная команда, которая должна залить кровью заводы и фабрики. Об этом по секрету чиновник сказал жене, та – родственницам, те – всей улице. Так что город чуть приутих, ожидая развития событий.
С целью рекогносцировки ситуации на месте, когда ничто не будет довлеть над отрядом, в город отдельными группами прибыла разведывательная команда в тридцать человек. Все были одеты в гражданскую одежду – типичные служащие, правда, слишком крепкие физически. Вооружены были только пистолетами, ножами и гранатами, то есть оружием, не бросающимся в глаза. Полноценная экипировка и вооружение должны были прибыть с основным отрядом. В первый же день, выйдя прогуляться по центральным площадям Тамбова, послушали митингующих. Лейтмотивом выступлений ораторов была идея о том, что революционные массы не сломить никаким кровопийцам из жандармов.
– Прознали о нас. Кто-то предал?
– Не думаю, что специально. Просто посвящённые разболтали знакомым. Скоро из этого вообще секрета не будет.
На следующий день командиры отряда отправились в местную полицию и жандармерию. Здесь мы представились начальству, и началась бумажная работа. Видя, сколько нас и чем мы занимаемся, они недоуменно пожимали плечами.
– Что-то не похожи они на особый отряд…
– Да и маловато-то их для подавления бунтов, не находите, господа? Может быть, это не те или нас неправильно информировали?
Получив в картотеках жандармского и полицейского управлений интересующую нас информацию о лидерах стачкомов и местных революционных активистах, мной было проведено совещание, на котором определялись примерные задачи каждого подразделения батальона: заброс наблюдателей в народ, использование специалистов по слежке – "топтунов", штурмовые операции.
На следующий день после совещания за председателями стачечных комитетов крупных предприятий было установлено негласное наблюдение. Я привлёк к нему местные кадры из полиции и охранки. Люди наблюдали, отмечая, с кем рабочие встречались, по каким адресам ходили, кто приходил к ним. По мере выявления новых персонажей, снова запрашивали в полиции информацию на этих лиц.
Одновременно, маскируясь под корреспондентов столичных газет, парни отправлялись беседовать с рабочими бастующих предприятий. Мы расспрашивали людей об условиях труда, чем конкретно недовольны люди, кто является наиболее активным защитником рабочего люда, кто подбивает на забастовки, кто какие лозунги предлагает.
Оказалось, что рабочий класс больше упирал на экономические требования: уменьшение рабочего дня, повышение зарплаты, уменьшение штрафов, рассказывал о наиболее сволочных мастерах и управляющих предприятий. Корреспонденты просто так не отпускали работяг, принимаясь выяснять, почему названные мастера или управленцы являются сволочными.
– Товарищи рабочие, я должен объективно дать материал в редакцию, проверенные данные, так сказать, Объясните мне, отчего вы называете мастера Колесникова упырём?
– Так за брак – штраф, за опоздание – штраф, за лишний перекур – штраф, а если придёшь с перегаром, так сразу двойной штраф выписывает. А когда праздновать, как не в воскресенье! Один у нас выходной. Утром-то, известное дело, что с перегаром будешь.
– Василий, а где ваша трудовая инструкция? Там же всё прописано. Получается, что он правильно штрафует за брак и за опоздания. Это вы нарушаете?
– Хм, получается, что так, но он все равно буржуйский прихвостень.
– Хорошо, а как человек, каков этот Колесников. Если попросить помочь или иные вопросы решить?
– Какой? Если совсем уж надо и попросишь, то может и отпустить. Денежкой без процентов помочь может.
– Так зачем же такого снимать?
– Так штрафует нещадно!
– Так нарушаете же!
Были и другие отзывы. Труженицы мануфактуры охотно делились накипевшим.
– Мастер цеха Петриков работниц фабрики за людей не считает, заставляет задерживаться, подставляет передовиков, чтобы те штрафы платили.
– А чего так?
– Есть у него любимчики, да кумушки, кто деньгами с ним делится. Вот им он приписывает то, что они не делали, а у честных работниц изделия бракует и отбирает. В день получки работниц поборами обкладывает, то на ремонт цеха, то на покраску станков. Но ничего не ремонтируется и не красится.
В разговор вступала другая работница.
– Сил нет работать по 12 часов. Дома дети, мужья, дела по хозяйству, а на этой фабрике вся жизнь проходит. Вы это пропишите в вашей газете, чтобы царь–батюшка узнал. Может быть, поможет.
– Согласен, тяжко вам работать. А против царя чего бунтуете?
– Так это нам того, программу действий дали!
– А кто же автор такой программы?
– Председатель нашего стачечного комитета, старший рабочий Матвей Митрохин, и пришлый, товарищ Обраменко. Тот настоящий революционер.
– Спасибо, барышни, будем разбираться. Ух, на всю страну распишем о ваших чаяниях.
Собирали информацию и на владельцев фабрик. По отзывам рабочих и служащих одни были вменяемыми хозяевами, другие – жадными самодурами. Выяснив первичную информацию по нашим будущим клиентам, я, Серж, Блондин, Джек, Таран во главе боевых групп шли на профилактическую беседу. В зависимости от собранных данных и первичных наблюдений, вырабатывался разный подход к построению беседы. Группа людей в штатском приходила домой в гости к фабрикантам, тыкая прислуге в нос жандармским удостоверением. Нас пропускали, мы встречались с фабрикантами, и начинался деловой разговор.
– Господин Чернышевич?
