– Нур, ты милиционер. У тебя искать не будут. И думать на тебя не будут.
– Что в сумке?
– Неважно.
– Важно. Они мне потом предъявят, что что-то пропало, и что я говорить должен буду? Твоим серьезным людям.
– Короче так, – Литовец сунул руку в карман, что-то незаметно достал, а затем отправил в карман темных джинсов Нуреева. – Это аванс. Просто сделай, как просят. Ничего такого в этом нет. Там же адрес, откуда надо будет забрать сумку.
– Но я живу в коммуналке. Там сумку украсть легче, чем на вокзале.
– Ай, ну мне тебя что ли учить? – Засмеявшись, хлопнул друга по плечу Литовец. – Спрячь у подружки своей. Что, я не знаю, что ты к Галеевской жене свою тюбетейку пристроил?
– Рот закрой. – Затушив окурок, проскрипел зубами Нуреев. – У нее прятать не буду, там ребенок – опасно. И вообще гнилая какая-то тема. Странная. Очень.
– Тогда деньги верни, – пожал плечами Литовец.
Нуреев потрогал теплыми руками уже замерзшие, красные уши и извлек из кармана тугую пачку банкнот. Доллары. Здесь хватит надолго. И на лечение матери Хузиной, и на еду, и даже на подарки девочке. Риск. Но надо-то что? Всего лишь охранять сумку пару дней. Но ведь подвох! Это же все не просто так. Скатываться на преступную дорожку? А как еще заработать такие легкие, по сути, деньги? А, Нуреев?
– Черт с тобой, – согрев дыханием руки, кивнул молодой человек. – Когда и где забрать?
– Молодец, я в тебе не сомневался! Там в записке все указано, – приняв стакан с теплым чаем у повара из ларька, сообщил Литовец. – На свадьбу когда позовешь?
– Как только – так сразу, – не пожимая руку другу, Нуреев резко развернулся и зашагал к машине, чавкая по грязи когда-то белыми кедами. Литовец лишь усмехнулся, довольно цокнув язычком. Лишь стоявшая недалеко девушка в черной куртке с капюшоном нервно облизала губы и тревожным взглядом проводила постепенно исчезающий из виду силуэт почти бывшего милиционера.
***
Год 2010.
— И что было в сумке? — Поднял голову на Садыкову Андрей, помешивая палочкой уже почти остывший капучино. — Это действительно похоже на шутку. Такие деньги за хранение? Бред какой-то!
— Бред, — кивнула Ляля, откидываясь на спинку плетеного кресла в безлюдном вечернем кафе. — Так оно и вышло. Нуреев же не дурак был — милиционер. Честный милиционер! Вот смешно, да? — Устало улыбнулась она. — Шучу я! От этой сумки и начались проблемы… Мы вообще случайно оказались втянуты во все это. Я и правду-то узнала только спустя очень много лет. Понимаете, здесь же территория богата на… исторические события. Войны там, революции… И добра в земле лежит очень много. Но в Союзе это все копать не разрешали, даже металлоискатели, по-моему, были только у военных. А в 90-е – разрешили. И аппараты появились у всех. И копать начали все, кому не лень. Была история. Мужчина у себя нашел клад. Прям в огороде, представляете? Серьезно, я не шучу. И как честный советский человек отнес его куда надо, получив свои деньги. А потом случайно узнал, сколько мог выручить, просто продав драгоценности. Узнал и от шока застрелился. Но на этом все не закончилось. Кто-то подумал, что он сдал не все и пришел к нему грабить. Ничего не нашли, но обнаружили сестру, которая ничего не знала. Пытали ее, пытали, а потом просто убили. Вот так начиналась эра…
— «Черных копателей», — закончил за нее Могучих. — Так вот откуда пошел тот знаменитый процесс над копателями. Вот они, корни-то…— Именно, — кивнула Ляля. — Повторюсь. Копать стали все, кому не лень. Появился гигантский черный рынок, на котором крутились сумасшедшие деньги. Колоссальные средства! Конечно, на этих деньгах появилась кровь, много крови. Никто не заботился о сохранении ценного исторического слоя в земле. Никого ничего не волновало, кроме денег.
— Так, — нахмурился Андрей. — Давайте по порядку. Значит, в сумке были какие-то драгоценности. Нуреев должен был принять ее и где-то хранить. Но вы-то тут причем? Он же не стал ее хранить у вас. Или стал?
— У этой истории много ниток, — усмехнулась Садыкова. — Вы даже не представляете, насколько все было запутано.
***
Год 1995.
Хмуро взглянув на обшарпанную деревянную дверь, Ксения выдохнула. Там же все как обычно. Как же туда не хочется, господи, но куда идти-то? Она же знает заранее, что будет. Сейчас войдет, закроет дверь. Щелкнет замок. Ее сразу встретит затхлый запах давно не проветриваемого помещения. Запах старой мебели и алкоголя, отцовской мази. У него больные ноги, постоянно жалуется. Она снимет кеды, закинет в угол, услышит шум телевизора. Отец наверняка будет спать на диване, голова на груди, в руке – пульт. В квартире будет темно, ибо он уснул, когда еще было светло, потом стемнело, а свет папа не включил: спал. Она осторожно поправит под ним подушку. Он плохой? Нет, такой, какой есть. Им бы с мамой никогда не сходиться: страшно разные. Ксения его любит, хотя даже отчасти близких отношений у них никогда не было. Она тихо пройдет в свою комнату, кинет сумку на кровать и сядет, обхватив голову руками.
Гул. Непрекращающийся гул в голове. Это все надоело. Эта квартира. Этот запах. Сама себе надоела. Своими злыми мыслями. Обидами. А как еще? Обстановка вокруг давит. Веселиться? Да охота удавиться, какое веселье? Поговорить не с кем, высказаться некому, поплакаться некому. Беда в том, что злобе в ней есть место, а добру – нет. Ему просто неоткуда взяться.
Хлопнула входная дверь, и девушка еще крепче обхватила голову, до боли зажмурившись. Нет, пожалуйста! Просто пройди к себе в комнату! Просто иди на кухню и что-то съешь. Пожалуйста, не надо сегодня нотаций! Не надо сегодня скандалов! Криков… Они так надоели, мама! Это невыносимо! Мама, мамочка! Ты же такая умничка… Добрая, красивая… Мудрая… Прошу тебя! Не заставляй тебя ненавидеть, мама! Я же так тебя люблю! Всем сердцем! Как ребенок… Маленький ребенок, для которого мама – это целый мир. Вселенная… Не надо криков, мамочка!
Мама – это же свет дома, да…? Душа…? Когда она приходит, все оживает…? Ведь так…?
«Господи, опять в темноте сидят», – проворчала мама, щелкая включателями. —«Андрей! Андрей, ты спишь, что ли…? Господи… Ксения! Ксеня!»
Еще можно завалить вход предметами, чтобы она не вошла. Или прыгнуть в окно. Но тут первый этаж – ничего особо не изменится в жизни. Ксеня, ты нормальная вообще? Ты не хочешь видеть мать? Самого родного человека? Нормальная. Они перестали понимать друг друга очень давно.
– И чего мы сидим? – Резко распахнув дверь комнаты, застыла на пороге мама. Даже серое пальто не сняла. – Мать пришла с работы, устала, никто даже чайник не поставил! Один спит! Вторая сидит! Мне одной что ли здесь что-то надо?! А?!
Она красивая. Большие, горящие глаза. Высокая. Осиная талия. Волосы золотистые, во французскую косичку убранные. Стоит такая, руки в бока. Возможно, надо было сказать: «Мы тебя очень любим, мама. Прости нас. Сейчас все сделаем, покушать приготовим, чай поставим, потом сядем и телевизор посмотрим. Не сердись. Ты у нас самая лучшая». Но таких отношений не было, пожалуй, никогда. Никаких душевных разговоров, смеха, посиделок. Мать было трудно в этом винить, ибо она тащила семью на себе и говорить ей банально было некогда. Видеть каждый день одно и то же – спящего на диване мужа, который недавно остался без работы и вполне был этим доволен, – до смерти надоело. Нервная, как струна, натянутая атмосфера в доме – надоела. Да и не была мама никогда разговорчивой. С ней в детстве не говорили, объяснила как-то она. И какое тут может быть понимание?
– Бардак… – схватилась за голову мама и вдруг взвизгнула так, что Ксения подскочила на кровати, а в голове пронзительно зазвенело, будто напополам разрубили. – Ты меня слышишь вообще?! А?! Ты слышишь меня?! Я с кем разговариваю?! Что ты расселась, что вы все тут расселись?! – Она подскочила к спящему отцу, схватила подушку и со всей мочи огрела его по лицу. Тот испуганно вскочил, сонно озираясь по сторонам. – Как вы мне надоели, сволочи!!! Как я устала от вас!!! – Голос дрогнул, кажется, она сейчас расплачется. – Ненавижу!!!
– Я люблю тебя, мама… – прошептала, не поднимая головы, девушка.
– Чего?! – Подошла к девушке мать и склонила раскрасневшееся от криков лицо. – Что ты сказала?!
– Прости. – Ксения поднялась, взяв в руки сумку, и прошла к двери. – Прости, что мы портим тебе жизнь… Мы… Я не хотела, правда. Я плохая дочь, прости. – Не глядя на отца, девушка дошла до порога, нырнула в кеды и вышла из дома. Мать так и осталась ошарашено стоять у кровати, глядя округлившимися глазами в одну точку.
***
На улице уже стемнело, в окнах зажегся свет. Двор, пустынный, местами с густыми зарослями высокой травы, местами с проплешинами земли, осветили редкие фонари. Кроме пары турников, асфальтовой площадки и пары каменных лавочек здесь ничего не было. Основная площадка – тот самый детский дом с хлипкой оградой и деревьями рябины. Плоды в детстве использовали как пули: брали бутылку, отрезали горлышко, натягивали напальчник и стреляли ягодами друг в друга. Потом выросли и разбрелись кто куда, в основном – по подъездам. На углу двора чернели два гаража, которые чуть не спалили в детстве. Была такая забава – поджигать тополиный пух. Так вот один такой горящий снаряд залетел в окошко гаража и чудом все не уничтожил. Нарушителя поймали за ухо и чуть не казнили. Для Ксении тогда все обошлось.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
