Уэллс. Горький ветер

До моего появления Гэрберт не пользовался услугами помощника достаточно долго. Мой предшественник – Чарльз Стросс, бывший полицейский, который устроился на службу к Гэрберту и долгие годы был его правой рукой. При нем Уэллс начал эксперименты с невидимостью и добился определенных успехов, пока трагедия, произошедшая в его лаборатории, не остановила работу по этому направлению. Подробностями произошедшего Уэллс не торопился делиться. Другое дело Штраус. После полного бокала «Медока» он закатил глаза и с наслаждением предался воспоминаниям.

Стросс проработал у Уэллса три года, и Гэрберт был им очень доволен. Но потом случилось несчастье. Во время экспериментов с очередной формулой эликсира невидимости Стросс испытал ее на себе. Штраус при этом не присутствовал, поэтому не мог однозначно сказать, было ли это сделано специально или произошло случайно. Но Стросс стал человеком-невидимкой. Уэллс хотел добиться контролируемого эффекта невидимости, но в результате Чарльз стал полностью и необратимо невидимым. Это сильно испугало его, и, погрузившись в ужас, он разгромил лабораторию, после чего скрылся на улицах Лондона.

Какое-то время Чарльз пропадал на улицах, пока Гэрберт приводил лабораторию в порядок, закупал уничтоженное оборудование и препараты. О тех днях, что Стросс провел, погруженный в безумие, на улицах Лондона, он не сильно распространялся. Для него дни эти были рассеяны в тумане беспамятства.

Штраус же заверил, что он сильно накуролесил за то время, что пропадал. Никаких страшных преступлений он не совершил, иначе Уэллсу пришлось бы за это нести ответственность, но похулиганил знатно.

В соседних районах пропадали вещи, люди чувствовали в своем доме чужое присутствие. В доме госпожи Кюн он за какой-то надобностью переставил всю мебель, так что когда утром она спустилась в столовую, чтобы позавтракать, то обнаружила, что все стулья расставлены вдоль стен, а стол разобран на запчасти и сложен по центру комнаты в виде костра. У полковника Сэнжджера вытащил всю одежду из платяных шкафов и сложил на лужайке перед домом, так что утром, когда домашние проснулись и захотели одеться, им пришлось в одном неглиже идти стыдливо на улицу. В доме барона фон Арнима красной краской на стене в гостиной нарисовал изображение плачущего клоуна, настолько страшного, что, когда дети утром увидели его, сильно напугались, и им потребовалась врачебная помощь.

Все свои проделки Чарльз совершал по ночам, днем же где-то отсыпался, причем он не мог сказать, где именно. Когда Уэллс спрашивал Стросса, зачем он совершал все эти хулиганские действия и какие цели преследовал, Чарльз не мог ответить. Он ничего не помнил. Воспоминания его начинались с того момента, когда он очнулся голый на куче какого-то мусора в тупике за ирландским пабом. Когда он вышел на улицу и обратился к подвыпившему прохожему с просьбой о помощи, то сильно удивился и огорчился реакции. Вместо того чтобы одолжить ему небольшую сумму денег, чтобы Чарльз мог добраться на извозчике до дома, прохожий испугался, намочил штаны от страха и припустил со всех ног прочь по улице, крича что-то о привидениях. Чарльзу стало обидно из-за такой реакции на него, но потом он убедил себя в том, что это чрезмерное возлияние так подействовало на человека, и перестал на него обижаться. Но после того, как его обращение произвело подобный эффект у еще нескольких людей, в том числе и трезвых, и женского пола, Стросс задумался – вероятно, с ним что-то не так. Да, голый человек на улице зрелище неприятное, но все же не ужасное, не способное вызвать панический ужас. Да и полицейские должны были заинтересоваться его персоной, но они не обращали на него внимания, а когда он попробовал с ними заговорить, обратились в бегство. Только после того, как он увидел себя в витрине, вернее будет сказать, не увидел себя вовсе, Чарльз вспомнил об эксперименте и о своей неудаче – он стал невидимым.

Стросс вернулся к Уэллсу. Все попытки исправить ситуацию, сделав его вновь видимым, не увенчались успехом. К сожалению, процесс оказался необратим. Нельзя употреблять экспериментальные препараты не будучи уверенным в конечном результате. Стросс ушел от Уэллса разочарованным. Постепенно он научился жить с даром невидимости, даже вернулся на службу в полицию, где занял должность старшего инспектора по особым поручениям. Руководители Скотленд-Ярда решили, что человек-невидимка на службе полиции может быть очень полезным, но не афишировали этот факт. А если какой-нибудь ушлый репортер, пронюхав что-то, писал статью в газетенку, всячески отрицали, угрожая судебными исками за клевету. Уэллс не оставлял надежды вернуть Чарльзу Строссу видимость, но пока это привело только к эффекту мерцания, который Гэрберт пытался взять под контроль. Конечно, сейчас Уэллс научился делать эффект невидимости обратимым и временным, но он не мог исправить ошибку, допущенную на ранних стадиях работы.

Чарли Чаплин сидел в кресле, положив ногу на ногу, и поигрывал тросточкой. Взгляд его становился все более рассеянным и скучающим. Он смотрел на то, как Уэллс смешивал какие-то препараты в колбах, доводил их до кипения, но меняющие цвет жидкости его не заинтересовали. Он ожидал волшебства, сказочности, но вместо этого погрузился в будни химической лаборатории. Я видел это, но ничем не мог помочь актеру. Привыкший к фонтану эмоций и водовороту событий, что всегда царили вокруг него, Чарли явно загрустил. Я начал гадать, сколько времени он еще продержится, прежде чем, сославшись на неотложные дела, о которых он неожиданно вспомнил, не откланяется. Но тут Уэллс снял с подставки колбу, взболтал жидкость и перелил ее через воронку во флакон с разбрызгивателем. Делал он это предельно аккуратно, стараясь не пролить ни одной капли, но все-таки одна попала на стол, и тут же то ли прожгла в нем дырку, то ли сделала крохотный фрагмент стола невидимым. Уэллс взял в руки разбрызгиватель с синей полосой вокруг флакона и прыснул на стол. Тут же круглое прозрачное пятно исчезло, стол вновь стал целым. На флакон с перелитой жидкостью Уэллс наклеил красную полоску.

– Итак. У меня в руках два флакона. С красной полоской – эликсир невидимости. С синей полоской – нейтрализатор. Это пробные образцы. Заказанные вами материалы я подготовлю и перешлю пароходом. А сейчас мы можем провести простейшие эксперименты.

– Разрешите вопрос. Вы пролили каплю на стол, и в месте падения капли он стал невидимым. Но в то же время сам флакон и воронка, через которую вы лили, невидимыми не стали. Почему? – спросил Чаплин.

– Все мое оборудование обработано нейтрализатором, поэтому оно сохраняет видимость при любых условиях. Иначе я очень быстро стал бы работать в невидимой лаборатории, да и сам бы скоро стал человеком-невидимкой, – ответил Уэллс.

– Блестяще. Разрешите попробовать?

Чаплин встал и протянул руку за флаконом с красным маркером. Уэллс отдал его, не сказав ни слова. Я удивился, не в характере Гэрберта было выпускать эксперимент из своих рук. Но он, вероятно, сильно уважал мистера Чаплина, или тот хорошо платил ему так, что он целиком и полностью доверил ему препарат. Чарли внимательно осмотрел его со всех сторон, поднес к лицу и зачем-то понюхал, после чего поинтересовался:

– Есть ли какие-то побочные эффекты?

– Нет, – ответил Уэллс.

Все побочные эффекты, которые наблюдались ранее, он устранил. Так что теперь эликсир был полностью безвреден для принимающего, чего нельзя было сказать об окружающих. В неумелых или злостных руках он мог наделать неприятностей, достаточно вспомнить похождения Чарльза Стросса, пропавшие из его памяти.

Чаплин неожиданно распылил жидкость на левую руку, в которой держал трость, и с любопытством наблюдал за тем, как она таяла в воздухе. Вскоре трость просто висела самостоятельно в пространстве, отделенная от тела видимой пустотой. Чарли довольно рассмеялся. Закрутил трость в воздухе и прошелся по лаборатории своей знаменитой походкой.

– Давайте придумаем что-нибудь, – предложил он.

В этот момент дверь лабораторного шкафа открылась и из него показалась Миледи. Кошка выгнула спину, протяжно зевнула и неодобрительно посмотрела на однорукого Чаплина. Я мог поклясться, что Миледи в шкафу до этого не было. Я доставал из него посуду для опытов, и ничего мяукающего там не наблюдалось. Но это нисколько не напрягало кошку. Она подошла к Чаплину, потерлась о его ногу и вышла из лаборатории, явно направляясь на кухню, где добрый Штраус ее накормит.

– А может, сделаем невидимой кошку? – задорно предложил Чаплин.

– Думаю, из этого ничего не получится. Вы ее не поймаете, – возразил Уэллс.

Было видно, что Чаплину не терпится поэкспериментировать с эликсиром, устроить какое-нибудь представление, но в голову ничего хорошего не шло. У меня появилось предчувствие неприятностей, которые мог принести эликсир в неумелых руках, но Уэллса этот аспект почему-то не напрягал.

Чаплин опрыскал руку нейтрализатором, вернув ей утраченную видимость. Остался доволен этим экспериментом, но его жажда приключений оказалась не удовлетворена. Рассеянный взгляд блуждал по стенам лаборатории, где ему явно не хватало полета фантазии, поэтому он решил расправить крылья на улице, о чем заявил Уэллсу. Гэрберт попробовал было возразить, соседи явно будут недовольны, если у них под окнами будут развлекаться джентльмены, делая разные предметы невидимыми, но Чарли не слушал его. Жажда поиграть с новой игрушкой овладела им. Тогда Гэрберт предложил ему совершить небольшую прогулку до загородного имения «Стрекоза» в деревеньке Апшир, где можно было безопасно экспериментировать с препаратами.

Штраусу не понравилась идея загородной поездки, но у него не было выбора, поэтому он оставил все свои текущие дела, оделся по-походному и вывел из гаража автомобиль. Чаплин и я заняли места на заднем сиденье. Уэллс расположился рядом со Штраусом, который уверенно вырулил с подъездной дорожки и взял курс на восток.

Поездка заняла немного времени. Штраус гнал автомобиль на высокой скорости, то ли мечтал выбросить нас в первый попавшийся кювет, то ли торопился избавиться от ненавистного руля, а для этого старался достичь в кратчайший срок конечной точки маршрута. Все это время Чарли Чаплин развлекал нас историями из жизни кинематографа, а также делился своими планами на будущее. Чарли задумал снять фильм о человеке-невидимке, но не в комедийном ключе, в котором его привыкли видеть зрители, а в жанре социальной трагедии. Для этого ему и требовался реквизит, который он заказал у Уэллса. Откуда за океаном знают о разработках Гэрберта, он сказать не мог. Он услышал об этом от своего ассистента, а идеей этого фильма он горел уже несколько лет, но не знал, как правильно реализовать ее. Он множество раз писал сценарий и переписывал его, отправляя предыдущую версию в мусорную корзину. Идея невидимого человека очень хорошо ложилась на его образ Бродяги. Теперь же у него появился инструмент для реализации задуманного проекта. Чаплин был чрезвычайно доволен этим, и ему не терпелось поэкспериментировать с эликсирами.

Поездка закончилась на подъездной дорожке «Стрекозы». Чаплин вышел из машины, взмахнул тросточкой и зашагал к дому, хищно осматриваясь по сторонам. Цепким взглядом он высматривал, что бы такое опрыскать, чтобы сделать невидимым. По пути ему попался почтовый ящик, который деревенский почтальон ежедневно заполнял корреспонденцией. Недолго думая, Чаплин опрыскал его, и ящик растворился в воздухе. Лишь палка-основание продолжала стоять. А я задумался о том, что, несмотря на свой статус знаменитости, Чарли Чаплин остался, в сущности, тем же ребенком, мальчуганом, которому свойственна тяга к простым шалостям.

– Корреспонденцию сегодня уже привозили? – спросил Уэллс, выходя из машины.

Штраус взглянул на часы и ответил:

– Может и да, а может и нет. Наш почтальон никогда не славился пунктуальностью.

Мы направились вслед за Чаплиным, который снова хищно осматривался по сторонам в поисках того, что еще можно сделать невидимым. Уэллс начал уже опасаться за сохранность своего имущества и, судя по нахмуренным бровям и встопорщенным в возмущении усам, уже подсчитывал прибыль от заказа Чаплина и убытки от его возможных экспериментов.

Уэллс отпер дом, и мы вошли внутрь. В течение часа Чарли Чаплин расхаживал по дому, опрыскивая все вокруг.

Я старательно запоминал места, чтобы потом не забыть и не пропустить что-либо из мебели, но вскоре почувствовал, что не справляюсь с этой задачей. Уэллс, заметив мое замешательство, сказал, чтобы я не тратил время попусту, поскольку у него на всякий подобный случай составлен подробный план каждого его дома. Так что по нему будет легко восстановить прежний облик усадьбы. Чаплин играл с невидимостью, как со своей ролью на кинематографической площадке, полностью отдаваясь процессу.

Неожиданно он остановился, повернулся и, нахмурившись, сказал:

– Позвольте дать вам совет, Уэллс.

– Буду премного благодарен.

– Фиксируйте все ваши эксперименты на кинопленку. Я пришлю вам хороший киноаппарат. Ваши записи станут достоянием истории. К тому же вы сможете пересматривать их, чтобы увидеть и утвердиться в правильности пути. Или, наоборот, увидеть свои ошибки.

Я обрадовался. Киноаппарат стоил больших денег, да и в свободной продаже его не было. Так что Чаплин реализовывал мечту Уэллса, о которой он так часто говорил мне.

Мой взгляд скользнул мимо окна, и я увидел на подъездной дорожке деревенского почтальона – Джона Уотсона. Он стоял перед деревянным столбиком, который ранее завершался почтовым ящиком. Но теперь его не было, и Уотсон не знал, что с этим делать. Он с умным видом осматривал место, где раньше был почтовый ящик, потом протянул руку и попытался потрогать палку-основание. Наткнулся на что-то, что на ощупь напоминало почтовый ящик, только невидимый, тут же отдернул руку, будто получил сильный ожог. Отчего-то затряс ею в воздухе и испуганно уставился на палку-основание, над которой ничего не было.

Я обратил внимание Чаплина на страдания почтальона, и он с жадным интересом стал наблюдать за ним. Казалось, он впитывал все, что видит, запоминал каждое движение, каждый жест и мимику лица, повторяя при этом беззвучно все, что запомнил. Так я увидел, как великий актер собирал свои роли, готовился к ним. Наблюдая мир, он запоминал его, чтобы потом, переработав, выплеснуть на киноэкран в новой картине.

Почтальон еще долго кружил вокруг ящика, пытаясь сообразить, почему он его не видит и есть ли вообще этот ящик. Наконец ему надоели эти танцы вокруг шеста, он снял фуражку, утер пот со лба и, почесав голову, вернул фуражку на место. Он вытащил из сумки конверт и попытался положить сверху палки-основания. Конверт, оказавшись на крышке невидимого почтового ящика, повис в воздухе, чем изрядно напугал суеверного почтальона. Он осенил себя крестом, бросился со всех ног к велосипеду и вскоре уже крутил педали, только направлялся не дальше по маршруту, а в сторону храма, где служил глава местной общины преподобный Дэймонд О’Рэйли.

– Что-то мне подсказывает, что у нас скоро могут появиться нежелательные гости, – сказал я.

Но Уэллса это, казалось, совершенно не волновало, хотя с преподобным у него были традиционно натянутые отношения. О’Рэйли не нравилась деятельность Уэллса, в особенности он не любил, когда он занимался экспериментами в «Стрекозе».

– О чем же ваше кино? – спросил Уэллс.

– Если вкратце, то о простом человеке. Бродяге. Он пытается найти свое счастье, выстроить жизнь, но его никто не замечает. Он бедный несчастный человек, слишком маленький и незначимый. Он пытается устроиться на работу, сначала на одно место, потом на другое, но везде он не нужен, и тогда он поступает на работу на конвейер Форда. Но он там всего лишь винтик, незначимый и незаметный. Он начинает таять. Сначала становится невидимой кисть одной руки, потом другой. Рабочие ему сочувствуют, рекомендуют обратиться к врачу, но у него нет денег на врача, а заводская страховка не покрывает такой случай. К тому же он боится, что, если начальство узнает о том, что у него кисти невидимые, уволит его без выходного пособия как не имеющего возможности выполнять свои рабочие функции из-за физического дефекта. И он начинает прятать руки, надевает перчатки, во время работы они сильно мешают, и он боится уже потерять руки по-настоящему. В личной жизни тоже не складывается. Девушка, увидев, что у него нет кистей рук, уходит от него. В общем, полная безнадежность. И вот когда он уже смиряется с этим дефектом, у него пропадают руки полностью. Только одежда спасает его от того, чтобы не вылететь с работы. Постепенно он весь растаивает. Полностью невидимый, он кутается в большое количество одежды, чтобы создавать иллюзию видимости. Потому что потерять работу – смерти подобно. Но вот он достигает последней ступеньки отчаянья, он уже не хочет жить. Во время работы он скидывает с себя всю одежду, становится полностью невидимым и продолжает работать. И, о чудо, руководство даже не замечает того, что у них за станком работает невидимка. Он продолжает исправно получать чек с зарплатой, утром с приходом на работу отмечает рабочий талон, вечером отмечает уход. И всех все устраивает. Работа делается, а кто ее делает, всем все равно. Таким образом, Бродяга становится не только невидимым духовно, поскольку его как личность и так никто не замечает, но и невидимым физически. И будет яркий финал, правда какой, я пока не решил.

Мы не стали дожидаться разгневанной толпы деревенских жителей с факелами, вилами и с требованиями сжечь «Стрекозу» вместе с ее богохульными обитателями. Чаплин порывался залить особняк нейтрализатором, чтобы восстановить прежний облик, но Уэллс пообещал, что справится с этим самостоятельно в следующий свой приезд. Разве что почтовый ящик лучше всего сделать видимым.

Представляю я глаза почтальона, когда он увидит ящик на месте. Интересно, поверит ли в его россказни преподобный. Но оставаться и проверять совсем не хотелось. С этих религиозных фанатиков станется сначала поджечь костер, а потом уже разбираться, кто прав, кто виноват.

Мы покинули «Стрекозу» в приподнятом настроении. Чаплин пригласил нас на прием, который должен был состояться на будущий день в одном из высоких собраний. Прием был закрытым мероприятием, строго по приглашениям. Чаплин не очень хотел афишировать свой приезд в Лондон, поскольку он носил краткосрочный характер.

Чаплин одобрил изобретение Уэллса, поторопил с поставкой давно ожидаемой партии продукции и обещал упомянуть в титрах фильма. Гэрберт сдержанно благодарил и просил этого не делать. Я недоумевал от его скромности. Ведь такая рекомендация от самого Чаплина могла позволить Уэллсу заработать.

При въезде в город, первое, что бросилось мне в глаза, – мальчишки-разносчики газет, торгующие экстренным выпуском с броским заголовком:

«Новая жертва Потрошителя»