Немая пуля

Мы не успели пройти дальше первого театра, как Кеннеди хлопнул меня по спине.

– Клянусь Джорджем, Джеймсон, она, конечно, актриса.

– Кто это? Что с тобой, Кеннеди? Ты с ума сошел?

– Рыжеволосая особа – она, должно быть, актриса. Разве ты не помнишь рыжеволосую главную героиню в "Безумствах" – девушку, которая поет ту песню о "Мэри, Мэри, совсем наоборот"? Ее сценическое имя, ты знаешь, Фиби Ла Нейдж. Что ж, если в этом деле замешана она, то я не думаю, что она будет играть сегодня вечером. Давай спросим в кассе.

Она не играла, но какое это имело отношение к чему-то конкретному, я не мог понять, и я так и сказал.

– Ну, Уолтер, ты бы никогда не стал детективом. Тебе не хватает интуиции. Иногда мне кажется, что мне тоже ее недостаточно. Почему я не подумал об этом раньше? Разве ты не знаешь, что она жена Адольфуса Гессе, самого заядлого игрока в акции в Системе? Да ведь мне нужно было только сложить два и два, и все это вспыхнуло передо мной в одно мгновение. Разве это не хорошая гипотеза, что она – рыжеволосая женщина в этом деле, инструмент Системы, в которую так сильно вовлечен ее муж? Мне придется добавить ее в свой список подозреваемых.

– Что, ты же не думаешь, что это она стреляла? – спросил я, наполовину надеясь на его одобрительный кивок.

– Что ж, – сухо ответил он, – нельзя позволять какой-либо предвзятой гипотезе стоять между мной и истиной. Я уже сделал предположение обо всем этом. Это может быть правильно, а может и нет. Во всяком случае, она в него впишется. И если это неправильно, я должен быть готов сделать новое предположение, вот и все.

Когда мы вернулись в лабораторию, там был человек инспектора Райли, нетерпеливо ожидавший Кеннеди.

– Тебе повезло? – спросил Кеннеди.

– У меня есть список покупателей такого револьвера, – сказал он. – Мы побывали в каждом магазине спортивных товаров и оружия в городе, который купил их на фабрике, и я мог бы наложить руки почти на каждое из этих видов оружия за двадцать четыре часа – при условии, конечно, что они не были спрятаны или уничтожены.

– Почти все недостаточно хорошо, – сказал Кеннеди. – Нужно все, если только…

– Это имя есть в списке, – хрипло прошептал Райли.

– О, тогда все в порядке, – ответил Кеннеди, просияв. – Райли, я скажу, что ты просто чудо, как ты умеешь использовать организацию для выяснения таких вещей. Есть еще одна вещь, которую я хочу, чтобы ты сделал. Мне нужен образец почтовой бумаги с личного стола каждого из этих людей.

Он протянул полицейскому список своих 9 “подозреваемых”, как он их назвал. В него вошли почти все, упомянутые в деле.

Райли с сомнением изучил список и задумчиво почесал подбородок.

– Это трудный вопрос, мистер Кеннеди, сэр. Видите ли, это значит попасть в такое множество разных домов и квартир. Вы не хотите делать это с помощью ордера, не так ли, сэр? Конечно, нет. Хорошо, тогда как мы сможем войти?

– Ты и сам довольно симпатичный парень, Райли, – сказал Кеннеди. – Я думаю, что ты мог бы развлечь горничную, если это необходимо. В любом случае, ты можешь попросить этого парня, дежурного, сделать это – если его еще не нашли на кухне. Ну, я вижу дюжину способов заполучить бумагу.

– О, это я – покоритель леди, сэр, – ухмыльнулся Райли. – Я просто Бларни Стоун, когда выхожу на работу такого рода. Конечно, я принесу вам кое-что утром.

– Принеси мне то, что ты получишь, первым делом утром, даже если ты добудешь всего несколько образцов, – сказал Кеннеди, когда Райли ушел, поправляя галстук и вытирая шляпу о рукав.

– А теперь, Уолтер, ты тоже должен извинить меня сегодня вечером, – сказал Крейг. – У меня много дел, и я не поднимусь в нашу квартиру до очень позднего или раннего утра. Но я уверен, что вцепился мертвой хваткой в эту тайну. Если я получу эти бумаги от Райли завтра вовремя, я приглашу тебя и еще нескольких человек на грандиозную демонстрацию здесь завтра вечером. Не забывай. Оставь весь вечер свободным. Это будет грандиозная история.

Лаборатория Кеннеди была ярко освещена, когда я пришел рано вечером на следующий день. Один за другим заходили его “гости”. Было очевидно, что им не очень понравился этот визит, но коронер разослал “приглашения”, и им ничего не оставалось, как принять их. Каждого из них вежливо приветствовал профессор и отвел ему место, как он поступил бы с группой студентов. Инспектор и коронер немного откинулись назад. Миссис Паркер, мистер Дауни, мистер Брюс, я и мисс Ла Нейдж сидели в таком порядке в очень узких и неудобных маленьких креслах, которыми пользовались студенты во время лекций.

Наконец Кеннеди был готов начать. Он занял свое место за длинным столом с плоской столешницей, который он использовал для своих демонстраций перед занятиями.

– Я понимаю, дамы и господа, – официально начал он, – что я собираюсь совершить очень необычную вещь; но, как вы все знаете, полиция и коронер были совершенно сбиты с толку этой ужасной тайной и попросили меня попытаться прояснить хотя бы некоторые моменты в ней. Я начну с того, что должен сказать, отметив, что расследование подобного преступления ничем, кроме предмета, не отличается от поиска научной истины. Принуждение к тайнам человека подобно принуждению к тайнам природы. И то, и другое – часть детективной работы. Методы, используемые при раскрытии преступлений, подобны или, скорее, должны быть подобны методам, используемым в процессе открытия научной истины. В преступлении такого рода необходимо обеспечить два вида доказательств. Сначала должны быть собраны косвенные доказательства, а затем должен быть найден мотив. Я собирал факты. Но опускать мотивы и довольствоваться простыми фактами было бы неубедительно. Это никогда никого не убедит и никого не осудит. Другими словами, косвенные доказательства должны сначала привести к подозреваемому, а затем этот подозреваемый должен доказать, что он соответствует фактам. Я надеюсь, что каждый из вас сможет внести свой вклад в то, что поможет установить истину об этом прискорбном инциденте.

Напряжение не спало даже тогда, когда Кеннеди замолчал и начал суетиться с маленькой вертикальной мишенью, которую он установил на одном конце своего стола. Казалось, мы сидели над пороховым складом, который грозил взорваться в любой момент. Я, по крайней мере, почувствовал напряжение так сильно, что только после того, как он снова заговорил, я заметил, что мишень состояла из толстого слоя какого-то похожего на замазку материала.

Держа в правой руке пистолет тридцать второго калибра и направляя его на цель, Кеннеди взял со стола большой кусок грубой домотканой ткани и свободно держал его над дулом пистолета. Затем он выстрелил. Пуля пробила ткань, пронеслась по воздуху и вонзилась в цель. С помощью ножа он вытащил пулю.

– Я сомневаюсь, что даже сам инспектор мог бы сказать нам, что, когда обычная свинцовая пуля пробивается сквозь тканую ткань, полотно этой ткани в большинстве случаев отпечатывается на пуле, иногда четко, иногда слабо.

Здесь Кеннеди взял кусок тонкого батиста и выпустил в него еще одну пулю.

– Как я уже сказал, каждая свинцовая пуля, попавшая в такую ткань, оставляет отпечаток нитей, который можно распознать даже тогда, когда пуля глубоко вошла в тело. След уничтожается частично или полностью только в том случае, если пуля была сплющена ударом о кость или другой твердый предмет. Даже в этом случае, если только часть пули сплющена, на остальной части все еще могут быть видны следы ткани. Тяжелая основа, скажем, из хлопчатобумажного бархата или, как у меня здесь, домотканой ткани, будет хорошо отпечатана на пуле, но даже от тонкого батиста, содержащего сто нитей на дюйм, будут видны следы. Даже слои товаров, таких как пальто, рубашка и майка, могут оставлять свои следы, но в данном случае это нас не касается. Теперь у меня здесь кусок шелка-понже, вырезанный из женского автомобильного пальто. Я выпускаю пулю сквозь него – вот так. Теперь я сравниваю пулю с другими и с той, что была извлечена из шеи мистера Паркера. Я нахожу, что отметины на этой смертельной пуле точно соответствуют отметинам на пуле, выпущенной через пальто из понжи.

Каким бы поразительным ни было это открытие, Кеннеди сделал паузу всего за мгновение до следующего.

– Теперь у меня есть еще одна демонстрация. В этом случае фигурирует определенная записка. Мистер Паркер читал ее или, возможно, перечитывал в то время, когда в него стреляли. Я не смог получить эту записку – по крайней мере, не в такой форме, которую я мог бы использовать для выяснения ее содержания. Но в одной мусорной корзине я нашел массу влажной и похожей на мякоть бумаги. Бумага была разрезана, размята, возможно, пережевана; возможно, она также была пропитана водой. В этой комнате был умывальник с проточной водой. Чернила потекли и, конечно, были неразборчивы. Вещь была настолько необычной, что я сразу предположил, что это остатки той записки, о которой идет речь. При обычных обстоятельствах было бы совершенно бесполезно использовать это как ключ к чему-либо. Но современная наука не готова допустить, чтобы что-либо считалось бесполезным. При микроскопическом исследовании я обнаружил, что это была необычная льняная бумага, и я сделал большое количество микрофотографий волокон в ней. Они все похожи. У меня здесь также есть около сотни микрофотографий волокон других видов бумаги, многие из которых скреплены. Их я время от времени накапливал в ходе изучения этого предмета. Ни на одном из них, как вы можете видеть, нет волокон, похожих на рассматриваемое, поэтому мы можем сделать вывод, что бумага необычного качества. Через агента полиции я получил образцы почтовой бумаги всех, кто, насколько я мог судить, мог быть связан с этим делом. Вот фотографии волокон этих различных бумаг для заметок, и среди них есть только одна, которая соответствует волокнам во влажной массе бумаги, которую я обнаружил в корзине для мусора. Теперь, чтобы никто не усомнился в точности этого метода, я мог бы привести случай, когда в Германии был арестован человек, обвиненный в краже государственных облигаций. Его обыскали только позже. Не было никаких доказательств, кроме того, что после ареста во дворе под окном его камеры было найдено большое количество плевков. Этот метод сравнения волокон с волокнами обычной правительственной бумаги был использован, и с его помощью мужчина был осужден за кражу облигации. Я думаю, что почти нет необходимости добавлять, что в данном случае мы точно знаем, кто…

В этот момент напряжение было настолько велико, что оно лопнуло. Мисс Ла Нейдж, сидевшая рядом со мной, невольно наклонилась вперед. Как будто слова были вырваны из нее, она хрипло прошептала:

– Они заставили меня сделать это; я не хотела. Но дело зашло слишком далеко. Я не могла видеть, как он теряется у меня на глазах. Я не хотела, чтобы она его поймала. Самым быстрым выходом было рассказать всю историю мистеру Паркеру и прекратить это. Это был единственный способ, который я могла придумать, чтобы остановить эту связь между женой другого мужчины и мужчиной, которого я любила больше, чем собственного мужа. Видит бог, профессор Кеннеди, это было все…

– Успокойтесь, мадам, – успокаивающе перебил ее Кеннеди. – Успокойтесь. Что сделано, то сделано. Правда должна выйти наружу. Будьте спокойны. Теперь, – продолжил он после того, как первая буря раскаяния прошла, и мы все снова внешне успокоились, – мы ничего не сказали о самой загадочной особенности этого дела, о выстреле. Убийца мог засунуть оружие в карман или в складки этого пальто, – здесь он вытащил автомобильное пальто и поднял его, демонстрируя пулевое отверстие, – и он или она (я не буду говорить, кто именно) могли разрядить пистолет незаметно. Убрав и спрятав оружие впоследствии, можно было бы скрыть одну очень важную улику. Этот человек мог бы использовать такой патрон, как у меня здесь, изготовленный из бездымного пороха, и оболочка очень эффективно скрыла бы вспышку выстрела. Не было бы никакого дыма. Но ни это пальто, ни даже тяжелое одеяло не заглушили бы звук выстрела. Что мы должны думать об этом? Только одно. Я часто задавался вопросом, почему это не было сделано раньше. На самом деле я ждал, когда это произойдет. Существует изобретение, которое позволяет почти безнаказанно убить человека средь бела дня в любом месте, где достаточно шума, чтобы заглушить щелчок, легкое "Пуф!" и свист пули в воздухе. Я имею в виду это маленькое устройство изобретателя из Хартфорда. Я прикладываю его к дулу револьвера тридцать второго калибра, которым до сих пор пользовался – вот так. А теперь, мистер Джеймсон, не могли бы вы сесть вон за ту пишущую машинку и написать – что угодно, лишь бы клавиши продолжали щелкать. Инспектор запустит этот имитационный биржевой тикер в углу. Теперь мы готовы. Я прикрываю пистолет тряпкой. Я бросаю вызов любому в этой комнате, кто скажет мне точный момент, когда я разряжу пистолет. Я мог бы застрелить любого из вас, и посторонний, не посвященный в тайну, никогда бы не подумал, что я был виновником. В определенной степени я воспроизвел условия, при которых происходила эта стрельба. Сразу же убедившись в этой особенности дела, я отправил человека в Хартфорд, чтобы встретиться с этим изобретателем. Мужчина получил от него полный список всех дилеров в Нью-Йорке, которым были проданы такие устройства. Этот человек также отслеживал каждую продажу этих дилеров. На самом деле он не получил оружие, но если он работает по списку в соответствии с соглашением, то в данный момент он вооружен ордером на обыск и обыскивает все возможные места, где лицо, подозреваемое в этом преступлении, могло спрятать свое оружие. Ибо один из лиц, тесно связанных с этим делом, не так давно приобрел глушитель для револьвера тридцать второго калибра, и я предполагаю, что этот человек носил пистолет и глушитель во время убийства Керра Паркера.

Кеннеди торжествующе закончил, его голос был высоким, глаза сверкали. И все же, судя по всему, ни одно сердцебиение не ускорилось. У кого-то в этой комнате был удивительный запас самообладания. В моей голове промелькнул страх, что даже в последний момент Кеннеди был сбит с толку.

– Я ожидал какой-то реакции, – продолжил он через мгновение. – Я готов к этому.

Он нажал на звонок, и дверь в соседнюю комнату открылась. Пришел один из аспирантов Кеннеди.

– У тебя есть записи, Уайтинг, – спросил он.

– Да, профессор.

– Я могу сказать, – сказал Кеннеди, – что каждый из ваших стульев подключен под подлокотником таким образом, чтобы выдавать на соответствующем индикаторе в соседней комнате каждую внезапную и неуместную эмоцию. Хотя это может быть скрыто от глаз даже такого человека, как я, который стоит лицом к вам, такие эмоции, тем не менее, выражаются физическим давлением на подлокотники кресла. Это тест, который часто используется со студентами для демонстрации различных аспектов психологии. Вам не нужно поднимать руки со стульев, леди и джентльмены. Теперь все тесты закончены. Что они показали, Уайтинг?

Студент прочитал то, что он записывал в соседней комнате. Когда достали пальто во время демонстрации маркировки пули миссис Паркер проявила большое волнение, мистер Брюс сделал то же самое, а для остальных из нас не было отмечено ничего, кроме обычных эмоций. Автоматическая запись мисс Ла Нейдж во время отслеживания отправки записки Паркеру была особенно неблагоприятной для нее; мистер Брюс проявил почти такое же волнение; миссис Паркер проявила мало эмоций, как и Дауни. Все это было изложено в виде кривых, нарисованных самопишущими ручками на обычной линейчатой бумаге. Студент просто отметил, что то, что происходило в аудитории, соответствовало этим кривым.

– При упоминании о бесшумном пистолете, – сказал Кеннеди, наклоняясь над записью, в то время как студент указал ему на нее, и мы наклонились вперед, чтобы расслышать его слова, – я нахожу, что кривые мисс Ла Нейдж, миссис Паркер и мистера Дауни настолько далеки от нормы, насколько это было бы естественно. Все они впервые наблюдали за происходящим только с любопытством и без страха. Кривая, сделанная мистером Брюсом, показывает сильное волнение и…

Я услышал металлический щелчок сбоку от себя и поспешно обернулся. Это был инспектор Барни О'Коннор, вышедший из тени с парой наручников на руках.

– Джеймс Брюс, вы арестованы, – сказал он.

В моем сознании, и я думаю, в сознании некоторых других, промелькнула картина другого стула с электропроводкой.