Она не умела стрелять

И это случилось.

Ледяной воздух взорвался воем сирен, к воротам ее дома, визжа тормозами, подкатили машины с синими и оранжевыми всполохами, из машин выбежали люди. Какая-то дамочка с пакетами удивленно заохала, зашлись лаем собаки. Ксана, ни о чем больше не раздумывая, словно получила, наконец, долгожданное разрешение, бросилась в противоположную от дома сторону, пулей нырнула в спасительную темноту переулка за пятиэтажкой, серой тенью проскочила мимо вонючих мусорных баков и понеслась вверх по улице с одноэтажными домами. Ее сердце бешено колотилось, в ушах звенело, тело стало неожиданно легким, напряженным и послушным, как в далекой юности, когда она бегала стометровку по стадиону.

Перейдя через время на быстрый шаг, женщина чуть отдышалась и снова помчалась к окраине. Ей почему-то было необходимо покинуть пределы города как можно скорее. Если бы Ксану в этот момент спросили, почему она так поступает, она бы ответить не смогла – ею руководил только инстинкт самосохранения, не позволяя терять времени на бесполезные мысли. Именно он заставил ее свернуть на заброшенное кладбище и по заросшему терновником склону спуститься к старой трассе, ведущей в нижнее Марьино. Там, избегая освещенных мест, она снова перешла на шаг, выбирая узкие проулки, где невозможно было проехать, – до окраины было уже рукой подать.

Ксана не знала, сколько времени то бежала, то шла. Легкие болели от морозного воздуха, стало жарко. Проулки наконец закончились, потянулось поросшее стерней поле, через дорогу напротив мрачно застыл старый кирпичный завод. Она подумала, что там легко можно было бы спрятаться, но тут же вспомнила о собаках, которые могли охранять территорию. Нет, не подойдет. За полем высился пологий холм, изуродованный карьером, чуть ниже – дачный поселок, где горели слабые огоньки и лениво побрехивали, греясь на морозе, дворняги. Ксана медленно пошла по краю поля, опасаясь подвернуть ногу или провалиться в канаву, осторожно обогнула карьер и выбралась к крайнему участку с домиком, огороженному металлической сеткой. Мышцы от непривычной нагрузки ныли, ноги болели так сильно, будто в икры вонзились иглы. Тучи, закрывшие небо, развеялись, вновь стало светло. Ксана заметила в заборе дыру. Она решительно полезла внутрь участка, надеясь, что дом не заперт: спрятаться было жизненно важно, мороз крепчал.

Ее здравый смысл вдруг снова подал голос, напомнив, что появление на этой заброшенной даче нежной интеллигентной Ксаны – полный абсурд, надо срочно вернуться домой, но она тут же пинком загнала эту мысль обратно в подсознание и с остервенением подергала дверь. Заперто. Ключа нигде не было – ни на гвоздике у двери, ни на крыльце. Да и откуда ему здесь взяться? Хозяева уже, наверное, забыли, когда посещали этот забытый поселок – в лучшем случае в июне, в сезон плодоношения малины.

Ксана спустилась с крыльца, забралась в заросли, обогнула дом. Сзади оказалось окно, рамы рассохлись и прилегали неплотно. Ксана двумя руками подцепила створку, с силой потянула на себя. О, счастье! Окно поддалось и открылось. Скоро она стояла внутри, оглядываясь вокруг в неверном свете зажигалки. Здесь было так же холодно, как и снаружи, только еще и очень сыро, пахло плесенью и старыми тряпками. В углу стоял полуразвалившийся диван с брошенными на него скомканными одеялами, напротив – железная вешалка. На ней Ксана обнаружила цветастую женскую куртку с капюшоном. Она торопливо натянула куртку на себя, сразу стало намного теплее. «Коньяк!» Вспомнив о покупках, которые так и не выпустила из рук, словно это был единственный ключ к спасению, Александра сорвала пробку и, не чувствуя обжигающей горечи, сделала несколько глотков. В желудке стало горячо, руки согрелись. Все, можно отдышаться.

Опасаясь потревожить каких-нибудь впавших в спячку насекомых и надеясь, что в таком холоде их не будет, она брезгливо разворошила кучу тряпья, с ногами залезла на диван, прислонилась спиной к холодной стене, начала пить коньяк, заедая лимоном. С каждым глотком мысли становились все более вялыми, невнятными, крепкое спиртное лишило их привычной ясности. Глаза ее безучастно смотрели в серое окно. Тишина была не просто мертвая, а какая-то ватная, давящая, будто случился, давно обещанный апокалипсис, и мир перестал существовать. Беспокоиться больше не о чем, утро не наступит никогда. Все закончилось…

Ксана не заметила, как завалилась на бок и, пытаясь унять круговерть в голове, закрыла глаза, забылась спасительным алкогольным сном. Темнота сомкнулась над ней, бережно укрыла, прижала к холодной груди, спрятала и убаюкала в своих угольно-черных ладонях. Невыносимо длинный день закончился, и ее первый крепкий за последние недели сон был похож на смерть – без сновидений, тревог и душевной боли.

…Проснулась Александра от ощущения головокружительного падения в пропасть, заполненную плотным серым туманом. Это чувство было таким же безостановочным и безысходным, как неотвратимая смерть. Пытаясь освободиться от жуткого кошмара, она с силой распахнула веки, поморгала – что это за место? Где она? Прямо напротив нее в неверном утреннем свете стоял незнакомый обшарпанный стол, кругом было грязно, сыро и безумно холодно – так холодно, что собственное дыхание показалось ей ледяным. Она опустила глаза, увидела на себе чужую куртку, вспомнила свой побег и ужаснулась. «Господи, это произошло не со мной!» Но стол, грязная комната, холод не исчезли, и она как-то одномоментно поверила, что отныне это ее новая реальность. Кошмар чуть отступил, ослаб, но в районе солнечного сплетения было пусто, будто она по-прежнему падала.

За окном начало светать, апокалиптичное чувство конца света, оглушившее ночью, почти исчезло. Утро набирало силу, день обещал быть светлым. Ксана села, внимательно осмотрелась, стряхнула с плеч несуществующий мусор. Мимолетная мысль о том, что после проведенной в холодном доме ночи она обязательно заболеет пневмонией, тут же была вытеснена нахлынувшими воспоминаниями вчерашнего дня – болезненными, словно шиповник, вонзившийся в ладонь. Она начала собирать их воедино, пытаясь выстроить хоть какую-нибудь систему, понять, что с ней на самом деле произошло и что делать дальше.

Итак, утро прошлого дня началось со встречи с Беловерцевым, смутившим ее приглашением в ресторан. Все ее мысли после несостоявшегося интервью были об этом приглашении и о самом Родионе – кто он, зачем флиртует так явно, что ему нужно и не хочет ли он ее соблазнить. Эти мысли расслабили, лишили привычной настороженности. Мог Беловерцев сделать это умышленно? Вряд ли. Мотива не было, он просто хотел развлечься, это было написано на его лице. Александра с грустью подумала, что судьба довольно удачно отвела ее от безумного поступка – богатый обаятельный Беловерцев был умен, избалован комфортом и самоуверен. Протянул бы ей он руку помощи сейчас, рискуя собой? Нет, никогда. Значит, о нем – забыть. Это самый яркий, но и самый незначительный случай в череде событий.

Потом случился внезапный звонок Светули, неуемная тревога, бесполезное пребывание в психиатрической лечебнице, странное поведение бывшего мужа. То, что он повел себя странно, Ксана поняла только сейчас – не ругался, не сопереживал, усиленно прятал глаза, ужинал, читал газету, советовал поесть ей. Будто оценил ситуацию и всеми силами отвлекал ее внимание от чего-то предельно важного, что она в тот момент так и не успела осознать. В том, что это именно он позвонил в милицию, она уже не сомневалась – машины примчались как раз за те пять минут, которые она провела в магазине.

Ксана стала думать о Светочке. Странно это было, очень странно! Ее военнообязанная подруга раз в год проходила плановое обследование в военном госпитале. По природе своей кума была хронической оптимисткой. К тому же совсем недавно у нее завязался роман с вновь прибывшим разведенным майором. Да какой роман! Ксана со дня на день ждала приглашения на свадьбу. Похоже, в госпитале ей вкололи психотропный препарат. Оплата медсестер весьма низкая, лишний доход вряд ли кому-то еще мешал. Это же так просто! Дважды два – четыре, пазл сложился.

Дальше – психбольница. Ситуация в отделении острых неврозов, где она пыталась найти Светочку, тоже настораживала. Ксану упорно держали перед дощатым окошком, ссылаясь на то, что доктор вот-вот подойдет, никто не показал ей своего лица. На самом деле полузакрытый больничный режим – идеальный вариант, чтобы спрятать кого угодно и на какое угодно время. Значит, алиби у нее нет. Получается, основная причина кроется в убийстве киевлянина и в том, что убийцей отныне является она, Александра Романова.

Ксана знала, что на крымском шельфе находится перспективное месторождение газа, способное обеспечить южный регион Украины. Такой же газ, в десятки раз дороже, транспортировали из России. Местные власти пытались искать инвесторов, но едва живая экономика республики спонсорству не способствовала – ни дорог, ни инфраструктуры, ни правовой защиты. Так все и заглохло. Еще летом заговорили об украинском миллионере, который всерьез заинтересовался проектом, готов был вкладывать немалые средства и даже привлечь иностранные инвестиции. Но на тот момент слишком многие крымские начальники «кормились» из привычной кормушки, продавать дорогой газ нищему населению было выгодно. Из кулуарных разговоров Ксана знала, что каждый «газовый» материал против возможных инвесторов великолепно оплачивался. Даже их редакция после небольшой статьи, написанной Инной Николаевной, получила три мощных компьютера от «спонсоров». Вполне было понятно, почему потенциальный инвестор приехал без охраны и неофициально – в противном случае его остановили бы еще в Киеве.

При удачном завершении переговоров он должен был вложить в проект всего несколько сотен миллионов, получил бы миллиарды. Но тогда «кормушка» плавно перекочевала бы к «новым» хозяевам. Результат – передел власти, перераспределение денежных потоков. Такие политические потрясения для Крыма были подобны цунами – маленькую республику и так постоянно штормило от назначений новых губернаторов, страстно «мечтавших» победить коррупцию и уже через месяц после назначения становившихся ее мозговым центром. Как цинично это ни звучало, Крыму действительно нужен был покой. Понятно, что смерть инициатора инвестиций все возвращала на круги своя, а показательный суд над рядовой журналисткой быстро закрыл бы глотки обывателям.

Подставил ее кто-то из очень близкого окружения, отлично знавший рабочее расписание, манеру одеваться, сумевший скопировать лицо. Ее выбрали случайной жертвой, чтобы быстро закрыть политическое убийство и убрать конкурента. Пал Палыч? Только он в редакции был связан с политикой. Нет, не может быть… Она ему всегда доверяла! Впрочем, сейчас для нее это бесполезное знание. Даже если она сможет выяснить, кто этот человек, это ничего не даст – он простой исполнитель. А вот заказчик… Кто-то приближенный к правительству, и ей до него не добраться никогда.

Вопреки мнению Жорика, Александра Романова дурой не была. Журналист-профессионал, она мыслила последовательно, четко сопоставляла факты и всегда делала довольно логичные выводы. Благодаря этому статьи у нее получались изящными, отточенными, с лихо закрученным сюжетом и занимательной интригой. В данный момент, посмотрев на свой собственный «сюжет» со стороны, она поняла, что все факты были против нее – кто-то заранее составил хорошо продуманный сценарий. Произошло политическое убийство, никто не будет разбираться в мелочах. Главное – отчитаться наверх о том, что подозреваемая за решеткой. А там судебная машина пусть буксует столько, сколько ей угодно, Ксану не оправдают.

Да, шансов у нее не было, зато она выиграла время. Думай, Александра, думай…

Она начала перебирать в памяти своих многочисленных знакомых, отлично понимая, что именно сейчас ее пухлая телефонная книжка тщательно прорабатывается по каждой записи. Значит, надо искать того, кого нет в записной книжке и памяти мобильного телефона. Снова и снова, уже по пятому кругу, она выстраивала в ряд всех, кого знала, и вдруг, в дальнем уголке памяти, нашла Зоечку. Как же она могла о ней забыть?

Они были одноклассницами – шустрая егоза Ксаночка и воспитанная отличница Зоечка. Ксана училась на тройки из-за плохой усидчивости, ни одной цифры не запоминала, формулу могла списать только со шпаргалки. Зато она много и с удовольствием читала, отлично знала литературных героев, почти не делала грамматических ошибок. Учительница литературы говорила, что у нее врожденное чувство языка. Так же хорошо писала сочинения и послушная Зоечка. Их вместе отправляли на олимпиады защищать честь школы, и они это делали превосходно: ни одного второго или третьего места. За это Александре прощали невыученные формулы и закрывали глаза на ее шалости. Маленькая хулиганка и отличница подружились и даже вместе сочинили повесть о мальчике с другой планеты. Эта повесть, каллиграфически записанная Зоечкиной рукой в тетрадке в ярком красном переплете, прославила их на очередной олимпиаде – девочек приняли в литературную секцию Малой академии наук.

После школы пути девушек разошлись. Ксана поступила на филологический факультет Симферопольского университета, Зоя – в престижную киевскую консерваторию. Спустя пять лет они случайно встретились в городе, обрадовались и, устроившись в кафе, долго разговаривали. Так началась их взрослая дружба. Ксана стала заходить к Зоечке в гости, была хорошо принята болеющей мамой. Но совершенно внезапно от сердечного приступа умер отец Ксаны, а спустя год она вышла замуж, родила сына. Подавленная смертью отца, измученная борьбой с семейными проблемами, свалившимися словно снег на голову, Ксана сделалась грустной и озабоченной и о Зоечке, у которой совсем разболелись родители, забыла.

Но судьба распорядилась иначе, и раз в три-четыре года неизменно и совершенно случайно сводила их в городе. Девушки пили кофе, гуляли в любимом ими Гагаринском парке, делились проблемами, жаловались и сочувствовали друг другу. Эти встречи стали похожими на чистые хрустальные окошки в прошлое, где у обеих когда-то все было хорошо. Стремительно меняющаяся жизнь снова и снова разбрасывала их в стороны, истрепывала уставшие незащищенные души, лишала покоя и надежды. И только одно оставалось постоянным: номер домашнего телефона Зоечки, который Ксана всегда могла набрать. Сначала 2-15-51, потом 22-15-51, а потом, когда город разросся, захватив окраинные поселки, – 522-15-51. Это были единственные цифры, которые Александра отлично выучила, – видимо, из-за зеркального порядка. Ни в одном ее блокноте телефон записан не был, никто Зоечку не видел, и даже мама не знала, что они встречались: за повседневной суетой некогда было рассказывать о таких мелочах.

…Солнце поднялось над горой, осветив слабыми лучами две хилые яблоньки за мутным стеклом. Ксана решила прятаться в стылом домике до сумерек, а вечером, когда стемнеет, выбираться в город. По большому счету обычным людям к тому времени уже будет глубоко безразлично, кто кого убил накануне вечером, повседневные заботы вытеснят из памяти события предыдущего дня. Когда небо начало темнеть, она осторожно вылезла через окно, тщательно закрыла рамы и спокойно пошла в город пешком, выкинув из головы тревожащие мысли за ненадобностью.

Всего сутки назад, утратив смысл собственного существования, она жила на пределе сил, с трудом преодолевала депрессию, мучилась бессонницей. Сейчас это казалось смешным, ужас случившегося стал почти привычным. Внезапная беда вырвала Ксану из состояния полного безразличия и превратила в новое существо. Она сделалась пустой, и что теперь заполнит эту пустоту – страх, жестокость, равнодушие, смерть, – было неизвестно.

В половине седьмого она подошла к телефону-автомату и набрала номер. Зоя ответила сразу.

…Первая настоящая катастрофа в жизни Валентины Захаровны произошла в тот страшный вечер, когда внезапно, буквально за несколько минут, умер муж. Просто упал со стула в кухне, во время ужина. И уже не поднялся. Когда приехала скорая, его сердце не билось.

Был он веселый, любвеобильный, падкий на удовольствия. Не было дня, чтоб он, большой и сильный, не тискал свою любимую Валю в кухне или не затаскивал в постель, пока они были одни. Она поражалась, откуда в нем было столько энергии, хлещущей через край жизненной силы и доброты. Он жил на износ, не жалея себя, но рядом с ним жизнь была яркой, насыщенной, полной замечательных событий. И умер он легко, как праведник, наверняка обосновавшись в раю, где не было боли и проблем. Валентина отпустила его с легким сердцем, благодарная за прожитые вместе годы. Одно было плохо: остались они с дочкой беззащитными перед миром, насквозь продуваемым ветрами не всегда благоприятных перемен.

Каким-то непостижимым образом к дочери прилепился щеголь Жорик – скользкий, двуличный тип. Валентина, поглощенная горем, не смогла уберечь дочь от дурного шага: не успела, не хватило сил. А потом стало поздно – родился внук. Да и Жорик, в общем-то, первое время вел себя вполне прилично. Правда, подгуливал. А Ксана, дурочка, его любила, говорила, что он чем-то похож на отца. Да ничем он не был похож на ее мужа, царствие ему небесное! Слизняк, эгоист, самовлюбленный подлец! Валентина Захаровна много раз пыталась намекнуть дочери, что он ей не пара, но та спокойно и твердо просила не вмешиваться.

С годами Валентине стало казаться, что и она, и ее когда-то веселая, похожая на отца дочь стали жить в обособленном от людей мире, заполненном руинами полузабытых чувств. Ничто не могло сдвинуть их обеих с мертвой точки, скорбь стала привычной. Жизнь покатилась словно колесо с горы, все меньше оставалось сил что-либо менять. Да и не хотела она устраивать личную жизнь, пока Ксана была замужем за этим упырем. Ну, зачем, зачем она это сделала? Зачем оставалась с ним, словно в добровольном затворничестве?

Валентина Захаровна каждый день ожидала неприятностей, и они были постоянными – измены Жорика, обиды, которые дочь старалась не показывать. Но ее выдавал застывший печальный взгляд. Валентина ходила в церковь, молилась, ставила свечи за здравие. Все было бесполезно – Ксана тихо и незаметно угасала, теряя интерес к жизни. И только дети как-то ее оживляли. Хотя чем старше они становились, тем хуже относились к своей матери, неспособной отругать, настоять на своем, доказать собственную правоту. Валентина с болью наблюдала это почти каждый день, но ничего не могла сделать: дочь ее не слышала.

И вот – новая настоящая беда. С Ксаной.

Это хмурое декабрьское утро было самым черным изо всех, пережитых до сих пор. Притихших детей Валентина Захаровна отправила в школу, настрого приказав молчать, а сама, размазывая по щекам жгучие слезы, бродила по разгромленным комнатам Ксаниного дома. Ей казалось, что оперативники вывернули наизнанку последнее сокровенное, что с таким трудом сохраняла ее дочь, испоганили ее маленький домашний мирок, и теперь она, словно птица, у которой разорили гнездо, никогда не сможет вернуться обратно.

Вдруг ее внимание привлек новенький розовый бланк, лежавший поверх груды документов, вываленных на пол из папки. Она подняла его, стала изучать. Это было свидетельство о разводе, датированное концом октября. Ей стало жарко. Бедная девочка! Она даже не сказала об этом матери! Валентина Захаровна стала напряженно вчитываться в каждое слово, не веря собственным глазам. Приняв твердое решение, она вернулась на кухню, тщательно умылась, заварила крепкий кофе и принялась за уборку. Откуда-то появилась энергия, захотелось закончить убирать как можно скорее. Ничего, теперь она знает, как поступить. И, что бы ни случилось с дочерью, есть внуки, их она никому не даст в обиду. Все вместе они обязательно дождутся Ксаночку, лишь бы только она осталась жива.