Марго

Эскиз Юры приняли за основу, и механическая мастерская принялась соображать, каким образом выполнить такое задание из органического стекла и сразу в десятке экземпляров. Плод размышлений был тяжелым, и начальник механической службы Семён Петрович тихо попросил у заведующего лабораторией литр спирта «для промывания мозгов, которые засорились от тяжелых раздумий».

Дела в лаборатории токсикологии становились всё более профессиональными и захватывающими. Иван Щербак научился всё же аккуратно обращаться с мышами и крысами и даже освоил внутрижелудочное введение крысам изучаемого вещества. Большие руки Ивана как бы даже мешали тонкой работе токсиколога, и Синицина часто поднимала Щербака на смех в своих шуточных и незлобных каламбурах. Но самому Лебедеву постепенно становилось ясным, что у Щербака страдает тонкая ориентация движений и что для тонкой и ответственной работы токсиколога Щербак совсем не подходит.

С Ларионовым тоже было не совсем ладно. Он поменял свою квартиру в Павлодаре на квартиру в Новосибирске. Обмен оказался не вполне удачный, и Пётр постоянно был озабочен своим длительным доделыванием квартиры до нужного для его жены образца. Жена его оказалась капризной и взбалмошной женщиной, постоянно его ругала и обвиняла во всех смертных грехах. Хорошо, что она быстро нашла себе работу бактериолога, и это скрасило немного семейную жизнь Ларионова.

Но в квартире у Ларионовых оказалось много недоделок, и Пётр часто обращался к своему начальнику дать ему «пузырёк» спирта, чтобы слесаря починили у него подтекающий кран или подвесили карнизы для штор, или установили какой-то стеллаж. Но с ежедневными заданиями по работе Ларионов справлялся, хотя делал всё очень медленно. Это тоже не прошло мимо внимания Синициной, которая часто в шутливых разговорах называла Ларионова черепахой или тормозом.

Хуже было с самой Синициной. Она вообще ничего не умела делать руками, боялась крыс и мышей и всё больше стремилась принять роль командира над лаборантами. В этом плане она преуспевала, и лаборанты выполняли за неё весь объём дневного задания. Складывалось впечатление, что Синицина явный и бесспорный заместитель завлаба, и со временем, некоторые лаборантки приходили к ней отпрашиваться с работы по разным причинам.

Но работа в лаборатории всё же шла по плану и у заведующего не было пока оснований бояться за срыв сроков подачи полного отчёта в конце марта месяца.

Новый год отмечали всем институтом сразу в «соседней столовой». Слово «соседняя столовая» вызывало у многих нездоровый смех, поскольку рядом с институтом в округе пяти километров вообще не было никаких общепитовских заведений, за исключением внутренних столовых на двух соседних заводах. Своя же столовая была небольшой и сотрудники обедали там в две смены по расписанию.

Подходящее помещение нашли в каком-то кафе, название которого ни Лебедев, ни его сотрудники даже не запомнили. Это знала только Синицина, которая неожиданно и негадано оказалась в группе организаторов Новогоднего праздника.

Из выступлений директора и его заместителя Зенкова, Михаила Петровича, Лебедев неожиданно узнал, что в Филиале «Объединения» выполняется два оборонных заказа, о которых никогда не было разговоров. Там изучали и нарабатывали два вида пластиков, которые обещали «переворот» в некоторых областях. Но, по всей видимости, до «переворота» было ещё далеко и потому всем сотрудникам этих двух лабораторий как директор, так и его заместитель желали отчаянных творческих успехов.

Про лабораторию токсикологии тоже упомянули, и Лебедев неожиданно узнал, что предварительные результаты его лаборатории дали основания Данишевскому в Ленинграде заранее предсказать полную безвредность поливинилацетатных дисперсий и оформить временное разрешение на их малотоннажный выпуск для строительных целей. Уже к февралю месяцу «Объединение» взяло на себя обязательство выпустить несколько сотен тонн и даже заключило договор с мощной строительной компанией.