Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 8

Пользуясь демократическими свободами, объявленными Временным правительством, большевики развернули огромную, с финансовой стороны, агитационную деятельность: наладили выпуск 41 наименований газет и листовок, печатающиеся миллионными тиражами, так, только одна газета «Правда» выходила тиражом 420 тыс. экземпляров. Но поначалу партию большевиков серьезно никто не воспринимал, считая их неадекватными в своих целях. «О Ленине, – вспоминал управляющий делами Временного правительства В. Набоков, – [на заседаниях правительства] почти никто не говорил. Помню, Керенский, уже в апреле, через некоторое время после приезда Ленина, как-то сказал, что он хочет побывать у Ленина и побеседовать с ним, а в ответ на недоуменные вопросы пояснил, что «ведь он живет в совершенно изолированной атмосфере, он ничего не знает, видит все через очки своего фанатизма, около него нет никого, кто бы хоть сколько-нибудь помог ему ориентироваться в том, что происходит»123.

Керенский поддерживал связи со многими видными политическими деятелями, А. М. Гучковым, М. В. Родзянко, Г. Е. Львовым, П. Н. Михалковым, И. Г. Церетели, В. М. Черновым, Ф. И. Деном, Н. С. Чхеидзе, Ленин же знал главное, на компромисс с Керенским (министр юстиции март-май), а значит и Временным правительством, большевики не пойдут, уклоняясь даже от личных встреч, чтобы «не запятнать себя пособничеством палачам»124, но в немалой степени, для сохранения политического антагонизма между ними.

Не имея никакого влияния на политическую жизнь страны большевики стали вливаться «живым, вязким человеческим повидлом» в Таврический и Смольный, предлагая свою поддержку. В этом деле с Советами было проще т.к. большинство его лидеров являлась социал-демократами*, однопартийцами большевиков. Вместе с тем, Советы являлись реальной властью в стране, выражали мнение большинства простого народа (все нужды основного населения решали Советы со своим многочисленным штабом сотрудников и обширной организованной сетью по всей стране) и своим названием как бы отображали единение народа – совет всей земли, в глазах простолюдина Советы выглядели большим авторитетом, чем Дума и правительство. Не нужно было быть гением, чтобы понять на какую силу следует делать ставку для большего раскручивания своей партии и общей атмосферы напряженности. Дума, несмотря на все старания большевиков, оставалась к ним консервативно настроенной, Советы же принимали всех, кто бы настроен против царизма и являлись собой уже открытой дверью во власть. От Советов до первоначальных позиций полной власти был всего лишь один шаг – устранение Временного правительства, в момент тяжелый для страны, под предлогом недееспособности. Дальнейшая конкуренция Думы не смущала. Гражданская война, по мнению Ленина, являлась идеальным способом устранения любой конкуренции «новому миру», раз и навсегда. «В конце концов, решает, как известно, вопросы общественной жизни классовая борьба в ее самой резкой, самой острой форме, именно в форме гражданской войны»125 – пишет Ленин в статье «О конституционных иллюзиях», опубликованной в г. «Рабочий и Солдат» 4 и 5 августа 1917 г. Таким образом, Ленин и вся партия большевиков стала поддерживать Советы, на что ее лидеры поначалу отреагировали очень нежелательно (после февральских событий председатель Петроградского совета Чхеидзе надеялся, что приезд Ленина послужит сплочению рядов всей демократии в защиту «нашей революции», но после первых выступлений лидера большевиков появилось большое разочарование), стараясь уклониться от этой неприятной опеки. Большевики не унывали, оказывали Советам мощную агитационную поддержку.

Уже в эмиграции А. Т. Аверченко (1881—1925, русский писатель, высмеивающий большевистский строй в России и ее вождей) напишет А. Ф. Керенскому послание, напомнив ему о мартовских днях: «Не скажете ли вы, что в прибытии Ленина и Троцкого виноваты немцы? Голубчик вы мой! Да ведь они воевали с нами. Это было одно из средств войны. Так же они могли бы прислать и поезд с динамитом, с баллонами удушливого газа или с сотней бешеных собак. / А вы этих бешеных собак приняли с полковой музыкой… Ну, что я могу сказать немцам? Скажу: зачем вы прислали нам такую ошеломляющую дрянь? / А они мне ответят: " – Вольно же вам, дуракам, было принимать. Мы бы на вашем месте тут же на границе их и перевешали, вроде как атака удушливых газов и контратака». / А вы? Обрадовались! Товарищи, мол, приехали!»126 А ведь в самом деле, автор сам недопонимал ситуацию, – в страну возвращались настоящие упорные последователи бога Разума, крайние, бескомпромиссные гуманисты, та часть общества, которая отражала исторически-устойчивые дикие, старые духовные взгляды своего народа, – «бешеные собаки» – проявлявшиеся у них в устойчивом политическом реакционизме.

Временное правительство первого состава просуществовало до мая 1917 г. Непосредственным поводом к его смене послужило неповоротливость, нерешительность во многих вопросах, разногласия между членами правительства, и то, что народ усматривал в нем приемника царизма. Правительство пыталось сгладить самые тяжелые факторы. С марта по июнь заработная плата рабочих выросла на 50%. В марте введена хлебная монополия, продовольственные органы брали у крестьян весь хлеб на учет, но те, ожидая роста цен, скрывали его. Остановка многих фабрик, заводов, рост безработицы, сбои на транспорте, активизация спекуляции являлись свидетельством того, что страной не управляют. Не было удовлетворено и самое серьезное требование рабочих – установить 8-часовой рабочий день. Первый военный и морской министр Временного правительства А. И. Гучков в целях демократизации армии, в специально для этого созданных комиссиях, шел на всевозможные уступки, но каждая новая уступка лишь вызывала новые требования. В результате, не добившись доверия солдат и матросов, Гучков утратил доверие и командного состава.

6 апреля 1917 г. США вступила в войну на сторону Антанты, что облегчало стратегическую задачу России, ей следовало лишь задержать на русском фронте германские войска до появления американских войск на Западном фронте. Все члены правительства были едины во мнении доведения войны «до победного конца», но расходились в вопросах о ее целях. Переутомленная же трехлетней войной русская армия слышать не хотела ни о каких завоеваниях, ни о каких Константинополях. «Самая глубокая и самая простая правда о 1917 г. состоит в том, что народные массы не пожелали продолжать непонятную и ненавистную войну. Лозунг „Долой войну!“ все время был самым популярным, самым массовым, хотя и долго заглушался другими на него наброшенными благородными словами»127 – напишет спустя годы религиозный мыслитель, историк и публицист Г. П. Федотов.

Занявший пост министра иностранных дел П. Н. Милюков в общих чертах проводил политику своего предшественника П. Н. Сазонова. В согласованной же с Советом Декларации о целях войны, опубликованной 27 марта, сообщалось, что «цель свободной России – не господство над другими народами, не отнятие у них национального достояния, не насильственный захват чужих территорий, но утверждение прочного мира на основе самоопределения народов»128. Милюков не разделял стремления большинства в правительстве не накалять страсти вокруг вопроса о целях войны, а поскольку новые цели войны, опубликованные в Декларации, грозили свести на нет все плоды будущей победы, он, вопреки решению правительства, продолжал в своих публичных выступлениях и статьях говорить о неизменности внешней политик России. Такие заявления не могли не вызвать в левых кругах обвинение в адрес Временного правительства в неискренности и двойной игре.

18 апреля Милюков направил державам Антанты ноту, в которой подтвердил ранее признанные цели войны и верность союзническим обязательствам. После публикации в прессе нота Милюкова вызвала бурю протеста на предприятиях и казармах, поддержаниями большевиками. Народ вышел на улицы, демонстрации, в которых приняли участие до 100 тыс. человек, проходили под лозунгом «Долой войну!», «Вся власть Советам!» Одновременно на призыв ЦК партии кадетов на улицы вышли сторонники Временного правительства и продолжения войны. 21 апреля в ряде мест между этими демонстрациями произошли вооруженные столкновения. Петроградский совет срочно постановляет о запрещении на два дня уличных шествий, после чего кризис был направлен в русло переговоров, итогом которых стало формирование 5 мая Коалиционного правительства. Министры П. Н. Милюков и А. И. Гучков ушли в отставку. В Коалиционном блоке нового правительства Львова, были представлены все политические течения, кроме крайне правых и большевиков, шесть министров-социалистов* (занявший пост военного министра Керенский, а так же Скобелев, Церетели, Пешехонов, Чернов, Переверзев) и десять министров представляли буржуазные партии. Коалиционное правительство объявило о своем стремлении добиться скорейшего заключения мира без аннексий и контрибуций, установления контроля над производством, укрепления органов власти, ускорения созыва Учредительного собрания.

На короткое время удалось стабилизировать социально-экономическое положение в стране, дезертирство на фронте было остановлено. Однако социалисты*, объединившись в правительстве с кадетами, не спешили выполнять все свои обещания. Общие настроения сводились к продолжению войны, казавшейся не столь далекой в окончательной победе, да и для упрочения своего положения как нельзя лучше подходила военная удача.

4 июня 1917 г. на вечернем отделении 1-го Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов лидер меньшевиков Церетели сказал: «Я скажу прямо, товарищи, что в настоящий момент, когда мы ведем нашу международную политику за всеобщий мир, призываем подкреплять ее боевыми действиями нашего фронта, напрягаем все силы для того, чтобы организовать продовольствие страны, напрягаем все силы для того, чтобы добыть новые финансовые источники доходов государства, – если в этот момент начнется распад государства… и если власть не сможет справиться, тогда она должна отложить все свои законопроекты и мероприятия в области политики, ибо она должна считать, что если она не справиться с этими затруднениями, то все остальные будут сметены гражданской войной и развалом революции… Мы знаем, что в настоящий момент в России происходит упорная, ожесточенная борьба за власть. В настоящий момент в России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы займем ваше место. Такой партии в России нет»129, – Ленин с места заявил: «Есть». Церетели продолжил: «…Итак, господа, до сих пор в России не было ни одной партии, которая заявляла бы притязания на захват власти немедленно, но были такие заявления со стороны безответственных групп слева и справа…»130 Дождавшись своего выступления Ленин сказал: «Он говорил, что нет в России политической партии, которая выразила бы готовность взять власть целиком на себя. Я отвечаю: есть, – ни одна партия от этого отказаться не может, и наша партия от этого не отказывается: каждую минуту она готова взять власть целиком. (Аплодисменты и смех). Вы можете смеяться, сколько угодно, но если гражданин министр поставил нас перед этим вопросом рядом с правой партией, то он получит надлежащий ответ…»131 6 июня газета «Новое время» заметила: «Почему в дни свободы протянулась откуда-то эта черная рука и двигает марионетками российской демократии? Ленин!.. Имя ему легион. На каждом перекрестке выскакивает Ленин. И очевидно становится, что здесь сила не в самом Ленине, а в восприимчивости почвы к семенам анархии и безумия»132. В это время большевики, используя финансовый возможности, все больше разворачивают свою работу среди солдат, крестьянства, студенчества. Их влияние увеличивается в фабзавкомах, профсоюзах, Советах, сеть их организаций охватывает все новые и новые районы.

К началу лета 1917 г. Ленин переходит к развитию идеи вооруженных методов борьбы за власть. «Церетели, показавший себя в своей речи явным контрреволюционером, заявил, что с большевиками надо бороться не словами, не революциями, а надо их лишить всех, имеющихся в их руках, технических средств… Он проявил дикое бешенство, он требовал, чтобы большевики были партией, стоящей вне рядов революционной демократии… Рабочие должны трезво учесть, что о мирной демонстрации теперь речи быть не может. Положение гораздо серьезнее, чем мы предполагали»133, – заявил лидер большевиков 11 июня на заседании ЦК РСДРП (б): «Социалистический пролетариат и наша партия должны собрать все свое хладнокровие, проявить максимум стойкости и бдительности… Пролетариат Петрограда не даст им возможность сложить с себя ответственность. Он будет выжидать, копя свои силы и готовясь к отпору…»134 В стране складывалась ситуация, когда правительство и Советы всячески старались не допустить каких-либо массовых выступлений, а большевики, наоборот, всячески подстрекали народ на массовое выражение своего несогласия. «Всякие манифестации, раз они мирные, суть только агитация, и запретить агитацию или навязать единство агитации нельзя… Чтобы запрещать или предписывать, – утверждал Ленин в статье „Противоречивая оппозиция“, опубликованная в „Правде“ 27 июня, – надо быть властью в государстве. Станьте ей, господа теперешние вожди Совета, – и тогда вы будете запрещать или предписывать… Фразами о „ясно выраженной воли“ и т. п. отделываться нельзя: воля, если она государственная, должна быть выражена как закон, установленный властью; иначе слово „воля“ пустое сотрясение воздуха пустым звуком»135.

Из-за того, что не было соответствующих законов, большевики продолжали свою пропаганду, готовились к мирным демонстрациям, революционизировали массы. Ситуацию политического накала в стране могло кардинально изменить лишь реальное улучшение состояния народа, но этого не происходило, и общая беспомощность власти бросалась в глаза. P.S.: Власть мистического направления, умеренного толка, воплощала мистическую аксиому саморазвития, т.е. саморазвития общественных отношений, которого не происходило. Мистически настроенное общество ждало улучшения ситуации, достигаемое упорядочением движения элементов системы. Но стабилизация и сохранение системы в мире хаоса может осуществиться лишь в ее «подмерзании», сковывания железной хваткой элементов от расползания или агрессивного настроения друг к другу, степень которого зависит от степени мистицизма в обществе, т.е. ухода от Бога.

В период работы I Всероссийского съезда Советов (3—24 июня), в котором эсеро-меньшевистское большинство, поддержало политику правительства, отклонив требования большевиков о прекращении войны и передачи власти Советам, 8 июня в столице снова начались рабочие демонстрации. Используя недовольство политикой Временного правительства, большевики решили провести 10 июня демонстрацию солдат и рабочих с требованием перехода власти к Советам. Но, накануне, 9 июня, Съезд запретил ее проведение, назначив новую демонстрацию на 18 июня под лозунгом доверия Временному правительству, на Марсовом поле и с возложением венков жертвам февральской революции. На представительном совещании всех фракции Всероссийского Съезда Советов, обсуждая вопрос о несостоявшейся накануне большевистской демонстрации, Ираклий Церетели сказал: «То, что произошло, является ни чем иным, как заговором, заговором для низвержения правительства и захвата власти большевиками, которые знают, что другим путём эта власть им никогда не достанется. Заговор был обезврежен в момент, когда мы его раскрыли. Но завтра он может повториться. Говорят, что контрреволюция подняла голову. Это неверно. Контрреволюция не подняла голову, а поникла головой. Контрреволюция может проникнуть к нам только через одну дверь: через большевиков. То, что делают теперь большевики, это уже не идейная пропаганда, это заговор. Оружие критики сменяется критикой оружия… Большевиков надо обезоружить…»136

Полумиллионная демонстрация и митинг на Марсовом поле в Петрограде, состоявшиеся 18 июня, прошли в основном под большевистскими лозунгами передачи власти в руки Советов. Увеличивающийся разрыв между правительством и массами подтвердили демонстрации в других городах: Москве, Киеве, Риге, Иваново-Вознесенском и др., а вместе с правительством, в глазах народа, падал авторитет и поддерживающий его Совет. На проходившей 16—23 июня в Петрограде Всероссийской конференции военных организаций большевиков некоторые ее участники уже высказывались за подготовку вооруженного восстания.

В конце июня Ю. Мартов в частном письме в Швейцарию описывает общее положение: «Страна разорена (цены безумные, значение рубля равно 25—30 коп., не более). Город запущен до страшного, обыватели всего страшатся – гражданской войны, голода, бродящих солдат и т. д. Если не удастся привести очень скоро к миру, неизбежна катастрофа. Над всем тяготеет ощущение чрезвычайной „временности“ всего, что совершается. Такое у всех чувство, что все это революционное великолепие на песке, что не сегодня-завтра что-то новое будет в России – то ли крутой поворот назад, то ли красный террор считающих себя большевиками…»137

Зеркальным отражением тыла являлась армейская ситуация. В Первую мировую войну русская армия существовала по военным законам 1874 г., реформы, которой ввели воинскую обязанность для всех, несмотря на социальный статус. Внедрение этого принципа было большим шагом на пути создания равноправного общества, но эта реформа была частичной, т.к. демократические принципы не были реализованы всецело. Мужчины верхних слоев общества могли найти множество путей, чтобы избежать службы в армии, или служить недолгое время. В глазах аристократии карьера в армии и жизни не была одинаковой, офицеры не пользовались большим авторитетом в глазах общественности. Низкий уровень жизни, небольшие привилегии и антивоенное настроение сделали призыв в армию таким сложным, что там никогда не было достаточно офицеров. Их вечная нехватка дала возможность мужчинам из низших классов подняться вверх, обретать в армии социальную стабильность. Сословная разношерстность офицерского корпуса была очевидна, и такие генералы, будущей Добровольной армии, как М. В. Алексеев, Л. Г. Корнилов, А. И. Деникин происходили из бедных семей. Вместе с тем само устройство армии способствует тому, что рядовые и офицеры живут как будто в разных мирах. Офицеры и солдатская масса разделяется. Кроме того офицеры часто унижали своих подчиненных, которые в свою очередь питали ненависть к ним. Напряженность была и даже между некоторыми частями. Например, в царское время императорскую гвардию берегли для того, чтобы дать жизнь новому поколению аристократии. Служба в ней была гораздо приятней и продвигалась намного быстрее. Враждебность между гвардией и армейскими офицерами пережила даже февральскую революцию.

Уровень подготовки офицеров активно повышался с начала XX в., но строгий режим того времени прилагал огромные усилия, чтобы предотвратить распространение антиправительственных идей в военных организациях. Например, в юнкерских училищах современная русская литература не преподавалась, так как ее идеи считались идеологически опасными. Деникин писал об офицерских настроениях: «Эти молодые люди пытались преодолеть все мировые проблемы, но делали это очень простым способом. С незапамятных времен они усвоили базовые вещи… Система ценностей для офицеров была предопределена как непоколебимый факт, не вызывающий ни сомнений, ни разногласий. „За веру, царя и отечество“. Часто это превращалось в анекдоты, часто правдивые, но не ставящие под угрозу саму идею. Отечество воспринималось с пылкостью и страстностью, как единый организм, включающий в себя страну и людей, без анализа, знания его жизни, без копания в темных глубинах его интересов… Молодых офицеров едва ли интересовали социальные вопросы, которые они считали чем-то странным и скучным. В жизни они их просто не замечали; в книгах страницы, касающиеся социальных прав, с раздражением переворачивались, воспринимались как нечто, мешающее развитию сюжета… Хотя, в общем, и читали они не много»138. Разногласия, взаимное недолюбливание офицерского корпуса и интеллигенции увеличилось во время войны и революции.

К маю 1917 г. русская армия состояла уже из 7.292.600 солдат и 133 тысячи офицеров. Потери армии были гигантские: согласно оценке генерала Н. Н. Головина, количество захваченных в плен, раненых и убитых было 7 миллионов 917 тысяч; из них 107 тысяч офицеров. Придя на смену выбывшим новые офицеры частью впитали в себя старый дух офицерского корпуса, частью внесли эмоциональные изменения в сторону близости к образованному обществу, но по большей части промонархические настроения доминировали. Вместе с тем, относительно действующего монарха, по вполне понятным причинам, офицерство разделяло взгляд русской интеллигенции, кроме этого оно не могло допустить гражданскую войну, что ослабило бы Россию в войне с внешним врагом.

Офицеры из Верховного командования приняли Февральскую революцию как нечто должное. Генерал М. В. Алексеев, начальник штаба Верховного главнокомандующего (1915—1917) помог убедить своего монарха отречься от престола. Главнокомандующие пятью фронтами – великий князь Николай Николаевич, генералы А. Е. Эверт, В. В. Сахаров, Н. В. Рузский и А. А. Брусилов – поддержали Алексеева. А генерал Л. Г. Корнилов, который трижды проявлял своеволие на войне139, и теперь назначенный командующим Петроградским военным округом, продемонстрировал мало преданности императорской семье, наделенный большой властью, именно он произвел арест царицы. Только два командующих корпусами генерал граф Ф. А. Келлер и Г. Х. Нахичеванский предложили свои войска для подавления революции. (После победы революции генерал Келлер предпочел уйти в отставку).

За день до отречения Николая II 1 марта Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов издал приказ №1, относящийся к петроградским гарнизонам, но его непосредственное влияние ощутила вся армия. Приказ объявлял, что в политических выступлениях военные части подчиняются не офицерам, а Советам, в армии отменяются сословные титулы офицеров, вводится выборность командиров, солдатам предоставляются т.н. гражданские и политические права, в ротах, полках создаются солдатские комитеты. Приказ позволял солдатам подчиняться приказам Военной комиссии Государственной думы только если они не противоречат приказам Петроградского Совета (Временное правительство в это время еще не было сформировано). Троцкий назвал этот приказ, как «единственный достойный документ Февральской революции, хартия вольностей революционной армии»140, в то время как офицеры считали, что это способствует только разрушению армии. Проект, без сомнения, был пронизан духом неприязни к офицерам, и во время революционных событий в Петрограде офицеры просто-напросто потеряли контроль над своими солдатами. Приказ №1 был только первым шагом изменения порядка в армии, за ним вскоре последовали другие. 15 марта обнародована Декларация о правах солдат, где офицеры потеряли право иметь денщика, право муштровать ограничивалось, солдатам разрешалось носить гражданскую одежду вне дежурства и получать почту и литературу без цензуры. Чтобы легче проводить в жизнь реформы по демократизации армии сформированное Временное правительство устроило чистку Верховного командования: за несколько недель 150 офицеров, неспособных и тех, кто не желал сотрудничать в новым правительством, отправили в отставку. В ответ на такие действия Ставка провела свою чистку, где часто увольнялись генералы и полковники, за то, что имели дружеские отношения с солдатскими комитетами, считая их предателями интересов и подхалимами. В такой атмосфере, противостояния офицеров и Временного правительства, солдаты, получившие некоторые права, теперь возобновившие о своей чуть ли не полной свободе действий, начинались совместные предприятия армии и власти по ходу ведения войны.

19 июня 1917 г. верное союзническое обязательствам правительства предприняло первое, после свержения самодержавия, наступление русской армии на Юго-Западном фронте. Вскоре оно было поддержано отдельными частями Северного, Западного и Румынского фронтов. Во главе Ставки был поставлен опытный генерал А. А. Брусилов, который был более всех других генералов оптимистично настроен касательно боеспособности революционной армии. Однако наступление вскоре захлебнулось: техники и боеприпасов хватало (ситуация изменилась по сравнению с 1914 г.), но теперь не было желания у самих солдат воевать. За десять дней вялого наступления русская армия только на Юго-Западном фронте потеряла 60 тыс. убитыми и раненными, заняв Калуш и Галич. В ответ на наступления русских войск германские войска совместно с союзниками перешли в контрнаступление в Галиции. В результате русские войска отступили почти до старой русско-австрийской границы, оставив на Юге – Галицию, на Севере – Прибалтику, включая Ригу. Общие потери русской армии составили свыше 150 тыс. человек.

Провал летнего наступления продемонстрировал моральное поражение Временного правительства. Русская армия, в низах все больше идя на большевиков лозунг «Долой войну!», быстро теряла боеспособность. На фоне военного поражения внутренний хаос страна только увеличивала.