Игрывыгры

С этого надо было начинать, но Михаилу в очередной раз повезло, в ответ так же тихо упало:

– Одна.

Дверь затворилась.

Когда кровоточащие ноги, вытертые о половичок, вделись в те же вчерашние тапки, глаза обежали квартиру. Ничего не изменилось. Михаила окружали прежние шик, блеск и окончательно согнавшая с себя сон красота по имени Жанна, сообщившая:

– Мы разговаривали, ты упал. Я решила, что ты перепил, и попыталась втащить тебя на диван, но у тебя остановилось сердце! Я вызвала «Скорую», врачи констатировали смерть.

– От чего?

– Сказали, отравление некачественным алкоголем.

– Некачественным? – Михаил покосился на кухонный шкафчик со злополучным питьем.

– Не смотри так, это стандартная формулировка, чтобы с анализами не возиться.

Глубокие глаза Жанны стали темными, она насупилась, сжавшиеся губы выглядели злобным оскалом. Даже красивые конусы под халатом, которыми недавно любовался взор, обратились в несущие смерть тараны.

– Ясно. – Последовавший за этим вздох показал собеседнице, что Михаил никакой не мститель, пришедший за кровью, а несчастный страдалец.

Личина монстра-убийцы, примененная Жанной в качестве защиты, сменилась жалостью:

– Слушай, если второй раз повторяется одно и то же… Может, у тебя аллергия на что-то? Например, на спиртное. Сейчас люди так питаются, что у каждого найдется какая-нибудь непереносимость.

– Болезни в моем организме уничтожены главным природным лекарством. Никаких аллергий. Тем более, на спиртное. Даже как вариант не рассматривается.

Категоричность ответа подтвердили поза и взгляд.

– А ты не думал … – Жанна умолкла на миг, белые зубки пожевали губу. – Может быть, тебе вообще нельзя пить? Как тебе такое объяснение?

Как? Логично, как многое в жизни. Прошлое пробуждение тоже было в морге. Тоже после бурного застолья. Здесь явно что-то наклевывается.

Логику можно найти во всем, ну нужно ли? Журнал «Наука и жизнь» однажды сообщил, что девяносто девять процентов умерших от рака при жизни ели огурцы. Вывод о природе рака, весьма логичный, напрашивался сам собой, но кто назовет его правдой?

– Народ говорит, что в России один показатель здоровья: можно пить или нельзя пить, – отделался шуткой Михаил. – Что было после того, как я отключился?

– Хочешь сказать – умер.

– Пусть так, – не стал он спорить с очевидным для посторонних фактом.

– Тебя накрыли простыней и, как дрова, уволокли на носилках. Прошли сутки, и ты снова являешься с того света. И как там? Расскажешь?

– Там нормально. И запасные части высоко ценятся.

– Что?

Он болезненно поморщился и отмахнулся. Итак, прошли сутки. От смерти до смерти. От морга до морга. Михаил поднял ноющую от боли ногу: в ступне торчала огромная заноза. Прислонившись к косяку, он осторожно вытащил причину неприятностей и рыскнул глазами по сторонам – куда бы положить?

– Дай, выброшу. – Жанна кончиками пальцев приняла окровавленную щепку. – Иди в душ, а я придумаю что-нибудь с одеждой.

Вот это дело. Но сначала…

– Можно попить? – попросил он.

– Чего?

– Да хоть воды из-под крана, только побольше!

Конечно, душа просила чего-то покрепче, но пришлось сдержаться.

Воды Жанна не пожалела. Когда огонь внутри организма погас, опорожненная сувенирная кружка объемом под литр вернулась на стол, Михаил некстати икнул, извинился и скрылся в ванной.

Израненное тело превратилось в выполненный ножом по холсту рисунок ребенка.

– Йод и бинт принести? – донеслось с той стороны двери. – Или пластырь?

– Не сейчас.

Кого Жанна видела в нем? Вчерашний спаситель второй раз возник в невообразимом облике. Судьба била по заду и по голове – он изворачивался, удирал и жил себе дальше. Михаил был из поколения, много пережившего из-за событий в стране и мире и страдавшего от единственного недуга – излишней тяги к уходу от реальности в душевность призрачного бытия. Страдал и он. Возможно, Михаил многого бы достиг, если бы не решил, что теориям о возрастных кризисах нужно верить. Мужчины созданы для войны, их дело побеждать. Когда (вариант: если) победили – удерживать завоеванное. Но стоит решить для себя, что ты больше не участник боевых действий в войне за счастье, тогда – все.

Очищающий водопад глушил звуки, мысли стекали вместе с грязью, и через минуту Михаила вынесло за пределы мира, вернув в материнское лоно, где он растворился в счастливом отрешении и неведении.

Счастье омовения было долгим и прекрасным. Простая радость – и такой оживляющий эффект. Давно подмечено: чем проще радость, тем она приятнее. Мир принадлежал любителям простых радостей, остальным приходилось подстраиваться и делать вид, что они такие же. Или что хотя бы понимают, о чем речь. Жалко непростых.

Михаил перекрыл воду. Прекратившийся шум словно подал знак, дверь бесцеремонно распахнулась.

– Вот, возьми запасной халат. – Жанна совершенно не стеснялась чужого мужчины, перешагивающего бортик ванны во всем древнегреческом великолепии.

Про великолепие – это, конечно же, к слову. Погрубевше-разжиженный Аполлон – тоже Аполлон, но возраст, как вчера верно заметила Жанна, меняет людей. И, вопреки ее мнению, не только женщин. На Аполлонов, как и на Афродит, любят глядеть в расцвете лет, потом они превращаются в Вакхов и сатиров.

Михаила смерил оценивающий взгляд:

– Не знаю, что еще предложить. В мои вещи ты не влезешь.

Это точно. Миниатюрное холмистое тельце хозяйки было раза в два тоньше и на голову ниже.

– Спасибо. – Михаил потянулся за одеянием.

Когда он запахивался, чужие плутовские глаза разглядывали его намечающийся животик.

– Вижу, спортом занимаешься.

Причем здесь спорт? Ах, вот в чем дело. Соответствие размера и возраста. Точнее, несоответствие. По сравнению с ровесниками живот Михаила не выглядел пузом. Но если сравнивать с одногодками новой приятельницы…

А не надо сравнивать. Судя по тону, высказанное – скорее комплимент, чем укол.

С другой стороны, откуда Жанна знает про размеры животов его ровесников?

– Угу, – произнес Михаил, недовольный как разглядыванием, так и выводами. – Особенно сегодня.

– А что сегодня?

– Сбежал из ада.

– Из з… – Полное лукавства личико отвернулось, глаза указующе скосились на кокетливо отставленный собственный тыл.

Ребенок. Дитя, которое притворяется взрослым. Михаил через эту шутку прошел лет сорок назад.

– В каком-то смысле можно сказать и так. – Натужно выдавленная улыбка вышла кривой. – Но лучше оставить в моей редакции.

– Из преисподней? И как там, горячо?

– Очень.

– Заметно. Оттого ты ведро воды выхлебал.

– Зато теперь уж точно возьмусь за себя, – дал себе слово Михаил, чужим присутствием заверяя клятву как нотариальной печатью.

Взяться стоило непременно. Работа печатником хоть и связана с движениями, но восемь часов хождений вокруг четырехцветного «Гейдельберга», занимавшего половину типографского цеха, спортом можно назвать с натяжкой. Потому что… вдруг все только начинается?

Одобрительный взор еще раз окинул его фигуру, и завуалированный комплимент повторился прямым текстом:

– Другие в твои годы пузо на тележках возят.

Упоминание «других в его годы» снова резануло по сердцу, но углубляться в тему было противно. И не нужно. В одном случае настроение испортится у Михаила, в другом – у Жанны, если все окажется не столь плохо, как он себе насочинял.

Жаркое содержимое халатика посторонилось, давая дорогу.

– Пойдем, лечить буду.

– Само заживет, – буркнул Михаил. Затянув на поясе узел, он пригладил ладонью поредевшую с возрастом шевелюру. Пусть не прынц на белой кляче, а на роль короля в изгнании еще сгодится. – Как на собаке.

– Так и знала, что все вы кобели, – смешливо упало в ответ.

– Не надо продолжать собачью тему, в ответ могу обидеть.

– Меня? Такую хорошую, пригожую и всю из себя замечательную? – Выйдя следом, Жанна по-детски прокрутилась по комнате перед Михаилом. – Не получится. – Она остановилась, взгляд полыхнул непредставимым в такой милашке огнем. – Я ведь не только тявкать, я и кусаться умею.

В это верилось. Было в раскрепощенной проказнице что-то одновременно волчье и лисье. Острые зубы и хитрые глазки. Связываться с ней глупо и опасно. В то же время, все в ночной квартире подталкивало к по-современному очень логичным, но неправильным действиям. К событиям, которых Михаил не собирался допускать.

– Значит, сам свои раны залижешь, кобель? – бросила Жанна с явным желанием уколоть.

Михаил еще раз осмотрел промытые водой, но не обеззараженные ноющие ранки. И согласился.

– Только быстро.

– Так бы сразу. – Жанна потянулась к приготовленному пузырьку перекиси водорода. – Будто я тут для себя стараюсь. Садись.

Центр гостиной занимала мягкая мебель, Жанна толкнула Михаила на диван, уложила, сама села ближе к дальней боковине. Его вытянутые ноги разместились на ее нежных коленях, Жанна занялась его ранами. От ласковых прикосновений, холодящих, но таких желанных, он таял. И вздрагивал от неожиданно-резких.

– Откуда сбежал на этот раз, герой-любовничек? Мистической мутью зубы мне больше не заговаривай, я люблю конкретику.

– Из морга, – признался Михаил, душой летая в небесах, ногами находясь в руках у добровольной помощницы, а мыслями стараясь не сорваться.

– Ого. Уверен?

– Или из чего-то похожего. Возможно, из больницы, предназначенной для таких уродов как я.

– Зачем ты так?.. – обиделась за него Жанна.

Влажная ваточка почти с любовью промакивала ранки, а пару глубоких порезов залепил бактерицидный пластырь.

– Потому что урод и есть. – Михаил скривился. – Кто еще оставит налаженную жизнь, которую строил год за годом, чтобы пить вусмерть и ночами по чужим квартирам слоняться?

– Значит, ты здесь просто слоняешься? – Жанна сделала попытку сбросить с колен жилистые ноги.

– Прости. – Игривое отталкивание Михаил легко преодолел и водрузил ноги обратно. – Я обобщал.

– Учти, – жестко сказала Жанна, вновь принимаясь изливать волшебную благодать на раненую плоть, – я не общность. Я – частность. Всегда и во всем.

– Разве кто-то сомневается?

– Другое дело. Не хочешь проблем – внимательнее следи за словами и мыслями.

«За словами и мыслями». Хорошо сказано. Так, как нужно именно сейчас.

– Я не хочу проблем, – честно признался Михаил, – их у меня выше крыши в последнее время.

Взгляд упал на окно, где за далеким горизонтом начинало розовато лиловеть.

– Что там за здание, недалеко от лужи, в которой мы познакомились? – Он указал в сторону темного пустыря и корпусов за ним.

Бровки Жанны забавно-серьезно сошлись:

– Мы познакомились не в луже.

– Да, но мы сделали это в ее присутствии.

– Пусть хотя бы так, все не свиньей обозвал. В той стороне действительно находится морг.

– Вот. Именно оттуда мне пришлось делать ноги, пока не разобрали.

– Хочешь сказать, что и в первый раз…

Михаил повинно развел руками. Скрывать непричастность к амурным похождениям он не собирался, и если девица что-то навоображала в его отношении – зачем поддерживать в нехороших подозрениях?

– Все, любитель приключений и луж, готово. – Жанна спихнула объект заботы на пол, оставшиеся препараты отправились назад в кожаную аптечку. – Жить будешь.

Она небрежно отбросила аптечку и вновь уселась в своем углу дивана, забравшись туда с ногами и обхватив руками поднятые к груди колени. Задумчивое лицо, опущенное подбородком на гладкую коленную чашечку, пристально смотрело на Михаила.

Ему стало не по себе. Не столько от пронизывающего взгляда, ничего прямо не говорившего, но заставлявшего нервничать, сколько от выставленных в его сторону открытых белых голеней. Сведенные сверху, книзу они слегка раздваивались, меж разъехавшихся пол халатика темнели дурманящие глубины. Окружающий мир накрыла звенящая в ушах и мозгах тишина, удары пульса били под дых. Странная девушка не только не боялась оставаться наедине с едва знакомым мужчиной, но и разными способами провоцировала его. И если она сейчас что-то надумает…

3

Михаил поднялся, ноги сами привели его к окну, лоб уткнулся в стекло. Нет уж. Каждому свое. Кто забывает об этом, кончает в могиле.

В могиле он уже почти побывал. Сбежал на полпути. А насчет остального… Здесь все прямо-таки тянуло к чувственно-бесчувственному обрыву, и только шажочек отделял от пропасти, о последствиях которой для души Михаил, как более взрослый и мудрый, хотя бы догадывается, а неумеющая следить за раструбом ножек чаровница, кажется, нет.

Чего это он: «неумеющая». Прекрасно умеющая. Она все понимает. И прямо намекает.

Такие игры не для него.

«Или все же?..» – противно зудело голосом невытравливаемого внутреннего бесенка.

«Ну, и на чем же мы остановились?» – заметался разрываемый мозг.

– Куда-то собираешься? – Михаил смотрел сквозь стекло вниз, на не отправленный в гараж или на охраняемую стоянку, а беспечно оставленный без присмотра автомобиль. Довольно дорогой, между прочим. В столице такими все улицы запружены, а здесь, в небольшом городе, счет шел максимум на десятки, если не на единицы. Особой криминальностью город-трудяга не отличался, но защиту от дурака даже на компьютеры ставят. Кто-то походя может гвоздем поцарапать, или сверху бутылку уронят, случайно или прямой наводкой. Страховка страховкой, а время и нервы будут потеряны, и средство передвижения, вопреки афоризму одновременно бывшее роскошью, после ремонта резко потеряет в цене.

– Собираюсь? – Огромные ресницы изобразили испуганную бабочку. – Нет. А что? Ах, машина…

– Надеешься на сигнализацию?

– Здесь ничего не случится, у нас район тихий.

– Ничего не случится?! – Михаил демонстративно огладил раны.

– Соседи тоже оставляют, и ничего. И утром не надо в гараж спускаться. Время экономлю.

– Лентяйка, – пожурил Михаил.

Он не оборачивался, смысла не было: в комнате царил день, за окном – ночь, стекло работало зеркалом. Как в кинотеатре, огромный экран показывал и вазы, и картины, и дорогие обои, непредставимые в собственной квартире, и волнующую позу собеседницы.

Взгляд Жанны встретился с разглядывавшим себя отражением.

– Уже поздно. – Она поднялась.

Скорее, рано. Темнота еще не сдавала позиций, но далеко за домами рождалась новая заря.

– Постелю тебе здесь, на диване, – сообщила Жанна, – а перед уходом разбужу и отвезу. Устроит?

Да он просто мечтал об этом! Уф. Значит, с глупыми детскими играми в некстати повзрослевших покончено. Он выдержал испытание. Можно расслабиться.

– Не знаю, как благодарить…

Юная хозяйка махнула ладошкой:

– Ты первый пришел мне на помощь. Если бы не ты – кто знает, что со мной случилось бы.

С этим нельзя не согласиться. С любительницей среди ночи знакомиться в пустынных районах с вышедшими из морга полуголыми мужиками действительно могло произойти что угодно. Вернее, что не угодно.

Из соседней комнаты, где, видимо, располагалась спальня, Жанна принесла подушку и простыни.

– Держи. Здесь тепло, одеяло не потребуется.

Свет погас. Хозяйка прошелестела ступнями в сторону ванной, по глазам полоснуло слепящей вспышкой из приоткрывшейся двери, и квартира окончательно погрузилась во тьму.

Михаил скинул халат, нырнул под простыню и с удовольствием вытянул конечности. Когда ноющие члены утихомирились, он попробовал восстановить события последних дней.

По порядку. Сначала – ссора с Наташей. Жена в который раз грозилась уйти, если он не перестанет пить. В ответ привычно звучали клятвенные заверения, что больше ни-ни. Но…

Дали отпускные. Подкатили друзья. Понеслось.

Итого, позавчера – торжественный уход в отпуск, что закончился знакомством с моргом. С кем отмечали, кто был? Петрович, Денис, Славик, Володька и этот, новенький, молодой. Второй день, как пришел. Он и наливал в основном. Плеснул какой-нибудь гадости? Михаила-то – и в морг…

Еще был Смирнов, он со школьной скамьи по Наташке сохнет. Она предпочла Михаила, выбор давно сделан, но былого конкурента словно закоротило. Смирнов так и не женился. Может, это его проделки? Место себе, так сказать, расчищает. Никто же за стаканами и бутылками специально не следил. Хоть цианистый калий влей.

Новый световой удар по глазам заставил их непроизвольно открыться, и все мысли исчезли. Жанна закончила водные процедуры, дверь ванной распахнулась, тонкая рука нащупала оставшуюся снаружи кнопку. Быстрое нажатие – и свет потух, но за это время…

Михаила пробрало до печенок. На Жанне были только трусики.

Видение еще долго не покидало после того, как обладательница сочного урожая пробежала в темноте в свою комнату. Н-да, поспишь тут, как же. Усилием воли отвлекающие миражи были разогнаны, Михаил вновь сосредоточился на былом. С трудом. С огро-омным трудом, но все же сосредоточился.

С позавчерашним днем разобрались, теперь – вчера. Сумасшедшее возвращение к жизни, опять выпивка, опять врачи, опять остановка сердца, констатация смерти и очередная отправка живого трупа по знакомому адресу.

Почему – живого? Для всех Михаил умер. Не приди он неведомым образом в себя, был бы разобран, как угнанный автомобиль, и распродан на детали. А остаток ржавого кузова был бы кремирован или похоронен под ритуальный плач вдовы и детей.

Что с ним происходит? Позавчера был готов собственноручно придушить супругу на месте, вчера клялся себе, что никого, кроме нее, не любит, а сегодня…

Сегодня он снова в квартире красотульки, которая вроде бы к нему неровно дышит. Как иначе объяснить заигрывания и намеки? Неужели в таких хоромах по живому обществу истосковалась? Причем, именно по мужскому обществу. Почему бойфренда не заведет?

Осенило. Вот же, дурень стоеросовый, вот же с чего начинать мыслить надо было. Дорогая машина, элитная квартира, шмотье… Новая знакомая – содержанка. При таком раскладе ниточки вяжутся в понятный узелок. Живет Жанночка за счет покровителя, оттого вся роскошь вокруг. Одной роскошью сыт не будешь, вот и потянулась к случайному попутчику. Он, Михаил, просто причуда, каприз. Тот, кто попался под руку. Поиграет с ним наша кошечка и забудет как звали.

Перед внутренним взором вновь пробежала гологрудая чертовка, но следом возникло родное лицо Наташи – умиротворяющее, искреннее, любящее. Любимое. Каким счастьем было бы перенестись к себе, в знакомую скрипучую постель, под теплый бочок супруги, зовущий и соблазняющий невиданным покоем. Как ненавистна стала любая неустроенность! Вернуться бы в желанное поза-поза-вчера. Михаил прожил бы его совсем по-другому. И позавчера, и вчера, и сегодня. И завтра. Совершенно по-другому. Теперь он знал как. Крепкость задним умом – отличительная черта любого человека старой закалки.

Да и новой, если быть справедливым.

4

Задремать не удалось, вновь послышались шаги – тихие, осторожные. Веки создали небольшую щелочку: искушающее привидение, чей вид с предыдущего прохода не изменился, проскользнуло через гостиную к туалету. Середину прикрывал согнутый локоть, на «спящего» скакнул быстрый взгляд.

История со светом повторилась дважды. Сначала Михаил успел полюбоваться станом скрывшейся за дверью ночной феи, чуть позже – новым царским выходом. Однажды кто-то сказал, что ночь придает блеск звездам и женщинам. Точно сказано, особенно насчет последнего. Призрачная чудесница обхватила себя за локти, аккуратно ступавшие ножки приблизились к месту горизонтальной дислокации Михаила. Головодробительная плоть оказалась близко. Чересчур близко. Изображать сопящий труп было нелегко. И, как оказалось, незачем, поскольку над ухом раздалось:

– Спишь?

Издевается? Глаза честно открылись.

– Нет.

– И мне не спится. Я немного посижу здесь, с тобой?

«Посижу»? Кроме журнального столика рядом другой мебели нет.

На то, чтобы загнать хозяйку квартиры обратно в спальню, у Михаила не хватило духу. Освобождая местечко, пришлось, лежа на боку, втиснуться в спинку дивана, изогнуться и предельно подвинуть ноги. Задумчивая сомнамбула разместилась на предоставленном краешке в районе его пояса. Подобрав колени к груди, Жанна крепко обхватила их и замерла. Какие бы причины ни назывались, а пришла она сюда с какой-то целью, явно не оттого, что отвыкла засыпать без сказки, рассказанной няньками.

Если бы Михаил не был женат…

Но разве он, дважды умерший, еще женат? Разве для мира он все еще рабочий из типографии, которого знали друзья и близкие? И… очень близкие?

Если для остальных он умер, а для себя – жив, то…

Началась новая жизнь. Вопрос на засыпку: имеет ли он право начать ее с интересного приключения? Другие умудряются совмещать то и другое в одной вполне благополучной жизни. И не жалуются. Почему он делает для себя исключение и даже сейчас раздумывает, вместо того, чтобы броситься в пучину новизны?

Потому что знает, что жив. И что женат. А это, даже для неверующих, все равно от Бога, нечто высшее, что дается людям и в чем они клянутся друг другу перед лицом окружающих. И перед лицом того же Бога, которого, возможно, и нет вовсе, как уверенно докладывали советским людям в течение семидесяти лет. Воспитанием Михаил был из старого поколения, и разговоры о высших силах, которые вмешиваются в наши дела, ему были смешны. До последнего времени. Вот именно до вчера и сегодня, когда с ним начало происходить нечто не от мира сего.

Жанна вышла из задумчивости.

– Сделать тебе массаж?

– Нет.

Ответ был резок и немного обиден. Жанна поняла правильно. Он боится. Боится ее прикосновений. Боится своей возможной реакции. Другими словами, он трус, вот и весь перевод краткого испуганного ответа на расширенный русский.

– Ты меня боишься, – не спросила, а констатировала Жанна понятный обоим факт, взяв смелость произнести это вслух.

Михаил тоже проявил отвагу.

– Да, – сказал он. – Боюсь.

– И себя.

На этом провокация не кончилась. Руки Жанны упали, как листва по осени, одна оперлась на диван. Колени опустились набок. Над лицом Михаила нависли балконы прекрасного фантастического сооружения.

– И себя тоже боюсь. – Он сглотнул.

– Как ты живешь в постоянном страхе? Другие живут честно. Правильно или нет – другой вопрос, но честно. Не терзают себя постоянными сомнениями. Не умирают в неуверенности, в нескончаемой липкой боязни, что могут не сдержаться или, наоборот, что дражайшая супруга о чем-то узнает. Как ты можешь так изводить себя? Ты же мужчина! Если что-то гложет, дай себе волю, разберись с проблемой, уничтожь ее любым способом, пусть она останется в прошлом.

– Я бы с удовольствием. – Михаил глупо хихикнул, так, что самому стало стыдно. – Но я борюсь с искушениями, потому и…

– Ты не борешься. Ты множишь их. Ты превращаешь себя в тряпку.

– Неправда.

– Со стороны виднее. Особенно на истинный женский взгляд.

Голос Жанны оброс обличающими интонациями, лицо распалилось, очаровательные шипастые шарики бурно вздымались и опадали сообразно с объемом набираемого воздуха. От них пахло свежестью, деревенским молоком и соблазном. Прошлое в душе Михаила подралось с будущим за настоящее. У каждого была своя правда. Взгляд остановился. Мысли тоже.

Не дождавшись ответа, Жанна продолжила столь же резко и грозно:

– Вместо того, чтобы по-мужски править мир под собственное мировоззрение, ты прячешься, ищешь возможности отгородиться от реальности, которая течет где-то рядом и, обливая брызгами соленых волн, пытается доказать свое существование. И извлечь тебя из лужи, которую ты создал своими руками и откуда иногда выглядываешь испуганно, но, едва узнаешь о том, что рядом существует большой яркий мир, снова прячешь голову в песок. Точнее, в ил. В затхлую жижу, к которой привык и потому не замечаешь. Помнишь лужу нашего знакомства? Ничего не напоминает?

В прострации, пронизанной немым восхищением ораторшей, Михаил внимал пламенной речи. Все, что говорила Жанна – его случай. Михаил – такой?!

– Подожди, – вдруг заработала инстинктивная соображалка. – По-твоему, кто не реагирует на провокации и не клюет на соблазнительную наживку – трус?

– Хочешь поспорить? Давай. Разве трус тот, кто делает выбор в пользу действий? Кто не боится последствий? Кто согласен брать на себя ответственность за решения и поступки? – Жанна еще сильнее нагнулась, нависнув тревожащим сладким изваянием, готовым в любой момент рухнуть и погрести под собой.

Жителям Помпей не позавидуешь, им было так же плохо, но при этом не было так хорошо. Собрав все мужество, Михаил опустил взгляд… где тот и утонул в колодце пупочка, обрамленного озерцом знойной мякоти и отчеркнутого ленточкой единственного элемента одежды. Внизу, в основании, ленточка превращалась в знобящий выпуклый треугольник. Туда, в самый низ, как вода с сиявшего в подсвеченной темноте тела Жанны, бессознательно и упорно стекали взгляды Михаила, там утопали мысли – в уходящем вниз средоточии складочек, плотно сжатых бедрами.