Игрывыгры
– Подумай над моими словами! – произнесла владелица коварного великолепия, а ее ладонь накрыла руку Михаила. – Ответственность за слова и поступки – то великое, что дано настоящему мужчине и чем он может распорядиться по своему усмотрению. Мы, женщины, любим не наглых или смазливых, мы выбираем надежных. Тех, кто держит слово. Кто может. Кто действует. И кто готов отвечать за свои действия, не перекладывая решения и их последствия на оказавшиеся рядом хрупкие плечи. Даже, если эти плечи готовы взвалить на себя такую ношу.
Осознавая, что внимание к низу еще более неприлично, чем к обнаженному верху, Михаил поднял взгляд прямо в сверлящие глаза Жанны.
– А если для поведения в ситуациях, о которых ты говоришь, у меня другие принципы?
Перехват инициативы – лучшее средство защиты. А то какая-то пигалица учит жизни. Он старше в два с лишним раза, и жизненного опыта не занимать…
Жанна будто мысли читала.
– Думаешь, не могу быть правой, потому что младше? Возражу. Да, мы с тобой из разных поколений. Но. Ты мужчина. Я женщина. В этом отношении ничего не меняется тысячелетиями, оно заложено на генном уровне. Вспомни Экклезиаста: «Все было и все будет, и нет ничего нового под солнцем». У тебя больше опыта, а еще – мудрости, которую дает только опыт. Допустим. Но. У меня больше современных знаний о том, что такое нынешний мир, из карусели которого ты выпал на каком-то круге, когда решил, что все знаешь. Ты остановился, но мир – не круг, мир – спираль, вот в чем дело. На новом витке больше возможностей. И больше ответственности.
К чему она ведет? Или, чисто по-женски, говорит первое, что пришло в голову? Вроде бы нет. На вид все связно и последовательно. Впрочем…
– Если уж поминать Экклезиаста, – буркнул Михаил, – то ни о какой спирали в области отношений не может быть речи, просто есть время собирать камни, а есть разбрасывать. Все, что мне нужно, я собрал в свое время. Нового – спасибо, не надо.
На грубоватую отповедь Жанна не обиделась.
– Собрал, а теперь, значит, разбрасываешь?
Ее внешний вид создавал ощущение, что над Михаилом высится огромная белая лягушка. Выпирающими бусинками зрачков уставились белые сферы глаз, а расправивший крылья буревестник трусиков напоминал жадный рот, вместе с пупком-носиком образовав мультяшную рожицу. Одно немигающее лицо под другим заставляло воображение исполнять танец маленьких непослушных лебедей, опасный, но очень эротичный.
Опаленный играми подсознания Михаил возразил:
– Не разбрасываю.
– Как же это назвать иначе? Помнишь поговорку «Что имеем – не храним, потерявши – плачем»? Это о тебе, о типичном разбрасывателе, который решил, что время собирать окончилось. Дерево посажено, дом построен, сын рожден – теперь гуляй, миссия выполнена, делай, что хочешь!
Жанна кинула многозначительный взгляд в сторону кухонных шкафчиков, где хранилось спиртное, что Михаил прекрасно помнил. Но помимо такого первого смысла, у высказанной мысли можно было прочесть второй, задевший сильнее.
– По-моему, ты ненавидишь людей, у которых есть воля жить по собственным правилам, – проговорил он тихо. – Тебе не понять, но я не хочу, как бродячий пес, хватать все, что подвернется. Случайно подвернувшееся бывает, как минимум, чуточку испорченным, а как максимум, гнилым и тухлым. Ни свежести, ни чистоты, ни полноценного удовольствия для души и тела. Мне приятнее здоровая домашняя пища, меня не тянет в забегаловку за стандартным бутербродом, который по вкусу ничем не отличим от сотен и тысяч других. Да, они другие, но все равно те же самые бутерброды. Фастфуд. Быстрое питание. Разница только в обертке и ценнике.
Если не поразить, то заинтересовать ночную собеседницу удалось. Даже заинтриговать. Жанна посмотрела на Михаила несколько другими глазами.
– Кажется, я поняла разницу между нами. Нет, не эту. – В качестве примера она погладила себя по чувственным полушариям. – Дело в другом. В мироощущении. Я думаю о будущем и живу настоящим. Твое будущее давно в прошлом. Ничего нового ты не ждешь, да и не хочешь, тебе больше ничто не светит, а то, что ты по старинке считаешь любовью, просто удобство, помноженное на привычку, и боязнь однажды оказаться никому не нужным. Мы опять вернулись к теме боязни. Ты дорос до своих уважаемых лет, а по-прежнему боишься всего непонятного, как маленький мальчишка, который не знает мира за пределами своей песочницы.
– А ты ничего не боишься? – Затюканный доводами, внешне похожими на правду, Михаил нашел в рассуждениях слабое место. – Твоя жизнь тоже переполнена страхом, но у тебя нет порта приписки, где ты можешь переждать бурю или восстановиться после шторма.
– Люди – разные. Одному нужна тихая гавань, другой счастлив под ударами бушующих волн!
– Да, люди – разные, как, например, корабли. Бывают роскошные лайнеры, приятные для коротких интересных путешествий. Бывают тягачи, что всю жизнь делают свою нужную работу. Бывают морские яхты… А бывают речные лодочки для прогулок.
– А еще бывают дырявые посудины, которые при первом шторме идут ко дну. – Жанна покосилась на Михаила с ядовитой ухмылкой. – А насчет роскошных лайнеров для приятных коротких путешествий…
Ее голос умолк, лучисто-хитрые глаза уставились в прикрытый простыней центр живой композиции, а рука плавно прошлась по этому центру.
– В Ветхом завете, – продолжила Жанна, не спуская с Михаила ни руки, ни столь же тревожащего взора, – я нашла строчку, даже запомнила: «Пришелец, поселившийся у вас, да будет для вас то же, что туземец ваш. Люби его как себя». Слышишь? Повторю еще раз. Люби его как себя! А себя, – она потянулась вперед вновь поеретянувшей на себя внимание курносой грудью, – я о-очень люблю…
– Люби. – Пожав плечами, Михаил движением таза постарался выехать из-под нахальной ладони.
– Что же. – В глазах Жанны плясали чертики. – Золото пробуют огнем, женщину золотом, мужчину женщиной. Попробуем?..
5
Вот и сказано решающее слово. Приехали.
Сидит, красавица, глазками сверлит, ждет. Ну, сложится сейчас кратенький дуэтик. Ну, возможно, будет, что вспомнить. Но потом с этим жить. Ей, раскрепощенной и свободной, ладно, проблем никаких. Возможно, Жанне это как еще одно очко в демонстрируемое подругам табло попутных побед. Или просто «по приколу». Молодежь. Кто ее поймет? Тем более, вот такую. Новую. Материально не бедствующую, которая сама себе хозяйка. А Михаилу, с еще не пропитой до конца совестью? Как вернуться к любимой жене, если возвращение состоялось через чужую постель?
– Да уж я такое золото – пробы ставить негде, – протянул он. – Огонь тоже давно перегорел.
– Давно верю не словам, а чувствам. – Жесткие чужие глаза выжигали на его коже неприличные рисунки. – А они говорят…
– Это всего лишь угольки былого пожара.
Михаил с такой мольбой посмотрел на Жанну, что она громко и отходчиво расхохоталась.
– Ладно, подождем, пока угольки разгорятся. Хотя… Отсрочка – надежнейшая форма отказа. Я согласна, пусть будет, как скажешь. Ты мужчина, тебе и решать. Но тогда…
Она поднялась бесшумно и почти бесплотно, словно джинн из кувшина, и чарующим облачком скользнула на кухню.
Михаил проследил, как красивое тельце взгромоздилось на подставленный стул и, качаясь и активно балансируя, достало заветную бутылочку. На этот раз другую, желтую. Притягивавшие взгляд живые противовесы, отливавшие лунным сиянием, отвернулись, вид на кухонный стол перекрылся белой спиной и шелковой буквой «Т», вписанной в круглое и мягкое. Донеслись булькающие звуки. Они вызвали судорожный скачок кадыка. Еще несколько томительно-счастливых секунд – и очаровательная хозяюшка, как добрая фея из сказки, появилась с двумя стаканами.
– Любишь виски?
– Наверное.
– Не пробовал?!
– А должен?
– Нет. Но странно.
Жанна вспорхнула на прежнее место, но теперь присела на одну подобранную под себя ногу, а другую свесила вниз. Стаканы она прижимала к груди. Переставший стесняться Михаил безотрывно смотрел на образовавшийся союз стекла и кожи. Холода и тепла. Желанного и желанного.
– Ты сказала «странно». Почему?
– Обычно в твои годы люди чего только не попробуют.
– Это сейчас был укор возрасту или отсутствию любопытства?
– Насчет возраста не комплексуй, ты у нас мужчина хоть куда, в самом расцвете сил, как персонаж из мультика, который съедает все варенье и исчезает. Извини, что-то я не о том.
Страждущий взгляд Михаила заставил напарницу смилостивиться. Жидкость за твердой стенкой отлепилась от спелой мякоти, обтекавшей прохладный цилиндр с обеих сторон. Жанна поерзала немного, устраиваясь удобнее, и один из стаканов, наконец, перешел в руки лежавшего Михаила.
– Но тебе же нельзя? – вспомнила Жанна. – Вдруг опять?..
– Если душа просит, а компания располагает, то можно.
– Как скажешь. – Жанна подняла вверх руку с напитком. – За что?
Без прикрытия стаканов прекрасная соблазнительница сумела создать новый союз желанного и желанного, одно было уже в руке, второе ожесточенно туда стремилось.
– За ответственность и право выбора! – сформулировал Михаил то, что крутилось на языке.
– Замечательно.
Замешкавшись, Михаил указал взглядом на зажатый в руке стакан:
– Прости, но для этого дела мне нужно встать.
Не животное же он, в конце концов, которое даже вверх тормашками пить и есть может. Соседка подавилась скабрезным смешком:
– Для «этого дела» – просто необходимо.
Михаил побагровел.
– Я о другом.
– Теперь и я о ком-то другом. – Стрелы показной обиды достигли цели, и Жанна со вздохом сдвинулась по дивану назад.
Михаил поднял корпус вертикально. Простыня слетела с груди, но ниже осталась. Это главное. А вообще, чего стесняться? Партнерша же не стесняется. Вот и ладушки. Почти касаясь друг от друга напрягшейся кожей, но все же не касаясь, они приложились каждый к своему стакану. Сразу стало веселее. Случайная знакомая показалась почти родной, к ней чувствовалась неизъяснимая благодарность. Захотелось обнять, а то и поцеловать. Чисто по-дружески. От избытка чувств.
– Можно вопрос? – Партнерша по ночному досугу опять только отхлебнула, а второй рукой забрала у Михаила пустую емкость. Оба стакана отправились на журнальный столик. – Скажи, по-твоему, платонические отношения – это потерянное время, способ проверки чувств, прекрасные отношения… или только их иллюзия?
Интерес довольно странный и явно неслучайный. Любопытно, чем он вызван. Наслышанному о нравах древних греков, что нескрываемо любили мальчиков и – еще одно жуткое извращение – разбавляли вино водой, Михаилу не хотелось попасть впросак. От вымерших умников, к которым принадлежал упомянутый Жанной Платон, можно ожидать любой подлости.
– Имеешь в виду начальный этап отношений между мужчиной и женщиной?
– Можно сказать и так. – Жанна опустила взор. – К сожалению, бывает, что на этом этапе люди застревают, и такие отношения становятся постоянными. Во всяком случае, очень долгими. Или параллельными.
Ясно, неразделенная любовь. Вот и вывели девочку на чистую воду.
– Если мужчине нравится женщина, – начал Михаил в задумчивости, – он не станет скрывать желания, и со временем все произойдет само собой.
– А если уже произошло, а потом – бац! – и снова платонизм в самой изуверской форме?
От взгляда Жанны вдруг передернуло. В висок стукнуло болью. Неужели вчера?..
А он – не помнит?!
Ласковое лицо, почти касавшееся его губ, ждало ответа. Два белых облака острыми язычками звали на помощь. Отважная рука без спросу легла на его живот, и…
Лязгнул открываемый замок, входная дверь распахнулась. Ослепительным грибом взорвался вспыхнувший свет люстры, оставив без зрения и возможности понимать.
– Так-так, – раздался голос вошедшего. Голос был мужской и очень злой. – Развлекаемся?
Среди прыгающих разноцветных пятен перед взором Михаила одно быстро увеличивалось.
– «Клубничку» любим, да? – принеслось уже с расстояния руки, прямо над ухом. – На свеженькое потянуло?
Жанна метнулась в сторону, а в направлении Михаила просвистело что-то тяжелое…
P. S.
Донесение №2:
Задействовано большинство интересующих лиц. Удар необходимо нанести не раньше, чем появятся доказательства. Доказательства должны быть неопровержимыми, в противном случае придется начать с нуля. Еще раз повторяю: преждевременное вмешательство, как и обнаружение постороннего внимания за передвижениями указанных объектов, приведет к отмене действий по всей цепочке подготовленных эпизодов. Тихоня.
Часть третья
Слава хроническим неудачникам, на фоне которых ваше ползание выглядит полетом. (Михаил Жванецкий)
Когда дела идут хуже некуда, в самом ближайшем будущем они пойдут еще хуже. (Законы Мерфи)
– Ну и тяжелый был.
– Ничего, не каждый день лично для шефа стараемся. Особый случай.
– Что в этом чудиле особого? Не олигарх, не сын олигарха, не хахаль олигарховой дочери или жены. Проверено. Не чиновник и не подпольный миллионер. Даже не хакер какой-нибудь. Не гений финансов или криминала. Ни денег ему в жизни не светит, ни карьеры.
– Не понимаешь?
– Нет.
– Плохо разбираешься в людях. Шефу он зачем-то понадобился, значит смысл есть.
– Смысл?! У всего вот этого?!
– Шеф просто так ничего не делает.
– Может, его жене захотелось, чтобы, как в анекдоте про солдат в противогазах, слоники побегали?
– Сразу видно новичка. Шеф не женат.
– Тогда… вожжа под хвост попала. Или нашего клиента он кому-то в карты продул. Или какой-нибудь друг попросил прищучить, у которого этот недоумок девку увел.
– Здесь что-то другое. Руководство само операцию ведет, от начала до конца. Во все тонкости лезет, даже темы разговоров отслеживает, чтобы все – как прописано, без отступлений и отсебятины.
– А я люблю, когда простор для рук и фантазии.
– Еще наешься этим простором.
– Раньше за инициативу хвалили.
– Не в нашем случае. А жаль. Сколько хороших идей пропало…
– Стоп. Ты сказал – разговоры? Не здесь ли собака зарылась?
– В смысле – зарыта?
– Кто?
– Собака. Так обычно говорят.
– У нас демократия, говорить можно как угодно.
– Вернись к тому, что хотел сказать.
– Я уже все сказал. А-а, про разговоры? Мне показалось, что если темы имеют важное значение, то существует некая информация, которой владеет наш подопытный кролик и которая дорогого стоит, если ради нее такие события заверчены.
– Или информация, которую в определенных условиях тот может получить. Привычными путями из него никто ничего не выбивает – значит, либо ее еще нет…
– Либо еще нет в его распоряжении.
– Либо нельзя показать, что некими фактами кто-то интересуется.
– Точно. Или, например, существует неизвестная нам бесценная вещь, которая очень нужна кому-то, и узнать ее местонахождение можно только через устроенные конкретному лицу конкретные передряги.
– Бывало и такое. Драгоценная вещь…
– Или секретный документ…
– Или спрятавшийся человек…
– Или вся эта катавасия – отвлекающий маневр от другой операции, которую ведут параллельно в другом месте, чтобы нужные органы отвлеклись на нашего кролика.
– Или чтобы нужные люди занимались его приключениями вместо прямых обязанностей, а в это время у них под носом что-то произойдет. Скажем, какой-то важный документ или свидетель исчезнет. Или новый как бы случайно появится.
– По поводу последнего интересная мысль появилась.
Пауза.
– Ну?
– Что если отвлекают нас?
– Доразмышлялись. Зачем и от чего нас можно отвлечь?
– Не знаю. Нам и в других случаях не докладывают, что мы делаем и для чего. Конечный результат известен заказчику, в лучшем случае еще шефу, исполнителям часто непонятен даже мотив. Даже тому, кто планирует операцию, сообщают другую версию событий, которая похожа на правду как прыщавая толстуха на свою аватарку.
– А если нас проверяют?
– Экзамен на профпригодность? Тогда разрешили бы инициативу. И не просто разрешили бы, а приветствовали.
– А если – проверка дисциплины? Чтобы выяснить, как мы умеем выполнять задания без лишних вопросов.
– Зачем же проверять так сложно? Могу придумать сотню ситуаций с гораздо большим эффектом и меньшими затратами. Думаю, что шеф тоже.
– А если… кто-то проверяет шефа?
Повисла очередная пауза.
– Да уж, наговорили. Мозговой штурм провели. Шеф был бы рад.
– Но что-то из этого – правда.
– Не спорю.
Дискуссия утихла, погрузившись в дебри самокопания до полного самозакапывания. Но ненадолго. Родилось новое предположение:
– Ты не думал, что чехарда событий имеет более простое объяснение? Вариант «Золушка».
– Не проходил такого, поясни.
– Объекту «фея» хочется без свидетелей побыть с объектом «отец», для этого объекты «мачеха» и «дочери» привычно сплавлены на подходящее общественное мероприятие, а для одной дочери, которую те не взяли, выдумываются всякие чудеса, лишь бы тоже спровадить с глаз долой хотя бы до полуночи, дольше не надо, поскольку фея к тому времени уйдет.
– Хочешь сказать, что все подстроенное – повод кому-то нужному без проблем остаться наедине с супругой нашего алконавта?!
На одном из мониторов произошло движение.
– Тихо! Шеф идет!
Быстрое шуршание сменилось тишиной, через минуту раздались шаги.
– Как поживает объект?
– Еще денек, и нашему соколику крышка. Все по плану. Скоро выход палочника.
– Чудненько. Продолжайте.
Едва шаги затихли, приглушенная беседа возобновилась.
– Брось. До участия палочника еще как до Сочи на дрезине.
– Но показать готовность надо, начальство это любит.
Оба разговаривавших на минуту отвлеклись, выслушав сообщение полевого координатора о происходящем с объектом, и первый вздохнул:
– Честно говоря, жалко мужика.
– На работе забудь про эмоции. Опасно для жизни.
– Я не о том.
– О чем же? Жалко – оно либо чувство, либо у пчелки, в любом случае жалит больно. Иногда смертельно.
– Не могу вообразить себя на его месте. Тебе разве не интересно, что он думает обо всем этом, какие версии строит?
– Ничего не думает. Ему бы выжить.
– Тоже верно.
1
Ох, как болит ухо. И челюсть. И тело ломит, словно оно было полигоном при обкатке нового танка.
С огромным трудом Михаил разлепил глаза. Ночь. Опять. Полная темень, хоть глаз выколи. Но это потому, что перед лицом что-то большое и темное, а дальше брезжит рассеянный свет. Свет походил на лунный, но шел не сверху, а очень странно – с боков, одновременно с разных сторон.
Попытка перевернуться не удалась. Пошевелить рукой или ногой тоже не получилось. Вот почему все болит: он связан. По рукам и ногам. И в постепенно становящемся привычным голом виде лежит скрюченным на заднем сиденье автомобиля.
Судя по ощущениям, машина никуда не ехала. Снаружи доносилась чья-то глухая брань под нос. Звуки копания земли. Вот лопата втыкается в сопротивляющуюся среду, вот со смачным «кхыком» хозяин инструмента посылает быстро падающий комок в сторону, и все по новой.
– Миш? – Тихий шепот вызвал ощущение молота по макушке и приступ паники. – Ты очнулся?
Он постарался повернуть голову. Немного, но удалось.
Одежда на Жанне как при первой встрече: юбочка, кофточка. Значит, дали возможность одеться, пусть и в первое попавшееся. Михаила подобной чести не удостоили.
Жанну тоже связали, но по-иному, она сидела на месте переднего пассажира, за спинкой сиденья ее запястья стягивал скотч. Вновь потек шепот:
– Сможешь развязаться?
Михаил пошевелил не пошевелившимися мышцами.
– Нет.
– Плохо. Яма, которую он копает – для тебя. – Красивый силуэт указал за тонированное окно автомобиля. – Может, и для меня тоже.
– Где мы?
– В лесу за городом.
– Он один?
– Да.
– Подожди.
Затекший организм напрягся, Михаил пересилил боль и, извиваясь червем, в несколько приемов добрался головой до заломленных вниз рук Жанны.
Рвать слои скотча зубами – дело непростое. Собственные запястья стянуты сзади, а настолько согнуться, чтобы проскользнуть в кольце рук и вывести их вперед, не позволял с годами разладившийся ноющий корпус. К тому же, Михаил не знал, способен ли он на такой фокус, стандартный для кинобоевиков. Если ты не Джеки Чан, а запястья перематывал человек, сведущий в деле…
– Ура, – шепнула Жанна, – расходится!
Не отвечая, Михаил продолжал грызть противную ленту. Задыхаясь – рвал, впивался, отплевывал и снова вгрызался, как бультерьер в обидчика. И через минуту…
– Есть! – Руки Жанны исчезли впереди. За стекло метнулся озабоченный взгляд, скрипнул открываемый бардачок, блеснул металлом вынутый револьвер.
Кружочки гильз, видимые даже Михаилу, показали, что барабан полон.
– Как им пользоваться? – Жанна не сводила с оружия остановившегося взора.
– Развяжи меня, я сам.
– Не успею. Просто нажать на курок?
– Взведи верхний курок назад или жми на спусковой крючок со всей силы. Несколько раз, для уверенности. Только не приближайся, чтобы тебя не достали раньше. Но… ты уверена? Ты сможешь?
Жанна не ответила. Она сжала пальцами рукоять смертельного инструмента, открывание дверцы нарушило тишину.
Сможет ли? Выстрелить в человека непросто. Даже в преступника. Даже в того, кто собирается убить тебя. Михаил служил в армии. Армия не только строем ходить учила.
От двери Жанна вскинула руку с оружием и, начав нажимать на спуск, пошла на копателя. Бах. Бах. Бах. Бах. Бах.
Пять выстрелов. В шестизарядном револьвере остался один патрон.
Через две секунды еще раз: бах.
Скрюченный приподнявшийся Михаил замер, сквозь тонировку стараясь разглядеть в темноте хоть что-то. Ничего. Ни зги. Скривившись от боли, он рухнул на сиденье.
2
Жанны не было с минуту. Или так показалось. Время то разгонялось, как летящий в пропасть скалолаз, то застывало замороженной глыбой. Вернулась Жанна без револьвера, с охапкой тряпок в руках. Водительская дверца отворилась, в салон упали джинсы и простреленная рубашка в пачкающих пятнах крови. Из добротных штанов вывалились ключи зажигания, Жанна молча расположилась за рулем, стартер крутанул, ножка в туфельке вжала педаль в пол до отказа.
Михаил беспомощно корчился сзади в позе червя на крючке. Лихого ездока по кочкам жертва очередных обстоятельств нисколько не волновала.
– Развязать не собираешься? – Обиженный, что про него забыли, на ровном отрезке пути Михаил приподнял голову. – В отличие от некоторых, мне тут не слишком комфортно.
– Перебьешься. Уматывать надо.
Логично. И тем не менее. Хотя бы что-то острое дала, чтобы дальше он сам, а так – будто заложник. Связанный, съежившийся, голый, валяющийся на заднем диванчике как ненужная вещь. А может, именно заложник? Что на уме у вращающей бешеными глазами содержанки, которая только что укокошила благодетеля? Ведь именно благодетеля, кого же еще? Никто другой не мог, отперев дверь своим ключом, ввалиться в квартиру под утро. Братца, с которым можно делить жилье, у Жанны не было, она сама призналась, что живет одна.
Ленивое урчание из-под капота не соответствовало скорости, ожидалось нечто с воплями и надрывом. Это нервировало, но на эффективности не сказывалось. Автомобиль вылетел с просеки на трассу. Жанна остановилась только через несколько километров, где на очередном тупиковом съезде машина свернула, потыркалась вперед-назад в узком проезде и встала мордой к проезжей части. Однако, умненькая девочка, продуманная. Если вдруг что – рвать когти из такого положения сподручней.
Жанна поискала режущие предметы по боковым кармашкам и, не найдя ничего подходящего, вышла из машины. Со стороны ног Михаила отворилась дверца, конечности тут же блаженно вытянулись. Жанна повернула его на живот, наманикюренный ноготок попытался поддеть край слипшейся ленты.
Место, где приходилось развязывать Михаила, располагалось на его копчике. Не лучший ракурс для взора юной девы. С другой стороны, лучше так, чем наоборот.
– Сударыня простит, что джентльмен располагается к ней спиной? – натужно пошутил он.