Ведь в пристрастиях для знати ты себя переберёшь.
Вероятно, где-то в полдень я приду к тебе домой
И сожгу весь старый подвиг, что принёс к тебе с собой.
И, наверное, простишься ты с моим чудным творцом,
Но ко мне не возвратишься, ведь смиришься ты с лицом.
Адамс и Евгения
Шёл я мимо здания, на работу шёл,
Отошёл от курса я, отошёл.
Помню эту вывеску прямо как свой ад,
А гласит та вывеска: «Райский сад».
В этом общежитии я жил давным-давно.
Что там было – всем то всё равно.
Хозяин, Иешуа, был тот еще еврей.
Коль водки достанешь – он сразу: «Много не лей!»
Мои соседи по кровати дети его были,
О мире ином они не слыли,
Они здесь выросли, учились, ели,
Иешуа берег их от внешней канители.
Адамс взрослый был мужчина,
Забавлялся он письмом. На ужин у него была овчина.
Мальчишка очень рано потерял свое ребро,
Я не знаю всей истории, но пускай этим занимается бюро.
Евгения вечно странная и в мыслях.
Пару раз спросил о смыслах,
Про свободу, про судьбу.
«В голове ничего не держу».
Возможно и жил бы я там долго,
Иешуа брал недорого,
Адамс с Женей не мешают,
Только вот уж удручают.
Как-то раз вернулся поздно,
Услышал ругань, очень грозную,
И подслушал ненароком, почему раздался гром:
Адамс вечером без спросу выпил весь отцовский ром.
И пусть я глуп и молод,
Но разве взрослым не противен холод?
Женя тоже уже не детина,
Им бы вылететь с гнездины.
Когда унялся весь сыр-бор,
Я погрузился в этот мор.
Зашёл к ним уже под ночлег
(Я был безнравный человек).
Я рассказал, что слышал ссору,
Не удержался и залез на гору.
«Вам, вероятно, стоит уходить.
Свободы соки надо вам вкусить».
Адамс сказал мне тихо:
«Не поминай нас, дядя, лихом,
Но мы боимся, что вне этих стен
Нас завлекут в ужасный плен,
Где нету музыки, еды, воды и даже горя.
Грустить нехорошо, но это наша воля!
Все на свободе, а мы в «Райском саду»,
И ты останься тут, будь в равном с нами ряду!»
Иешуа, скорее всего, запереть своих детей намеревался.
Наверное, что силу, волю и сознание они обретут он боялся,
Что эти двое простаков перерасти его вдруг смогут,
Не станут слушать вечный звук домов о том, как стены стонут.
Я покачал головой, поправляя темные очки.
Из карманов рукавов полезли чудные сверчки.
Евгения не ожидала такой прекрасной красоты.
Она смотрела, смеялась и спрашивала: «Откуда ты?»
Братец её сидел и думал: «На свободе что, есть такая штука?»
Он повернулся и сказал: «Для тебя, видать, это большая мука:
Сидеть и спать тут до крови. Тебе свободу хоть дари!
Я тоже не прочь рискнуть своей душой и телом. Давай же, озари!»
Я посмеялся и сказал: «Нет, я в священных не играл!
Я просто предлагаю вам свободу обрести. Вот и всё, что показал.
Вы ждете, чтобы Иешуа, как торнадо, вас выкинул отсюда прочь?
Пожалуй, лучше делать это все ж не в ночь».
Сестрица, бледно улыбаясь и ласково обняв себя,
Всё думала о жизни вне этого края, печально сладостно скорбя.
«Нам очень нужно, чтоб ты нам, друг, помог,
От жесткой смертной пытки нас точно уберёг».
Я, поднимая маску, стоял и быстро говорил:
«Да даже если вы забрали миллионы, он вас бы не убил!
Он знает, что его строение тут вечно,
Здесь и охрана, и все увековечено.
Вот эти ржавые кровати
