– Тут такое дело, – перебил ее Санёчек, – мой лепший кореш, испытывающий к вам теплые чувства, рассказал, что великодушные люди дают здесь в долг.
– Начало-о-о-о-ось! – закатила глаза хозяйка «Паруса». – Как вы меня уже, алконавты, достали!
– Жанна-Жанночка, это ж не пьянки ради, а во имя любви. Говорю ж, друг мой Кузьма души в вас не чает.
– Гусёк, шоль?
– Да-да, именно он.
Кузьму Кузьмой называли лишь близкие друзья, для всех остальных он был просто Гусёк. Не тот, конечно, обидный «гусь», коим кличут ушлого пройдоху или ловкача, а просто Гусёк без подтекста. И Микола, брат его – тоже Гусёк, только младший; батя их – Гусёк, и дед, и прадед, когда живы были. Это как Васёк, только Гусёк. Наследственный титул старого пролетарского рода передавался не только по наследству, но и путем династических браков, отчего бывшую жену Кузьмы до сих пор кличут Гусиха, хоть она с ним уже и не живет давным-давно.
– Чего ты мне лепишь, чахлый? Пива не дам. Вали отседа, пока охрану не вызвала. Видал? – она указала своим толстым пальцем на камеру, висящую под потолком. – Вчера только поставили! Все видит! Это против вас, у которых руки чешутся. Чтоб даже не думалось!
– Мать! – терпение Санёчка лопнуло. – Ты че тут комедию устроила? Я к тебе и так и эдак, за друга своего хлопочу, сам-то он стеснительный, не знает, как о чувствах своих рассказать, а ты мне: «Пива не дам!» Как вообще можно отказать свату? Я ж не просто так прошу. В долг. Верну. Я честный человек, а ты мне такие грубости в лицо. Не стыдно?
– Какому свату? Ты че, накатил уже с утра? – хохотала Жанка.
– Кузьма мне говорит: «Помоги, братишка, влюбился в Жанку из «Паруса»! Не могу прям без нее!» А я че? Не друг, шоль? Дру-у-у-уг! Вот пришел.
– А пиво тут при чем?
– Так выпью за здоровье молодых, так сказать.
– Каких еще молодых.
– Гусёк сказал, что на свадьбе у него я буду свидетелем. Мы с тобой, считай, родня уже почти.
– Что, правда любит? – зерно сомнения закралось в разум продавщицы.
– Да, конечно, только о тебе и говорит. Как в «Парус» ни придет, аж в жар бросает.
– Эта сволочь мне денег должна, – Жанка полистала долговую книгу в виде засаленной тетрадки, периодически слюнявя палец для перелистывания страниц, – шестьсот сорок четыре рубля.
– Непорядочно, конечно. Я поговорю с ним. Обязательно поговорю. А то свата заслал, а сам денег должен. Не поря-я-я-я-я-до-о-о-о-ок! Крайне возмутительно!
– Вот пока он не отдаст мне денег, пусть возле «Паруса» не появляется, так ему и передай.
– Сейчас я ему позвоню и все выскажу. Это неправильно – так относиться к женщине, которую любишь.
Санёчек вышел из «Паруса» и закурил.
– Вот же заноза, – гонял он мысли, – дай ты мне пивка – и все, я уйду. Нет, блять, концерты еще надо устраивать. Стелиться. Кузьма – козлина, раззадорил этим пивком. Вот не думаешь о чем-то, то и не хочется, а теперь хочется. Камеру еще поставили. Так бы стекляшечку можно было бы дернуть. О безопасности теперь все думают. А ты, Александр Алексеевич, живи теперь без пива холодненького. Что за несправедливость?
Никакому Кузьме Кольцов звонить и не собирался. Еще чуть-чуть осталось – и он возьмет эту неприступную крепость. Переговоры, конечно, затянулись. А что, если… Лампочка загорелась в голове его. Уверенным шагом псевдосват зашел в магазин.
– Дверь держать не учили? – буднично пробухтела владычица провианта, но, завидев Санёчка, заинтересовалась. – Ну, чего там с твоим кавалером?
– Позвонил. Кузьма очень волнуется. Говорит, что готовится и ждет невесту.
– Какую еще невесту? – хохотала продавщица.
– Дак ясно ж какую! Тебя! Я ж сват. Ты долго еще работать будешь?
– До восьми, но могу пораньше смениться, – заволновалась Жанка, – а что, идти куда-то надо?
– Вот закончишь, приходи на Ленина, тридцать пятый дом, будем отмечать рождение новой семьи.
– Правда-а-а-а?
– Конечно, правда. Кто ж с таким шутит-то? На чувствах играть нельзя, мы ж все живые люди.
– Как неожиданна все-таки жизнь, – хранительница колбасы и сыра разрумянилась, затем закатила глаза, облокотившись о прилавок и мечтательно вздыхая. – Живешь тут себе, ничего не происходит, а потом бац – и о тебе кто-то мечтает, замуж зовет.
– Ладно, я пойду помогать жениху.
– Давай-давай.
– А кстати, пива-то дашь пару полторашечек «Жигулей»? Кузьма сказал на него записать, вечером тебе и отдаст.
– А шестьсот сорок четыре рубля?
– И шестьсот сорок четыре рубля. У него приданое ж теперь есть.
– Приданное – это когда дочь замуж выходит.
– А у мужиков как называется?
– Я не знаю!
– Ну, я пойду? – Кольцов ухватился за ручку холодильника и жалостливо посмотрел на Жанку.
– Ладно, так и быть, как же отказать настойчивому свату. Но только две! А то мне Петрович выговаривать будет.
– Ты просто лучшая!
Он схватил добычу и, как хитрый лис, нырнул в свою нору. Холодненькое пиво пошло по горлу, словно магический эликсир. Санёчек никогда не чувствовал себя так хорошо.
– А че одна-то? – негодовал Кузьма, потягивая сигареточку, сидя на лавке у крыльца.
– Вторая внутри, – Кольцов погладил свой живот.
– Жанка долго ломалась?
– Да ладно, я бабу, шоль, приболтать не могу? Эту вон вчера приболтал, – он указал на суетящуюся в окне Вику, – а уж жирную Жанку твою проще пареной репы. Я ей в уши пару слов ласковых кинул – и все, посыпалась баба.
– Хорошо-то как! – пена лилась по бороде Гуська, но счастья это не убавляло на его лице. – Малой еще должен канистру притаранить шоколадного.
– Коньяка?
