Послание из прошлого

Глава 7

2010 год

– Несмотря на то, что в отношении вас… – майор с уставшим лицом и черными мешками под глазами вскользь пробежал по его делу – картонной папке, на которой Виктор успел увидеть цифры «Дело № 822/Ф4‑41», – …вынесено решение об отмене обвинительного приговора в связи с пересмотром дела, вам придется являться сюда каждую неделю и отмечаться. В противном случае…

Виктор напрягся. Родина не слишком была рада его видеть, даже после того, как выяснилось, что он вовсе невиновен.

– В противном случае… эй, Михалок, какая санкция в случае неявки?

В соседней комнате засвистел чайник и перекрывая его режущую слух сирену, еще громче заорал напарник участкового:

– Сначала штраф, потом…

Виктор закрыл глаза. Он не мог этого больше выносить.

– Гражданин Крылов, вы все поняли? Тогда распишитесь. Здесь и здесь.

Виктор очнулся, потер виски, взял со стола оранжевую шариковую ручку с отгрызенным кончиком и расписался в журнале.

– Можете идти. И приходите в следующий раз без напоминаний.

Виктор кивнул, поднял небольшой рюкзак, скрючившийся у ног и, взглянув на глобус, точнее, только на одну его половину, служившую украшением огромного старого сейфа, направился к выходу из кабинета.

Знакомая картинка на боку стального железного монстра, выкрашенного в густой вязкий зеленый цвет, на секунду, на мгновение промелькнула перед его глазами.

НО И ЭТОГО ХВАТИЛО.

Виктор почувствовал, как пол под ногами, покрытый блеклым, исцарапанным линолеумом уходит из‑под ног.

«Это просто совпадение», – пронеслась в голове мысль. «Банальное, обычное совпадение, ничего больше» – попробовал он успокоить сам себя, но получилось плохо. Сердце екнуло, он открыл рот, пытаясь вдохнуть и… не смог.

Его окатила волна горячего воздуха. Будто бы прямо перед ним находилась тепловая пушка, изрыгающая расплавленный, лишенный любых жизненно важных элементов газ.

Виктор поднял руки к лицу, чтобы этот ветер не высушил его глаза и не выжег слизистую оболочку носа.

1984 год

– Витюша, тебе плохо? – кто‑то тряс его за плечо, и он не сразу понял, кто это мог быть. Странная картина, настолько странная, что он даже не мог понять, что бы это могло быть, стояла перед глазами. Какой‑то пожилой человек, или, по крайней мере, в приличным возрасте, например, как почтальон Николай Степанович, который явно симпатизировал его маме – сидел за столом… и он был… Витя потряс головой, чувствуя, что прямо сейчас может от страха сходить под себя по‑маленькому. Там был человек в форме, похожей на милицейскую и он был настолько реальным, настолько знакомым, что у мальчика скрутило живот от ужаса.

Он закрыл лицо руками, чтобы темнота «съела» эту картинку, растворила ее в своих мерцающих точках, но не тут‑то было.

Чья‑то теплая рука коснулась его кожи, он сильно вздрогнул и едва не закричал во все горло.

– Господи, малыш! – над ухом раздался женский голос. Это была тетя Оля. – Да у тебя, похоже, солнечный удар! Идем отсюда быстрее! – Она всплеснула руками, достала откуда‑то бутылку воды и начала прыскать на его разгоряченный лоб.

Как же он ненавидел, когда его так называли! Даже матери он строго‑настрого запретил это детское прозвище «малыш», но тетя Оля… ей правила были не писаны.

Витя встрепенулся, открыл глаза. В лицо ему пахнул горячий, знойный летний воздух. Прохладная вода на лбу, щеках и груди вернула его в чувство, и та страшная картинка перед глазами почти сразу же пропала, хотя какая‑то то ее часть, фантомная и прозрачная, как тело медузы, продолжала существовать. Он не видел ее, он знал, что она есть. Что она – реальна.

Со стороны лестницы, вскарабкавшись на верхний ряд, к ним приблизился поджарый мужчина, одетый легкие брюки и белую рубашку. К нагрудному карману маленькой блестящей прищепкой крепился, похожий на календарик, небольшой пластиковый прямоугольник.

Витя поерзал на стуле. Он сразу понял, что мужчина пришел явно не просто так. Наверное, кто‑нибудь увидел постороннего мальчика в подтрибунном помещении, а может быть… и того хуже – на него пожаловался спортсмен номер один, Илья Шаров.

Мужчина пристально посмотрел на Витю, потом нагнулся к тете Оле и что‑то ей зашептал, поворачивая голову то вправо, то влево, отчего Вите казалось, что он нюхает тети Олину шею, страстно и горячо – произнося при этом горячие бесстыжие слова, которые Витя, притворяясь, что он спит, иногда слышал с экрана телевизора во время маминых ночных бдений.

В такие моменты Витя слышал еще, что мама плачет и каждый раз думал, глядя экран телевизора в отражении зеркала, что тяжело дышаший дядя пугает не только тетю на экране, но и маму. А еще он может ненароком укусить прямо за шею.

Глядя на мужчину, Витя подумал, что нужно было уйти сразу, не дожидаясь начала забега – но тогда бы это выглядело слишком подозрительно. Да и деньги уплачены. Теперь же поздно – наверняка этот странный бегун рассказал все судьям, или, хуже того… он вспомнил человека в форме.

Ему грозит по меньшей мере – детская комната милиции, о которой среди пацанов ходили такие истории, что даже ужасный замок Иф, где отбывал наказание граф Монте‑Кристо, казался сущей безделицей и совсем не страшным местом.

Детскую комнату милиции, которой пугали непоседливых подростков и чересчур шаловливых детей – на самом деле никто никогда не видел, по крайней мере, в его окружении. Она представлялась пугающим, черным, совершенно изолированным помещением, расположенным в какой‑нибудь шахте, на самом ее дне, куда не проникает ни солнечный луч, ни человеческий голос – и там, в окружении отвратительных зловонных существ, напоминающих собак с перепончатыми крыльями, которые стерегут нашкодивших мальчиков (разумеется, девочки в эту комнату не попадали) проходят дни, недели, месяцы и годы перевоспитания.

Короче, не очень приятная перспектива.

Тем временем, мужчина выслушал ответ тети Оли и замер в ожидании.

Сердце мальчика стучало как паровой молот, и попадание в казематы для перевоспитания уже не казалось ему чем‑то таким фантастическим.

Кажется, он даже чувствовал вонь и тесноту этого жуткого места.

– Витя, – строго произнесла тетя Оля. – Сейчас ты должен сказать правду. Посмотри на меня. Видишь этого мужчину?

Витя поднял глаза. В них стояли слезы.

Тем временем, на стадионе пошел третий круг и Шаров, разумеется, вел. Он бежал легко, изящно, даже как‑то немного лениво, если можно так выразиться – не так, чтобы явно оскорбить соперников, но человек понимающий, специалист в беге, сразу же заметил бы это преимущество и то, с какой непосредственностью и отсутствием апломба спортсмен реализовывал это его.

До финиша осталась еще пять или шесть кругов.

– Этот мужчина заметил, что ты… – рев стадиона заглушил ее голос, Витя повернул голову и увидел, что номер двадцать три – неизвестный ему спортсмен – предпринял резкое ускорение и поравнялся с Шаровым.

– Я так и думал, – пробормотал Витя. – Все это фигня.

– Что ты сказал? – тетя Оля округлила глаза.

Витя спохватился.

– Ой… просто… – и он указал пальцем на номер двадцать третий, однако тетя Оля и слышать не хотела его объяснение.

– Витя. Это очень важно. Посмотри на меня.

Мальчик снова взглянул на тетю Олю. Та явно была настроена серьезно, однако теперь ему совсем не хотелось уходить – он во чтобы‑то ни стало желал досмотреть гонку сильнейших бегунов.

– Этот мужчина заметил тебя с трибуны и решил, что…

Стадион снова взорвался овациями.

Витя крутнул головой – ему было странно, что такое небольшое количество зрителей могут так громко аплодировать. Скорее всего, дело в специально спроектированной форме стадиона в виде чаши и любые звуки здесь усиливались в несколько раз.

– Андриан Ветров, выступающий под номером двадцать три за спортивный клуб «ЦСКА» обходит Илью Шарова под номером один! – взволнованно сообщил диктор. Мужчина с бэджем на рубашке посмотрел на беговую дорожку и лицо его стало озабоченным. Он словно бы потерял интерес к Вите и его маме (скорее всего, он думал, что это его мать) и Витя взмолился, чтобы он ушел. Однако мужчина продолжал терпеливо дожидаться, пока шум утихнет и тетя Оля, наконец, добьется ответа от мальчика.

– Витя! – она повысила голос, не желая смотреть беговой поединок, потому что вообще не понимала смысла в том, что мужчины в трусах носятся друг за другом в рабочее время вместо того, чтобы убирать урожай или, на худой конец стоять возле кульманов, проектируя красивые и удобные дома для советских граждан. – Ответь мне! Как ты себя чувствуешь?! Этот мужчина работник стадиона. Он заметил, что ты неважно себя чувствуешь и он обязан вызывать скорую или оказать тебе первую помощь! – конец фразы она почти выкрикнула, потому что на стадионе близилась финальная развязка и трибуны встали.

– Нормально, – буркнул Витя. – Я отлично себя чувствую! Это просто… просто я волнуюсь за… за них! – он указал рукой на маленькие фигурки бегунов, быстро перемещающихся на другой стороне огромной чаши.

Тетя Оля недоверчиво взглянула на него, потом приложила тыльную сторону ладони ко лбу и покачала головой.

– Знала бы, что будет такая жара, в жизни бы не пошла! – сказала она.

– Этот забег вы запомните на всю жизнь… – зачем‑то сказал Витя и тут же спохватился.

– Что? – спросила она.

Впрочем, все, что относилось к забегу, было ей не интересно и она, сделав знак мужчине в белой рубашке, что‑то зашептала ему на ухо.

Тот внимательно оглядел Витю и после минутного размышления удалился.

– Победит тридцать четвертый, – сказал Витя.

Тетя Оля, обмахнувшись самодельным веером, взглянула в чашу стадиона и покачала головой.

– Даже здесь, Витя, победа дается ценой огромного труда. – Зрение у нее было отличное, Витя прекрасно это знал – потому что она частенько смотрела на него с балкона и потом, между делом, говорила такие штуки, о которых он бы сам никогда в жизни не догадался.

Например, что Николай Степанович уже начал раскидывать газеты в доме номер двадцать два – а это было за несколько сот метров от их дома, она кричала Вите, чтобы тот дежурил у подъезда в ожидании нового номер «Юного техника». Витю она, конечно звала для подкрепления, на всякий случай, чтобы страсть Николая Степановича не вышла из‑под контроля.

– … и номер тридцать четвертый явно сачковал, когда первый пахал и пахал. Как конь, – добавила она. – Потому‑то и идет он в конце.

Витя пожал плечами.

– Разве не бывает исключений? Разве всегда больше получает тот, кто больше работает?

Простой детский вопрос поставил тетю Олю в тупик. Но взглянув еще раз на бегущих мужчин, лица которых были красными, а тела блестели, словно у древнегреческих атлетов, она быстро нашлась.

– В каждом правиле бывают исключения. Но это только доказывает правило. Вот и все.

Витя кивнул. Ему не хотелось заострять на этом внимание, у него была другая задача.

Шаров отставал на метр, но бежал легко и раскованно. Было видно, что он ничуть не волнуется утрате первенства в гонке. И странный разговор в раздевалке, слова, которые он сказал Вите – будто вовсе и не он говорил. За Шаровым бежал номер «264», следом «252», потом «54» и замыкал колонну «34».

До финиша оставалось полтора круга.

Спортсмены бежали против солнца.

Двадцать третий, хоть и выбежал на полтора метра вперед – видимо, отдал рывку последние силы – он бежал как‑то странно, виляя задом, неестественно подбрасывая ноги и размахивая локтями, точно гусь крыльями.

Зачем он это сделал? – подумал Витя. На что надеялся? Шаров – хитрый, умный, расчетливый и очень сильный бегун. Выбежать вперед на последнем километре – смерти подобно, нужно быть уверенным в своих силах даже не на сто, на тысячу, на миллион процентов. Иначе…

Стадион вдруг умолк и это зловещее молчание показалось Вите символичным. Он не знал еще этого слова, но именно так подумал.

– Что‑то сейчас будет, – прошептали его губы.

Тетя Оля, всей душой ненавидевшая бег, слегка привстала со своего сиденья. Она забыла про веер и теперь, приставив козырьком ладонь левой руки ко лбу, напряженно следила за происходящим на беговой дорожке. Ее рот слегка приоткрылся, а по щеке текла маленькая прозрачная капелька пота, в которой, словно в крохотном алмазе отражались яркие лучи полуденного солнца.

Диктор что‑то крякнул, Вите послышалось, что он сказал: «Ну же, Шаров!» и умолк.

Яркое, невыносимо яркое солнце светило ему в левый глаз и буквально прожигало левую щеку. Каково же бежать спортсменам? Витя взял бутылку с водой, которую тетя Оля поставила на сиденье и сделал судорожный глоток. Вода уже нагрелась, но все равно, по сравнению с температурой воздуха была прохладной и живительной.

– Ну же, Шаров, – прошептал Витя.

Он не мог смотреть на беговую дорожку, не мог вынести накала борьбы и творящейся прямо на его глазах истории.

Только кто творил эту историю? Не он ли сам?

Витя почувствовал необычайное волнение.

По спине и ногам пробежали мурашки и вдруг ему стало холодно, будто бы стадион накрыл какой‑нибудь антарктический циклон.

– Этого не может быть! – взорвался диктор. – Вы только посмотри… – на этом фраза оборвалась, потому что зрители вдруг начали скандировать:

– Три‑четыре, три‑четыре, три‑четыре!

Со стороны можно было подумать, что это какая‑то простейшая считалка – и, наверняка, прохожие, которые случайно оказались в этом момент возле стадиона «Динамо», так и предполагали. Только вот кому вздумается орать эту считалку в несколько сотен или даже тысяч голосов?

Но Витя знал.

Он не поднимал глаза, потому что все знал.

– Это невероятно… вы только посмотрите! – диктор, кажется, проснулся и решил наконец, выполнять свою работу. – Леонид Остапенко делает чудовищное ускорение и нагоняет сначала… сначала… Нет, я не верю своим глазам! Он обходит Илью Шаров, который просто не заметил его, легко настигает лидера гонки Андриана Ветрова и тому ничего не остается, как подвинуться!

Витя поерзал на сиденье, но глаз не поднял. Тетя Оля вдруг тронула его за плечо.

– Вить! Витька, смотри, смотри же! Смотри, что творит! – Ее полные белые ноги ходили ходуном, кажется, она и сама была не прочь припустить по ровной беговой дорожке. Азарт полностью овладел ею.

– Я знаю, – тихо сказал Витя и открыл глаза.

Опередив основную группу метров на десять, Леонид Остапенко, бегун под тридцать четвертым номером, финишировал первым. Он раскинул руки, словно крылья и бежал – словно парил, замедляясь, словно во сне. Кажется, он сам не верил тому, что произошло.

Вторым финишировал Шаров, за ним двадцать третий Ветров.

Табло высветило результаты гонки.

Витя посмотрел на Шарова.

Тот выглядел оглушенным. Поверженным. Разбитым.

Спортсмен подошел к Леониду Остапенко, коротко пожал тому руку и тут же скрылся в подтрибунном помещении, проигнорировав призывы болельщиков. Тот самый общительный Шаров даже не посмотрел на своих преданных поклонников…

Витя почувствовал горечь на губах и какое‑то отвратительное чувство стыда. Но стыда не за Шарова, а за свой поступок, за то, что он не смог уговорить… предотвратить, помочь… а ведь он сделал все, что было в его силах. Или не все?

На глазах его выступили слезы.

– Ты видел?! Ты видел это? – тетя Оля повернулась к нему. Ее разгоряченное лицо улыбалось и вообще вся она светилась радостью и каким‑то ярким, излучающим счастьем – будто гонку выиграла она сама.

– Ой, что это с тобой? – она заметила мокрые глаза мальчика и всплеснула руками. – Ты расстроился? Ну же… Витя/.. ты же сам говорил, что… – тут она опомнилась и вдруг лицо ее стало удивленным и даже слегка шокированным: – А… откуда ты… знал? – она перевела взгляд на группу мужчин, которые быстро передавали друг другу деньги и поняла, что это подпольные букмекеры раздают выигрыши. – Господи, – прошептала она. – Это ж сколько можно было выиграть…

– Ставки были сорок к одному, – тихо сказал Витя.

Тетя Оля тут же приложила ладонь к его рту.

– Т‑с‑с! Тихо! Откуда… откуда ты знаешь?!

– Я подслушал, когда в туалет ходил, – сказал Витя и это было правдой.

– Невероятно, – сказала тетя Оля. – Что‑то блеснуло в ее глазах, может быть, это был луч яркого солнца, а может что‑то еще.

– Пойдем, тетя Оля. Мне что‑то очень жарко, – сказал Витя.

Она взяла его за руку, и они поспешили на выход.

Вокруг шли люди и все они обсуждали прошедший забег.

Все они говорили примерно одно и то же.

ЭТОГО НЕ МОГЛО СЛУЧИТЬСЯ НИКОГДА.

Бегуны сговорились, чтобы… что? Шаров проиграл? Но это невозможно!

Кто‑то позади тихо сказал:

ДОГОВОРНЯК…

Но Витя не знал такого слова и был уверен, что Шаров никогда в жизни не отдал бы победу ни за какие деньги.

2010 год

Ему не терпелось покинуть это учреждение, но только он перенес ногу через порог, как удивленный возглас майора остановил его.

– Эй… погодите‑ка.

Виктор замер в дверях. Что еще могло пойти не так?

– А вы случайно не тот Крылов, у которого отец в Афгане служил?

Сослуживец? Возможно… или…

Виктор медленно повернулся.

– Да… – сказал он. – Мой отец… Алексей Петрович Крылов погиб, выполняя интернациональный долг в Афганистане.

Майор покачал головой.

– Как же я сразу не догадался… – он задумчиво вертел оранжевую ручку, которой Виктор минуту назад расписывался в потрепанном журнале с жеваными уголками страниц.

Виктор почувствовал, как легкий, почти невесомый холодок – предвестник плохих новостей, заполняет живот и грудную клетку.

– Ваше лицо показалось мне знакомым… хотя мы никогда не встречались, – сказал майор. – Значит, так похожи на отца.

Виктор пожал плечами.

– Все может быть…

Майор кивнул.

– Вы свободны. Пока что.

Виктор вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.

По левому глазу скользнул лучик – он вдруг вспомнил стадион и тот забег и как нещадно слепило солнце. Было жарко, почти как сейчас и…

Он уставился на позолоченную табличку, прикрепленную к двери. На ней крупными черными буквами было написано:

«Старший участковый, майор полиции Шаров Илья Андреевич».

Виктор почувствовал, как земля уходит у него из под ног. Он успел облокотиться о стену, чтобы не упасть.

Вдох‑выдох, вдох‑выдох, – он попытался дышать, но не мог.

Горячий воздух буквально плавил легкие.

В кармане звонил телефон.

Глава 8

1984 год

До вечера Витя просидел в своей комнате. Он поглядывал на магнитофон, стоящий на столе, порывался включить воспроизведение, но всякий раз что‑то происходило. Мама была дома и никуда не собиралась и раньше он был бы только рад этому факту, но не сегодня.

– Хотела прогуляться с Олей, но она чем‑то занята, ждет каких‑то результатов… кстати, как ваш поход на стадион?

Витя скользнул взглядом по календарю и быстро ответил:

– Было жарко и как‑то… скучно. Наверное, легкая атлетика – не мой вид спорта. Не люблю я бег, ты же знаешь!

Мама улыбнулась:

– А Оля только и говорит, что про эти соревнования. Так уж ей понравилось. Никогда бы не подумала.

Витя качнул головой, как бы отмахиваясь от картины шепчущего в тети Олино ухо мужчины. Уж он‑то знал настоящую причину.

– Кстати… – продолжила мама, глядя на магнитофон. Витя проследил за ее взглядом и съежился. – Оля сказала, что вы и следующую субботу пойдете…

Витя пожал плечами. Он не хотел терять преданного союзника в лице тети Оли, готового в любую минуту прийти на помощь.

– Пойдем, – без энтузиазма подтвердил он. – Может быть, прыжки с шестом интереснее бега.

Мама удивленно подняла брови.

– Прыжки? С шестом? Что это с Олечкой случилось… – задумчиво произнесла она и вышла из комнаты.

Всю вторую половину дня он вслушивался в происходящее на кухне, звон посуды, громыхание кастрюль, шкворчание масла на сковороде и, всякий раз, когда его палец тянулся к черной кнопке воспроизведения записи магнитофона «Комета‑209» – ему казалось, что мама снова направляется в комнату. И всякий раз ошибался.