Злые ветра Запада

– Где? – поинтересовался у Джексона. – Там?

Палец ткнул в сторону храма Воскрешения апостолов. Дуайт даже удивился. Командор встретился ему первый раз, и смог поразить. Никаких мягких улыбок, никаких «мир вам, дети мои». Даже внешне священник совершенно не походил на священника.

Грузный, приземистый, с пистолетами на бедрах, с лежащим на плече большим свертком. Поверх платка, закрывавшего низ лица, внимательно смотрели на когда-то белоснежное здание серые глаза с выцветшими светлыми ресницами. Левый глаз покраснел и казался воспаленным.

– Да, там. – Джексон поправил «таран», свой трехствольный автоматических дробовик. – Еле унесли ноги, падре.

– Ну-ну. – командор покосился на Дуайта. – Во всем язычник виноват, не иначе.

– Да нет… – Джексон нахмурился.

– Не этот, – буркнул священник, – тот, другой.

– Какой? – удивился Джексон. – Где?

Командор вздохнул, опустил платок вниз. Под платком оказалась короткая смешная бороденка. Правая рука нырнула в сумку на боку и достала лист пейпирпласта.

– Синий Волк. Он из резервации рядом с бывшим Далласом.

Джексон посмотрел на трехмерное изображение Синего Волка, пожал плечами.

– Мы его не видели. Там… послушники, вроде бы несколько сестер из обители Виргинии, может, кто из местных.

– Он там. – Командор убрал лист о поимке обратно. – Шел за этим дьяволом почти месяц и почти от Залива. Смотри.

Из той же сумки появилась небольшая коробочка с круглым экраном. Коробочка попискивала и моргала красноватой точкой.

– Смог отстрелить отродью палец в самом начале промысла своего. Вот он, здесь, в ячейке. Теперь могу выследить его где угодно. Но шаман хитер, прячется, боится прямой встречи.

Дуайт почесал в затылке, слушая разговор капрала и странного священника. Новая Церковь и ее слуги до сих поражали и поведением, и умениями, и возможностями.

– Будем штурмовать? – Джексон почесал лупившийся нос. – Буря идет.

– Не просто буря, – командор покосился на север, – с проклятой Господом земли, с песком, несущим адскую жизнь. А штурмовать надо. Сколько погибло людей, капрал?

– Пятеро. – Джексон сплюнул. – Хорошие были ребята.

– Упокой Отец наш души их. – Командор размотал ткань на большом свертке. – А мы помолимся за них позже.

Брезент священник бережно скатал и засунул сзади за пояс. Рейнджеры смотрели на чудовище, легко удерживаемое толстыми ручищами.

Если Джексон любил и гордился своим «тараном», то командор явно готов был померяться и тем, и другим. Барабан на семь или восемь огромных зарядов, широкий ствол, украшенное резьбой ложе и приклад.

– Проповедник, – командор улыбнулся, – мой друг.

Дуайт дернул щекой. Да, таких священников встречать еще не доводилось. Прикинув на глаз дюймы каждого из псалмов для проповеди на восемь стихов – порадовался. Мощи этой святости, оказавшейся сейчас на их стороне.

– Люди остались людьми? – поинтересовался командор.

– Да. – Джексон согласно кивнул. – Но что-то там есть.

– Странно было бы, если бы не было. Что у вас с грузовиком?

– Ехать может. Засорились фильтры, но сделаем. – Джексон обернулся к морде машины. – Думаю, успеем. Герметичный кузов.

– Пусть сразу подгоняют к входу в храм, – командор снова поднял платок, – и ставят пулемет. Если выходя не назовем ваш сегодняшний пароль – пусть убивают. Так и передай.

Снаружи осталось двое бойцов. Остальные и командор вошли внутрь. На севере медленно, но верно ворочались тяжелые черные тучи, прореживаемые чуть заметными алыми всполохами.

Храм Воскрешения Апостолов сталл одним из многих, выросших в огромной грибнице религий и вер Бойни. И в самом начале на него явно тратились многие и много. Дуайт, оказавшись внутри, прикрыл вход Морриса и огляделся.

Тел ребят он не заметил. Пока отряд ждал снаружи командора, как и планировалось с самого начала, в храме даже навели порядок. Обитатели церкви явно не опасались за свои жизни. Или просто не думали о новом нападении. Или вообще ни о чем не думали.

Росписи по стенам казались красивыми даже в полумраке. На первый взгляд. Чуть позже темные провалы на месте глаз, красные разводы и отсутствие агнца вместо ребенка бросились в глаза. Дневной свет практически не проходил через плотные темные портьеры, закрывающие высокие и узкие окна. Горели свечи в высоких светильниках. Свечей оказалось много, внутри ощущался их жар, пахнущий жиром, воском и чем-то еще. Дуайт покосился на ближайшую картинку. Это потом он услышал про фрески. А сейчас изображенное он мог назвать только так.

«Rotting Christ», алеющими буквами, сочащимися поблескивающими потеками. Длинноволосый Павел, с растрепанной бородой, с карминовыми потеками по груди, держащий в руках голову Петра. Андрей, с вырезанным по спине флагом Конфедерации, с ногами Марии, сплетенными на его чреслах. Иоанн, окунающий ангелоподобного Иуду в купель, полную до краев, темнеющую тем же цветом, что и надпись. С кричащими из-под ее поверхности детскими ликами. Дуайт сплюнул. И двинулся вперед.

Скамьи, тяжелые, привезенные издалека, заполняли залу практически полностью. Алтарь вдалеке темнел воротцами. А вот фигуры, застывшие по бокам, виднелись хорошо. Бен и Карсон, примотанные к колоннам. Вернее, то, что осталось от них. Как можно снять кожу с живого человека так, чтобы полностью заглушить его крики? Просто. Закрыв ему рот каким-то намордником. Морриса вывернуло наизнанку.

– Твари. – Джексон задрожал. Пот выступил на светло-кофейной коже, дробовик заходил из стороны в сторону. Метис вышел, не таясь, к алтарю.

– Выходите, твари, идите сюда!

Командор прижал к полу дернувшегося к капралу Дуайта.

– Жди, глупец.

Ждать пришлось недолго. Они не пришли с потолочных балок, падая вниз гибкими живыми каплями. Не появились снизу, ломая паркет. Нет. Они, четыре странных создания, даже отдаленно не напоминавших молодых ребят в скромных серых балахонах, вышли прямо из стен.

Серое осталось. В цвете кожи, пронзенной изнутри черным переплетением сосудов, полных мертвой крови. Чернота продолжалась в глазах. Бездонно-антрацитовых, нечеловеческих и уж тем более не помнящих о Боге или вере в его сына. Не говоря про каких-то там апостолов.

Дробовик шарахнул первой пачкой, разметал половину тела первого по Аврааму, заканчивающего свое жертвоприношение. Ягненок мирно пасся рядом с каменным жертвенником. Авраам улыбался, дикой и страшной улыбкой. Дополнительные красные кляксы, попавшие прямо на него, нисколько не выделились. Своего сына тот резал без фартука.

Второй серый качнулся в сторону, ударил по капралу большим костяным копьем, задев плечо. Джексон ответил следующей грохочущей партией, угодившей в живот бывшему послушнику. Молча, лишь прижав ладони к внутренностям, тот упал назад. Прямо к ногам Виргинии. Вернее, к ее бедрам. Бедрам, разведенным в стороны, похотливо раскрывших ее суть, разрушенную инкубом.

Дуайт дернулся вперед и тут же, шипя, застыл. Куда ткнул пальцем непонятный священник, он не разобрал. Но желание помочь командиру отступило перед опалившей ногу болью.

Джексон радостно улыбнулся. Вскинул дробовик навстречу оставшимся противникам. Третий ударил белой, в красных прожилках, пилой. Пила выскочила из руки, прошлась по ноге капрала. Джексон заорал и успел выстрелить. Падая, выстрелил еще раз. С трех стволов, подряд. Заряды дроби размазали монстра с рукопилой и зацепили последнего. Оба отлетели к ногам статуи, замерли, обнимая крашеные охрой копыта. Последний поднялся, двинулся назад.

Сверху, с колокольни, засвистев в полете, на Джексона упала тонкая и прочная нить. Следом упала хозяйка, бывшая монашка. От нее остался только странный головной убор. Все остальное куда больше подошло бы высохшему от жары и помершему от обезвоживания путнику. Джексон не успел даже закричать. Сеть скрутила его, стянулась, послушная рукам хозяйки и вошла внутрь плоти капрала.

Морриса вырвало еще раз. Командор встал, поднимая свое стрелковое чудовище. Агрегат ударил несколько раз подряд, заметно отдавая ствол назад, медленно и как-то неопасно. Но Дуайт успел уловить, увидеть, что сталось с зарядами. Монашка, лишь повернувшаяся к ним, стрекотнула было в сторону. Но не успела.

Первая из добравшихся до нее пуль взорвалась, лишь коснувшись сухого и твердого тела в коричневой блестящей корке-броне. Осколки, сдерживаемые изнутри проволокой, раскрылись лепестками, вгрызлись внутрь монстра. Кровь, густая и темная, брызнула во все стороны из раны. Раны, выглядевшей как большой крест, сочащийся изнутри кармином. Спустя пару секунд рядом с первым расцвели еще два креста.

На долю Дуайта выпал последний из послушников, скакнувший козлом к стене, обратно в ее тень, растворяясь в густой пыли и пропадая внутри темноты. Дуайт просто не мог ему такого позволить. «Упокоитель» грохнул несколько раз, зацепив переродившегося. Темная кровь плеснула на паркет пола, само тело начало падать, обманчиво неторопливо. Момент рывка Дуайт проморгал.

Его снесло на спину. Край скамьи, так некстати, ударил по запястью, едва не заставив выпустить винтовку. Спас Моррис. Моррис, не вытерший рвоту, с побелевшими от страха глазами, ударил прикладом «шарпа». В голову, тянущуюся к Дуайту и щелкая на глазах вытягивающимися челюстями.

Голова отчетливо хрустнула. Вытянувшиеся вперед зубы клацнули у лица Дуайта. Оаху рыкнул и ударил кулаком, набойками на перчатках. Послушника скинуло на пол, «шарп» Морриса довершил дело.

– Хватит протирать пол от пыли. – Священник откинул барабан и неуловимо быстро перезарядил «проповедника». – Сколько было здесь этих блудливых сук?

И ткнул сапогом еще никак не умирающую монашку.

– Это же монахиня, падре… – Моррис вытер лицо платком, – Зачем вы так?

– Это отродье сатаны, солдат. – Командор огляделся. – Зло находит лазейку только в душах сомневающихся в святости единой истины, что есть Отец наш. Вытри левую щеку, дурень, облевался весь.

– Спасибо. – Моррис вытер ее рукавом. Рвота уже подсохла, но размазалась по коже детской кашей. – Что дальше?

Дуайт оттолкнул его, встав прямо напротив командора:

– Зачем вы пустили Джексона вперед и не прикрыли?

Священник внимательно посмотрел на него. Опухший глаз слезился, щурясь. Пыль и песок пустыни легко дарят конъюнктивит.

– Я ждал ее. И берег патроны. Их осталось всего десять. Восемь в барабане, два в кармане. Благодари бога, солдат, что твой сержант оказался героем. Или глупцом.

Дуайт скрипнул зубами.

– Так сколько здесь еще этих шлюх?

– Три… или две, – буркнул Дуайт, – не больше.

Командор кивнул. И двинулся к до сих пор незаметной дверке в нефе. На ходу он извлек из своей чудо-сумки фонарик, и тут же прикрутил его к «проповеднику». Дуайт с Моррисом переглянулись, и сделали то же самое. И уже перед спуском вниз, следуя примеру, натянули маски.

Неприятности начались на трех последних ступеньках. Неприятности начались с легкого мелодичного перелива из темноты подвала. Дуайт в музыке разбирался также, как в галантном ухаживании за дамами. То есть никак. Но инструмент узнал, слышал недавно. Флейта.

Командор, ступавший твердо и уверенно, как самый настоящий вожак буйволов, оступился. С хрустом ударился о дерево, и поехал вниз. Дуайт, дернувшийся к нему, кубарем полетел следом. Ступени скользили, сплошь залитые маслом. Дуайт перелетел через священника, успел заметить приближающийся пол и все. Удар, боль, вспышка, темнота.

– … а ты так долго, не стыдно тебе?

Голос шел откуда-то сбоку. Дуайт не торопился шевелиться, не ощущая рук с ногами. И дело было не в том, что их связали. Он их просто не чувствовал. Раз, и нет ног, два, и рук тоже нет. Так а зачем тогда шевелить сразу шеей и головой, если можешь? Когда ты лежишь на холодном полу подвала опоганенного храма?

– Молчишь, старый дурак? – Голос оказался странным. Хрипловатый, тягучий, странно ставящий ударение. – Чертов святоша… Палец хоть вернулся.

С другой стороны раздался слабый шелест. Шир-ших, шир-ших, как будто кто-то тихо шел к Дуайту, чуть подволакивая ногу. Сбоку захрипел Моррис. Почему именно Моррис? Потому как стоило меньше курить темных мексиканских los cigaros, и кашлять каждый раз при глубоком вдохе. Его кашель Дуайт уже начал узнавать издалека.

– Можешь молчать… я все равно заставлю тебя кричать. Видишь, один из крутых парней уже пришел в себя. Не тот, что кашляет, а второй, с мордой в картинках. Эй, дурачок, не притворяйся.

Дуайт скрипнул зубами и поднял голову. Шея хрустнула, недовольно заныла напрягающимися мышцами. Да, сбоку шла одна из монахинь. Если можно так сказать по поводу «шла».

Она осталась человеком. Обычной, измученной и запуганной женщиной. Из одежды на ней болталась оборванная сорочка, изгвазданная кровью. Волос на голове практически не оказалось, спаленных огнем вместе с частью лица. Глаза блестели, окруженные темными кругами. А ее левая нога… она и делала этот «шир-ших», зажатая досками. Древесина, заляпанная густыми, подсохшими малиновыми пятнами, блестела в голубоватом свете газовых рожков на стенах.

Дуайт сплюнул и повернулся к Голосу.

Индеец усмехнулся ему, выпятив крупные крепкие зубы. Глаза Синего Волка отливали безумием и серебром. Его собственная моко, затейливо сплетенная по щекам, шевелилась и шипела клубком змей. Перед ним, неподвижно, сидел на корточках командор. Темнота за спиной индейца шевелилась, оборачиваясь последней из монахинь.

Синий Волк поднял трубку, затянулся играющим бирюзовыми искрами дымком и чуть наклонился в сторону Дуайта:

– Здравствуй, дружок. Очень рад нашей встрече. Думаю, ты захочешь присоединиться ко мне.

– С чего бы?

– Сам поймешь. Чуть позже. Дай мне уделить время нашему общему знакомому.

Индеец спрыгнул со стола, где сидел, дернул что-то. Командор приподнялся на коленях, подняв руки вверх. Неудивительно, учитывая две толстых цепи, крепившихся к потолку. Синий Волк пнул его в лицо. Походя, без серьезной злобы. Командор мотнулся, но удержался. Цепи звякнули.

В руках индейца мелькнуло что-то небольшое. Палец. Его собственный безымянный палец. Ссохшийся, темный, с почерневшим ногтем. Синий Волк поднес его к глазам, цыкнул.

– Как тебя зовут? – он повернулся к Дуайту. – Хотя, зачем.

Тихонько, со змеиным шелестом, звякнуло. Индеец держал в руках жетоны. Его, Дуайта, и Морриса.

– О! – Синий Волк удивился. – Я-то еще думал, откуда ты? А ты оказался штучным экземпляром. Новозеландец. И как тебя сюда занесло?

– Может, я все-таки Моррис?

Индеец захохотал. Оказался прямо рядом с Дуайтом, неуловимо и мягко. Вот сейчас, наконец-то, он стал похожим на краснокожего. Блеснул нож, ухо Дуайта обожгло и заныло болью, а Синий Волк с удовольствием начал жевать отрезанную, мочку. Зубы блестели, покрытые красными разводами.

– Смотри, дружок, покажу тебе чудо. И ты захочешь ему научиться. Жаль, мочку свою ты назад не приставишь. Но тебе все равно понравится.

Командор, молчавший и почти висевший над полом, сплюнул.

Индеец оскалился в усмешке, тут же оказавшись рядом с ним. Ударил сильнее, разбив губы в кровь. Вцепился пальцами в подбородок и измазал в крови обрубок пальца.

– Моя вера сильнее, крестоносец!

Воздух задрожал. Ощутимо задрожал. Что-то происходило, что-то, чего Дуайт не понимал. Синий Волк вцепился зубами в пенек, торчавший из ладони, надкусил, зарычав. Его кровь пахла железом и гнилью. Темнота заволновалась. Последняя монахиня ерзала в черноте, маячила бледным пятном, изредка шумно втягивая воздух.

В воздухе ощутимо пахло чем-то сладковато-мерзким. Черная кровь индейца текла нехотя, пузырилась, блестя в красноватом свете. Синий Волк приставил палец к разодранному мясу с белевшей костью. Моррис, пришедший в себя, выругался. Монахиня в рваной сорочке заплакала, забилась между двумя большими ящиками. Командор сопел, потея и глотая собственную кровь, текшую из носоглотки в горло.

Дуайт покосился на свои руки, мертво лежавшие перед глазами. На что-то тонкое, блестевшее, торчавшее из обеих ладоней. Тело начало отзываться в спине, в бедрах, но не более. Ни ноги, ни руки – слушаться не хотели.

– Ты пропустил самое интересное, аяяй… – Синий Волк недовольно покачал головой, – Ты стал полностью их, далекий брат.

И показал руку. Палец не отвалился. Палец даже шевелился. Торчал и еле-еле сгибался, вызывая желание отрубить его к чертовой матери. Черный, добавивший к пыли и тлену запахов подвала дополнительную гангренозную гниль.

– Мерзко смотрится, – Дуайт проглотил слюну в пересохшее горло, – и воняет.

– Зато снова со мной. – отрезал индеец. – Но Джек дает не только это.

– Козлоногий?

– Козлоногий. Желтый. Он, неведомый и вездесущий.

– Роскошный подарок, – просипел Моррис, – а хер если оторвут, тоже прирастить можно? Или лучше чужой, если тот побольше?

Синий Волк захохотал, по лошадиному откидывая голову. Темнота-монахиня шевельнулась, рванувшись к Моррису и застыла. Моррис тоже застыл, насколько оно оказалось возможным в его положении. Дуайт вздрогнул, понимая недавно приданного ему компаньона, привезенного Шепардом с восточного побережья.

Последняя изменилась сильнее прочих. Человеческого в ней осталось только сходство с самим Дуайтом, или командором, или Моррисом.

Таких странно разрезанных, огромных провалов густой черноты вместо глаз – не бывает. Не бывает такого алебастра, твердого, гладкого и блестящего даже на вид, вместо кожи. Мускулы и суставы не могут гнуться так странно, а двигаться так, как двигалась женщина, человек просто не способен.

Монахиня, изогнувшись, уползла назад. А Дуайт, косившийся в ее сторону, покосился и на Морриса. Потому как у того из кобуры торчала рукоять револьвера.

– Ну, вот это мне нравится. Если не твой дружок, так ты окажешься мне кстати. – Синий Волк подошел к Моррису. – А Желтый Джек принимает всех. Если принимают его, смекаешь?

– Ты давно умер, и воняешь. – Командор пошевелился. – Как и Джек, которого никогда не было. А если и был, так тоже давно превратился в смрадную кучу гнили.

– Удивил, – индеец хмыкнул, – разве что я могу, конечно, и пованивать. Только я жив и буду жить дальше. А ты сейчас сдохнешь. И страшно сдохнешь, это я тебе обещаю. А потом воскреснешь, да-да. Страшно?

Дуайту хватило света и ума, чтобы понять – страшно.

Синий Волк встал, вновь выхватив свой нож. И достав, просто и буднично, откуда-то из внутреннего кармана тертой джинсовой курточки небольшую банку с плотно притертой металлической крышкой. Внутри нее что-то шевелилось.

Синий Волк подошел к командору. Поставил склянку на стул, стоящий рядом и потянулся к священнику. Сразу и одновременно случилось немногое. Но именно это и определило все дальнейшее.

Всеми забытая святая сестра оказалась рядом с Дуайтом. Одновременно она сделал две вещи: вытащила из его правой руки длинную стальную иглу и вложила в ожившие пальцы револьвер Морриса.

Ее преобразившаяся компаньонка вытекла из темноты, скользнув к ним и выбросив длинный черный язык с острыми шипами на конце.

Реакция Дуайта оказалась быстрее. На нее хватило двух выстрелом, боеприпасы Моррис заряжал просто убойные. «Дум-дум» разворотили обратившейся голову.

Уже освобожденный полностью, Дуайт развернулся к командору. И оторопел.

Синий Волк, нагнувшийся к священнику, дергался всем телом. Вместе с командором. Жара Дуайт не ощущал, но два давних врага горели, на глазах обугливаясь. Цепи, удерживавшие крепыша с крестами на наплечниках, теперь крепко связывали обоих.

Командор повернул к ним почерневшее лицо, и что-то просипел. Что именно – Дуайт не разобрал. Застывшие груды пепла не разговаривают.

– Твою мать, что это было? – Моррис сел. – А?

– Сила Господа нашего. – Монахиня села рядом. – И вера в него.

Дуайт порадовался нескольким вещам. И самая главная оказалась в том, что они оба, и он сам, и Моррис, помнили пароль.

Оружие священника Моррис хотел оставить себе, но Дуайт не позволил. И «проповедник» спрятался в глухом бронированном фургоне Церкви вместе с сестрой Агатой, переданной братьям погибшего командора.