Проклятие княжеского рода
Имение Дмитровка было огромным, почти тысячу десятин земли, и граничило с Москвой-рекой, находясь в двадцати верстах от Москвы. В имении, близ реки, находился белокаменный двухэтажный дом. Просторный и светлый особняк выстроенный князем Григорием Николаевичем Мамаевым на месте старинный княжеской усадьбы, пожалованной в прошлом столетии царём Алексеем Михайловичем ещё деду князя.
Детям было хорошо в просторном подмосковном дворце, но самым привлекательным для них был парк. Он был необычайно хорош. Начинался от самого парадного входа господского дворца и спускался вниз к реке. Парк аллеями был разделён на несколько частей. Борис и Прасковья могли часами бродить по парку, иногда спускаясь в реке, чтобы полюбоваться многочисленным стадом коров, пригоняемых пастухами к полудню на водопой.
В имении находились многочисленные оранжереи, парники и фермы, огороды и целые поля цветов. Князь Григорий Николаевич был хорошим хозяином и всячески развивал свои владения. Из Швейцарии князь выписал молочных коров светло-бежевой масти. Разводил лошадей редкой Арденской породы. Содержал Голштинских овец и разных диковинных птиц.
Анна Никитична любила с детьми, в сопровождении своих наперсниц и, облачённых в расшитые ливреи, слуг обходить свои владения. Наведываясь на молочную ферму, детей угощали парным молоком. После княгиня со своей свитой отправлялась на птичий двор, где Прасковья и Борис любовались пёстрыми курами, напыщенными индюками, и резвыми утками. За птичником княгиня отправлялась на конюшню, где детям разрешалось погладить величавых лошадок. После их путь лежал в оранжереи, где произрастали всякие диковинные растения. Там Прасковья любовалась многочисленными цветами, особенно ей нравились, несмотря на острые шипы, бордовые розы.
Осмотрев хозяйство, Анна Никитична с детьми возвращалась домой в открытой коляске. Кучер, одетый в длинную белую рубашку и тёмно-синюю безрукавку, опоясанный широким шерстяным поясом, концы которого свисали до колен, кланялся и помогал госпоже и детям взобраться на повозку. Прасковья усаживалась напротив кучера, чтобы наблюдать за тем как он управляет упряжкой из трёх лошадей и рассматривать его шляпу, украшенную павлиньими перьями.
Большую часть пути ехали шагом, и только перед самым домом, кучер, слегка наклонившись вперед, пускал тройку во весь опор. Коренная лошадь шла рысью, слегка покачивая гривой, а пристяжные – галопом, стыдливо опустив головы и грациозно выгнув шеи. Их густые гривы и длинные хвосты развевались на ветру, погружённые в облако сверкающей на утреннем солнце мелкой пыли. Лёгкий прохладный ветерок освежал личико Прасковьи. Она, как павлин, вытягивала шею, купаясь в воздушном потоке.
Возвратившись домой Мамаевы, всем семейством завтраками на открытой веранде. После наступало свободное время, когда можно было погулять в парке. Прасковья любила поозорничать, укрывшись в кустах наблюдать за взволнованными няньками, мечущимися по парку в поисках княжны.
К обеду, как правило, наведывались гости, соседи из ближайших поместий, со всеми домочадцами. Тогда начинались подвижные детские игры в догонялки и салки.
К вечеру, с наступлением душистой прохлады, когда воздух в парке насыщался ароматом оживших от дневной жары трав и цветов, все разъезжались, а измученных играми детей няньки уводили в дом. Там их поили молоком и укладывали спать.
Однажды в середине жаркого лета, княжна Прасковья, по недогляду нянек, заболела. После обеда она почувствовала себя плохо. Её активность улетучилась. Бегать и шалить уже не хотелось. Её клонило в сон. Детское личико покраснело, а на теле выступила сыть.
Встревоженные няньки забили тревогу. Больную отнесли в спальню и уложили в кровать. Весь дом охватило волнение, все старались помочь больной.
У Прасковьи был страшный жар, температура тела достигла тревожной отметки. Разгорячённый мозг, стараясь притупить страдания больной, притупил её сознание, погрузив в странный мир фантазий и грёз. В болезненном сознании возникали яркие, сказочные видения. Ей привиделся рыцарский замок с, обвитыми диким виноградом, массивными стенами, высокими башнями и подъёмным мостом, над наполненным водой рвом. По мосту следовала кавалькада. На огромных боевых рысаках накрытых разноцветными попонами гордо восседали рыцари, облачённые в позолоченные латы, в длинных пурпуровых накидках и шлемах украшенных пышными султанами. За ними в пешем строю следовали сокольничие в стёганых туниках с соколами на запястьях. Завершали процессию грациозно восседавшие на гнедых скакунах красивые амазонки в роскошных платьях, шлейфы которых волочились по земле. Прасковья захотела присоединиться к процессии, но кто-то остановил её, схватив за руку. Железный голос незнакомца сообщил, что ей не место в рядах знатных господ.
– Как же так, – возмутилась девочка. – Почему я не могу присоединиться к вам? Я тоже знатного рода. Я русская княжна, мой старинный род ведёт своё происхождение от древних султанов Египта.
– Забудь кто ты, – железным голосом ответил незнакомец. – Твоё знатное происхождение для тебя не сослужит службу. Твоё место с простолюдинами.
– Нет, – закричала княжна.
Ответа не последовало. Лишь в воспалённой голове юной княжны сменилось картинка.
Великолепный замок и прекрасные цветники исчезли. На их месте появились жалкие крестьянские лачуги, сменившиеся тёмными и страшными тюремными казематами.
Прасковья вздрогнула от страха и открыла глаза. Голова была тяжёлой, а в ушах стоял гул, как от полчищ жужжащих пчёл. Девочка немного осмотрелась. Где-то сбоку, в комнате горел ночник, а над постелью склонилась чья-то тень.
Княжна вскрикнула от испуга. Но ласковый материнский голос её успокоил. Прасковья вцепилась в руку матери и прижала её к груди. Анна Никитична, переживавшая за дочь и уже несколько дней не отходившая от её постели, ощутила, как сильно колотится детское сердечко. Но она была рада, что девочка пришла в себя, значит, болезнь отступила.
– Слава Господу Богу, ты очнулась, – княгиня поцеловала дочку. – Теперь всё будет хорошо.
– Милая мамочка, что случилось? Сколько я болела? – размяв ссохшиеся губы, прохрипела Прасковья.
– Тебя что-то тревожит, моя дорогая? – ощутив опасения дочери, спросила Анна Никитична.
Прасковья рассказала о своих болезненных видениях и о разговоре с незнакомцем.
– Это всё пустяки. Это твоё болезненное воображение, – поспешила успокоить дочку княгиня.
С этого дня болезнь отступила. Прасковья быстро пошла на поправку. И вскоре она, как ни в чём небывало, резвилась в парке, позабыв о своих кошмарах.
Первый бал
Детские годы пролетели быстро и, из беззаботной девочки, Прасковья превратилась в красивую девушку. Возрастным рубежом стала поездка Прасковьи Григорьевны в Москву на коронацию императрицы Анны Иоанновны.
Новая государыня всю молодость провела в Курляндии в качестве вдовствующей герцогини, влача жалкое существование. Постоянно клянча деньги у могущественной родни в Санкт-Петербурге. В окружении надменных немецких баронов, потомков рыцарей-крестоносцев, прибывших в Прибалтику по призыву Римских пап, в поисках военной славы и богатств, Анна Иоанновна чувствовала себя не в своей тарелке. С детства привыкшая к широкой русской жизни вдовствующая Курляндская герцогиня чахла среди немецкого рационализма. Единственной отдушиной, сердечным бальзамом, для неё стал герцогский конюх Эрнест. Его сладкие речи и жаркие поцелую согревали заледеневшее сердце герцогини.
Но неожиданно всё изменилось. Русский трон освободился. И хотя на императорскую корону были более подходящие кандидаты, но наделённые особыми правами члены Верховного совета, кучки самых знатных русских вельмож, вознамерилась предложить императорскую корону Курляндской герцогине, полагая, что Анна Иоанновна станет послушной игрушкой в их руках.
Вельможи предложили будущей царице подписать особые кондиции. Документ ограничивал власть монарха и наделял законодательной властью Верховный совет. Как и предполагали верховники Анна Иоанновна не раздумывая подписала все документы. Она так жаждала короны, что с лёгкостью делегировала часть своих полномочий членам Верховного совета. Пусть они занимаются управлением страны, а она будет управлять своим двором. Казалось, что все были довольны, в стране образовывалась вторая в мире, после английской, конституционная монархия.
Однако новую форму правления не восприняли широкие массы дворянства. Часть аристократии недовольная возвеличиванием кучки верховников выступила против кондиций, поддержав абсолютную власть императрицы.
Среди приверженцев новой государыни был князь Григорий Николаевич Мамаев. Он, уличив нужный момент, во главе своего гвардейского полка выступил на защиту монархии и окружил здание Высокого Сената, где заседали члены Верховного совета, пленил их и выдал царице. Обрадованная таким поворотом дела Анна Иоанновна тут же, на радость дворянства, разорвала ранее подписанные ею кондиции и единовластно воцарилась на троне. Так провалилась затейка верховников, а князь Григорий Мамаев обрёл великую царскую милость.
Благодарная царица наградила князя Мамаева высшим государственным орденом Святого Андрея Первозванного, сделала губернатором столицы и пожаловала высоким чином генерал-аншефа. Безграничная царская милость распространилась и на юного княжича Бориса Мамаева. Он, не проведя ни одного дня на военной службе, сразу же был возведён в гвардейские поручики, чин равный армейскому майору. А всё чета князей Мамаевых была приглашена на коронационные торжества.
Прасковья Григорьевна стала непосредственной участницей коронации Анны Иоанновны, по царской милости, неся за государыней шлейф царской мантии. И хотя коронационные торжества были пышными и роскошными, для юной княжны её новая роль была в тягость. Она ощущала себя униженной, ощущала себя безродной служанкой, вынужденной угождать своей хозяйке. Особенно девушку раздражала надменная императрица, частенько милостиво похлопывающая по щеке княжну. Она с нескрываемой завистью смотрела на дам из императорской свиты, облачённых в расшитые драгоценностями платья и увенчанных бриллиантовыми диадемами, гордо следовавших за государыней. На многочисленных немецких монархов их жён и дочерей, представлявших свои страны. Они хотя и были одеты беднее русских барышень, но держались весьма надменно, стремясь соответствовать своему высокому статусу.
Прасковья едва дождалась окончание торжеств и с облегчением вернулась в родительский дворец.
После коронационной церемонии Прасковья Григорьевна изменилась. Её уже не восхищали игрушки и детские забавы. Детство прошло, начиналась взрослая жизнь. Эту перемену подметила мудрая княгиня Анна Никитична.
Няньки с детства, опекавшие княжну, получили отставку. К Прасковье Григорьевне была приставлена француженка гувернантка, мадмуазель Луиза. Она сразу взялась за воспитание своей подопечной, стремясь привить ей чувство изящества и грациозности.
Через год маленькую Прасковью уже было не узнать. Она стала настоящей светской барышней. Стала держать себя в обществе по-особому, с чувством собственного достоинства. Перед ней стали робеть служанки. Даже старая нянька, с малолетства пеленавшая княжну стала именовать её по имени отчеству.
Прасковья Григорьевна, как в сказке, из гадкого утёнка превратилась в прекрасного лебедя, став самой красивой девушкой в столице. Она была высокой и хрупкой блондинкой с упругой женственной талией и очень правильными и тонкими чертами лица с маленьким коричневым пятнышком у кромки губ, придававшим особую пикантность её внешности. У неё были открытые серо-голубые глаза, излучающие живую энергию.
Княжна Мамаева превратилась в настоящую модницу. Из процесса одевания она устраивала настоящую церемонию, которая требовала много времени.
Проснувшись, Прасковья Григорьевна принимала ванну, которую дворовые девки наполняли водой пахнущей вербеной, добавляя лепестки роз.
Завершив купание, Прасковья сама выбирала свой наряд, чулки, обувь, нижние юбки и все другие предметы женского туалета, которые подносили к ней служанки. После чего на помощь призывались камеристки и горничные. Они помогали княжне одеваться. Пару горничных делали ей прическу.
Когда процесс одевания был завершён, княжна Мамаева подолгу внимательно разглядывала себя в трёхстворчатое зеркало, выискивая недостатки и погрешности в одежде. И если наряд, по каким-либо причинам, не удовлетворял её, она требовала другой, который примеряла с тем же вниманием и терпением.
Так же торжественно происходило разоблачение перед сном. Те же камеристки и горничные снимали верхнюю одежду, и укладывали княжну в кровать, накрывая тёплым одеялом.
Когда все правила светского образа жизни были усвоены княжной Прасковьей, родители посчитали, что настало время представить дочь высшему обществу. И самым подходящим мероприятием для такого дела являлся бал. Там одновременно собиралось самое большое количество людей самого разного ранга и возраста. На балу можно завести нужные знакомства среди почтенных дам, определяющих общественное мнение в высшем свете. Встретить жениха из хорошей и обеспеченной семьи. Блеснуть нарядами и красотой. Наконец просто развлечься. К тому же бал это всегда волнительно, а первый бал это поистине сказочная мечта. К нему долго и тщательно готовятся, чтобы предстать там во всей красе. К тому же роскошные наряды, затейливые причёски, дорогие украшения способны приукрасить даже дурнушку, а подлинных красавиц превратить в настоящих богинь.
Первый бал для Прасковьи Григорьевны был царским. Императрица Анна Иоанновна закатывала большие празднества по случаю своих именин. Ко двору съехалась вся русская и иноземная знать. Лучшего повода для выхода в свет для княжны было не сыскать.
Княгиня Анна Никитична задолго до торжеств начала подготовку к балу. В княжеский дворец были приглашены знаменитые на весь Петербург французские модистки, закуплено множество отрезов заморской материи. Началась работа по пошиву бального платья. Модистки дважды в день снимали мерки с княжны. Наконец за три недели наряжённой работы бальный наряд был готов.
Прасковья Григорьевна примерила обновку. Посмотреть на княжну в парадном платье, с длинным парчовым шлейфом, сверкающую драгоценностями сбежались все горничные и камеристки. Юная княжна Мамаева гордо прохаживалась между восхищёнными служанками, ощущая себя настоящей королевой.
Настал долгожданный день. Вся чета Мамаевых погрузившись в украшенную фамильным гербом карету, отправились в императорский дворец. Всю дорогу сердце княжны Прасковьи колотилось с такой силой, что казалось, оно вырвется наружу. Княжна даже скрестила руки на груди, чтобы не дать сердцу выпрыгнуть. Она ни чего не помнила, не видела, не ощущала. Прасковья Григорьевна пришла в себя лишь тогда когда мать ввела её в просторный блистающий золотом зал, заполненный нарядными дамами и кавалерами.
Императорский герольд в золотом плаще расшитым двуглавыми императорскими орлами, трижды стукнув посохом, торжественно объявил:
– Их высокопревосходительство генерал-аншеф и кавалер светлейший князя Мамаев с супругой и детьми.
Не успела чета Мамаевых проследовать в залу, как её обступили молоденькие императорские фрейлины, предлагая свои услуги. Княгиня представила свою дочь, и учтиво поблагодарив их за внимание, поспешила вырваться из назойливого окружения. Ей нужно было, пока не начались танцы, отыскать среди гостей важных столичных дам, от мнения которых зависела репутация молодой княжны.
Анна Никитична неспешно и величаво подошла к двум степенным дамам, внимательно рассматривавшим окружавших их особ, и представила свою дочь.
– Разрешите представить вам, моя дочь княжна Прасковья Григорьевна.
– Ах, какая милая барышня, – кисло улыбнулась самая старшая из дам, вдова фельдмаршала князя Северского.
– Просто маленький ангелочек, – вторила своей спутнице вторая дама, энергично обмахивавшая себя веером.
Это была гофмейстерина императрицы графиня Озерова.
– Вот вывезла дочь на бал, – немного смутилась княгиня. – Как вы полагаете, не рано ли?
– Что вы моя милочка, давно пора, как можно держать такое сокровище дома, взаперти, вдали от света, – бесцеремонно рассматривая княжну, затараторила гофмейстерина Озерова. – Вы Анна Никитична поступили разумно. Я уверена ваша очаровательная дочурка произведёт фурор на балу.
– Да непременно она станет блистать на балу, – поддержала гофмейстерину княгиня Северская. – Полагаю, от кавалеров не будет отбоя. Как сейчас помню свой первый бал, я была такой же молодой и красивой.
– А кто занимался вашим воспитанием? – решила немного проэкзаменовать юную барышню гофмейстерина.
– Маменька выписала для меня гувернантку из Франции, – по-французски ответила княжна, стыдливо опустив глазки вниз, как учила маменька.
– Мы получили рекомендации на счёт гувернантки от французского посла месье Шатору. В Париже она состояла при королевском племяннике герцоге Ангулемском, – пришла на выручку дочери Анна Мамаева.
– Это превосходно, – возбудилась старая княгиня. – Ах, я провела счастливейшие годы в Париже, когда мой покойный супруг сражался на благо нашего государя.
– Вам милочка непременно нужно представить свою дочь супруге царского камергера Эрнеста, – посоветовала гофмейстерина Озерова. – Я уверена, что фрау Эрнестина найдёт вашу доченьку весьма воспитанной молодой особой.
Мамаевы поклонились и оставили старых ворчуний. Прасковье не терпелось окунуться в водоворот танцев, но Анна Никитична ухватив её за локоть, увлекла за собой, в надежде отыскать фрау Эрнестину. Но это не помогло, Прасковья ловко освободилась от опеки родительницы и тут же была приглашена на танец одним красавцем преображенским офицером.
Заиграла музыка, и пары плавно пошли по кругу. По традиции бал открывался модным в Европе полонезом. Пары выстраивались в ряд, и кавалеры кружились вокруг своих партнёрш, как пчёлы возле цветка. Движения дам были чёткими и изящными.
После полонеза последовал французский гавот, а после спокойный менуэт. От кавалеров не было отбоя, и все партии княжны Прасковьи Мамаевой были расписаны. После вальса немного уставшей Прасковье, захотелось пить. Её спутники бросились в соседнюю с бальной залой комнату, в которой были накрыт огромный стол с множеством блюд и вин. Княжна в ожидании своих обожателей, слегка прислонилась к колонне, чтобы остудить разгорячённое тело, энергично обмахивая себя веером.
Мимо уставшей девушки, с небольшой свитой степенно шествовала немолодая дама с обезображенным оспой лицом в невзрачном тёмно-сером платье. Поравнявшись с Прасковьей, дама остановилась, устремив свой взор на изумительное сапфировое ожерелье, украшавшее грудь княжны.
Такое пристальное внимание незнакомки показалось молодой девушки оскорбительным.
– Мадам, вы дырку на мне протрёте, своим пристальным взглядом, – не сдержалась юная княжна.
– Что? – выпучив глаза, переспросила дама в тёмно-сером платье.
– Вам понравилось моё ожерелье?
– Я вас не понимаю, – растерявшись, пробурчала незнакомка.
– Я хотите я вам его подарю.
– Да как вы милочка смеете, – вступилась за свою патронессу, одна из спутниц степенной дамы.
– Смею, – смело ответила девушка. – Ещё как смею.
– Вы знаете, с кем разговариваете?
– А вы знаете, с кем вы разговариваете? – чувствуя прилив сил, оживилась Прасковья Григорьевна.
– Это фрау Эрнестина, супруга камергера государыни господина Эрнеста.
– Да что вы говорите? – усмехнулась княжна Мамаева. – Жена императорского камергера.
– Что тут смешного? – решив самостоятельно защищать свою честь, возмутилась фрау Эрнестина.
– Действительно, ни чего смешного тут нет, – спокойно ответила Прасковья Григорьевна.
Неизвестно, чем бы эта перебранка закончилась, поскольку молодая княжна Мамаева не собиралась отступать, но ей на помощь пришла великая княжна Елизавета Петровна, двоюродная сестра императрицы, ставшая невольной свидетельницей ссоры.
Великая княжна быстро уладила конфликт, примирив соперниц. Недоразумение было устранено. Прасковья продолжила наслаждаться танцами, не подозревая, что в окружении императрицы назревал настоящий скандал. Раздосадованная фрау Эрнестина пожаловалась государыни на Прасковью Мамаеву и великую княжну. Анна Иоанновна была возмущена и желала наказать обидчиков супруги своего фаворита.
Однако находчивая великая княжна Елизавета Петровна легко оправдалась перед царицей, представив всё в шутливом виде. Чтобы отвести удар от молодой княжны Мамаевой, Елизавета Петровна предложила включить её в свою свиту.
Анна Иоанновна остыла, рассудив, что ей не стоит по пустякам ссориться с обожаемой гвардией дочерью Петра Великого и дала согласие включить Прасковью Мамаеву в свиту великой княжны.
Великокняжеская фрейлина
Об этих придворных неурядицах Прасковья Григорьевна ничего не знала и вполне уверенная в себе полагала стать императорской фрейлиной. Тем более в этом её уверяли, не желая огорчать, все домочадцы.
Раскрасневшаяся Прасковья вбежала в комнату и увидела вместо зелёного бархатного, полагавшегося императорским фрейлинам, наброшенное на ширму голубое платье.
– Как, оно голубое, – разочаровано отметила княжна.
– Да милая, посмотри какое оно прекрасное, – обняла дочь Анна Никитична. – Платье будет прекрасно на тебе сидеть.
– Сидеть оно на мне будет?
– То есть, ты милая в нём будешь выглядеть великолепно, – поспешила поправить себя княгиня.
– Но такие при царском дворе не носят, – надула губы княжна Прасковья. – Это что же я не буду состоять при государыне?
– Ты ещё слишком молода, чтобы стать императорской фрейлиной. В твоём юном возрасте пристало состоять в свите императорской дочери, великой княжны Елизаветы Петровны.
– Не хочу.
– Успокойся милая, ты будешь состоять в свите великой княжны Елизаветы Петровны. Поверь мне это очень почётно.
– Не хочу, – в сердцах топнула ножкой юная княжна.
– Состоять в свите молодой великой княжны намного интереснее, чем при скучном императорском дворе.
– Это чем же?
– Великая княжна Елизавета Петровна молода, она весела и беззаботна. У неё каждый день это праздник. И ты будешь частью этой весёлой беззаботной жизни. Такого не будет при императрице.
– Не правда.
– Пойми глупенькая, состоя при императорском дворе, ты потеряешь свободу. Окажешься словно птица в золотой клетке. Ты наивно полагаешь, что должность императорской фрейлины это почётно и величественно. Но, поверь мне своей матери, в реальности всё обстоит не так гладко. Боюсь, что столкнувшись с повседневной жизнью царского двора, ты разочаруешься. Это не только роскошь дворца, не балы и маскарады. Это масса тяжёлых обязанностей. Дежурства при царской особе, выполнение различных поручений. Потом это жуткие интриги между фрейлинами за влияние на государыню. Ты очень молода и наивна и боюсь, что ты с этим не справишься. И потом если ты попадёшь в свиту к императрице, это потребует от тебя полной самоотдачи. У тебя не останется личного времени.
– Но если там так плохо, отчего вы отправляете меня ко двору?
– Это почётно для тебя и нашей семьи. Нельзя себя хоронить в провинции. Каждая знатная семья должна быть близка к престолу. Это твой долг. Помни, состоя на придворной службе ты, прежде всего, отстаиваешь интересы семьи. Ты должна способствовать карьере своего брата.
– Вы только и думаете о Борисе, а обо мне кто позаботиться.
– Мы, твои родители.
– Это как же?
– Направляем тебя в свиту великой княжны Елизаветы Петровны.
– А мои желания вы не учитываете?
– Ты ещё очень молода, – строго заявила княгиня Анна Никитична. – И не понимаешь, чего ты хочешь в жизни. Мы позаботимся о тебе. Нам, твоим родителям, лучше знать, что для тебя благо. И хватить пускать слюни. Ты же княжна, а не дворовая девка. Веди себя подобающе своему статусу. И во всём слушайся родителей. Ни чего плохого мы тебе не желаем. К тому же великая княжна Елизавета Петровна, возможно, когда то станет царицей, и ты окажешься среди её доверенных лиц. А это откроет тебе дорогу в высший свет, и ты сможешь рассчитывать на хорошее приданное.
– Вы только и думаете о деньгах, – корила княжна свою мать.
– Это не маловажно, ты же должна удачно выйти замуж.
– Но мамочка.
– Всё достаточно, – нахмурила брови княгиня.
Прасковья решила не спорить с матерью, тем более ей на самом деле хотелось вырваться из родительского гнезда и начать самостоятельную жизнь. И лучше всего это было сделать при царском дворе, даже если придётся состоять в свите царской родственницы.
Княжна укрылась за ширмой, где две проворные горничные облачили девушку в голубое фрейлинское платье.
Наряд и в самом деле сидел на молодой барышне великолепно. Голубой бархат верхнего платья расшитый внизу золотой нитью, с большим разрезом спереди к низу от талии, открывавшим нижнюю юбку из белого атласа, откидные рукава и длинный до самого пола шлейф. Парадное убранство дополняли драгоценная диадема в виде резного кокошника и бусы из крупного морского жемчуга.