Книга 2. Хладный холларг

Птенец вскрикнул и упал навзнич. Холкун, его враг, бросился на него, но Птенец успел схватить топорище и предотвратил смертельный удар. Оба воина повалились в талый снег, принявший их с гулким скрипом.

Злой усмехнулся, завидев эту картину. Он подошел к лежавшему на боку врагу, легким ударом топора поддел его за ключицу, отвел плечо, и вторым топором срубил голову. Покончив с этим, Злой направился к борющимся воинам.

Оба они, и Птенец, и тот, кто навалился на него, были юнцами, а потому дрались с неподдельной злобой и ненавистью. Пыхтя, а, иной раз, и взвизгивая, они толклись в жиже, как деревенские боровы по лету. Ни один не готов был уступать.

Злой остановился подле них, возвышаясь над вояками подобно утесу. Потом он крякнул, что означало у него смех, опустил руку, схватил холкуна-врага за пояс и поднял его вместе с Птенцом, который вцепился в противника мертвой хваткой.

– Будет вам. – Злой стряхнул Птенца с врага, а последнего поставил на ноги. Тот попытался снова пойти в бой, но скрючился надвое, получив тычок пальцем в бок.

– Ой… чего ты!.. – Противник-молокосос осел на землю.

– Откель ты будешь-то? – спросил Злой.

– От боора я, – прохрипел молодой воин.

– Чего тебе здесь?

– Разведываю.

Злой понимающе кивнул.

– Далеко ли?

– Нет. Близко. За той горой идет.

Злой снова кивнул и что-то пробормотал себе под нос.

– Ладно, – сказал он, – беги отсель.

Юноша резко поднял голову и посмотрел на Злого глазами, полными слез. Он не поверил его словам.

– Отпускаешь разве?

– Да. Мне не с тобой повстречаться надобно. Не моего ты поля ягодка. Пошел прочь!

Легкий пинок подкинул юнца над землей, и тот понесся прочь, что было духу.

– Ты жив-то? – спросил Злой.

– Жив, дядько, жив…

– Бежим к ручью. Весточку передадим, а там пусть Владыка судит нас.

– Чего это?

– Вижу конницу их. От нее не уйдем. Вон, завидели они своего. Теперь до нас дело дойдет. Поспешим, братец! – И оба воина бросились наутек.

***

– Какого ларга ты житель был? – Комт подался вперед с интересом всматриваясь в воина-холкуна, стоявшего перед ним.

– Валноларга, боор, – отвечал тот со спокойствием.

– Как звали тебя… тогда?

– Зол из рода Дасков.

– Вижу, умудрен ты годами. Посечен немало. Умел ты, Зол из рода Дасков, как я погляжу.

– Есть такое, боор. – Легкая улыбка польщения тронула губы холкуна.

– А этот, кто?

– То племяш мой. Птенец его кличут.

– И впрямь, похож! – Комт расхохотался. – Люблю я вас, холы, за смекалку. Птенец…

Злой и Птенец стояли перед боором из Боорбрезда и более походили на правильно оформленную кучу грязи, чем на воинов. Конная разведка нагнала их за ручьем, и вдоволь изваляла в грязи и намяла бока, помятуя о четырех трупах, которые оставили после себя соглядатаи Глыбыра.

Комт с интересом разглядывал обоих, и глаза его, помимо воли, наполнялись болью. Перед ним стояли ровно такие же холкуны, как и те, кто стоял позади плененых. А битва соглядатаев, так ее уже окрестили в лагере боора, ярко показала глубину раскола владян, ибо в ней двое холкунов дрались против пяти. Холкуны убивали холкунов!

– Ты, я слышал, Злым зовешься?

– Да, боор.

– Злой, а отпустил моего воина? Чего так?

– Без надобности кровь холкунскую проливать не хочу. Только и всего, боор.

Комт неожиданно изменился в лице и отвернулся.

Птенец со страхом посмотрел на Злого, а вдруг не то сказал, но Злой стоял спокойно и гордо смотря на повелителя Владии.

– Как с Глыбыром разделаюсь, пойдешь ли ко мне в войско? – неожиданно спросил боор.

– Нет, – без раздумий отвечал Злой.

– Верен ему?

– Стар я, боор. Все своими глазами видел, а дальше… дальше ты и сам поймешь.

Комт потупился, и поднялся с трона.

– Коли так, то… – Комт подозвал к себе другого брезда и что-то ему тихо сказал. Брезд блеснул зло глазами в сторону пленных и кивнул.

– Чего теперь, дядька?

– Теперь… воля Владыки теперь над нами…

***

– Окончим это да уйдем, боор. – Сухопарый воин-брезд поднялся с камня и подошел к краю выступа, с которого открывался прекрасный вид на Эсдоларгскую долину.

– Нет, Накогт, нам должно здесь… Отец, нельзя уходить. Надо биться! – Гедагт отмеривал шагами ту же площадку и с тревогой смотрел на отца. В глазах его плясами нездоровые огоньки. Они всегда появлялись в его глазах перед битвой.

Глыбыр с тоской смотрел в глаза сына. Он видел эти огоньки и знал то, что не решался высказать. Никогда не быть Гедагту боором. Он хороший воин, но плохой боор, ибо воинский раж овладевает им задолго до начала боя и не дает думать.

– Комт прошел ручей и лишь один пеший переход отделяет его от Эсдоларга.

– Что думаешь, Скоробой? – Глыбыр обернулся на другого воина-брезда, который сидел подле боора и медленными движениями камнем оттачивал лезвие своего топора. Иной раз он сплевывал на исцарапанную поверхность полотна и внимательно вглядывался в нее, ища одному ему понятные знаки.

– Думка у меня, боор, такая, – начал он. – Делать нам шаг назад, али шаг вперед. Коли назад пойдем, то при том же останемся, при чем были…

– Нет, отец, – вмешался Гедагт, – покинут нас и саараряне, и реотвы. Опять при нас лишь немногие усядутся. Пока согласие есть…

– Погоди, Гедагт, ты свое слово скажешь. Всему свое время, – остановил его Длинномеч. – Продолжи, – обратился он к Скоробою.

– Коли же мы вперед идем, то надобно тебе, боор, решить, либо мы их по-разному бьем, либо всех сразу.

Глыбыр кивнул его словам. Он и сам так думал.

– Брер, – заговорил Накогт, обращаясь к Скоробою, – ты обрекаешь нас на поражение. Куда спиной стоять? К твердыне, али к войску Комта?

– То-то и оно, Кузнец, – согласился точивший топор, – что тяжелее всего выбор у нашего боора.

– Как бы ты сделал? – спросил Глыбыр.

– Я бы пошел на Комта потемну и разбил его. А после уж осадил Эсдоларг и взял его.

Длинномеч отвернулся лицом к долине и замер на некоторое время.

***

– Боор, – голос Эвланда звучал мягко, но настойчиво.

Комт открыл глаза и сел на ложе: – Чего тебе, беллер?

– Опасность близка, мой боор.

– Ты слышишь?

– Да, боор. Они уже близко.

Комт свесил ноги долу и с трудом встал. Кольчуга, надетая на нем, гулко звякнула своими чешуйками. Он поднял шлем с изголовья и пошел вон из шатра.

Стояла густая туманом эсдоларгская ночь. Сизые тучи сокрыли луну, не давая свету от нее пробиться на землю; горные цепи ограждали от взгляда горизонт, делая пространство непроницаемо темным. Свет от рочиропсов тускло освещал пространство лишь на два шага вокруг.

Мало, кто в войске боора понял его замысел, а те, кто понял его, не принял. Могт не принял, хотя и сделал вид, что покорен приказу отца. Войско могло без труда дойти до Эсдоларга ночью и лечь спать за мощными каменными стенами крепости.

Вместо этого, войска разместились посреди леса, где враг мог подойти вплотную, оставаясь незамеченным.

– Призови Меченого, – приказал Комт. Через некоторое время к нему подошел худощавый пасмас, половина лица которого была сокрыта черным родимым пятном. – Поднимай своих воинов, Меченый. Будем идти к крепости. Остерегайся нападения.

– Первым мне сниматься, боор?

– Нет, пойдешь в отряде левой руки. Будь настороже.

– Да, мой боор. – Меченый скрылся в темноте.

Комт улыбнулся, когда спина воина слилась с туманной мгой.

Он неплохо придумал направить неудержимую злобу воров, убийц и других преступников в нужное ему русло. Сколотив из них несколько отрядов по две сотни воинов, боор пообещал им свободу за поход с ним – небольшая плата взамен на то, что им предлагалось заплатить.

– Аб, – тихо позвал боор, – где они?

Рука лазутчика указала вправо от боора.

Армия поднялась, выстроилась в походные колонны, и двинулась вперед. Шли как можно тише.

***

– Вижу их. Видишь ли? – Голос Гедагта взволнованно дрожал.

– Уткнись ты, трещалка, – осадил сына Глыбыр, – да лежи, не шевелись.

Теперь уже и Глыбыр различал, как между деревьями белыми зайчиками прыгали пятна света, отбрасываемые рочиропсами.

– Много их, – снова вырвалось у Гедагта.

Скоробой и Кузнец одновременно потерли руки, готовя их к работе с топором, а Глыбыр, сам неведая того, нервно поводил ладонью по навершию меча.

Лесную тишину все отчетливее и отчетливее нарушали звуки шагов. Вскоре можно стало различить и дыхание, которое испускало воинство.

Глыбыр оттолкнулся от ствола дерева и медленно пошел навстречу вражескому войску. Дышалось отчего-то тяжело. Он всем телом ощущал прелость, исходившую от земли. Остановившись на пути первого врага, боор поднял над собой меч и обратил лицо к небесам:

– О, Владыка, – зашептал он, – пусть этот удар положит начало освобождению Владии.

– А-а, – выдохнул изумленно пасмас, в свет от кристаллов которого попало могучее тело боора. Молнией блеснуло широкое лезвие меча, и тело пасмаса развалилось на две части.

***

– Ар-р-р! – донеслось слева.

Могт и Комт одновременно повернули головы в ту сторону. Эвланд невольно направил своего грухха ближе к телохранителям боора.

– По Меченому вдарили, – проговорил Могт. Он скосил глаза и с надеждой посмотрел на отца. Но Комт продолжал ехать вперед. Он словно бы задумался о чем-то, что находилось далеко от этих мест.

– Бафогт, – вдруг позвал Комт, и когда перед ним возник лучший его полководец, боор кивнул ему, делай.

– Да, боор.

Через несколько мгновений мимо Комта проскакали отряды конницы. Шум битвы на левом фланге воинства нарастал.

– Пришел и наш черед, сын, – проговорил, наконец, Комт, и направил грухха влево.

Сомкнув ряды, двести телохранителей боора рысцой пошли на врага. Их удар был силен, но не всесокрушающ – бегу груххов мешал лес. В тот момент, когда боор пришел на помощь Меченому, отряд последнего был почти перебит.

Телохранители боора наскочили на темные фигуры, заполонившие собой пространство между деревьями. Рубка вспыхнула с новой силой.

Могт был в первых рядах. Комт видел его спину и несколько мгновений залюбовался спокойными уверенными размеренными действиями сына – он стал опытным воином.

– Мой боор, – услышал вдруг у своих ног Комт голос Меченого. Он опустил глаза и наткнулся взглядом на пасмаса. У Меченого была рассечена бровь, порвана щека, а правая рука болталась на одном сухожилии. Он был с ног до головы вымазан кровью и дрожал от слабости. – Нас разбили, мой боор, – прошептал одними губами Меченый и повалился на землю.

– Я знаю, – ответил Комт, заглядывая в глаза воина, покрывавшиеся мертвой поволокой. Устало вздохнув, боор сказал себе: – Теперь и мне срок настал. – Он ударил грухха по бокам и понесся в гущу схватки.

***

– Еще немного бы, братцы, и я дотянулся! – Воинский кружок у ярко светивших рочиропсов взорвался одобрительным хохотом. – Самую малость не достал! Самую малость!

Холкун, говоривший все это, сидел среди разномастной воинской братии и весело хмурился. На щеках его пылал румянец. Огорчение никак не шло на его лицо. Было заметно, что он горд собой и тем, что едва не совершил.

– Удачливый был сегодня. Мало того, что едва Предателя не укокошил, дык еще и без синяка, без царапины из сечи вышел, – по-доброму завистливо говорили его товарищи, толкая счастливчика в плечи, спину и бока.

Глыбыр улыбался, слушая разговоры солдат. Давненько не было такого, чтобы он одерживал победы. Вернее сказать, давненько не было таких больших побед.

Сам Комт Предатель – ни кто иной, как он – был разбит сегодня Глыбыром в лесу у стен Эсдоларга. Не помогла даже вылазка гарнизона, который тоже попал в засаду и был сильно потрепан.

На поле битвы остались лежать более двух тысяч вражеских воинов и всего семьсот воинов Длинномеча.

Комт с остатками воинства закрылся в Эсдоларге.

Однако и там, Глыбыр это точно знал, Предатель не найдет успокоения. Слишком многие помнят, как он предал их Владию, сдав ее оридонянам.

– Ну врешь жежь! – донеслось до слуха Глыбыра от другой кучки солдат. – Прямо перед ним стояли?!

– Прямо перед ним.

– И говорил с вами?!

– Вот как сейчас ты со мной, так и он говорил с нами.

– А какой он? Чего же ты ему сказал?

– Старый очень и… спокойный… Ничего… я ничего, а дядька сказал… Чего сказал? Гордо сказал, что не предадим мы нашего боора!

Длинномеч посмотрел в сторону говоривших. Среди десятка воинов стоял холкун не более двадцати зим от роду. Он походил на едва вылупившегося птенца, так худы были его шея и руки. Но грудь, гордо выпяченная вперед, говорила о том, что этот хлюпик тоже чем-то гордится.

– Потом чего же?

– Потом отвели нас к дереву да привязали. После, когда выступили они, нас следом погнали, а как вы напали, позабыли про нас. Тогда дядька распутался и меня распутал. Мы и побегли.

– Вот это да-а-а! Не зря про Злого легенды ходят, холы, ой, не зря!

– Отец, – окликнул боора Гедагт, – посмотри.

Глыбыр пошел на звуки голоса сына и вскоре очутился подле него. Гомон воинского стана стих за его спиной и отчетливее стали слышны звуки, доносившиеся из Эсдоларга. Словно бы маленькие скляночки переливались за стенами.

– Ты знаешь Злого? – спросил боор неожиданно даже для себя.

– Злого? Коли о Золе говоришь, да, знаю. Кто же его не знает, – отвечал Гедагт. – Вроде, дерутся. – Он кивнул в сторону стены.

Если бы не темнота, которая опускалась в долину тогда, когда на равнинах лишь вечерело, Гедагт заметил бы, как его отец побледнел.

– Кузнеца и Скоробоя мне призови, – выдохнул он единым рыком. Гедагт оглянулся, кроме него подле отца никого не было, и бросился исполнять приказ. Накогт и Скоробой подбежали к боору. – Твердыню брать надобно, – заговорил Глыбыр в волнении. Лишь сейчас он разгадал звуки, долетавшие из-за стен.

***

На улицах Эсдоларга шла резня. Слух о том, что Комт разбит (распущенный Грозором по приказу самого боора) быстро разнесся по городу, а вид пришедшего в расстройстве войска придал несогласным с властью Предателя новые силы.

– Сейчас или никогда! – раздались крики, и горожане подняли восстание.

Того и надо было боору. Усмехаясь в пышные усы, он прищурено смотрел на олюдские толпы, подобно грязному потоку залившие улицы города.

– Более всего я, сын, этого боялся, – Комт указал на восставших. Могт стоял подле отца с непониманием глядя на него. – Я предатель, сын. Для них я предатель. Не видели и не увидят они того, что мне виделось и видится. Никогда не признают они, что сделал хорошее. Никогда! А потому я – Предатель. А ты – сын Предателя. С этим и окончишь свою жизнь. Смирись.

Помни, сын, что я тебе сказать хочу. Битва, коли уж грядет, лишь шаг в долгой дороге. Глыбыру никогда меня не победить, ибо я вижу дорогу, он – лишь шаг.

Я долго стоял у стен Эсдоларга, за что ты мне упреки слал. Но, коли видеть дорогу, то выходит, что прав я оказался. Когда бы мы в ларг зашли, то не осмелился бы Глыбыр ударить – слишком силен я для него, а он не дурак. Потому сделал я ему ошибку. Не такую ясную, чтобы он разгадал, ибо нет хуже случая, когда замысел твой разгадан.

Он напал на меня и теперь, я знаю, он всегда делает так, ходит по полю битвы и считает, сколько воинов я ему оставил. Оставил я много, но токмо не воины они, а презренные воры и убийцы. Пусть его, считает! Пусть крепнет в нем мысль, какая должна окрепнуть. Она помощница моя. Самый верный мой союзник.

Угадал я и то, что восстание будет, а потому через Грозора вести в ларг дурные передал. Не прав был? – Комт довольно кивнул на улицы, запруженные горожанами.

– Прав отец! – восхищенно прошептал Могт. – Как и всегда, прав ты! Все по-твоему выходит.

Боор криво усмехнулся и отчего-то подумал о пере, которое, согласно легенде, выпало из крыла птахи, пролетавшей над головой Сина – бога, восставшего против Владыки, когда Син натягивал тетиву лука, чтобы священной стрелой поразить Многоликого-безымянца и захватить себе власть над Владией. Перо, как рассказывал Эвланд, попало в глаз Сина, и он промахнулся. С тех пор, подобные случаи величали во Владии «пером Сина».

– А коли так, то завершим задуманное мной. Бафогт, – позвал Комт, – сходи в ларг да побей этих тварей. Ты же, Могт, ступай к вратам, что со стороны Грозной крепости, да их открой. Но так открывай, чтобы не видно было, что ты открыл. Приодень своих воинов в ветошь, в какую местные олюди рядятся. Как войдет Глыбыр, ты его пропусти…но помни о пере Сина…

***

Злой, прикрываясь широким щитом, бежал впереди Птенца.

– Голову втяни, – кричал он на бегу. – Стрелы!

Птенец, как мог, поспевал за дядькой после смерти родителей ставшим ему и матерью, и отцом. Юноша изо всех сил втягивал голову в плечи, но по шлему все равно пару раз цокнули хищные клювы стрел. Под этими ударами голова Птенца начинала болтаться, как болванчик, и бежавший рядом с ним старый воин-реотв, невольно улыбался.

Отряд Злого оказался у стен Эсдоларга одним из первых. Атака была неожиданной, а потому лучники не успели взбежать на стену в том количестве, в котором их было в городе.

– К стене жмись, ребята, – зычным голосом закричал Злой, – на колено присядь да щит не на голову ложи, а на топорище. Да держи щит не ровно над собой, а косо. Жди каменьев!

Едва воины разместились под стенами, на их головы и впрямь посыпались камни. Щиты гудели, натужно принимая на себя их удары.

– Чего дальше делать-то? – раздавалось со всех сторон.

– Мелю убило, братцы! – закричали издалека.

Мелей звался тот, кого боор поставил во главе отряда. Смерть командира вызвала бы панику в любом отряде, но только не там, где был Злой. Воины разом обернулись на матерого вояку.

– Прижмись к стенам, да погоди. Я обдумаю, чего делать дальше, – проговорил Зол.

Он не мог знать того, что сказал Глыбыр Меле, когда тот готовился к атаке. «Все на себя принимай, ибо, чем лучше ты изобразишь штурм, тем меньше мне сил понадобиться, чтобы стену пробить!»

– Делали мы и так… – неизвестно, кому, сказал Злой. Он пребывал в глубочайших раздумьях.

– Ай! – завопил Птенец, которому камень, отскочив от промерзшей земли, попал в ногу. Его крик вывел Злого из оцепенения.

– Холы, те, у кого глаз меткий, выходи от стены на четыре шага, да рази их, когда камни швырять будут! – закричал он. – Те, кто ближе к вратам, тарабарьте в них, что есть силы, но наверх смотрите, как дым пойдем над вратами, тикайте, не то обварят вас.

Воины, в быту разбитные и вальяжные, словно губки впитывали и передавали слова командира. Война меняла всех. Бесповоротно и страшно! Те, кто не успевал поменяться, лежали в грязевой жиже, орошая ее своей кровью и согревая вывалившимися внутренностями.

Топоры заколотили во врата замка. Лучники нападавших, отбегали от стен и разили воинов, пытавшихся сбросить камни. Лучники, оборонявшие замок, не могли стрелять по вражеским стрелкам, потому что нужно было забираться на стену во весь рост и наклоняться опасно вниз. Некоторые смельчаки, которые попытались сделать это, были тут же нашпигованы стрелами.

Через некоторое время камнепад прекратился. С грохотом и шипением на воинов у ворот обрушился кипяток, но они успели отскочить и лишь двоим ошпарило ноги.

– Злой, – подбежал к холкуну-великану воин, – сказывают, что наши врата взяли, да в ларг зашли. Что делать будем?

– Не к добру такое, – нахмурился Злой. – Так просто такие твердыни врата не открывают.

– Меля! – подскакал к стене всадник. – Меля!

– Убит он. Чего тебе?

– Приказ боора. Хранить врата, уберечь по-всякому. – Вестовой умчался прочь.

– Дядька, ждать надобно, – заговорил Птенец. Он потирал зашибленную ногу. – Ты куда это?

Злой отошел от стены и опустил щит.

– Эй, вы!.. Там, на стене. Слышали ли, врата нам открылись. Тикайте в башню к боору.

– Лжешь ты, мразь! – отвечали со стены. – Не бывать такому.

– Вам виднее оттуда. – И придав себе беспечное выражение лица, Злой прошел к стене.

На самой стене послышались возбужденные голоса. Кто-то с кем-то спорил.

– Мне велено вас стеречь, чтобы не убегли, – закричал из-под стены Злой. – На вас идти не велено. Не здесь решается все. – Дядька повернул тревожное лицо к Птенцу: – Слушай меня. Тебя, да еще с десяток воинов здесь оставляю. Коли выбираться будут, то не иди на них. Сильнее они. Ты к стене жмись, и дерись.

– Здесь мне быть, что ли? – не понял Птенец.

– Да.

– А ты куда же?

– Не твоего ума дело.

Злой собрал отряд и стремглав помчался к открытым вратам.

Давно это было, думалось ему, но он жил в Эсдоларге, и помнил хорошо каждую трещинку на стене замка. Память подсказала ему, что открытые ворота будут от него через одни врата.

В поле у замка лежали несколько сот убитых воинов боора Глыбыра. Пронзенные стрелами, почти все молодые солдаты, трупы лежали в разных позах, погребаемые медленно падавшим с небес снегом.

– Погоди, – остановил топорищем особо ретивого воина Злой. Он осторожно заглянул в открытые настежь врата.

Ворота выводили на небольшую площадь, заваленную мешками и разного рода мусором. Площадь расходилась в стороны двумя кривыми улочками, сплошь заваленными убитыми солдатами и жителями города.

– Чего же так? – пробубнил себе под нос Злой. – Даже стражу не оставили подле…

Он не успел добормотать свои мысли, как врата задрожали и стали закрываться.

Злой сделал скачок вперед и проскользнул между створками. Его появления никто не ожидал. Два брезда, одетые в добротную кольчугу, с удивлением уставились на холкуна-великана, продолжая толкать створки врат.

Злой отвесил одному из них удар ногой в бок, от чего брезд скривился в болезненной гримасе. Ключица второго брезда приняла сокрушительный удар топора и громко треснула под напором лезвия.

Тут же между створками проскользнули еще несколько воинов из отряда Злого. Второй брезд захрипел, получив удар клювовидным топором прямо в лицо.

Злой обернулся и замер. За его спиной, на площадь в полной тишине выходила колонна войск. Закованные в броню, брезды мягко ступали на землю ногами, обмотанными тряпьем.

«Ловушка!» – промелькнуло в мозгу у Злого. Наступил один из тех моментов, какие имеют место быть в любой битве. Это мгновение, когда нужно принять решение, которое определит будущее: останешься ли в живых или умрешь.

Злой не боялся принимать подобные решения. Ему было немало лет, и много битв оставили след в его памяти. Но впервые он очутился в ситуации, когда его решение изменит ход всей битвы.

Холкун не знал это доподлинно, но каким-то неуловимым чутьем понял, что так оно и будет.

– На стены! – выдохнул он, и стремглав побежал к входу в привратную башню. Воины устремились за ними.

– Стоять! – заорал Бафогт, когда некоторые из его воинов хотели было уже броситься следом за врагом. – Это стража. Пусть сидят в темноте, мы же пойдем по свету! – Он хохотнул. – Ускорить шаг!

Однако Злой и не думал останавливаться и караулить ненужные теперь никому врата. Выскочив на вершину стены, он побежал по ней, и издали заметил, что вход в другую башню закрыт, а из бойниц торчат пики.

Холкун остановился и огляделся по сторонам. Где-то у мясного рынка шла битва. Над крышами возвышалось полотнище боора Глыбыра.

– Погодь! – снова остановил он того же ретивого воина.

Выглянув за внешний край стены, потом за внутренний, Злой наконец-то принял решение. Подхватив лежавший на стене труп, он швырнул его вниз. Труп пробил крышу пристенной постройки и хрястнулся о землю.

– Нет, – порешил Злой, подхватил другой труп и швырнул его в соседнюю постройку.

Пришлось еще четыре раза швырнуть трупы прежде, чем тело убитого зарылось в соломе, сбитой в плотные комки. Злой улыбнулся и тут же последовал за трупом.

Он рухнул на сеновал и пробил его почти насквозь. Слегка заболела нога, но воин поднялся на ноги и поманил свои товарищей за собой. Один за другим, они начала прыгать вслед за ним.

Злой выглянул на улицу. Она была пустынна. Слева, с той стороны, где находилась соседняя башня, был навален завал, за которым виднелись силуэты вражеских воинов.

– Чего же так, – застонал Злой, – чего же не посмотрели?! Коли завал, так ясно же, что ловушка!

Он оглядел улицу. Она делала небольшой поворот, благодаря тому, что у одного из строений образовалась большая куча навоза.

– Ломай стену, холы, – приказал Злой.

Чтобы не выходить на улицу, воины проломили стены двух близлежащих домов. Оказавшись за кучей навоза, они стали быстро перебираться на другую сторону.

– Слышишь ты, ретивый, – стукнул холкун-гигант по шлему воина-забияку. – Коли драться тебе приспичило, то ты так же, стороной, через стены, обойди тех, кто из-за завалов стоит, да напади. Делай быстро, чтобы успеть к тому моменту, как мне врата понадобятся. – Обернувшись к воинам, он сказал: – Поровну поделитесь. Кто битвы спешной хочет, к ретивому иди, кто тяжесть еще не всю испил – за мной!