Город Под Облаками

– Вам куда? – спросил он, думая о чем-то своем и не обращая на нее внимания.

– Мне…, мне на семерку, – семеня рядом с ним и утирая слезы, пробормотала Лена.

Ни слова больше не говоря, он довел ее до автобусной остановки и молча дождался, пока не пришел ее автобус. Она пыталась благодарить, но он резко оборвал ее: «Ничего не случилось, ваш автобус, счастливо…» и, не оборачиваясь, ушел. Вот такая была их первая встреча. Лена вспоминала, в каком она тогда была отчаянии и все пыталась разобраться в случившемся, в себе, в нем: «Что же это, разве можно вот так, проходя мимо, почти не замечая, совершить такой великодушный поступок, наверное, даже геройский, и не помнить этого. Все равно, что если бы я поскользнулась, а ты мне помог подняться. Но, здесь же честь, … честь и достоинство были затронуты». Так думала Лена, сидя в ту далекую ночь у себя дома.

– Ты тогда не о своем достоинстве думал и чести, а о моей заботился, ты тогда меня спасал, и, как бы сложилась моя жизнь, не появись ты тогда из ночи – произнесла про себя Лена, они не спеша шли по аллее Михайловского сада, взявшись за руки, и каждый был погружен в свои думы или воспоминания. Зажглись фонари, осветив мокрые черные кроны деревьев.

Да, это было давно, очень давно. Только через более чем два года после этой встречи на улице они снова встретились у нее в студии, снова познакомились и уже больше не расставались. Студия когда-то принадлежала отцу Лены, он уже старый человек в свое время был известным театральным художником и в студии до сих пор сохранились макеты сцен из различных спектаклей, фильмов, рисунки, схемы, планы. Все это досталось Лене, но она не спешила расставаться со всем этим прошлым. Лена, когда еще училась в консерватории, приглашала своих друзей и просто знакомых, теперь уже в ее студию на музыкальные или литературные вечера, которые студенты с удовольствием проводили шумно и весело. Со временем студия стала местом, где исполнялись впервые произведения композиторов или небольшие сценические постановки режиссеров, выставлялись картины или скульптуры. Но все это было на добровольных началах, просто потому, что было некое место в городе, где многие интересные друг другу люди могли иногда собраться вместе, что–то обсудить, поспорить, показать или просто помолчать.

«Птица сидела на вершине самой высокой скалы. Огромная белая птица с черной головой и шеей. Сидела на вершине, на самом краю и смотрела за горизонт. Там, далеко-далеко, было то, о чем она все время мечтала. Там был безграничный океан. Птица упала со скалы и понеслась камнем вниз. Скорость нарастала и когда уже до камней, торчащих из воды, оставалось совсем немного, она с шумом расправила свои огромные белые крылья и с криком взмыла над океаном и понеслась от берега вперед, за горизонт между водой и небом».

В тот вечер к Лене подсел один хороший знакомый режиссер и спросил, можно ли ее познакомить с одним человеком, который придет сейчас сюда, он ищет студию для звукозаписи на одну ночь.

– Ты что-то не договариваешь, – Лена с усмешкой искоса посматривала на смущение режиссера.

– Да, видишь ли он не совсем обычный и музыканты у него… еще те, может тебе не захочется здесь устраивать… шурум-бурум.

– Расскажи о нем поподробнее, что это значит? Ты думаешь мне не понять, не дано?

– Нет, не в этом дело, не во всём… в это надо в какой-то степени поверить. Надо каким-то образом отстраниться от всего того, что ты знаешь, что мы все знаем. Только тогда и то не всем, некоторым, иногда удается пробиться через завесу… знаешь такое состояние, когда ты остался наедине с пространством. Мы, Лена стоим на вполне четком, понятном и осязаемом воспитании: нравственном, логическом, умозрительном, на котором практически все держится, устойчиво… понимаешь, потому мы делаем вид, что понимаем друг друга…, а они, они же одержимы идеей. Все началось несколько лет назад с того, что в инете появились на нескольких экспериментальных форумах некие псевдомузыкальные композиции под ником Velen. Сначала никто не обратил особого внимания на данные звуковые эксперименты, мало ли что там получилось у кого-то, так продолжалось несколько лет. Но, некоторые уже тогда внимательно анализировали и следили за данным направлением. Его композиции не просто очень интересны, а пристально уже специально изучаются, но, я бы сказал только теми людьми, которые поняли, что это уже не музыка и не театр…, главное не мешать, он сам потом расскажет или нет…, но не в этом суть. Помнишь, мы с тобой говорили как-то, что одни музыканты закрывают для слушателя музыку, а другие напротив открывают, так вот, здесь какой-то третий – срединный, объединяющий путь, каждый является одновременно и автором, и слушателем, и исполнителем, она не закончена, а скорее…, по мне, так даже не начата, это конечно мое восприятие, но иногда у него можно услышать настолько потрясающее звучание…, но только иногда, он ищет, ищет, и, уверяю тебя, он найдет свой звук… вот, наверное, самое правильное определение его творчества, он предлагает образ звука, притом у каждого человека он свой индивидуальный. Каждый его воспринимает как свой.

– Ты меня заинтриговал, – улыбнулась Лена, – а почему они не хотят пойти в нормальную студию звукозаписи?

– Они ничего не пишут, если можно так сказать, я пытался им помогать, ну там микшировать, сводить и прочее, но им это не нужно. У них получаются очень не качественные записи, но их это не волнует совсем, как получилось, так и получилось, не в этом суть. Да вот он идет.

Лена увидела, как в зал вошел мужчина лет около тридцати, среднего роста светловолосый и нерешительно остановился у стены, осматриваясь по сторонам, чуть прищурившись, пытаясь разобраться в незнакомой обстановке, но увидев режиссера с Леной, направился к ним. У Лены, при виде мужчины, сердце упало, она буквально оцепенела и не могла думать, шевелиться, это был тот мужчина, о котором она вспоминала почти каждый день вот уже два с лишним года, это был тот, именно тот, который в тот поздний вечер спас ее. У него было открытое, приветливое лицо, он чуть улыбался и видно немного смущался.

– Вот, позволь представить – Валентин, – режиссер встал, поздоровался с ним за руку, – а это Лена, хозяйка студии, так что будьте знакомы.

Лена чувствовала, что начала густо краснеть, а сердце бьется так сильно, что непременно выпрыгнет из груди. Она была уверена, что он сейчас узнает ее и неловкость и так сковавшее ее еще усугубится невнятными объяснениями, воспоминаниями. Но он не узнал, он видел ее впервые.

– Я уже Лене немного рассказал о твоей просьбе, ну вы уже теперь сами разберетесь, а мне пора, – режиссер демонстративно раскланялся и ушел.

– Понимаете, у меня не студия звукозаписи, здесь раньше работал художник по декорациям, а теперь я здесь, играю, что-нибудь леплю для себя или рисую, …иногда собираемся, …сами видите, – Лена с трудом выдавливала из себя слова, изображая хозяйку, искоса поглядывая на Валентина.

В зале было человек десять, все они собрались вокруг мужчины, который развивал тему о том, что следует ожидать большего прогресса, пожалуй, по его мнению, от единственно по-настоящему перспективного, на сегодня, африканского континента. Он говорил, что в силу объективных обстоятельств континент (по-видимому, он имел в виду население) имел до последнего момента некоторый принцип замедленного – не форсированного развития и это дает повод надеяться, что он не подвержен зацикливанию общества на себя, которое наблюдается в общественном самосознании Европы и Америки. Пока Африка не заняла подобающего ей экономического статуса и не имеет своей законченной модели общественного развития, но современное лицо этого развития, несомненно, проявится и мы получим самобытное, способное со стороны оценить и принять действительно достойное все то, что пока было создано на сегодняшний день наиболее развитыми странами. Через некоторое время разговор перешел на театр и одна женщина все нахваливала какого-то режиссера, который, несомненно, талантлив и т.д. Спор зашел о самом понятии таланта, одни склонялись, что талант это лишь работоспособность, другие – что надо рассматривать несколько шире и, что это не только замысел и теория и, даже не практика воплощения. Кто-то спросил: не много ли талантливых людей, а то, как появится что-нибудь оригинальное, отличное от обыденного, так сразу талантлив. Может быть, они просто более развиты в чем-то, искуснее или умнее несколько, чем основная масса обывателей.

Лена сидела и думала о том, что Валентину, судя по тому, как он слушает, скучно здесь, он сейчас просто уйдет и надо что-то делать, а не сидеть в пустую, изображая из себя радушную салонную хозяйку интеллектуального общества.

«Огромная птица парила над океаном. Уже давно исчез из вида берег, родные скалы. Только океан, небо и между ними одна она. Без взмахов крыльев и остановившаяся в бесконечности она ощущала, что ей подвластно все: пространство, время и сила».

– А вы Лена любите театр? – вдруг неожиданно, спросил Валентин.

– Я, да как вам сказать, помните мультфильм: «Безумно!», – засмеялась Лена, – я толком и не знаю, так, хожу иногда, а больше дома сижу, я же ведь музыковед, пишу об истории искусства, – многозначительно и шутливо произнесла Лена.

– Да, а знаете, я думаю, что вы могли бы стать актрисой, в вас есть внутренняя одухотворённость, что ли, она очень ярко отражается у вас на лице, в движениях. Вы честны в своих переживаниях. Честность, правдивость, именно они должны править искусством, а не наоборот.

В зале поднялся шум, все спорили о чем-то, доказывая, и перебивая друг друга.

– В прошлый раз они, – Лена кивком показала на спорящих людей, – обсуждали, что нет и, не может быть запрещенных тем для человека, что каждый человек имеет полное право знать без ограничений все, а уж какой он сделает из полученных знаний вывод, это его дело. Но знания, откуда их можно взять, о чем мы говорим, что подразумеваем под понятием знание? Вот я напишу книгу – это знание? Но это мое знание, я прочитала, разобралась, как профессионал, связала в единый текст разрозненные источники, и что в конечном итоге я получила? Что, и это все? А может, я предвзято писала и мой вывод неверен – нет там, может быть, того, что в истории искусства действительно имело место, в реальности.

Валентин смотрел на нее, как она горячится, сама, перебивая себя, и пытается сразу вместить несколько фраз в одну и улыбался. Потом, всю их жизнь, на молчаливый вопрос, порой шутливый: «Почему ты заметил и из многих, гораздо более красивых женщин, полюбил именно меня?», – он вспоминал этот ее первый ответ на его вопрос, он помнил, как она, отвечая на ничего, по сути, не значащий вопрос глубоко задумалась, на короткое время, погрузившись во внутреннее созерцание и тогда он увидел ее – истинную красоту женщины, одухотворенную, мудрую и бесконечно прекрасную.

– Надо их остановить, а то еще переругаются, извините я вас на время оставлю, – Лена встала и пошла к спорящим, но по пути обернулась и мимолетно посмотрела прямо в глаза Валентина.

Валентин смотрел, как она о чем-то поговорила с гостями и они, согласившись по-видимому с ней, дружно начали составлять стулья и столы в импровизированную сцену. Было очевидно, что все им было знакомо и уже не раз проделывалось. Когда все было готово, Лена взошла на сцену.

– Я хочу вам прочитать одно стихотворение, которое совсем случайно на днях попалось мне на глаза и мне очень оно понравилось, не скажу что оно хорошо собой, может это даже и не стихотворение, а просто некий речитатив, набросок, но оно каким-то неизвестным автором посвящено, видимо некой женщине с инициалами В.Е.

Лена посмотрела себе под ноги, будто чтобы в чем-то удостовериться, подняла высоко голову и стала читать на память кому-то, кто был там наверху, негромко, неторопливо и очень выразительно, проговаривая каждое слово, обозначая внутреннюю их напевность и сразу кто-то, видимо почувствовав это, сел за пианино, стоящее у стены, и стал очень тихо аккомпанировать, не перебивая, а дополняя общее звучание:

«Любви я посвящаю сегодня мысли

Кто скажет мне, люблю ли я?

Иль нет?

Как похороны по мечте ответ

Безмерно горе пустоты

Но здесь сам Бог не устрашится

Я признаю тебя Любовь!

И чувство страсти и безумства

Я ль не люблю? Прости

Любить насильно не умею

Учиться? – смысла нет

Не так уж я умен, чтоб задушить порывы сердца

Не стар я вовсе и потом …

Ведь если нет любви, как жить, как думать?

Не имея сердца?

Прекрасный образ сохраняя, в груди ношу

И Тютчева стихи и Пушкина тревогу разделяя,

Я их люблю за сердце, за мечты

Одна! Бесспорно есть она

Та одинокая, прекрасная любовь

И вовсе не к стихам, не к мыслям

А к образу, духовному порыву

К душе – той женщине и сыну

Чья доброта своим дыханьем

Меня возвысила – до жизни и до слез!

Беспомощность…

Беспомощность моя сильна

Не верьте, что человек живет от мысли

Любить – не значит мыслить, а значит жить!?

Творец – природа, любить заставила душой

А мозг, наш интеллект, рассудок – карта мира

Путь, по которому идем – всего лишь путь, не более

Мертво…

Кто скажет мне, люблю ли я?

Живу ли, мертвый? Увы

Беспомощен…

Ответ найду лишь сам!»

Не было аплодисментов, только возгласы одобрения. Лена немного обозначила поклон одной головой и сказала:

– Ну, что ж благодарю неизвестного автора за доверие, наверное, я выскажу общее мнение, вероятно стихи были написаны под влиянием сильной личности, я даже думаю, что стихи не нашего времени, но, человека, сумевшего разорвать это временное пространство. Здесь действительно скрыта та связующая нить, которая, может быть, и определяет связь времен. Кто-то негромко спросил: «Может, Лена еще что-нибудь прочитает из стихов этого автора?»

– Да, конечно, с удовольствием. Но я вам хочу прочитать не стихи, а небольшую выдержку из его черновика письма к Тютчеву…

Валентин встал с кресла и подошел поближе к сцене, чтобы видеть Лену, ее лицо, руки. Лена опять посмотрела себе под ноги, видимо собираясь с мыслями и обозначая пространство вокруг себя, потом поискала кого-то взглядом и встретившись с взглядом Валентина, снова на мгновение погрузилась мысленно глубоко внутрь себя, но собравшись с духом, подняв высоко голову, снова читала кому-то неведомому, как молитву или обращение:

«Ты, сумасшедший, мрачный, вечный

Твоя душа – тоской овеянной любовь

Потери, счастье и судьба

Все здесь твое – подвластно и достойно принца

Твои глаза стремятся к ней

Что может помешать? Ничто

Стремленья чувств, душа, желанья

О, вечный странник счастья и забвенья

Печальный странник – Честный

Прости меня, что знаю все

Ты счастлив был

Хотя судили за любовь

Не верь в судьбу, ты сам судьба

Задумчивый политик – Государь

Зачем им обсуждать тебя

Ты полон ею, щедр…

Так что ж с того, что все так вышло

Немного знать тебя мне довелось

Не стану делать выводов, тем более судить

Жалеть лишь стану

Как мало довелось тебя мне видеть, беседовать, мечтать

Увы, ее уж нет

Ты жив в благодаренье

Все умерло в тебе, но время…

И снова жизни ты поешь

И смерть, и счастье, и любовь

Для вдохновенья, для души бесценны…»

Лена неожиданно прервалась, постояла немного молча, мимолетно кивнула головой слушателям и стала спускаться с импровизированной сцены. Многие подходили к ней, о чем-то спрашивали, все шумно переговаривались о значимости той эпохи для судьбы всей Русской культуры и Империи в целом, государственности. Валентин не принимал участия в беседе, да и не слушал по большому счету о том, что говорили, он просто отошел к стене, облокотился и наблюдал, когда к нему подошла Лена.

– Давайте договоримся, когда вам надо освободить студию и что вам понадобиться? – Лена не смотрела на Валентина, она была суха, деловита и всем видом давала понять, что не намерена разговаривать и вообще не склонна более к общению. Они договорились, что Валентин займет студию на всю ночь в ближайшие выходные и, собственно им ничего от нее не нужно, они сами все сделают, просто надо, чтобы их впустили в десять вечера и все. На этом они расстались.

***

Этих троих боялись все. И взрослые, и дети, и власти, и обыватели. Одни говорили, что они беспощадные убийцы, скрывающиеся от правосудия, другие, что наркоманы, третьи еще что-то, но все о них так или иначе думали, а раз думали, значит, знали, что с ними не спокойно, не безопасно, одним словом – страшно. Они появились ниоткуда и поселились в старом замке, стоящим на скале над долиной. Один раз поздно вечером в город, стоящий в долине, въехала машина, видно было, что это очень дорогая машина, такую никто и не видел никогда, она была очень большая для легковой и под капотом раздавался звук мотора, который говорил, что его мощь просто необъятна. Из машины вышли три человека: молодой парень лет не более тридцати, небольшого роста полный негр лет пятидесяти и девица неопределенного возраста с чудовищными шрамами на лице и руках. Они закупили большое количество продуктов, всяких разнообразных мелочей, вещей, запихали все в багажник и направились к замку, после этого их больше никто не видел, но знали, что с этих пор в замке появились обитатели. Замок стоял на скале уже много столетий, рядом с замком стоял небольшой дом управляющего, который с семьей из поколения в поколение жил здесь и следил за замком и прилегающей территорией. Хотя, на памяти обывателей, никогда в замке никто не жил, однако управляющий исправно получал жалование от неведомого хозяина. И вот, как-то раз, жители, собравшись вечером в харчевне поговорить о том, о сем после трудового дня завели разговор об обитателях замка. И все пришли единогласно к выводу, что надо сообщить властям, может их разыскивают за преступления, и они скрываются и все в том же духе, даже решили сразу позвонить и предупредить об опасности, которая угрожает жителям долины. И тут раздался из угла скрипучий голос одного из самых старых жителей долины: «Не надо никуда звонить. Этого молодого человека зовут Дин – он внук старого герцога. Этот замок, вся долина, озера, реки, леса и горы в округе принадлежат его семье. Старый герцог приезжал сюда со своим внуком, когда тому было лет пять не более, я видел их и сам открывал им ворота. Я дал слово старику не разглашать, что он был здесь, потому лучше помалкивайте и не лезьте не в свое дело», – отрезал старик. Все заволновались: старый герцог, внук, да как это может быть, а почему ты знаешь об этом, может ты лжешь? Все галдели, а старик, выпив немного из стоящей перед ним большой кружки, сказал: «Когда я был еще мальчиком, как-то в один пасмурный день за мной приехала машина и тогдашний управляющий заплатил моим родителям, потом забрал меня и отвез в замок, где я познакомился со старым герцогом, который приставил меня к своему внуку в качестве его слуги, а может и друга, я уж не знаю. Почему выбрали меня? Не знаю, только в детстве мальчиками мы вместе с ним здесь бегали, играли, вместе нас учили, как равных, – старик глубоко задумался, стояла абсолютная тишина, потом старик продолжил – после, через год, когда старый герцог уехал он забрал с собой внука и я с ним больше не виделся, до того момента пока тот не привез сюда теперь уже своего внука Дина. Но мы с ним всю жизнь, редко, но переписываемся, как старые друзья детства. Ходят легенды, что существуют на земле семьи, чьи рода исчисляются тысячелетиями и передаются только по крови внутри рода, не смешиваясь с другими родами, и что они и только они являются истинными правителями всех народов и цивилизаций человечества. Так вот, это, правда, здесь родовое начало семьи герцогов и Дин прямой потомок такого рода. Может даже самого могущественного рода, как у них ведется… по чистоте крови. – Стояла глубокая просто подавляющая тишина, каждый почему-то не смел ее нарушить, как будто боялся, что будет наказан за это, а старик, вдруг спросил, – вы никогда не задумывались, почему на протяжении всей нашей жизни, жизни наших дедов и жизней их дедов и дальше, нашу долину ничто и никто не трогает? В мире идут войны, эпидемии, ураганы, засухи, землетрясения и прочее-прочее, а нас это по какой-то причине никогда не захватывало, не касалось, не трогало, не разрушало? Просто никто и ничто никогда сюда не заходит и не нарушает установленного здесь порядка уже несколько столетий? Ну не чудо ли это? Через наши поселения не проезжают автомобили, над нами никогда не пролетают самолеты, к нам не приезжают туристы, да и мы сами, задумайтесь, ведь никто из поколения в поколение не уезжает отсюда, а почему? Почему мы живем в неизменном состоянии, как жили и сто лет до нас и пятьсот, а может и тысячу, почему? Весь мир постоянно меняется, там – за неведомой чертой или границей происходят события меняющие облик планеты, саму суть жизни людей, кроме нас? А потому, что это не мы, а род герцогов не меняется, он пришел сюда в этот мир, и живет так, как было с начала времен. Так, как мы живем в долине, таким мир был создан для людей, – старик помолчал немного и с сожалением добавил, – для всех людей, а не только для избранных, – потом он с трудом поднялся и вышел из харчевни.

Дин с самого раннего детства отличался необыкновенной сосредоточенностью. К семи годам помимо естественных наук и знаний, все европейские языки, несколько восточных и мертвых. К пятнадцати – практическое изучение и овладение мистическими культами древних цивилизаций. К двадцати годам Дин объехал почти все страны, изучая в основном историю и культуры народов мира. Он впитывал даже не знания, а он искал ответ на вопрос: есть ли на Земле что-то в обществе людей, что не подвластно его семье? И не находил. Везде без исключения вся жизнь людей сводилась к одному – к власти одних над другими и во главе этой пирамиды всегда стояла его семья. Он знал это, он видел это!

***

Как только первый луч солнца коснулся золотого шпиля, Иерофант встал с мраморной скамьи, стоящей в его любимом саду и медленно направился к храму, где у него была назначена встреча, очень важная встреча. Пройдя через портик, он вышел на площадь и как всегда, остановился перед столпом. Взглянув вверх и, удостоверившись в своей абсолютной власти, он, уже больше не останавливаясь, направился к храму. Поднявшись по мраморным ступеням, Иерофант вошел в храм – свой дом, он вошел в огромный зал, прошел мимо склонившихся на полу перед ним рабов и уселся не на трон, а рядом – на ступеньках трона, это было его излюбленное место бесед. Храм был его домом в городе, в котором находились главные святилища Земли. Никто не мог взглянуть на Иерофанта, даже на его одежду, а только в лучшем случае на его тень. Потому у всех людей в храме на головах были опущены капюшоны. Каждого настигала мгновенная смерть, кто отваживался поднять глаза и взглянуть на Иерофанта. К ступеням низко опустив голову, закрытую капюшоном, быстро подошел молодой человек и опустился на колени, его-то и ждал Иерофант.

– Караваны подошли?

– Да господин, все караваны подошли в назначенное время.

– Ты ему передал мою волю?

– Да господин, он собрал всех погонщиков и они ждут твоего решения.

Иерофант наклонился к самому уху раба и тихо произнес:

– Передашь ему наедине, в глубокой тишине, что отныне и навсегда только он и его род – тот, кто назначает единую меру стоимости товара, и он может брать долю с каждого для себя и своей семьи, – Иерофант передал юноше свиток, перевязанный лентой, – передашь ему печать в тайне, пока она у него он судит от моего имени, никто не посмеет ему перечить.

Юноша молниеносно спрятал свиток в рукав, встал с колен и, не разгибаясь, начал быстро пятиться назад к выходу, а выйдя из храма со всех ног побежал к большой лодке, стоящей на привязи у причала на реке, недалеко от храма.

***

Валентин возвращался из студии Лены по Большому проспекту Васильевского острова, когда увидел впереди на остановке знакомую фигуру. «Петр…», – удивленно и с некоторой досадой подумал про себя Валентин, не заметно подошел к нему и встал рядом. Петр, мужчина лет сорока, в очках, очень тощий, а скорее сухой, высокий, с вытянутой вперед шеей, чем-то отдаленно напоминал персонажа Скруджа. Когда он разговаривал с кем-нибудь, то создавалось впечатление, что шея каким-то образом вытягивалась, приближая голову к собеседнику. Петр был близким другом двоюродного брата Валентина, а брат у Валентина был вундеркиндом, это выяснилось еще в первом же классе школы, откуда он сразу был переведен в школу для особо одаренных детей, вот там они с Петром познакомились и подружились. Потом вместе учились в университете, но работали в разных научных направлениях. Валентин иногда заходил к брату, и в один из таких дней, еще, будучи школьником, он познакомился у того с Петром. Отношения Валентина и Петра носили странный характер, в первый же день их знакомства он спросил Валентина: «Как дела?, – но скорее даже не спросил, а бросил мимоходом дежурно, и на вполне тривиальный вопрос, был дан и банальный ответ – нормально, – но, Петр просто клещами вцепился в Валентина – а что значит нормально? – Валентин защищался и отбивался, как мог, но, в конце концов, не выдержал и просто убежал. Но, вот что странно, с тех пор они довольно часто встречались, и никогда между ними не возникало даже намека на недоброжелательность друг к другу.