Механизм мира

Буль облизал лицо своего воскресного друга, теперь они расставались навсегда, предстоял ещё долгий путь домой, к сожалению, в полном одиночестве.

Вечный сон.

Гнус встал с постели и принялся чесать свой правый локоть. Его мысли путались и первое о чём он думал это съесть кусок жаренного мяса.

– Собака проклятая, – проговорил он.

– Не любишь животных? – раздался голос из кресла, которое стояло в тёмном углу комнаты.

– Кто здесь? – быстро одеваясь прокричал Гнус. Оружия не было, и он запаниковал, единственное его спасение, это кошелёк, который лежал на тумбочке. Гнус подошёл к ней и положил кошелёк во внутренний карман куртки. Подняв глаза на вставшего и начинающего подходить собеседника, Гнус открыл рот и изрядно выругался. Перед ним стоял Брайан Лютер, то есть его тело. В этот самый момент сознание настоящего Брайана возненавидела свой облик как отъявленного негодяя. Раздался выстрел. В грудь Гнуса воткнулась шприцевая капсула, самовсасывание произошло мгновенно. Гнус осел на пол, ему сразу стало жарко.

– До свидания Брайан. – только теперь Гнус расслышал финский акцент. Да тот же самый, который сейчас проснулся в его памяти, тот самый, который он слышал на рынке, который проснулся уже в памяти Брайана Лютера, как акцент финского подданного Мартина Джерельсона.

– Мы ещё не успели поздороваться, – прохрипел Гнус.

– Нам это ни к чему. Содержимое этой капсулы разъест тебя полностью через пару часов. Так мы подчистим все следы перед якудзой. Япония в обиде на нас, за нашу выходку, мы отплатили с полна, но, когда они выяснили о твоей выходке, они вторично обвинили нас. Нам не хотелось бы платить дважды, если они тебя найдут, то мы будем вынуждены так сделать, но теперь это уже не актуально. Они только начали поиски, а мы их ведём уже около трёх месяцев.

– Как вы меня нашли? – перед глазами Гнуса пошли, радужные круги. Он чувствовал, как реактив наполнял его сосуды, когда он максимально раствориться в крови, сработает нейрокоманда реактива, тогда структура крови поменяется и она станет кислотой, скорее всего серной. Пути отступления, вот что сейчас так важно…

– Виталий. Хех, Виталий был твоим и нашим другом одновременно. Мы знаем, что ты его подозревал, но он вёл себя аккуратно, по нашим инструкциям. Позже мы купили клан змея, они вставили тебе передатчик в правую руку. – Рука у Гнуса уже не чесалась, это было уже не столь важно. Тебе всё равно смерть Брайан, какая разница от меня или от якудзы.

– А что по мирному нельзя было договориться? – Гнус понимая, что в тело Лютера уже все пути отрезаны, пытался вступить в бессмысленные переговоры.

– Такие деньги потребовали япошки за твою смерть, Брайан, ты бы сам себя за них готов был замочить, – Мартин рассмеялся. – Я, пожалуй, пойду. Мы как смогли просканировали этот гиблый остров, у тебя вроде больше нет тел, так что прощай, ты сегодня заснёшь в свой последний раз.

– Зачем они убили Урфина? – прокричал Гнус.

– Я не знаю о чём ты Лютер. Ты уже бредишь, закрой глаза и расслабься, ещё чуть-чуть и ты превратишься в лужу. – Брайан слышал, как Мартин прошёл по коридору и на прощание громко хлопнул дверью, последний ответ его вполне удовлетворил. Силы покидали его, и оставалось только одно верное решение…

…Шейпик сидел на крыльце своего подъезда и обнимая, гладил перламутрового мастиффа. – Если ты хочешь, чтобы он жил с нами, ты сам будешь ему зарабатывать на жратву, – крикнул отец паренька.

– Конечно папа, я такую собаку никому не отдам, – мальчишка обхватил голову собаки и посмотрел в большие, влажные от слёз глаза. – Не плачь, мой дом – твой дом.

Масляными красками.

Жара во Франции этим летом плавила разумы людей в разнообразные обтекающие формы. Представьте, как плавится кусочек сыра в микроволновке или фигурка из пластилина на солнце. Вначале все острые грани сглаживаются, потом начинается изменение форм, если фигурка разноцветная, то можно посмотреть, как происходит смешивание цветов разных пластов в один непонятный и никому ещё, явно неопределённый цвет. Люди двигались по тротуарам очень близко друг к другу, и испарения искажали их контуры так, что казалось, они тоже из пластилина и плавятся на ходу. Идя по тротуару, они оставляют разноцветные масленые следы. Кто-то зелёные, кто-то красные, одни наступают на следы других и цвета перемешиваются, к вечеру тротуар станет редчайшей авангардисткой картиной. По стенам домов тянуться виноградники и вьюны. На зелёной ряби расплавляются и расползаются фиолетовые грозди ягод и белых цветов, большими жирными точками. На синей пролитой кем-то небесной глади, облака танцевали, раздувались и лопалась как яичница на сковороде.

Из окна самого верхнего, четвёртого этажа старого лионского дома наблюдала над проделками жары молодая девушка Надин. Ей так хотелось выйти на балкон, но лень было переодевать ночную рубашку на что-нибудь более приличное, и тем более в ней она себя чувствовала более свободно и почему-то ей казалось изыскано, и жара не давила так сильно. Лёгкая ткань занавесок очень плавно раскачивалась из стороны в сторону, сквозняк был скорее похож на огненных медленных медведей, которые ползут по слону, чем на холодную быструю птицу-змею, готовую ужалить ледяными клыками.

Надин плюхнулась на перину, ей так хотелось ещё поваляться, но нужно было собираться и идти на фабрику. Она решила ещё две минутки уделить своим наблюдениям, на потолке как раз солнечные зайчики елозили друг о дружку. Огромное яркое пятно солнца в комнате на потолке, восхитительный вид, оно живое и находится в постоянном движении. Это происходит в течении всего лета каждое утро, с того самого момента как сосед из дома напротив, стал сушить на балконе свой платок на зеркально начищенном тазу. Залетевшая огромная муха стала нарезать круги на фоне толпы солнечных зайчиков. Остававшийся за ней тёмный след расплывался спиралью и в целом насытил картину солнца тёмным содержимым. Надин нравилось наблюдать за мухой, линии спирали становились толще и тускнели, через некоторое время окончательно растворяясь в солнце. Солнце сильнее, – подумала Надин и пошла умываться.

Приведя себя в порядок, Надин отправилась на фабрику. Спускаясь по лестнице, она обратила внимание, как в подъезде темно. Тонкие, скудные лучи пробивались через узкие окошки подъезда и погибали, рассеиваясь в тёмной гуще холодных красок стен. Она остановилась, из чёрного пятна на стене вышел коричневый кот, и стал переходить ей дорогу, он смотрел ей прямо в глаза. Изумруды, подумала Надин, они похожи на изумруды. На самом деле она никогда не видела изумрудов в реальной жизни, зато находила их во всём зелёном и прозрачном.

– Не забудь наш последний разговор, – промурлыкал кот и нырнул в тёмное пятно на противоположной стене.

Надин улыбнулась и выбежала наружу. Солнце безжалостно пыталось её ослепить, но так и не получалось. Девочка сощурилась и глянула прямо на огненный круг на небе, и заулыбалась. Радостное настроение, как оно необходимо ранним утром, когда ты идёшь на работу, на работу, которая тебя не очень-то устраивает, но и не напрягает сильно. Надин работала на фабрике по производству глиняных горшков. Продукция была заурядной и подведённой к определённым стандартам, сама бы Надин себе такой никогда не купила, ей нравилась ручная работа, и она представить себе не могла кто их вообще покупает, скорее всего всё уходило на экспорт. До фабрики было рукой подать, пройти пару кварталов. Сразу за углом стояла кондитерская лавка, по утрам там всегда торговал милый молодой человек, румяный и крупнощёкий, в белом колпаке. Надин всегда ему улыбалась, когда проходила мимо, она старалась делать это как можно загадочнее.

– Доброе утро, Надин, – и от куда он знал, как её зовут.